свои спутанные волосы.
   - Я ждала тебя еще ночью, думала - ты зайдешь поблагодарить  меня,  -
проговорила она, не отрывая взгляда от своего отражения в зеркале.
   - А когда я не пришел, ты нашла другого, кем заменить меня?
   - Я могла выбрать любого мужчину  из  тех,  что  были  на  празднике.
Возможно, следующим моим гостем станет Миша. Как тебе это понравится?
   В ее словах Жону почудилась  угроза,  и  он  с  опаской  покосился  в
сторону открытой двери.
   - Я сам займусь им, когда будет подходящий момент. А теперь  расскажи
мне о моей матери.
   - Хорошо. - Маэв закончила расчесывать волосы и принялась  нанизывать
на запястья тонкие золотые браслеты. - Она жила со мной,  и  я  была  ее
другом.
   - Ты погубила ее.
   Маэв впервые повернулась к нему лицом. Ее фиалковые глаза были широко
раскрыты, но их выражение было далеко не невинным. В  самой  их  глубине
вспыхивало сдерживаемое пламя, наводящее мысли скорее о безумии,  чем  о
страсти. Громкий смех Маэв заставил Жона укрепиться в этом подозрении.
   - Тебе так сказали они, эти Стражи при Полотне? Не удивляйся,  что  я
знаю о них. Сказки  и  легенды  достаточно  прозрачны,  чтобы  я  сумела
распознать правду в одной из них.  Мне  даже  имена  их  известны:  Лео,
Доминик, Гектор...
   - Мне никто ничего не говорил, - перебил ее Жон.
   Маэв снова расхохоталась.
   - Значит, это мой поцелуй убедил тебя. Неужели моя страсть была столь
ужасной?
   - Это ты погубила мою мать?
   - Я любила ее и хотела, чтобы моя  возлюбленная  сестра  всегда  была
рядом со мной. Разве это такой уж страшный грех? Если  бы  она  осталась
здесь, то и ты бы воспитывался здесь, а не в этой жуткой крепости, среди
этих глупых мужчин. Мы вдвоем сумели бы присмотреть за твоим  обучением.
Разве ты не предпочел бы это сам? - Маэв встала и подошла к нему, словно
хотела, чтобы он попытался оспорить ее слова. Жон не  шевелился  до  тех
пор, пока она не попыталась коснуться его. Тогда он отпрянул, не столько
из страха, сколько из отвращения.
   - Они испортили тебя, - горько проговорила Маэв, - точно так же,  как
и твою мать, заполнив ее  разум  сознанием  вины.  Скажи  мне,  ты  тоже
отрекся от своей силы, как и Лейт?
   - От своей силы? У меня нет никакой особенной силы.
   - Нет? Я знаю, чем вы с Иваром занимаетесь по ночам в этой его дымной
норе под таверной. Я знаю, что делаешь конкретно ты, точно так  же,  как
мне известно, что спрятано в крепости, из которой ты явился...
   Должно быть, Маэв разглядела в его глазах огонек удивления,  так  как
замолчала,  ожидая  его  вопроса.  Когда  вопроса  не  последовало,  она
нахмурилась и сказала как-то загадочно:
   - Знания. Знания и могущество. Тебе нужно только прийти и взять их.
   - Почему ты говоришь мне все это?
   - Ты можешь полностью доверять мне, если возникнет такая нужда.  Хотя
Ивар и глупец, но мы с ним во  многом  похожи:  мы  оба  вынуждены  были
оставить родные края, и мы оба являемся  большим,  чем  это  кажется  на
первый взгляд. Если хочешь,  можешь  рассказать  ему  все,  что  я  тебе
наговорила. Меня это не заботит. Но если ты мудр, то ради себя самого ты
должен молчать.
   Маэв отвернулась от  него  и  снова  уставилась  в  зеркало  на  свое
отражение. Жон понял, что его  изгоняют,  и  ушел.  Маэв,  казалось,  не
обратила на его уход никакого внимания.
   * * *
   В этом году зима настала так внезапно, что в поселке шутили, дескать,
теперь вместо четырех времен  года  осталось  всего  два.  Спустя  всего
несколько дней после праздника  выпал  глубокий  снег,  который  толстым
слоем лег на холмы, на склонах которых обычно пасся скот,  в  результате
чего холмы превратились в огромные серые  сугробы,  едва  различимые  на
фоне серого, затянутого снеговыми тучами зимнего неба.  Зима  превратила
окрестности  поселка  в  безлюдную   пустыню,   углубиться   в   которую
отваживались лишь немногие охотники. Некоторым посчастливилось вернуться
с  добычей,  но  многие  и  многие  пропали,  замерзнув   насмерть   или
разодранные на клочки изголодавшимися по зиме гоблинами.
