мого себя ударив ее слишком  сильно.  Сондра  упала  на
пыльную площадку. Жон, который пел для Сондры и наблюдал за  тем,  какое
впечатление производят на нее слова песни, отшвырнул лютню и бросился на
обидчика.
   За время своей жизни в  гостинице  Джонатан  несколько  раз  видел  в
таверне, как дрались между собой посетители, и он предвидел, что однажды
и ему придется участвовать в такой схватке, но он и не подозревал, что в
нем может быть так много  ярости.  Когда  он  увидел,  что  Миша  ударил
Сондру, внутри него как будто что-то взорвалось,  словно  какая-то  злая
сила, о которой он не подозревал, вырвалась на свободу. Миша был  рослым
и крепким парнем, но  Жон  действовал  быстрее,  да  и  Гектор  за  годы
тренировок неплохо его подготовил. Первый удар Миши пришелся в  пустоту;
воспользовавшись  тем,  что  противник  потерял  опору,  Жон   атаковал,
используя весь свой вес. Миша упал на спину, получив несколько ударов по
голове,  и,  прежде  чем  зрители  успели  растащить  бойцов,  его  лицо
покрылось кровью, которая текла из глубоких царапин, оставленных ногтями
Жона.
   - Пойди, умойся, - сказал Мише без тени сочувствия один из старейшин.
Затем он повернулся к Жону: - А что  касается  тебя,  то  тебе  придется
остудить свой пыл, иначе ты не приживешься в поселке.
   Жон попытался овладеть собой, одновременно оглядываясь по сторонам  в
поисках  Сондры.  Девушка  быстро  бежала  по  тропинке  в   направлении
гостиницы, и Жон хотел  было  последовать  за  ней,  но  в  этот  момент
старейшина объявил громко:
   - Маэв, пора спеть охотничью песню и принести жертву!
   И снова настроение собравшихся  изменилось  столь  же  резко,  как  и
тогда, когда Жон бросил свою лютню, чтобы броситься на Мишу.  Примолкнув
в ожидании, жители поселка снова встали в круг, окружив плотным  кольцом
затухающие угли праздничного костра. Музыканты отложили  свои  флейты  и
лютни, заменив их длинными барабанами, которые стояли прямо на земле.
   Маэв вышла к кострищу и начала странный  ритмичный  танец,  повинуясь
мелодии барабанов. Их стук все убыстрялся и становился громче,  так  что
постепенно ритм начал отдаваться в груди у всех, кто собрался вокруг,  и
когда он внезапно оборвался, толпа не дыша внимала  громкому  речитативу
Маэв:
   - Ржаной  волк!  Кукурузный  волк!  Пшеничный  волк!  Ячменный  волк!
Выходите!
   Из толпы выступили четверо мужчин.  Каждый  из  них  срезал  в  полях
последние стебли зерновых, и теперь пучки колосьев были привязаны  к  их
лодыжкам и запястьям. Снова зарокотали барабаны, и мужчины, взявшись  за
руки, стали  танцевать,  двигаясь  по  кругу  вокруг  костра  и  во  все
убыстряющемся ритме поднимая руки вверх и опуская их вниз. Постепенно на
руках и ногах их выступил пот, а шаги стали неуверенными от усталости. В
конце пляски они бросили колосья на  угли  костра,  заставив  его  снова
вспыхнуть.
   - Жертва! - выкрикнула Маэв, вытянув вперед руки и  указывая  ими  на
четверых мужчин. - Кто из вас станет нашей жертвой?!
   - Все мы готовы отдать жизнь за благополучие нашего края,  но  просим
другого занять наше место, - ответили мужчины.
   Затем они отправились в ближайший  хлев  и  вынесли  оттуда  стальную
клетку, целиком  сделанную  из  толстых  решеток.  В  клетке  бесновался
рыжеватый гоблин, изловленный во время традиционной  осенней  охоты.  За
дни его пленения деревенские  ребятишки  сполна  отыгрались  на  нем  за
гибель своих родственников,  тыкая  в  него  прутьями  и  палками  и  не
позволяя ему передохнуть. Тем не менее гоблин был еще достаточно  силен:
он грыз шесты, которые были продеты сквозь клетку, и пытался  дотянуться
сквозь прутья решетки до ненавистных ему людей.
