о  отец,  но...  Лейт  описывала  его
по-другому. Она называла его...
   Он почти вспомнил, но истина была унесена прочь,  заглушена  словами,
которые произнес мужчина из часовни.
   - Серебряный человек, - сказал он.
   В  тишине,  внезапно  установившейся  над  его  головой,  Жон  ощутил
настойчивое  напоминание  об  осторожности,  некое  предупреждение,   не
облеченное в слова. На мгновение страх и ужас вернулись в  нему,  но  он
поборол их.
   - Отец, - улыбаясь, прошептал он.
   - Возьми меня за руку.
   Чужой голос, так похожий  на  его  собственный,  произнес  эти  слова
отчетливо и громко. Жон подчинился, и  их  руки  соприкоснулись.  Пальцы
мужчины дрожали от переполнявших его чувств, но все равно они оставались
холодными и безжизненными.
   - Ночь скоро закончится. Для нас могут быть  и  другие  ночи,  но  не
отпускай меня.
   Вместо ответа Жон стиснул руку отца.  Что-то  пыталось  разорвать  их
рукопожатие, тянуло в разные стороны, но Джонатан крепко держал отца  за
руку до тех пор,  пока  белое  сияние  не  погасло.  Холодный  воздух  с
шипением пронесся по  подземному  ходу,  мимо  Жона,  по  направлению  к
часовне. Чувствуя, как рука мужчины вырывается из его пальцев,  Джонатан
удвоил усилия, уперевшись коленями в  стенки  тоннеля,  чтобы  воздушный
поток не затянул его в бушующий наверху смерч. Кожу его закололи  тысячи
невидимых иголок, когда существа  в  часовне  в  последний  раз  страшно
загремели, кружась и стеная, в отчаянной  попытке  ударяясь  о  стены  и
запертые двери своей темницы.
   Внезапно все стихло.
   Рука, которую сжимал Джонатан, стала сухой и легкой, словно все живое
ушло из его тела, оставив одну лишь пустую оболочку.
   - Отец? - прошептал Джонатан  и  ощутил  в  руке  ответную  дрожь.  В
подсказке он не нуждался. Втащив то, что осталось  от  его  отца,  через
узкую дыру - осторожно, чтобы не повредить тело об  острые  края,  -  он
вставил плиты пола на прежнее место и пополз из тоннеля назад, волоча за
собой легкую, высохшую оболочку.
   Неподалеку от ступеней он отыскал в стене неглубокую  нишу  и  уложил
тело отца там. Несмотря на  то  что  сморщенная  мумия  едва  напоминала
человека, глаза ее двигались и в них светилась благодарность.
   Жон не мог взять тело в свою комнату, поэтому он оставил его в  нише,
защитив его заклятьем. Прежде чем  уйти,  он  пообещал  вернуться  после
наступления темноты.
   Ему пришлось немного подождать в пустой спальной  комнате,  пока  Лео
отопрет дверь его собственной комнаты, а затем прокрасться  через  холл.
Вытащив из-под одеяла ворох одежды и  белья,  он  юркнул  под  одеяло  и
уснул. Сквозь сон он слышал, как  Стражи  заходили  к  нему  в  комнату,
чувствовал руку Лео на своем лбу, но никто из них не попытался разбудить
его до самого обеда. Перед  обедом  Джонатан  спустился  к  ним,  одетый
нарочито тепло, а его походка была напряженной.
   - Как только смогу, я вернусь в Линде, - заявил он, - и я сомневаюсь,
что сумею вернуться сюда достаточно скоро.
   - Нам нужно обсудить с тобой кое-что, прежде чем ты уйдешь, -  сказал
ему Доминик.
   Джонатану очень хотелось начать разговор немедленно, но он чувствовал
себя слишком усталым.
   - Завтра, - решил он и вернулся в свою комнату.
   Он проспал гораздо дольше, чем хотел. Проснувшись,  он  обнаружил  на
умывальном столике еду и бокал со снотворным зельем, которое должно было
одурманить его так, чтобы он снова уснул. Дверь в его  комнату  была  не
заперта снаружи, даже чуть-чуть  приоткрыта,  и  сквозь  нее  доносились
отдаленные заклинания.
   Неужели они ждут, чтобы он  явился  к  часовне  и  увидел  церемонию?
Станут ли они после этого отвечать на его вопросы? Может быть, и да, но,
прежде чем он отправится к ним, ему надо повидать отца. Джонатан  быстро
оделся и поспешил в потайной коридор, где он оставил тело.