   Темные зимние вечера порождали мрачные слухи.
   Фрагмент руки, половина лица - достаточно для  отца,  чтобы  опознать
сына. Большинство жителей все еще верило, что смерть Джозефа наступила в
результате нападения темных тварей, снедаемых желанием  отомстить  людям
за принесенного в жертву гоблина.  Некоторые,  однако,  припомнили,  что
после этой же самой ночи  на  лице  Жона  появились  свежие  царапины  и
кровоподтеки. Между тем Сондра продолжала настаивать на том, что  видела
в лесу волков в тот день,  когда  погибла  Арлетта,  а  люди  обнаружили
цепочку волчьих следов на мягкой глине на берегу реки на следующее  утро
после праздника.
   Эти совпадения давали богатую  пищу  для  фантазий  и  предположений,
которые  по  вечерам  делались  у  пылающих  очагов   Линде.   Некоторые
воспринимали эти слухи и предположения  всерьез.  Даже  самые  шумные  и
горластые спорщики не  могли  не  заметить,  что  большую  часть  слухов
запустил Миша, у которого Джонатан  увел  его  девчонку.  Многие  честно
признавали, что Сондра нашла для себя гораздо лучшую партию. Несмотря на
это слухи продолжали шириться и расти, подпитываемые скукой и уединенным
положением поселка.
   Гостиница продолжала существовать  лишь  благодаря  небольшой  группе
завсегдатаев из числа местных жителей.  По  дороге  перестали  двигаться
путешественники и  торговцы,  и  в  постоялом  дворе  Андора  готовилось
гораздо меньше еды. В ней больше не сдавались комнаты, и поэтому  уборка
проводилась нечасто  и  не  слишком  тщательно.  Посетители  по-прежнему
требовали, чтобы Джонатан пел им, и если бы не это, то  он  бы  проводил
все дни в совершенном безделье.
   Свое   свободное   время   Джонатан   использовал   на   то,    чтобы
совершенствовать свои познания в магии и колдовстве, проводя долгие часы
в уединении в пещере  Ивара,  запоминая  долгие  и  путаные  заклинания,
которые ему не дозволялось использовать  даже  темными  зимними  ночами,
вдали от любопытных глаз жителей Линде. Огненные  заклинания  продолжали
нравиться ему больше остальных, но теперь он заучивал и такие неуловимые
заклятья, распознать которые не мог даже Ивар.
   Короткое слово, произнесенное торопливым шепотом, еще более  быстрый,
словно бы случайный жест - и вот уже Андор и Дирка  начинают  ссориться.
Когда их ссора вот-вот должна была достичь кульминации,  Жон  произносил
заклинание задом наперед, и через несколько секунд спорящие уже  ласково
обнимали друг друга, и Андор шептал Дирке нежные слова,  гладя  жену  по
голове. Завсегдатаи таверны чаще просили Жона спеть  им,  громко  хохоча
над веселыми частушками, плача над песнями грустными  и  щедро  одаривая
его деньгами и за те, и за другие. Жон собирал монеты и складывал  их  в
кошелек вместе с деньгами, оставленными ему его матерью.
   Дни шли за днями, и Джонатан все чаще задумывался над  словами  Маэв.
Несколько раз он задумывался о том, чтобы снова пойти к ней,  но  всякий
раз желание, которое он к ней чувствовал, останавливало его. Из-за этого
он чувствовал себя виноватым и относился к Сондре с  большим  вниманием,
чем бы он относился к ней при других обстоятельствах.
   Сондра же  буквально  расцветала  в  присутствии  Джонатана.  Однажды
поздним вечером, после того как  они  провели  вместе  несколько  часов,
сбрасывая снег с крыши и с навеса над верандой, Жон словно заново увидел
ее, раскрасневшуюся от работы, со  снежинками,  сверкающими  в  волосах.
Взяв ее за руки, он произнес слова, которые давно хотел сказать ей:
   - Я люблю тебя. Ты выйдешь за меня замуж?
   Сондра  засмеялась  и,  поцеловав  его,  уже  готова  была   ответить
согласием, однако вовремя вспомнила, что прямые ответы были не в  обычае
деревни.
   - Сначала ты должен спросить моего отца, - сказала она.