   Пока мужчины выносили на шестах клетку, старейшины деревни  подложили
в костер несколько сухих валежин, так что угли снова  разгорелись  ярким
желтым пламенем. Староста бормотал подходящее к случаю заклинание:
   - Духу этой земли приносим мы жертву. Пусть его боль и кровь  сделают
землю плодородной, пусть  прорастут  весной  семена  и  придет  на  поля
влага...
   Жители поселка вторили старейшине. Мужчины подняли  клетку  высоко  в
воздух и встали по сторонам костра таким образом, чтобы клетка оказалась
над огнем. Пламя опалило подошвы гоблина, а  густой  мех  на  его  ногах
задымился и затрещал. Существо в клетке пронзительно завизжало  и  стало
биться о  прутья  решеток,  но  мужчины  крепко  удерживали  клетку  над
костром, постепенно  опуская  ее  все  ниже,  по  мере  того  как  пламя
затухало.
   - А что, если не удастся поймать  ни  одного  гоблина?  -  спросил  у
Андора  Жон.  -  Тогда  в  жертву  принесли  бы  какое-нибудь   домашнее
животное?
   - Нет, домашний скот не считается. Если не удастся  поймать  гоблина,
то в этом случае в жертву  принесли  бы  преступника,  приговоренного  к
смерти. Если нет преступника, то четверо мужчин должны тянуть жребий,  -
шепотом  объяснил  Андор.  -  Праздник  солнцестояния  -  это   праздник
жертвоприношения, и в этот день - единственный день в году -  поселковые
благодарны судьбе за то, что в наших краях еще встречаются твари.
   Жон  уже  не  слышал  его   последних   слов,   сосредоточившись   на
пронзительных визгах гоблина, эхом отражающихся от обнажившихся холмов.
   - Прими смерть нашего врага! - хором заключили старейшины,  и  жители
поселка нестройным хором повторяли за ними эти слова.
   Маэв подвела к костру мать Арлетты, по щекам которой катились крупные
слезы. Все ее тело вздрагивало от горестных рыданий -  она  горевала  по
своей дочери, убитой гоблинами во время сбора облачных ягод. При  помощи
Маэв, которая поддерживала ее,  женщина  обошла  вокруг  костровой  ямы,
подливая в огонь топленый жир. Жадное пламя взметнулось вверх, и  черный
силуэт гоблина скрючился за прутьями клетки.
   - Пусть обильной будет наша зимняя охота.  Пусть  земля  удовлетворит
нашу нужду! - вскричали старейшины, и собравшиеся громко  повторили  эти
слова.
   Жон обратил внимание на хищное выражение, появившееся на лице Андора.
Он неотрывно смотрел на гоблина, теребя  на  груди  волчий  амулет.  Жон
отвел взгляд и тоже посмотрел  на  клетку.  Внутри  себя  он  чувствовал
нарастающую мрачную радость и странный голод, природу которого он  никак
не мог понять. Пламя костра сверкнуло в его глазах, когда он увидел, как
Маэв ударом ноги выкатила из огня клетку и высоко подняла вверх нож.
   - Пусть плоть нашего врага сделает нас сильными! -  воскликнула  она,
отрезая полоску мяса от обугленного  трупа  гоблина.  Внутри  мясо  было
совсем сырое, но Маэв, похоже, не обратила  на  это  никакого  внимания,
захваченная религиозным экстазом. Положив кусок мяса  себе  в  рот,  она
передала остальное матери Арлетты, и женщина сделала то же самое.
   Деревенские жители подались вперед, и Маэв принялась  кромсать  труп,
оделяя кусками мяса всех собравшихся, которые жадно тянули к  ней  руки.
Жон тоже получил кусок мяса и его вкус - мерзкий, как он и ожидал, - все
же наполнил его ощущением победы после долгой и кровавой войны.
   * * *
   Праздник закончился. Жители поселка стали расходиться по домам.  Маэв
подошла к Жону и, взяв его за  руку,  увлекла  за  собой  в  рощу  между
дорогой и берегом реки.
