вался  более  резкий  запах
яда, и Джонатан почувствовал искушение умереть быстро  и  безболезненно.
Протянув руку, Джонатан оттолкнул вино,  так  чтобы  оно  оказалось  вне
пределов досягаемости. Его срок еще не  пришел,  а  когда  он  придет  -
Джонатан предпочитал умереть в огне.
   Церемония  бракосочетания  тем  временем  закончилась,  кто-то  снова
запел, но собравшиеся не поддержали песню так единодушно и радостно, как
это было на празднике урожая. Страх измучил людей, отняв у них  силы,  а
ужасные ночные убийства продолжали угрожать каждому из них.
   Не обращая внимания на мучительную боль в спине, Джонатан свернулся в
клетке еще более плотным комком и вытянул шею так, что ему  стала  видна
улица, ведущая к гостинице. Он насчитал двенадцать  человек,  покинувших
праздник,  -  едва  ли  достаточно,  чтобы  загладить  его   вину.   Жон
всматривался в ночную тьму до боли в глазах, надеясь увидеть кого-нибудь
еще, но в это  время  барабаны  снова  загрохотали,  и  в  хижину  вошли
несколько мужчин. Они пришли за ним.
   Под монотонный бой больших барабанов клетку Жона  вынесли  к  костру.
Маэв читала заклинания, и собравшиеся вторили ей неуверенно и виновато:
   - Духу этого края приносим мы  жертву.  Пусть  ее  боль  и  ее  кровь
сделают зиму короче, весенние дожди обильнее, а землю - щедрее...
   Этой ночью Маэв не надела  своего  праздничного  платья,  отделанного
яркими лентами. Свои  ноги  она  спрятала  под  просторными  шароварами,
заправленными в  высокие  сапоги.  Крошечные  кимвалы,  прикрепленные  к
пальцам рук, звучали  приглушенно,  так  как  Маэв  по-прежнему  была  в
перчатках, и их дробь была тревожной, как  и  шепот  толпы,  повторяющей
заклинания.
   Золотая маска закрывала уже все лицо Маэв. Маленькие  алмазы,  словно
слезы, блестели в уголках глазниц, а губы были  изогнуты  в  постоянной,
всепонимающей и печальной улыбке. По краям маска была украшена  перьями,
из-под которых на плечи Маэв свешивалось то, что осталось от ее  некогда
великолепных,  иссиня-черных  волос:  это  были   редкие,   тускло-серые
спутанные пряди. Голос Маэв, однако, был  все  так  же  красив,  хотя  и
звучал сейчас несколько напряженно.
   Костер на площади вряд ли был больше,  чем  тот,  на  котором  осенью
сожгли гоблина. Жители поселка не желали проявлять  милосердие,  которое
могло бы выдать их сомнения. Это стало абсолютно ясно  Джонатану,  когда
клетку подняли высоко над костром, а потом стали медленно  опускать  все
ниже и ниже.
   Он не станет биться о прутья, не станет кричать, не позволит  ни  им,
ни этому проклятому краю насладиться его мучениями! Однако  лишь  только
языки  пламени  лизнули  его  бок,  Жон  ощутил  сильную  боль,  которая
пульсировала во всем теле в  такт  ударам  сердца.  Некоторое  время  он
терпел боль молча, но это время прошло очень  быстро,  и  вместе  с  ним
истаяла его решимость. Приподняв голову, чтобы глотнуть немного  свежего
воздуха и закричать  от  нестерпимой  боли,  он  увидел  кружащийся  над
клеткой серебристый туман. На мгновение в тумане возникло  лицо  Сондры,
искаженное страхом и благоговением одновременно.
   - Она жива, - прошептал Жон сквозь стиснутые  зубы.  -  Она  жива,  -
подтвердил голос Моргота.
   Джонатан ударился всем телом о горячие прутья клетки и  выкрикнул  ее
имя.