   - Идем со мной, - позвал Жон и, взяв ее за руку,  повел  за  собой  в
зал, где Ивар как раз вытирал на полу лужи, образовавшиеся в тех местах,
где подтаявший снег просочился сквозь подгнившую крышу.
   - Я хочу жениться на твоей дочери, - сообщил Жон и  был  вознагражден
радостным выражением, появившимся на лице Ивара.
   - Ничто не могло бы обрадовать  меня  больше,  -  признался  Ивар.  -
Можете объявить о своей помолвке немедленно, если хотите.  У  вас  будет
еще достаточно времени, чтобы приготовить платье, в  котором  вы  будете
давать друг другу клятву во время зимнего празднества.
   С этими  словами  Ивар  достал  из  шкафчика  со  стеклянной  дверцей
несколько бокалов и кувшин вина из облачных ягод. Наполнив пять бокалов,
он повернулся к Сондре:
   - Сходи, позови свою тетку, пусть она присоединится к нам.
   Сондра обнаружила Дирку наверху, где та  штопала  простыни.  Сияя  от
счастья, она рассказала тетке в чем дело.
   - Поскольку у меня нет более близких родственников-женщин,  я  хотела
бы, чтобы ты заняла место моей матери и благословила меня,  -  закончила
Сондра.
   Ответ Дирки был неожиданно прохладным:
   - Этого юношу воспитывали одинокие старики. Что он знает о  женщинах?
Что он знает о детях и о мужской ответственности? Ты слишком торопишься,
девочка, и это не принесет тебе ничего, кроме горя.
   Сондра нахмурилась. Ей очень хотелось напомнить Дирке о том,  что  ее
первое замужество тоже нельзя было  назвать  счастливым,  однако  Сондра
промолчала.  Спускаясь  вниз  по  ступенькам,  она  пыталась   придумать
причину, по которой ее тетка не  сможет  поднять  бокал  и  благословить
помолвку, но это не понадобилось. Прежде чем она успела что-то  сказать,
Дирка спустилась в зал и подняла один из бокалов.  Рот  ее  скривился  в
мрачной гримасе, словно она уступала неизбежному злу, а произнося  слова
благословения, Дирка смотрела только на Джонатана.
   * * *
   Учеба Джонатана продвигалась с удивительной быстротой. В  отличие  от
Лео, которого способности его ученика только  пугали,  Ивар  был  весьма
доволен успехами, которые  делал  Джонатан,  хотя  и  удивлен  талантами
юноши. В конце концов он признался, что не может ничему  больше  научить
Джонатана, и настоял на том, чтобы юноша продолжал заниматься  в  пещере
самостоятельно.
   Спускаясь в пещеру, Жон, как правило,  разводил  в  очаге  огонь,  но
использовал его только для тепла.  Источником  света  служили  ему  ярко
светящиеся, но холодные огненные шары, которые парили в воздухе над  его
плечами и позволяли прочесть разложенные на  столе  свитки.  Иногда  ему
чудилось   в   пещере   чье-то   присутствие,   как    будто    какое-то
сверхъестественное существо пыталось сделать так, чтобы его увидели  или
услышали, но лишь только Жон пытался сосредоточиться на  этом  феномене,
как ощущение постороннего присутствия пропадало.
   Однажды  ночью,  когда  Джонатан  укладывал  на  полку   только   что
прочитанный  свиток,  какая-то  тень  упала  на   старинный   пергамент,
находившийся в самом низу штабеля рукописей. Жон провел над тенью рукой,
но  тень  не  исчезла.  Тогда  юноша  наклонился,  дабы   повнимательнее
рассмотреть странную игру света, и тень  на  его  глазах  утекла  в  еле
заметную трещину в стене. Джонатан услышал свистящий шепот, доносившийся
из  трещины,  за  которой  была  только  темнота.  Шепот  был  тихим   и
неразборчивым, как дыхание ночного ветра.
   - Кто там? - громко спросил  Джонатан,  оглядывая  пещеру  в  поисках
непрошеного гостя. - Ивар? - снова спросил он, но тут  же  отбросил  эту
мысль. Ивар не стал бы пугать его таким детским способом. Нет, эта  тень
была чем-то иным, возможно - каким-то духом, который пытался выйти с ним
на связь. Подумав об этом, Жон пристальнее рассмотрел щель.  Опустившись
на колени на пол, он направил сквозь  трещину  в  камне  один  из  своих
светящихся шаров.