   - Ты можешь прийти повидаться со мной, когда захочешь, - шепнула она,
целуя его.
   Джонатан попытался вырваться, но Маэв держала его крепко, а  чувства,
которые она пробудила в нем, были так же  сильны,  как  и  его  недавняя
ярость.
   - Существуют  вещи,  которые  тебе  следует  знать,  мой  мальчик,  -
продолжила она и засмеялась, когда, вырвавшись от нее, Жон быстрым шагом
пошел к дороге, навстречу приветливым огням гостиницы.
   В гостинице мужчины распевали праздничные  песни,  причем  голоса  их
звучали гораздо менее согласованно, чем обычно.
   Миша со своими приятелями - Алденом и  Джозефом  -  поджидал  Жона  у
дверей гостиницы. Они заслонили ему дорогу, провоцируя  его  позвать  на
помощь. Жон молчал. Он  даже  позволил  оттащить  себя  в  темноту,  под
деревья,  окружающие  деревенскую  площадь.  Он  сжал  руки  в   кулаки,
сдерживая те силы, которые пробудились в нем. Одного слова,  жеста  было
бы достаточно, чтобы эти трое никогда больше его не беспокоили.
   - Я видел, как ты глядел на  луну,  -  прошептал  Миша.  -  Что,  наш
праздник не был столь диким и необузданным, к каким ты привык?
   В его словах явно была насмешка, но Жон не понял ее.
   - Была ли женщина-оборотень столь же нежна, как девчонка, которую  ты
отбил у меня?
   На этот раз оскорбление было более чем понятно. Этой ночью  его  один
раз уже удержали, но теперь никто не помешает ему проучить наглеца.  Жон
был гораздо меньше Миши, но он с удовольствием предвкушал  эту  схватку.
Бросившись на соперника, он, однако, ничего не достиг, так как  приятели
Миши схватили его за руки и поволокли глубже  в  чащу.  Миша,  закатывая
рукава, поспешил следом.
   Миша поступил как трус и дрался как трус.  Сначала  он  избивал  Жона
таким образом, чтобы не оставалось  синяков,  но  после  того,  как  Жон
удачно пнул его ногой в живот, Миша рассвирепел и принялся молотить  его
куда попало.
   - Тащите его к реке! - задыхаясь, приказал он друзьям. - Привяжем его
там, и пусть ночные твари выгрызут ему кишки.
   - Ты не пойдешь с нами? - удивился Алден.
   - Меня будут искать, - шепотом объяснил Миша, - лучше припомните, кто
избавил вас от Владиша, когда он явился по ваши души.
   Стараясь не потерять сознания, Жон молчал, пока  его  волокли  сквозь
густой подлесок к реке. У него были средства спастись, не прибегая ни  к
чьей помощи.
   - После сегодняшнего праздника тут должно быть полно тварей, жаждущих
мщения, - тревожно проговорил Джозеф, внимательно осматривая кусты.
   Словно в ответ на его слова, в кустах на берегу  реки  что-то  громко
затрещало.
   - Брось эту падаль! - крикнул Алден. Бросив Жона, оба парня бросились
наутек.
   Джозеф, чуть замешкавшись, внезапно почувствовал, как что-то схватило
его за ноги. Падая,  он  перевернулся  на  спину,  готовясь  защищаться.
Какое-то чудовище, гораздо больше и чернее, чем  известные  ему  гоблины
Тепеста, навалилось на  него.  Когтистые  лапы  разрывали  его  тело,  а
щетинистое рыло без труда запрокинуло его голову назад. Сдавленный крик,
вырвавшийся из горла Джозефа, оборвался.
   Жон выполз на обрывистый речной берег и повернулся, чтобы  посмотреть
на чудовище, так неожиданно пришедшее к нему  на  помощь.  Тварь  сидела
возле тела юноши, низко наклонив лобастую волчью голову, и терзала горло
юноши. Руки у твари были человеческие, тонкие пальцы с ярко накрашенными
ногтями расшнуровывали ворот рубахи Джозефа.
   - Маэв? - тихо позвал Жон.