   Между тем туман сгустился и опустился на землю между костром и  Маэв.
Медленно, очень медленно внутри него возникло тело Моргота.  Колдун  был
одет в белые развевающиеся одежды, а бледная кожа  мерцала,  как  хорошо
отполированный  металл.  Лицо  Моргота,  обрамленное   серебристо-белыми
волосами, постоянно менялось, так что каждый из собравшихся, не видя его
подлинных черт, оказывался лицом к лицу с существом, как две капли  воды
похожим на свою потаенную мечту: кто-то видел в Морготе мужчину,  кто-то
- прекрасную женщину, но каждый видел в нем что-то свое, неповторимое  и
неповторенное.
   Толпа притихла, перестав повторять  заклинания,  и  Маэв  обернулась,
чтобы посмотреть, что это отвлекло внимание толпы. Моргот, вытянув в  ее
сторону указательный палец, произнес обвиняющим тоном только одно слово:
   - Лисица.
   Крупная дрожь пробежала по телу Маэв,  она  вскрикнула  от  ярости  и
боли. В следующий миг она сорвала с лица маску, сдернула с рук перчатки,
явив всем свое ужасное проклятье. Жители Линде  отшатнулись,  увидев  ее
загрубевшую  желтую  кожу,  гноящиеся  язвы,  черный  провал  рта  между
распухшими губами и скрюченные, костлявые пальцы. Приказ Моргота обладал
непреодолимой силой, и Маэв начала превращаться.
   Кожа лица натянулась и разгладилась, и на какой-то краткий миг  былая
красота вернулась к Маэв, но уже в следующую секунду нос и нижняя  часть
ее лица стали удлиняться, вытягиваться вперед, нос заострился, а зубы  и
ногти стали расти и загибаться. Маэв сорвала одежду, и все увидели,  что
ее тело покрылось чудесным серебристым мехом, который ложился волнами на
ее спину и грудь, продолжая расти и густеть.
   Дочь  Кези,  стоявшая  в  первых  рядах   собравшихся,   пронзительно
закричала, указывая на Маэв. Кези толкнул дочь себе за спину и, сорвав с
шеи амулет Ивара,  бросился  вперед,  намереваясь  разорвать  ведьму  на
части. Несколько мужчин тоже сорвались со своих мест, и Маэв,  преданная
и испуганная большим  количеством  противников,  вырвалась  из  круга  и
исчезла в темноте. Мужчины застыли на месте,  устрашенные  ее  внезапным
преображением, но Кези, сорвав с себя одежду,  стал  на  глазах  у  всех
превращаться в крупного волка. Опустившись на четвереньки,  он  помчался
вслед за Маэв.
   Как только Маэв начала изменять  свой  облик,  мужчины,  удерживавшие
клетку Жона над огнем, попытались оттолкнуть ее в  сторону,  но  вся  их
сила не могла сдвинуть клетку ни на фут.  Тогда  они  выпустили  из  рук
шесты, на которых висела клетка, но она не  упала,  продолжая  висеть  в
воздухе. Длинными палками мужчины попробовали раскидать  костер,  однако
какая-то сила, невидимая, но могущественная,  окружила  пылающий  костер
стеной,  и  их  яростные  удары  не  достигали  цели.  Растерявшиеся   и
испуганные, мужчины побросали  палки  и  тоже  выбежали  из  круга,  ища
спасения в толпе.
   Когда в круге остались только отец и сын, Моргот медленно  повернулся
к Жону, который продолжал корчиться  в  муках  над  обжигающим  пламенем
костра.
   - Если хочешь, можешь умереть сейчас, но тогда я возьму твою  невесту
и использую ее так, как я использовал твою мать. Я могу получить другого
сына.
   Джонатан не ответил, несмотря  на  то,  что  жгучая  боль  продолжала
терзать его тело, а легкие задыхались от недостатка воздуха.
