но освещенную малюсеньким огоньком в огромном камине
комнату. Она, похоже, служила дюжине разных целей, будучи и библиотекой, и
столовой, и мастерской, и гостиной. Лазло Улрич открыл старый-престарый
сундук и я увидел груду старинных томов и древних пергаментных свитков.
- Я тут устроил небольшую уборку в восточном крыле дома, когда я обнаружил
это и заглянул вовнутрь, - гнусавил он. - Должно быть, книги принадлежали
одному из прежних хозяев, который занялся... ну, вы знаете.
- Магией? - рассеянно произнес я.
Он был поражен.
- Да, да, верно. Я не смог прочитать ни конца, ни начала, ни одной
строчки, и отнес все брату Григору, и он сказал мне, что это волшебные
книги. Он сказал, что в них нет ничего хорошего и что я должен сжечь их. Но
я подумал, что если кто-то потратил столько сил, чтобы написать их, то они
могут представлять определенную ценность... для того, кто знает толк в таких
вещах.
- Мудрое решение, бургомистр Улрич.
- Тогда они... лорд Страд может воспользоваться ими? - Он следил за каждым
моим движением с рвением голодного пса.
- Не бывает бесполезных знаний, - ответил я уклончиво, про себя радуясь
тому, что жажда наживы возобладала над его благочестием. Книги были
неподдельными и на редкость ценными. Время и сырость сделали их очень
ветхими. Я уже представлял, как проведу остаток зимы, расшифровывая и
переписывая их содержание. Довольно приятное занятие, хотя ради него мне и
придется пожертвовать некоторыми интересными проектами.
Я предложил заслуженно высокую цену за его маленькую коллекцию и немало
позабавился, наблюдая за ходом его мыслей, отразившимся на его лице. Сначала
- удовлетворение от выгодной сделки, затем сомнение, что, может быть, надо
было запросить побольше. Даже намного больше. Тут-то я и не преминул
напомнить ему, что лорд Страд прежде всего уважает в людях честность, а
поэтому вправе требовать честного отношения к себе от других. Воспоминания
пятидесятилетней давности об обезглавленном бургомистре были еще свежи в
Береце. Улрич быстро согласился с назначенной мною ценой и сразу же крикнул
слуге принести туику, чтобы закрепить сделку.
Но вместо старика на его зов отозвалась молодая женщина.
- Марина! - воскликнул он с явным раздражением. - Я же велел тебе идти
спать.
- Простите меня, папа Лазло, но Вилли так устал, что...
- Ах, значит, слуга более важен, чем его хозяин? Тебе предстоит многое
узнать об этом мире, девочка. Нет, я не хочу ничего слушать. Поставь поднос
и убирайся.
Девушка заторопилась к выходу, но прежде чем исчезнуть, бросила на меня
украдкой взгляд. Только тогда я наконец разглядел ее.
Улрич налил себе и мне по маленькому глоточку и подал мне бокал.
- Вот, пожалуйста, ваша светлость.
Раскачиваясь из стороны в сторону, я пятился назад, пока мои ноги не
уткнулись в стул. Я поспешно опустился на него.
- Ваша светлость? Что с вами? Что?..
Я отмахнулся от него и закрыл лицо руками. Он продолжал суетиться вокруг
меня, дрожа от страха и задавая вопросы, на которые я был не в состоянии
отвечать. Я не мог ни говорить, ни думать. Моя голова в буквальном смысле
кружилась от потрясения.
   Улрич  кинулся  к  дверям  и  позвал  девушку.   Без   сомнения,   он
перепугался, что я свалюсь замертво в его гостиной. Они вернулись вдвоем
и девушка приложила к моему лбу тряпку, смоченную в холодной воде. - Вот
и все, сэр, просто не шевелитесь одну минутку,  -  проворковала  она.  Я
смотрел ей в глаза и мое сердце билось так быстро  и  так  сильно,  что,
казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. -  Татьяна?  -  прошептал  я.  Она
никак не прореагировала. - Хотите еще воды, сэр? Моя рука дотронулась до
ее пальцев. Это было не приведение, посланное, чтобы  мучить  меня,  она
была живой. Она была настоящей. - Татьяна? - Меня зовут Марина,  сэр.  -
Но  в  ее  голосе  проскользнула  нотка  сомнения.  -  Зови  его   "ваша
светлость", девочка, - вставил  Улрич.  -  Ваша  светлость,  -  послушно
повторила она. Тот же голос, то же лицо, та же грация движений - Татьяна
обрела новую жизнь.  Он  изумления  я  перестал  соображать.  Улрич  так
разволновался из-за моего самочувствия, что ринулся вон, бормоча  что-то
про подмогу. Я и не подумал его остановить. У меня хватало сил только на
то, чтобы смотреть на милую, красивую девушку передо  мной.  Она  носила
мешковатое крестьянское  платье,  застиранное  и  полинявшее  от  долгой
носки. Ее шикарные темно-рыжие волосы  были  заплетены  в  косу,  как  у
незамужних девиц. Но несмотря на это и  на  то,  что  она  абсолютно  не
узнавала меня, ко мне вернулась моя Татьяна, которую я  полюбил  полвека
назад. Другой такой быть не могло. По моему телу, покалывая позвоночник,
пробежал морозец, не имеющий ничего общего с холодом в комнате. Была  ли
она творением богов... или черных демонов? Неважно. Важно, что она опять
со мной, а все остальное - чепуха. - Ваша светлость? - Все в  порядке,..