   Сегодня тело выглядело более плотным и живым, а лицо мужчины, хоть  и
покрытое странной бледностью, было вполне естественного оттенка.
   - Вар! - прошептал Джонатан, не осмеливаясь прикоснуться  к  телу.  -
Отец?
   Глаза человека открылись и остановились на лице Жона. Горькая  улыбка
искривила тонкие, бескровные губы. Мужчина сел и схватил Жона  за  руку.
Хватка у него была сильная и живая.
   - В этих стенах живет колдовство. Я хотел прийти в твою  комнату,  но
не смог. Тогда я попробовал спуститься в твой  ход,  чтобы...  успокоить
остальных. Но я не смог. Может быть... когда я наберусь сил.
   - Мы уходим отсюда. Завтра же уходим.
   - Я чувствую в себе перемену, и все из-за этих долгих лет, которые  я
провел в плену Полотна. Я не могу двигаться при дневном свете.
   - Я могу нести тебя.
   - Боюсь, что мое тело вспыхнет как трут,  лишь  только  его  коснутся
лучи солнца. Мы должны идти ночью.
   Джонатан задумался. Ему очень хотелось услышать то,  что  скажет  ему
Доминик, однако  если  церемония  будет  проходить  точно  так  же,  как
описывала ее Лейт, то лучшего времени для того, чтобы незаметно уйти,  у
них может и не быть.
   - Как же мы пойдем, если ты не можешь выйти за эти стены?  -  спросил
он.
   - Возьми меня за руку и тащи, как тащил из часовни.
   - Тогда идем.
   В своей комнате Джонатан оставил  записку.  Она  была  коротенькой  и
бессвязной, и в ней говорилось о его любви  к  Сондре,  о  том,  что  он
нуждается в ней, если хочет поправиться. Записка в полной мере  отражала
противоречивые чувства, раздирающие его. Жон надеялся, что Стражи поймут
его.
   Надев темные плащи с капюшонами, которые скрывали  их  лица  и  руки,
Джонатан и его отец задержались в главном зале, глядя на то, как  монахи
читают  свои  заклинания  перед  дверью  притихшей  часовни.  Отец  Жона
произнес одно-единственное слово, и Ткань проснулась. Вопли и  завывания
пойманных душ заглушили их тихие шаги. Прокравшись за  ворота  крепости,
Джонатан и его отец растворились в лунной ночи.
   Отец и сын ушли из крепости рука об руку, и их  серебряные  волосы  и
бледные лица казались выбеленными лунным сиянием.
   ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ СЕРЕБРЯНЫЙ ЛОРД
   ГЛАВА 13
   Когда-то его жизнь управлялась убыванием и прибыванием  луны.  Теперь
ход времени ускорился, разделившись на бодрствование и сон  -  на  ночи,
когда он мог выходить, разговаривать и учиться у  своего  сына,  и  дни,
когда он спал в пещере, приготовленной для него.  В  эти  часы  Джонатан
видел только иссохшую оболочку, скорлупу,  неподвижно  лежащую  рядом  с
ним.
   Память  возвращалась  к  нему  медленно,  по  частям,   разрозненными
фрагментами. Он смотрел на свое отражение в бассейне  с  мутновато-белой
известковой водой, и вспоминал детей, играющих у фонтана на  деревенской
площади, и собаку, предостерегающе зарычавшую, когда  он  проходил  мимо
них.
   Его голос мог вызвать смерть, его руки - огонь. Это он  вспомнил  без
труда. Он помнил обжигающий жар и  слышал  крики.  Этими  воспоминаниями
ему, пожалуй, лучше не делиться с сыном. - Пока не делиться, - прошептал
он.
   - Ты что-то сказал, отец? - спросил Джонатан.
   Его отец покачал головой и с любовью положил руку на плечо сына,  как
бы веля ему продолжать спать. Дыхание юноши  стало  глубоким  и  ровным.
Мужчина поднялся и тихо вышел наружу.
   Только глупец мог подумать, что звездное небо могло сильно измениться
за те годы, пока он не видел его своими глазами. И  все-таки  окружающее
казалось ему свежим и новым, жадным и живым. Даже опавшие сосновые иглы,
которые щекотали его босые ноги в то время, как он спускался  по  склону
холма, приносили ему настоящее, почти  сладострастное  наслаждение,  как
первый поцелуи возлюбленной.
   Когда-то он мог утолить свой  голод  многими  способами.  Бывало,  он
спокойно обедал в компании гостей своего хозяина, ничем не выдавая своей
истинной природы. Даже во время ночных прогулок, когда  он  утолял  свои
неутолимые желания, высасывая кровь смертных,  самая  темная  часть  его
души продолжала спать. Однако за те годы, пока  он  оставался  пленником
Полотна, его тело изменилось и от него осталась  лишь  самая  темная  из
сторон его естества.