   - Твоя смерть ничего не изменит и ничего не сможет  предотвратить.  Я
уничтожу  этот  поселок,  уничтожу  Ткань  и  стариков,   которые   тебя
воспитали. С тобой или без тебя моя армия будет освобождена.
   Языки пламени поднялись выше, закрывая от  Джонатана  фигуру  отца  и
безмолвствующую толпу сельчан. Он и не подозревал, что  может  быть  так
больно. Несмотря на жару, на  его  коже  не  появилось  пока  ни  одного
волдыря и  волосы  тоже  не  загорались.  Отец  умолял  его  добровольно
согласиться служить ему.  Если  он  откажется,  то  вместо  него  пустая
оболочка, скорлупа,  такая  же,  каким  был  когда-то  Моргот,  лишенная
рассудка и воли и наделенная лишь рабской покорностью  и  нерассуждающей
силой, станет творить суд и расправу по приказу его отца.
   - Я делаю лишь то, что должен, - сказал Моргот. - И ты поступай  так,
как должен. Если ты еще хочешь быть моим союзником,  покажи  свою  силу,
покажи, что ты остаешься моим сыном. Освободи себя. Дай себе волю.
   При этих  словах  Моргота  языки  пламени  обвились  вокруг  запястий
Джонатана,  и  цепи  расплавились.  Его  руки  были  свободны,   и   Жон
почувствовал, как к нему  возвращаются  когда-то  заученные  заклятья  и
магические формулы, как возвращается и растекается по членам былая сила,
пробуждая в нем позабытые страсти.
   - Покажи мне!
   Ивар и Андор остались со Стражами, Сондра в плену у Моргота.  Неужели
легионы его отца разделяют его страшный голод?  Неужели  жители  поселка
станут   для   них   всего   лишь   запасом   продовольствия,    скотом,
предназначенным на убой? Джонатан посмотрел сквозь языки пламени прямо в
глаза  отцу.  Медленно,  но  уверенно  он  прочел  заклинание,   которое
уменьшило жар пламени, потом  еще  одно,  которое  сконцентрировало  всю
энергию пылающих в костре дров на том, чтобы  расплавить  замок  клетки.
Моргот тем временем опустил  клетку  на  землю  возле  костра.  Джонатан
распахнул  дверцу  и  распростерся  на  мерзлой  земле.  Никогда  раньше
прикосновение к холодному не действовало на него так успокаивающе.
   - Возмездие! - донесся до  него  шепот  Моргота,  и  Джонатан  поднял
голову.
   Несмотря  на  то,   что   Джонатан   только   что   продемонстрировал
нечеловеческие возможности, толпа на площади не разбежалась в страхе,  а
осталась стоять все тем же плотным кольцом, окружая  костер.  Жон  успел
разглядеть, что лица стоявших в первом ряду  выглядели  счастливыми,  на
многих лицах застыло радостное ожидание. Моргот приблизился к  толпе,  и
какая-то мать  протянула  ему  годовалого  ребенка,  словно  Моргот  был
священником, благословляющим свою паству.
   Моргот дотронулся до лба младенца. Ребенок вздрогнул и умер, ни  разу
не всхлипнув. Его замороженный трупик так и остался в  руках  ничего  не
понявшей матери. Моргот поцеловал женщину, и  ее  мгновенно  окоченевшее
тело ударилось о землю с такой силой, что Джонатан услышал, как треснула
замороженная  плоть.  Жители  Линде,  ставшие  свидетелями  ее  страшной
смерти, даже не пошевелились.
   После этого Моргот  убивал  быстро,  одну  за  другой  повергая  свои
замороженные жертвы на  землю.  Жон  хотел  было  протестующе  крикнуть,
применить  какое-нибудь  заклинание,  чтобы  остановить  это   бесшумное
убийство,  но  Моргот  держал  его  очень  крепко,  спеленав  в  паутине
собственных ментальных сил, и вырваться из нее было невозможно.