   Оборотень повернулся и слегка приподнял  голову,  словно  узнав  свое
имя. В следующий момент вервольф снова занялся
   жертвой.
   * * *
   Алден добежал уже до середины поселка, прежде чем  осознал,  что  его
приятеля нет рядом. Двери всех  домов  были  заперты,  а  ставни  плотно
закрыты.  Единственный  свет  виднелся  в  гостиной,  откуда  доносились
хриплые  песни  подгулявших  посетителей.  Это  был  единственный  звук,
который уловили его уши.
   - Джозеф? - прошептал Алден в темноту, но не получил ответа.
   Ему нужно было пойти домой и лечь спать, притворившись, что он ничего
не знает о случившемся, но он знал, что никто не поверит ему. Его видели
с Джозефом на протяжении всей ночи. Все их видели.
   - Джозеф?
   - Алден, - прошептал кто-то в ответ.
   Ему навстречу, пошатываясь, шагнул избитый и окровавленный  Джонатан.
Несмотря на нанесенные ему побои, голос его звучал ровно и так тихо, что
Алдену приходилось напрягаться, чтобы расслышать слова.
   - Джозеф ранен, я оставил его у реки. Мне кажется, что  ты  предпочел
бы пойти и помочь мне, иначе мне придется пойти в гостиницу, поднять там
всех на ноги и объяснить, что случилось.
   Джонатан был последним человеком, которому Алден мог доверять,  и  он
прекрасно понимал это, однако теперь это его понимание  было  похоронено
довольно глубоко. Алденом  владел  только  страх.  Он  покачал  головой,
стараясь выиграть время, чтобы овладеть собой и попытаться  понять,  как
ему лучше всего поступить.
   - Я все знаю о Владише, - прошептал Жон.
   Угроза не произвела на Алдена никакого впечатления.  Он  решил,  что,
после того как они отыщут Джозефа, он постарается сделать так, чтобы Жон
не смог никому об этом рассказать. Сдержанно кивнув, Алден последовал за
юношей с серебристыми волосами.
   Джонатан на мгновение задержался у потухающего  костра  и  указал  на
почерневшие кости пленного гоблина. Теперь,  когда  с  его  костей  было
сорвано все мясо, гоблин был больше похож на человека. Скелет  маленькой
руки продолжал цепляться за прутья клетки. Жон смотрел на это  несколько
мгновений, потом сказал:
   - Твари подошли к самым границам поселка. Огонь сможет держать их  на
приличном расстоянии.
   - Огонь, - механически повторил за ним Алден. Какой-то  еле  слышный,
лукавый голосок в его голове твердил, что это слово вложил  в  его  уста
Жон, что этот юноша с серебристыми волосами каким-то  образом  управляет
его мыслями, однако у Алдена не было сил сопротивляться. Он  вытащил  из
поленницы возле костра пару длинных, хорошо просмоленных факелов и зажег
их от углей. Высоко подняв факелы над головой, он пошел вслед за Жоном в
темный лес, вздрагивая всякий раз, когда замечал поблизости темные тени.
   - Джозеф? - позвал Алден на всякий случай, но  от  страха  его  голос
прозвучал слабо и неуверенно.
   Очень скоро они вышли к берегу, и Жон показал на  что-то,  лежащее  у
его ног на земле. Алден повыше поднял факел и подошел поближе. У  корней
высокого  дерева  он  увидел  часть  руки,  половину  лица  и  несколько
обглоданных костей, сложенных на земле в аккуратную круглую  кучку.  При
виде этих останков Алден побледнел, а  факел  задрожал  в  его  руке.  С
трудом отведя от них взгляд, он посмотрел на Жона.
   - Ты с самого начала знал! - сказал он. Жон молча  кивнул.  Его  лицо
было неподвижным и сосредоточенным.
   - Я всем расскажу, что ты знал! - повысив голос, сказал Алден.
   - В самом деле? - переспросил Жон.
   Факелы в руках Алдена нагрелись и обожгли ему ладони. Он  швырнул  их
на землю перед собой. Лишь только он сделал это,  как  Джонатан  вытянул
вперед руки, и из его пальцев заструились потоки  огня.  Они  обернулись
вокруг Алдена, словно пряжа вокруг клубка. Алден в испуге застыл, боясь,
как бы пламя не подожгло на нем одежду. Теперь,  когда  срок  его  жизни
измерялся только в ударах сердца,  он  не  смел  даже  набрать  в  грудь
воздуха, чтобы закричать.