Марина. Твое имя  действительно  Марина?  Сомнение,  которое  проскочило
раньше в  ее  голосе,  стало  еще  более  заметным.  -  О,  сэр...  ваша
светлость... вы меня знаете? Ее искренний  вопрос,  переполненный  таким
сильным желанием, чуть не разбил  мое  сердце,  как  будто  я  тоже  мог
чувствовать ее ужасную боль. Я хотел успокоить ее, утешить,  приласкать.
Она вся дрожала. - Пожалуйста, ради Бога, вы знаете,  кто  я  такая?  Ее
боль возродила во мне сумасшедшую надежду. - Ты... - Пожалуйста, скажите
мне. Я не помню своего прошлого. -  Совсем?  -  Меня  нашли  около  реки
прошлым летом и отвели к брату Григору. Я ничего не помнила, даже своего
имени, и он дал мне новое. Потом папа Лвзло удочерил меня. - Как мило  с
его стороны,  -  отважился  произнести  я.  Она  передернула  плечами  и
выражение ее глаз сказало мне  больше,  чем  любые  слова.  -  Он  плохо
обращается с тобой? - спросил  я,  стараясь  говорить  ровным  спокойным
голосом. - Он обращается со мной не так уж плохо, сэр... ваша светлость.
Но, пожалуйста, вы знаете меня... - Да, да. Твое имя - Татьяна. Твой дом
далеко отсюда, в большом замке. И ты любима. Любима  так,  как  ни  одна
женщина на земле. Она не могла воспринять все сразу и  вопросы  один  за
одним посыпались из нее, но  скоро  у  нее  перехватило  дыхание  и  она
замолчала. Она потеряла дар речи, она просто не знала, с чего начать.  -
Я расскажу тебе все, что захочешь, - пообещал я. - А пока думай о  своем
настоящем имени. Татьяна... Она повторила его несколько раз. - Но  я  не
помню... - Ты вспомнишь.  Я  помогу  тебе.  Если  она  каким-то  образом
возродилась из небытия, это будет новым началом для нас  -  началом,  не
запятнанным убийствами и колдовством, свободным от соперников  и  старых
печалей. Очень, очень редков своей долгой  жизния  бывал  расстроган  до
слез и никогда не давал им волю. С момента моего превращения  много  лет
назад я думал, что разучился плакать. Но теперь в глазах  у  меня  вдруг
защипало и взор мой затуманился. Я спрятал лицо в  ладонях  и,  хотя  их
имена могли сжечь мой язык, готоы был читать тысячи молитв благодарности
богам за то, что они послали на землю ее душу еще раз. Я поднял глаза  и
улыбнулся ей. Она неуверенно улыбнулась мне в ответ. Это  было  началом.