   По мере того как  Моргот  переходил  от  одной  жертвы  к  следующей,
незримая связь между ним и Джонатаном крепла. Джонатан почувствовал, как
от отца к нему  перетекает  энергия,  которой  с  каждой  новой  смертью
становилось все больше. В конце этой бойни они станут всемогущими, и Жон
сомневался, что даже трем ведьмам будет под силу справиться с ними.
   Могущество и власть искушали Жона. Он уже видел себя правителем края,
видел рядом с собой на  троне  Сондру,  разодетую  в  атлас  и  шелка  и
украшенную золотом, видел  прекрасную  и  богатую  страну,  которую  они
сумеют создать вдвоем.
   Когда от поцелуя  Моргота  упала  десятая  жертва,  он  наклонился  и
дотронулся рукой до лба  трупа.  Окоченевшая  плоть  со  скрипом  ожила,
зашевелились   скрюченные   конечности,   и   покойник   встал,   слегка
покачиваясь. Его остекленевшие  глаза  неотрывно  смотрели  на  Моргота,
который уже  перешел  к  своей  следующей  жертве.  У  неподвижного  рта
ожившего трупа Жон  не  увидел  ни  малейшего  намека  на  теплый  парок
дыхания, который непременно был бы заметен на холоде. Мужчина стал рабом
Моргота.
   Джонатан внезапно осознал, что Моргот может поступить  таким  образом
со всеми жителями, а потом поведет ожившие трупы на штурм крепости.
   - Нет! - закричал Жон. - Поселок должен быть уничтожен, уничтожен без
следа. Я тоже имею право на месть!
   Моргот повернулся к  сыну.  Глаза  его  вспыхивали  алым  от  избытка
жизненной силы, накопленной  его  телом.  Он  не  сказал  ни  слова,  но
позволил сыну осуществить свое мщение.
   Джонатан направил свои пальцы  на  костер,  и  угли  ярко  вспыхнули.
Ревущее пламя взвилось высоко в ночное небо и брызнуло, выплеснулось  из
ямы во все стороны. Растопырив пальцы, Джонатан  повернул  их  к  толпе.
Одно слово, и пламя набросилось на людей. Тела их  вспыхивали  и  горели
тусклым красным огнем, и в воздух  поднимались  хлопья  жирного  черного
пепла.  Моргот  повернулся  к  сыну,  и  Джонатан  успел   скрыть   свое
отвращение, издав хриплый, победный вопль.
   Жон почувствовал негодование Моргота и приготовился умереть - ведь он
спалил всех будущих рабов и слуг Моргота, но отец  сумел  сдержать  свой
гнев и просто посмотрел ему в глаза,  ничего  не  сказав.  На  лице  его
Джонатан  заметил  даже  некое  выражение  довольства,  и  в  душе   его
затеплилась робкая надежда.  Моргот  читал  его  эмоции  и  чувства  как
раскрытую книгу, однако мотивы его поступков оставались для отца  тайной
за семью печатями. Догадавшись,  что  Моргот  начал  готовить  еще  одно
могущественное заклинание, Жон не пытался ему помешать.  К  счастью  для
него, у него не хватило  выносливости,  чтобы  увидеть  результат  этого
деяния. Он истратил слишком много сил, и природа милостиво позволила ему
лишиться сознания.
   * * *
   Церемония только началась,  когда  Уилла  провела  тридцать  человек,
присоединившихся к ней, в опустевшую гостиницу и открыла потайную  дверь
в темный коридор, который окончился ведущими вниз ступенями.  Аран,  муж
Уиллы, высоко поднял их единственную лампу, освещая путь. В пещере внизу
они обнаружили окоченевший труп Дирки.
   -  Мы  не  ошиблись  относительно  Джонатана,  -  сказала  Уилла.   -
Взгляните!