   В камнях был спрятан еще  один  свиток.  Джонатан  никогда  не  читал
свитков, которые Ивар запретил ему читать, но это не был  один  из  этих
пергаментов. Может быть, Ивар спрятал этот документ в расщелину  еще  до
того, как Джонатан появился в поселке, а потом позабыл про него. Вытащив
пергамент, юноша обратил внимание на  то,  что  его  края  пожелтели  от
старости и были ломкими и хрупкими. Распутав завязки, он с осторожностью
развернул манускрипт.  Два  ярких  огненных  шара  повисли  у  него  над
головой, и в их свете  Джонатан  прочитал  первые  строки  документа,  с
трудом продираясь сквозь  особенности  странного  диалекта  и  неровный,
скачущий почерк автора. "Мы приехали сюда вместе; бежав одного  зла,  но
столкнувшись со злом другим, мы очутились в конце концов в южных  краях,
где обитали только мертвые. Здесь мы выстроили храм, и  каждый  выполнил
свою часть работы. Когда постройка была  закончена,  мы  укрепили  стены
старинным  заклятьем,  а  двери  держали  закрытыми  и   запертыми,   за
исключением ритуальных ночей. Благодаря нашей неусыпной  бдительности  и
настойчивым молитвам, сокровище, которое  мы  хранили  внутри,  очистило
поселок от зла, освободив нас от окружавшего  мрака.  Нам  следовало  бы
предвидеть, что наш покой не может быть долговечен;  настоящий  мир  был
нам доселе неведом. Зло явилось к нам в невинном обличий юноши с  белыми
волосами, который однажды утром пришел в  наш  поселок.  Обычно  путники
появлялись в наших краях под вечер, оставаясь среди нас в часы  ночи,  и
уходили от нас на рассвете. Мы  не  спросили  светловолосого  пришельца,
каким образом ему удалось пройти через наши  места  ночью;  обитающие  в
нашей земле души мертвых убили бы каждого, кто  отважился  бы  выйти  на
дороги в ночное время. Вместо этого мы накормили его, позволив разделить
с нами нашу скромную вечернюю трапезу, мы напоили его  чистой  водой  из
колодца, стараясь понять, что  за  существо  явилось  к  нам.  Он  сумел
оценить красоту наших холмов и нашего поселка, он заметил нашу беспечную
жизнь, когда никто не запирал дверей на ночь, а дети бегали где  хотели.
Но больше всего ему понравилась наша прекрасная часовня. Его слова  были
так же красивы, как и он сам, но мы поняли, что он лжет. Мы узнали,  что
он был новым управляющим, которого недавно взял  к  себе  местный  лорд.
Говорили, что его родители  продали  его  за  огромную  сумму;  говорили
также, что родители его были убиты, а ребенок увезен насильно.  В  одном
все слухи были верны: юноша обладал сверхъестественными возможностями  и
могуществом, и не только колдовской силой, которую дал ему его  учитель.
У него была врожденная способность проникать  в  человеческие  сердца  и
извращать человеческие желания. И хотя незнакомец никак не проявлял этих
своих волшебных способностей, по деревне  продолжали  ползти  слухи.  Он
пришел, чтобы выведать наши секреты. Он пришел  ранним  утром,  накануне
полнолуния. Но, несмотря на всю опасность, церемония обязательно  должна
была состояться, и тогда мы сказали юноше, что на ближайшую ночь  у  нас
нет для него убежища и настояли на том, чтобы  он  ушел.  Я  видел,  как
глаза его вспыхнули гневом. Он почуял предательство, несмотря на то  что
до сих пор мы вели себя с ним предупредительно и по-доброму. Я совсем не
одобряю то, как поступили остальные; не одобряю даже сильнее, чем  я  не
одобрил бы пролитую кровь, откажись он уехать. Но он ушел от нас этим же
вечером, обронив только несколько слов упрека. Наши сердца были  смущены
тем, что мы наделали: если он все же обычный путешественник, значит,  мы
обрекли его на ужасный конец. Все долго смотрели ему вслед, пока  он  не
растворился в вечерних туманах, а затем стали готовиться к церемонии. Но
в самой середине ритуала наш  незнакомец  вернулся  и  вошел  в  часовню
сквозь открытые двери. Я не знаю,  как  долго  он  стоял  перед  входом,
наблюдая за нами и слушая наши заклинания, но  только  он  вдруг  запел,
запел голосом более громким и чистым,  чем  звучал  хор  наших  голосов.
Слова его песни оскверняли нашу священную  часовню  и  высмеивали  наших
богов. А когда мы взглянули на него, мы увидели, как  он  изменяет  свою
форму, и черты его  лица  преображались,  напоминая  лики  наших  богов.