Но я не успел ничего добавить к сказанному мною. Вернулся Улрич. Татьяна
- ибо отныне я именно так буду звать ее - опять вздрогнула,  выпрямилась
и отшатнулась от  него,  как  ребенок,  застуканный  рядом  с  банкой  с
вареньем. Он заметил это, но не стал делать ей замечания. Он отодвинулся
в сторону  и  вошел  второй  человек.  Меня  коротко  представили  брату
Григору. Его небесного цвета одеяние показалось мне знакомым,  но  в  те
времена, когда леди Илона управляла делами, этому субъекту не  позволили
бы даже чиститьгоршки на кухне. Он был молодой и  энергичный,  но  очень
грязный, с длинной нечесаной бородой и спутанными сальными волосами. Его
одежда давно превратилась в лохмотья, покрытые жирными пятнами; на ногах
вместо более уместной в  такую  холодную  погоду  пары  сапог  болтались
сандалии. Это указывало на то, что  он  принадлежал  к  одной  из  самых
фанатичных религиозных  ветвей  церкви  Илоны.  Их  много  развелось  за
последний десятилетия со дня закрытия  границ,  и  они  потеснили  своих
более скромных духовных братьев, играя на людских страхах. Мало  кто  из
них обладал сильной верой, а значит - силой, в  основном  они  верили  в
себя. Трудно было понять, какая из  этих  двух  крайностей  опаснее.  Из
уважения к памяти об Илоне я чувствовал нечто, похожее на жалость к тем,
кто пустился в ту или иную религию ради совершенствования своей души.  И
только из уважения к ней я приподнялся и поклонился этому священнику.  -
Вам следует сидеть и отдыхать, лорд Василий, - сказал  он.  -  Вы  очень
бледны. Это я знал и без него и не собирался заострять  их  внимание  на
цвете моего лица. - Благодарю, брат, но мне уже лучше. У меня  случались
подобные...  припадки  и  раньше.  Мой  лекарь   считает   их   довольно
неприятными, но абсолютно неопасными для других. Кружка воды  -  все,  в
чем я нуждался, и Марина была так добра, что напоила меня. Я кивнул ей и
она поняла, что ей не следует рассказывать о том, что в действительности
произошло междк нами. -  Вы  должны  заглянуть  в  госпиталь  при  нашей
церкви, чтобы пройти обследование, - продолжал  он,  чтобы  хоть  как-то
оправдать свое ненужное присутствие. Представив набитую мухами  и  такую
же грязную, как и он  сам,  больницу,  я  вовсе  не  загорелся  желанием
воспользоваться его приглашением. Но не успел я ответить отказом,  а  он
уже начал беглый осмотр. Его рука легла на незащищенную кожу моего лба и
обожгла меня. Она была такой горячей. Огненной. Я  затрясся  и  дернулся
назад. - Нет, не надо! - В чем дело? - удивился он. Я выдал первую ложь,
которая пришла мне на ум: - Извините меня, брат Григор, но  давным-давно
меня ранили в голову. Любое внезапное движение вроде вашего... - Я пожал
плечами, всем своим видом показывая, что прошу у него прощения  за  свою
"слабость". Улрич отступил немного назад,  а  Григор  принялся  выражать
соболезнования по поводу того, что насколько же  крепко  потрепала  меня
жизнь. Старое ранение в голову прекрасно объясняло мои странности. Пусть
уж считают меня чудаковатым, чем докопаются до правды; а для меня  будет
намного лучше, если я поскорее уберусь отсюда, пока этот святой юноша не
дотронулся до меня опять. Он был истинным верующим и, пока он  не  начал
замечать  ничего  необычного,  я  должен  был  держаться  от   него   на
расстоянии. Я передал ему золотой слиток (не дотрагиваясь до  него)  как
пожертвование его церкви и дал им недвусмысленно понять, что хочу  уйти.
Улрич несмело предложил мне остаться на ночь, но  я  любезно  отказался.
Он, похоже, обрадовался. Это все расставило по своим местам. - Но как же
книги, ваша светлость? - спросил он. Я  бросил  ему  тяжелый  мешочек  с
золотыми монетами. - Это только малая  часть  твоей  награды.  Завтра  я
вернусь с  остальным.  Твой  старый  сундук  стал  собственностью  лорда
Страда. Если тебе дорога твоя жизнь, береги его, как зеницу ока.  Он  не
пропустил  мои  слова  мимо  ушей.  Я  понял  это  по  тому,   с   каким
беспокойством он посмотрел на мою покупку.  Прежде,  чем  повернуться  к
двери, я, избегая Улрича и Грегора, взглянул на Татьяну. "Жди  меня",  -
мысленно приказал я ей.


*     *     *

Улрич со своей скупостью установил правило: всем рано ложиться спать,
возможно для того, чтобы сэкономить на свечах. Вскоре после моего ухода брат
Грегор уполз в какую бы там ни было нору, где он жил, и в доме стало темно и
тихо, как в гробу. Я не случайно выбрал такое сравнение, ибо это место
действительно было угрюмым и безжизненным, словно могила. И мысль о том, что
Татьяна вынуждена прозябать в этой дыре, просто выводила меня из себя.
Я с легкостью опять проник вовнутрь и, крадучись, пошел разыскивать
Татьяну. Улрич отвел себе огромную спальню, старый слуга спал в кладовке, а
она - в маленькой комнатке рядом. Я тихо постучал в дверь; превратись я в
дым, это только испугало бы ее.