   Взяв лампу из рук Арана, она поднесла ее ближе  к  трещине  в  стене,
уходившей под стеллажи. Пятна засохшей крови вели от середины  пещеры  к
расселине и исчезали в ней.
   - Сондра? -  шепнула  Уилла  в  щель,  страшась  ответа  больше,  чем
гнетущей тишины подземелья. - Сондра!
   Из расселины донесся звук, такой далекий  и  слабый,  что  он  мог  и
почудиться девушке.  Это  был  слабый  всхлип  горя  и  отчаяния.  Уилла
придвинулась ближе к стене.
   - Сондра, - повторила она и, подсвечивая себе лампой, засунула в щель
руку. Ей показалось,  что  пальцы  ее  встретили  какое-то  препятствие,
словно сотканная из  воздуха  перепонка  не  давала  ей  просунуть  руку
глубже; поддаваясь ее усилиям, она прогибалась, но не рвалась. Уилла все
же просунула в расселину кисть руки и оказалась пойманной, словно  зверь
в капкан.
   Пальцы  ее  начало  покалывать,  а  вся  рука  онемела   и   затекла.
Испугавшись, Уилла вскрикнула. Аран схватил ее за запястье и стал тянуть
и дергать изо всех сил, но рука не  поддавалась.  Когда  все  предплечье
Уиллы почернело от прилива крови, Аран снял с лампы стекло и поднес ее к
коварной  расселине.  Стена  взорвалась,  осыпав  их  острыми  каменными
осколками и  отбросив  от  щели  чуть  не  к  противоположной  стене.  В
образовавшейся куче тел Аран упал сверху, Уилла, освобожденная из плена,
на него. Когда лампу снова зажгли, она закричала от ужаса, увидев вместо
руки обугленную культю.
   О ней позаботились, перевязали рану и как  могли  утешили.  Когда  ее
крики затихли, до них из расселины снова донесся безысходный,  горестный
плач, словно сами стены оплакивали погибшее селение.
   ГЛАВА 18
   Огни плясали и перемигивались на затененном  потолке  пещеры,  словно
расшалившиеся духи. Джонатан пришел в себя и теперь лежал  на  спине  на
полу пещеры, все еще  слишком  слабый  после  потрясения  и  истраченных
усилий. Сондра опустилась на колени подле него.
   Ее ссадины и ушибы начали уже проходить, однако лицо девушки все  еще
выглядело опухшим, а в глазах не было даже облегчения,  вызванного  тем,
что Жон наконец-то пришел в сознание. Когда он протянул к ней руку,  она
отпрянула, словно он попытался ударить ее.
   - Сондра?
   В   тишине   подземелья   раздался   пронзительный   вопль.   Сондра,
потрясенная, закрыла  глаза  и  зажала  уши  руками.  Из-под  ресниц  ее
покатились слезы. Послышались жалобные причитания, а затем -  еще  один,
еще более громкий, исполненный мучительной боли крик.
   - Нет! - выкрикнула Сондра, обращаясь к пустой пещере. -  Оставь  их,
не трогай!
   - Что это, Сондра, что происходит? - Джонатан потянулся  к  ее  руке.
Его собственная рука, вся в розовых пятнах  молодой  кожи,  выросшей  на
месте ожогов, почти не болела, хотя двигал он ею еще  с  трудом.  Сондра
погладила его по щеке, и он повернул к ней голову.
   - Когда Моргот принес тебя сюда, я была уверена, что ты не  выживешь,
ты был совсем как мертвый, - прошептала Сондра. - Он велел мне  выкупать
тебя в бассейне и постоянно смачивать твои раны. Сейчас ты почти здоров.
   - Сколько времени я уже здесь? - спросил Жон.
   - Может быть, несколько дней,  может  быть  -  недель.  Здесь  всегда
темно... - Сондра отвечала невыразительно, монотонным голосом.
   - Днем Моргот спит. Сколько раз он спал?