   Однако он был жив, пробужден и свободен! Его собственный  сын  сделал
ему  этот  подарок.  Его  сын!  Мужчина  запрокинул  голову,  и  звонкий
хрустальный смех поплыл над замерзшей землей.
   Каждую последнюю ночь  он  выбирался  наружу,  чтобы  поохотиться  на
гоблинов, чувствуя, как былое могущество возвращается к  нему  с  каждой
новой жизнью, которую он поглотил. Теперь он готов был к  чему-то  более
существенному. И он повернул в сторону Линде,  где  ждал  его  настоящий
пир.
   Мужчины пробили во льду, покрывшем реку,  несколько  лунок  и  теперь
сидели вокруг  них  в  маленьких  деревянных  хижинах,  которые  кое-как
защищали их от холодного пронизывающего ветра. Каждый с нетерпением ждал
поклевки, ждал добычу, с которой можно было бы поскорее вернуться домой.
Их чувства, унылые и простые, ненадолго  заинтересовали  отца  Жона.  Не
почувствовал он никакого интереса и к полным неясных надежд снам жителей
поселка.
   Вместо этого он отыскал одну женщину, которая не спала в этот  ранний
час. Ее тоска была восхитительно глубокой и  живой.  Женщина  сидела  на
кровати в комнатке на втором этаже небольшого  домика,  выстроенного  на
самом краю поселка. Все мысли ее были сосредоточены на  судьбе  сына,  и
она никак не могла отделаться от них. Как он мог  умереть?  Как  он  мог
умереть?
   Вокруг домика кружил ветер,  требовательно  стуча  в  ставни,  словно
ребенок. Женщина отперла один ставень  и  выглянула  наружу,  пристально
всматриваясь в заснеженный ландшафт. Взгляд ее  скользнул  вдоль  тропы,
протоптанной под деревьями и ведущей к реке. Они сказали, что Алден  был
убит там.
   Откуда им знать, что обугленные кости принадлежали ее  Алдену?  Разве
не мать должна опознать тело своего ребенка? Может быть, твари  оставили
на берегу чье-то чужое тело, бросив его рядом с останками Джозефа, а  ее
единственного сыночка утащили с собой, в рабство, чтобы  он  прислуживал
им в их подземном царстве, страдая от голода, побоев и одиночества.
   Какая-то тень,  более  темная,  чем  предрассветные  зимние  сумерки,
шевельнулась на краю площадки перед домом.
   - Алден! - прошептала женщина. Тень двинулась к реке, и  в  ее  мозгу
возникли черты лица сына.
   Ее муж рыбачил вместе с остальными и не мог помешать  ей  немедленно,
сейчас же отправиться на поиски Алдена! Женщина бегом  пересекла  пустые
комнаты, схватила покрывало с кресла у  камина  и  завернулась  в  него.
Босая, она выбежала из дома, и отпечатки ее ступней отчетливо  виднелись
на свежевыпавшем снегу. Она быстро бежала к тому месту, где было найдено
обожженное тело, и ее темные волосы развевались на ветру.
   Тень подумала, что, когда эта  женщина  была  помоложе,  она,  должно
быть, была очень хороша собой. Теперь же вся ее красота заключалась в ее
сердечной  боли,  в  слезах,  которые  замерзли  на  щеках,  когда   она
остановилась на полпути к реке, оглядываясь по сторонам в поисках сына.
   Темная фигура приблизилась к ней сзади почти вплотную, на достаточное
расстояние, чтобы чувствовать тепло ее тела и свободно  проникать  в  ее
память. На плечах тени появился точно такой плащ, какой был у Алдена,  и
его пола легко коснулась плеча женщины.
   Женщина резко повернулась, едва сдержав  крик  радости.  Она  увидела
знакомое лицо.
   - Алден! Они не были уверены, что это твое тело! - Она хотела позвать
мужа, который рыбачил совсем недалеко, но задохнулась  от  переполнивших
ее эмоций. Вытянув вперед руки, она попыталась дотронуться до лица сына,
попыталась отбросить назад упавшие на лицо пряди темных, таких же как  у
нее волос.
   Мужчина схватил ее за запястья. Его руки были холодны как лед.
   - Алден мертв, - прошептал голос,  -  но  ты  -  нет.  Ты  совершенно
живая...
   Прикосновение этих рук заставило похолодеть  сначала  ее  предплечья,
потом плечи и шею.