Но она все равно дрожала от страха, или, по крайней мере, так мне
показалось, когда она спросила, кто там.
- Это я, - прошептал я. - Впусти меня, Татьяна.
Щелкнула задвижка и она появилась на пороге. Она затаила дыхание и сердце
ее билось в такт с моим; я слышал его удары.
Запертые двери не были для меня новостью, но внутри одного дома замки и
засовы как-то ни к чему. Именно об этом я ее и спросил, очутившись в комнате
и дождавшись, когда звякнет щеколда.
Она смутилась.
- Вилли сделал это для меня. Он думал...
- Что это может тебе пригодиться?
Она кивнула.
- Против папы Лазло?
Она потупилась.
- Вилли считает, что я не должна здесь находиться без няньки.
- Тогда Вилли мудрее брата Грегора.
- Но папа Лазло был по-своему добр ко мне. Он сказал... сказал, что если
брат Грегор одобрит его, он отменит удочерение и... и...
- Женится на тебе?
Не поднимая глаз, она опять кивнула.
- Как великодушно с его стороны, - сказал я сухо.
Она почувствовала мое презрение и посмотрела на меня с такой печалью, что
ее взгляд мог бы растопить камень.
- Мое место не здесь, да?
- Нет. Вольному соколу не место в клетке.
- Расскажите мне обо мне. Я не перестаю повторять мое имя, но оно мне
незнакомо. Я пытаюсь вспомнить зомок, о котором вы говорили, но у меня не
получается.
- Ты все вспомнишь.
- Как? Пожалуйста, помогите мне.
Обстановка комнаты была скромной и убогой. В углу стояла узкая кровать и,
кроме нее и колченогого стула, присесть больше было не на что. Ну тогда к
черту все приличия.
- Иди сюда, - сказал я и усадил ее на кровать. По ее лицу я увидел, что
она вдруг застыдилась своей бедности. Я придвинул к ней стул, очень, очень
осторожно, чтобы не дотронуться до нее. Как бы мне ни хотелось этого,
подходящий момент еще не настал.
- Татьяна, когда-то давным-давно ты была помолвлена с могущественным
правителем Баровии. Он любил тебя, боготворил тебя и в этой жизни желал
одного: твоего счастья. Но при его дворе нашлись предатели, которые
позарились на его богатство и власть. Они встали между правителем и тобой и
уничтожили и разграбили все хорошее. Ты попала... в ловушку черного зла той
ночи. Произошло много ужасных вещей и я думаю, именно поэтому ты и потеряла
память. Я думаю, боги хотят, чтобы ты не помнила зла...
- Но должна ли я забыть и хорошее тоже?
- Я здесь, чтобы вернуть тебе память о нем.
- Кто этот правитель?
- Страд, хозяин замка Равенлофт, - произнес я, ища в ее лице какие-нибудь
признаки страха.
- Страд? - Она долго сидела совершенно неподвижно, напряженно размышляя.
Наконец она встряхнула головой. - Не может быть. Он - правитель Баровии, а
я... я - ничтожество.
- В этом мире для него нет ничего дороже, ничего важнее тебя.
- Тогда почему я не могу вспомнить его? - От разочарования она повысила
голос.
Я приложил палец к губам.
- Это придет со временем, если ты доверишься мне.
- По-моему, я уже поверила вам, - усмехнувшись, сказала она, имея в виду
тоо, что ыпустила меня к себе в комнату.
Я улыбнулся, но она не ответила на мою улыбку и я понял, что она не видела
меня в темноте. Через единственное маленькое окошко просачивался серенький
свет ночного неба, но он не мог побороть мрак этого дома. Я был для нее не
более, чем говорящая тень. Нащупав на шершавом столе огарок свечи, я достал
из кармана свою трутницу. Скоро я выбил первую слабую искру и поджег
фитилек.
От золотого язычка пламени лицо ее потеплело и если не на нее, так на меня
нахлынули беспорядочные душераздирающие воспоминания. Я снова видел ее в
сумерках моего сада, смеющуюся от восторга рядом с розовыми кустами,
застывшую в нерешительности на краю смотровой площадки, когда она впервые
взглянула на долину сверху.
- Что с вами? - спросила она.
Я сощурился, возвращаясь в грустное настоящее, в эту холодную, с покрытым
плесенью потолком комнату с ее нищенским убранством и несчастной
обитательницей.