Ярость вспыхнула во мне, и я набросился на него - частица толпы, готовой
растерзать чужака. Но лишь только мы коснулись его, самый воздух в нашей
часовне вспыхнул, превратившись в сияющее  облако,  и  обжигающие  искры
закружились вокруг нас роем взбесившихся насекомых. Мы застыли на месте.
Я подумал, что это может быть какой-то колдовской трюк, ибо я мог видеть
и дышать, несмотря на то что искры пребольно жалили  меня  и  сводили  с
ума. Обездвиженный, парализованный, я в ужасе  смотрел,  как  он  прошел
сквозь сияющее в часовне облако прямо  к  алтарю,  где  висело  Полотно.
Несмотря на мучения, которые я испытывал, я расслышал, как он рассмеялся
звонким мелодичным смехом и сорвал Полотно. Я не мог даже  крикнуть.  "И
вы обрекли  незнакомца  на  гибель,  лишь  бы  защитить  это?  Это?!"  -
проговорил он,  хватая  Полотно  так,  словно  собираясь  разорвать  его
надвое. Это было последнее движение его тела. Полотно рванулось  вперед,
накрыло его, обволокло, запеленало и высосало его жизнь. Облако яростных
искр исчезло вместе с ним, яркое сияние погасло. Этой ночью мы  хоронили
своих мертвецов, стараясь забыть о том, что произошло на  наших  глазах.
Сколь же наивны мы были, полагая, что никакая сила не может бороться  со
Сбирающей Тканью. Мы обнаружили свою ошибку на следующий вечер. На  небе
в другой раз взошла полная луна, и вместе с ней  зашевелились  пойманные
души. Этой ночью город погиб. Даже маленькие дети умирали в муках, когда
заклятья жрецов обернулись против нас. В  конце  концов  Верховный  Жрец
Волгэр прочел магическую формулу, предназначенную  не  для  того,  чтобы
истребить зло, а для того, чтобы сдержать его. Он закончил свою литургию
только тогда, когда силы покинули его и он испустил дух. Мало кто из нас
оставался  в  живых,  но  мы  повторяли  и  повторяли  это   заклинание,
вылавливая вырвавшиеся на свободу души по всему городу  и  возвращая  их
обратно в часовню. Когда работа была  закончена,  нам  каким-то  образом
удалось  запереть  двери  часовни  нашими  обожженными,   окровавленными
руками. Но мертвецы в нашем поселке не успокаивались. Словно несчастные,
обреченные души, которые обитали в холмах вокруг поселка,  они  снова  и
снова вставали  из  могил  и,  шевеля  обугленными  губами,  взывали  об
отмщении, которого мы не могли им обещать, и просили упокоить свои души.
Нас осталось только трое, кто избежал огненной смерти  в  объятиях  зла,
заключенного в Полотне, и  мы  были  самыми  слабыми  из  членов  нашего
Ордена. Почти все свитки Ордена были уничтожены,  и  теперь  заклинания,
которые удерживают души в Ткани, известны нам только по памяти. Один  из
нас тяжело ранен, а другой слеп, но мы останемся здесь до завтра,  чтобы
отыскать новое, лучше спрятанное место, где  можно  хранить  Полотно.  Я
пишу эти строки для того, чтобы остальные  опасались  могущества  темных
душ, заключенных в паутине Полотна".
   Запись обрывалась  так  же  неожиданно,  как  и  начиналась.  Дочитав
последнюю строку, Джонатан долго сидел неподвижно,  глядя  на  выцветшие
буквы. Припомнив, что Маэв  упоминала  о  Полотне,  он  понял,  что  она
проникла в тайну, которую охраняли Стражи.
   - Спасибо, - прошептал он, обращаясь  к  тени,  которая  указала  ему
место, где спрятан был старинный пергамент. Кладя его на полку, он снова
обратил свое внимание на трещину в стене.
   Произнеся короткую команду, Жон  уменьшил  размеры  своих  светящихся
шаров и, усилив таким образом  интенсивность  испускаемого  ими  сияния,
один за другим послал их в трещину. На этот  раз  светильники  высветили
сразу за разломом более широкий проход. Торопясь, чтобы страх,  холодным
сквозняком пронесшийся вдоль  спины,  не  успел  овладеть  им,  Джонатан
трансформировался  в  мышонка  и  протиснулся  сквозь  щель.  Его   шары
по-прежнему мирно плавали в неподвижном  холодном  воздухе,  и  он