   - Что... что ты такое? - забормотала женщина.
   - Нечто такое, что когда-то было живым. Нечто такое, что станет живым
снова, - ответил ей незнакомец голосом Алдена.
   От страха у женщины словно пелена с глаз спала. Она  все  еще  видела
перед  собой  лицо  Алдена,  но  теперь  она  знала,  что  это  лицо  не
принадлежит, не принадлежало, да и не могло принадлежать ее сыну.
   - Кто ты? - осипшим от страха голосом спросила она.
   Тень хотела воспользоваться именем, которым называл ее  сын;  другого
имени она не помнила. Но когда  губы  ее  раскрылись  для  ответа,  тень
внезапно вспомнила имя, похороненное  под  огромным  количеством  других
воспоминаний.
   - Моргот, - ответила тень и прижала женщину к себе, укрыв  ее  полами
плаща. Женщина некоторое время слабо сопротивлялась,  но  потом  сдалась
его силе и неподвижно лежала в его объятиях, пока руки Моргота извлекали
из ее тела последнее тепло жизни.
   Он  аккуратно  опустил  неподвижную  женщину  на  снег,   наслаждаясь
жизненной  энергией,  вскипающей  в  его  теле,  чувствуя  внутри   себя
неожиданный прилив нежности к человеческому существу, которое возвратило
ему власть его подлинного имени. Вспомнив свое имя, он  вспомнил  и  все
остальное.
   - Моргот, - прошептал он и поднял голову к усыпанному звездами  небу.
Память возвратила ему прежнее могущество. Он чувствовал  его,  такое  же
горячее, как и пульсирующая в нем жизнь, такое же темное, как  отчаяние.
Он только что отнял человеческую жизнь, но только разжег  свой  аппетит.
Должно быть, ткань Полотна сильно изменила  его,  и  теперь  он  обречен
вечно охотиться на людей, ища жизнь, отнимая  жизнь,  чтобы  никогда  не
насытиться.
   Запах  рыболовов  с  реки,  донесшийся  до  него  вместе  с  порывами
утреннего ветра, привлек и тварей, которые выбрались из своих  подземных
логовищ. Моргот слышал, как  они  рыщут  в  кустах  вдоль  берега  реки,
принюхиваясь к трупу, лежащему у его ног, и к кособоким хижинам на льду.
   Раньше Моргот предпочел бы оставить  гоблинов  в  живых:  преклонение
слабых ему всегда нравилось. Но подобное  проявление  милосердия  с  его
стороны  теперь   стало   невозможным.   Сельчане   были   его   скотом,
предназначенным для утоления  только  его  голода,  и  он  не  собирался
делиться своими запасами с этими мерзкими существами.
   Уверенный в своей вновь обретенной памяти, Моргот расставил в стороны
руки и наклонил  голову.  Его  тело  стало  истончаться,  превращаясь  в
плывущую туманную дымку, а его  мозг  принялся  разыскивать  примитивные
мозги гоблинов. Когда все разумы тварей были уловлены  им  в  ментальную
сеть его  разума,  он  потряс  их  мощным  импульсом  страха  и  гоблины
бросились врассыпную. Часть из них помчалась к холмам, чтобы  спрятаться
там в самых отдаленных пещерах. Остальные, визжа от страха, высыпали  на
лед. Рыболовы выскочили из своих хижин с ножами и ледорубами наготове.
   Они убили около двух десятков гоблинов. Устав от долгого  ожидания  у
замерзающих лунок,  они  с  удовольствием  достали  разделочные  ножи  и
принялись свежевать гоблинов,  нарезая  мясо  длинными  полосами,  чтобы
добавлять его в фуражное зерно. Двое рыбаков пошли по следам гоблинов  к
берегу реки и обнаружили там мать Алдена, лежащую на спине. Плащ ее  был
расстегнут, а тело посинело от холода. Она лежала на  том  самом  месте,
где были найдены останки ее сына. Вторая цепочка следов вела  к  селу  и
обрывалась.
   К полудню слухи о  колдовстве  разнеслись  по  всему  погребенному  в
снегах поселку.
   * * *
   - Теперь, когда я бежал, Полотно не проснется, - заявил Моргот  сыну,
когда они вместе сидели в подземелье, всего несколько часов спустя.
   С рассветом Джонатан не вернулся в поселок. Расстелив на полу одеяло,
он уселся на него и принялся  зажаривать  надетую  на  прутик  рыбу  над
небольшим костерком. Услышав слова отца, юноша нахмурился.
   - Но оно оживало еще до того, как ты попал в него, - возразил он.