- Посмотри на меня, Татьяна. Следи за мной и ты вспомнишь те радости,
которых лишилась.
- Как...
- Просто смотри.
Она насторожилась, но упустить своего шанса не захотела. Ее глаза
встретились с моими и широко распахнулись.
И подернулись дымкой. Одно мое нежное слово и они закрылись.
- Ты вспомнишь... - говорил я. - Ты вспомнишь белоснежные стены под ярким
солнцем, и розы, краснее крови, и рев зимнего ветра, дующего со склонов гор,
и алое пламя в камине, и музыку, и песни, которые я пел для тебя в огромном
зале, и красивые бальные платья, и свой смех, и мой смех... ты вспомнишь...
Наморщив лоб, она затрясла головой, но я ласково провел кончиками пальцев
по ее вискам. Она открыла глаза и в них блеснуло что-то, похожее на смутное
воспоминание.
- Я вижу все, о чем ты мне рассказываешь. Пожалуйста... Старейший?
- Страд, - поправил я.
- Страд?
- Да. Вспомни хрустальные люстры, отражающие золотистый свет свечей, и
галантных кавалеров, и прекрасных дам, которые кружились вокруг тебя,
танцевали в твою честь. Вспомни наши молитвы в церкви и сладкий запах
ладана, когда мы просили богов о здоровье и богатстве, и долгие дни, когда
мы бродили по лесу; и тот день, когда мы вспугнули молодого оленя и его
возлюбленную подругу жизни; и ту ночь, когда кометы падали в долину, как
драгоценные камни, оставляя в небе огненные следы.
- Я вижу их, да, и ты был рядом с нами, а я шла с...
- Со Страдом, - подсказал я. - Ты шла со мной.
- С... тобой.
- И я обнимал тебя в саду, и туман извивался вокруг нас, как танцор, и ты
целовала меня.
Каким-то образом мы оба оказались на ногах и мои руки сомкнулись на ее
талии, как в ту ночь. Ее грубые одежды сменились шелковым подвенечным
плаьем, а ее шикарные волосы свободно разметались по бледным плечам.
- Я люблю тебя, Татьяна, и ты любишь меня. Запомни.
- Я люблю...
- Страда, - прошептал я в теплый белый бархат ее шеи.


*     *     *

Следующий закат застал меня опять лицом к лицу с бургомистром Улричем. Он
немного приоделся и даже побрился, но взглянув на него однажды глазами
Татьяны, я уже с трудом сдерживался, чтобы вести себя с ним вежливо. Мы с
ним были примерно одного возраста... внешне... и с этой стороны задуманная
им женидьба не казалась чем-то неправдоподобным. Но его обычное обращение с
ней вызывало во мне недовольство и отвращение. Он совершенно не видел ее
достоинств и не знал ей настоящей цены. Будь она для меня чужой, я и в этом
случае был бы в ярости. Я с облегчением заплатил ему все, что ему
причиталось, собрал книги и свитки и попрощался.
Я упаковал свой бесценный груз в длинную коробку из моей кареты и отвез
его в лес, где я провел день в окружении волков-стражников. Изменив форму и
поднявшись в воздух, я вернулся к дому и, устроившись поудобнее на дереве
напротив окна Татьяны, стал дожидаться, когда все утихнет. Вскоре после
того, как догорела последняя свеча, скрипнули ставни, я влетел в комнату и
принял человеческий облик.
Я подготовил ее к этому и благодаря тому взаимопониманию, которое
установилось между нами после моего первого глотка ее крови, она уже не
задавала никаких вопросов и не испытывала страха рядом со мной. Напротив,
она встретила меня с распростертыми объятиями и заплакала от счастья, что я
пришел к ней.
- Больше слез не будет, - сказал я, осторожно снимая соленые капельки
мизинцем с ее щеки.
- Я ничего не могу с собой поделать. Я чувствую, что проснулась после
долгого сна. За что бы я сегодня не бралась, все кажется нереальным. Только
сейчас я начинаю на ощупь узнавать вещи. Столько всего случилось, столько
изменилось.
Ее слова возродили во мне радость, которую я думал, что потерял навечно. Я
притянул ее к себе поближе, довольный, что могу обнимать ее и ни о чем не
думать, просто плыть по течению.
- Ты... заберешь меня с собой? - спросила она.
- Конечно. Ты действительно считаешь, что я могу бросить тебя?
- Нет... я...
- Когда я уйду, ты будешь со мной.
- Когда? Сегодня?
Нам требовалось провести вместе еще несколько ночей, преж