   - Не знаю. Он больше не спит в пещере. С  помощью  колдовства  Моргот
превратил это подземелье  в  мою  тюрьму.  Я  не  могу  уйти  отсюда,  я
пыталась, но у меня ничего не вышло. Я пыталась напасть на него,  но  он
обжег меня... - Сондра показала ему глубокие ожоги на запястьях. -  Вода
из бассейна не помогла мне.
   - Он обещал, что не причинит тебе вреда.
   - Я думаю, он сделал это ненамеренно. Он просто схватил меня за руки,
и его ладони сделали это со мной. Моргот говорил, что все  жители  Линде
мертвы, что он выпил их жизнь. Наверное, он просто  был  голоден,  когда
прикоснулся ко мне, и его тело попыталось высосать и меня.
   Джонатан посмотрел на ее раны и поцеловал их.
   - Продолжай, - попросил он.
   - Он нашел несколько человек, которые спрятались в пещере моего отца.
Вот тогда-то и начался настоящий ужас, - сказала Сондра,  вздрагивая.  -
Он не смеет прикончить их, эти жизни - все, что у него осталось.  Он  не
трогает женщин, потому что только они могут  родить  детей,  которых  он
сожрет. И вот он придумал: теперь он пытает  мужчин  и  наслаждается  их
мучениями. Он и сейчас там. Прежде чем  он  насытится,  мы  услышим  еще
крики. - Куда он уходит?
   - Он охотится. Я думаю, он разыскивает Маэв. Когда он  несколько  раз
приходил посмотреть, как ты себя чувствуешь, я слышала, как он  бормочет
ее имя. Он в ярости.
   - Судя по тому, что он никак не схватит ее, он все же не всемогущ,  -
с мрачной усмешкой заметил Джонатан. - Как тебе удается выжить здесь?
   - Он приносит мне хлеб, вино, жареное  мясо,  -  Сондра  показала  на
сваленные у стены кости: длинные бедренные кости,  лопатки  и  изогнутые
ребра, удивительно похожие на человеческие.
   - Это все, что  он  дает  мне,  -  продолжала  Сондра.  -  Сначала  я
отказывалась, но он заставил меня. Теперь я больше думаю о голоде, чем о
том, что это за мясо.
   У Жона не было ни слов, чтобы подбодрить ее, ни силы, чтобы защитить,
и поэтому он просто прижал ее к себе и  сказал,  что  любит  по-прежнему
крепко.
   Когда наконец отзвучали доносящиеся из пещеры Ивара  вопли  и  стоны,
Джонатан поднялся и, взяв Сондру за руку, попытался выйти из пещеры. Жон
мог свободно выходить и входить через ее устье на  холме,  но  волшебная
сила не пропускала Сондру.
   - Оставь меня. Уходи. Позови кого-нибудь нам на помощь, -  прошептала
Сондра.
   - Разве ты бы оставила меня? - спросил Джонатан.
   - Нет, если бы этого можно было избежать.
   Он улыбнулся  той  самой  уверенной  улыбкой,  которая  когда-то  так
понравилась ей. Вернувшись в подземелье, Джонатан  направился  к  пещере
Ивара.
   - Я не прощаюсь, - сказал он ей и исчез в узком, темном коридоре.
   В пещере Ивара стояла кромешная темнота и было тихо. Тишину  нарушало
лишь хриплое дыхание спящих - или усыпленных  Морготом  -  пленников,  и
редкие стоны тех, чьей жизненной силы вкусил  сегодня  Моргот.  Джонатан
медленно  двигался  между  распростертыми  телами,  время   от   времени
останавливаясь, чтобы на кого-нибудь не наступить. У  подножия  ступеней
он почувствовал преграду, установленную здесь Морготом, дабы его скот не
разбежался из загона. Жону понадобилось всего  несколько  простых  слов,
чтобы барьер на его пути исчез, после чего он уже без помех  поднялся  в
гостиницу.
   Обеденн