   - Нет. Это я давал душам силу, - Моргот сурово посмотрел сыну в лицо.
- И это я тот бледный  мужчина,  который  разрушил  часовню  Стражей,  -
пояснил он, так как Жон уже рассказывал ему о  пергаменте,  найденном  в
пещере Ивара.
   Джонатан вынул из пламени прутик с рыбиной  и  принялся  отрывать  от
узкого хребта горячее мясо. Он ел медленно,  задумчиво,  слушая  отца  и
ничего не говоря.
   - Имеет ли это для тебя какое-то значение? - спросил Моргот.
   - Нет... просто это... - Жон покачал головой. По-прежнему не глядя на
сидящего рядом отца, он спросил его более твердо: - Все-таки  почему  ты
захотел разрушить часовню?
   Моргот вскочил и принялся расхаживать из стороны в сторону, подол его
серебристого  плаща  волочился  по  каменному  полу,  а  мягкие  складки
отражали свет разноцветных огней на стенах пещеры.
   - Пожалуй, пора тебе узнать мою историю. Как и этот монах  Гектор,  я
был продан собственными родителями, и мне очень хочется считать, что они
поступили так против собственной воли, поскольку мой хозяин был довольно
холоден и властен. Когда я не смог учиться так быстро, как ему хотелось,
он показал мне, что такое боль. В конце концов он  выучил  меня  слишком
хорошо и начал меня бояться. Ничем иным я не могу объяснить,  почему  он
дал мне задание, которое невозможно было выполнить.
   Жители нашего края преклонялись передо мной так, как они  никогда  не
преклонялись перед моим господином. Он почувствовал во мне соперника, он
решил использовать меня еще раз, прежде чем настанет  конец.  Он  послал
меня уничтожить Полотно, которое грозило вобрать в себя  моего  хозяина,
поглотить его, навсегда заточить его в свою ткань. Он знал, что если мне
не удастся уничтожить Полотно, то я сам буду уничтожен вместо него.
   - Почему ты отправился один? - спросил Джонатан.
   - Мне так приказал мой  господин.  Уничтожение  Полотна  должно  было
стать последним испытанием  моей  силы.  Это  задание  не  казалось  мне
слишком сложным: сжигающее заклятье - и дело сделано.  Ты  ведь  знаешь,
как это просто,  особенно  с  таким  могуществом,  которым  мы  с  тобой
обладаем. Однако на деле получилось не так. Мои огненные шары  вернулись
ко мне же и чуть не сожгли меня  самого.  Тогда  я  бросился  на  Ткань,
несмотря на то что душу мою заполнил  страх.  Торжествующие  вопли  моих
врагов звенели у меня в ушах, когда я сорвал  Полотно  с  его  почетного
места. Эта трижды проклятая Ткань внезапно накрыла меня  и  прилипла.  Я
пытался сорвать ее, но не смог. Мои кожа и плоть, мои кости и  моя  сила
растворились в нем... - Моргот замолчал и положил руку  на  плечо  сына,
как будто прикосновение к живой человеческой плоти могло напомнить ему о
том, каким он был до того, как попал в плен к Полотну.
   Жон с сочувствием посмотрел на него.
   - Я думал, что теперь я умру, -  продолжал  Моргот,  -  но  случилось
нечто еще более ужасное. Вместо забвения моя душа попала в сеть из  веры
и могущества, и я, не способный пошевелиться, вытянувшись, лежал в  ней.
Прошел еще один день, и я стал чувствовать примитивные  разумы  существ,
плененных Полотном до меня. Тогда я обратился  к  своей  памяти  и  стал
искать средства, при помощи которых можно было преодолеть колдовство.
   Я нашел эти средства. Во вторую ночь моего  плена  луна  ослепительно
сияла и была круглой, как солнце. Я взял ее силу и  освободил  пленников
Полотна. Разразилась катастрофа, и Стражи  попытались  уничтожить  ткань
Полотна, но тут выяснилось, что все заклятья, направленные  против  нее,
возвращаются обратно и оборачиваются против самого заклинателя. Несмотря
на мои усилия и усилия освобожденных душ, которые предприняли  отчаянную
попытку  вырваться,  мы  не  смогли  преодолеть  заклятья,   наложенного
Стражами на стены.
   И тогда я  стал  притягивать  к  себе  новых  людей,  чьи  души  были
наполнены ненавистью или желаниями. Чем больше душ попадало в плен,  тем
могущественнее я становился, и ни один из Стражей не догадывался о  моей
силе.
   - До тех пор, пока ты не