   Затрещали обожженные ресницы, вспыхивали волосы  на  руках,  и  Алден
ощущал булавочные уколы боли  на  своей  коже.  Джонатан  слегка  двинул
руками, туже затягивая вокруг юноши смертельный узел  огня.  Скорчившись
от боли, Алден вдохнул в легкие раскаленное  пламя,  и  вместо  крика  о
помощи из груди его исторглось только  еле  слышное  шипение  последнего
дыхания.
   Итак, двое были  мертвы.  Оставался  еще  один.  Придав  своему  лицу
спокойное выражение, Жон вернулся в гостиницу, строя мстительные  планы.
Он вошел в таверну через заднюю дверь и столкнулся в кухне с Сондрой.
   - Где ты был? - спросила она, заметив его разбитые  в  кровь  губы  и
исцарапанное лицо. Забота, прозвучавшая в ее голосе, сразу же  переросла
в гнев. - Это Миша? - спросила она. - Этот головорез  уже  не  в  первый
раз...
   - Нет, это не Миша, - холодно ответил Жон.
   - Садись. Я принесу таз и теплой воды, - предложила  Сондра,  пытаясь
успокоить его внезапный гнев.
   Она как раз начала промывать самые глубокие из ран Жона, когда  двери
гостиницы внезапно распахнулись.  На  пороге  стоял  один  из  старейшин
поселка, чей дом располагался ближе всех от реки.  Двое  его  сыновей  с
горящими факелами в руках стояли у него за спиной.
   - Твари! - закричал старик, и его сыновья эхом повторили этот  вопль.
- Твари прикончили кого-то у реки!
   Он еще что-то говорил,  но  его  слова  были  заглушены  топотом  ног
множества мужчин, которые бегом бросились вон из гостиницы и помчались к
реке вслед за факельщиками.
   Миша покинул зал гостиницы одним из последних. Сдержанно улыбаясь, он
встал из-за стола, чтобы последовать за остальными. Внезапно взгляд  его
упал на распахнутые двери в кухню, и он увидел Сондру и стоящего  позади
нее  Жона.  Сондра  заметила  промелькнувший  в  его  глазах  испуг,  и,
обернувшись  через  плечо,   девушка   разглядела   выражение   холодной
ненависти, появившееся на лице  Джонатана.  Она  была  уверена,  что  не
ошиблась, хотя Миша поспешно отвернулся и выбежал в темноту.
   - Миша бил меня, пока остальные держали, - сказал Жон, возвращаясь  к
столу. - Потом он велел Джозефу и  Алдену  оттащить  меня  к  реке.  Они
хотели привязать меня там, чтобы я стал  добычей  гоблинов.  Однако  все
вышло наоборот. Появились гоблины, и я убежал.
   - И после этого люди продолжают считать гоблинов подлыми тварями! - с
негодованием прошептала Сондра.
   На мгновение она отвернулась, так как  ее  собственные  слова  больно
укололи ее, затем, действуя как можно скорее, она промыла его раны.
   - Ступай наверх, - сказала  она,  -  никто  не  должен  видеть  тебя,
особенно пока твое лицо выглядит так, как сейчас.
   Она помогла Жону подняться к дверям его комнаты и там задержалась:
   - Я сегодня одна на кухне. Если меня будут  расспрашивать,  я  скажу,
что ты был со мной на протяжении всего  последнего  часа,  -  она  легко
коснулась пальцами шишки на его лбу. - С того момента, когда Миша  напал
на тебя.
   - Мне не нужна твоя ложь.
   - Я все равно скажу так, - сказала Сондра и поцеловала его.
   Жон   собирался   в   ответ   каким-нибудь   целомудренным   способом
продемонстрировать свою привязанность и  благодарность,  однако  сильные
эмоции, которые разбудила в нем эта ночь, внезапно  овладели  им.  Он  с
силой прижал свои губы к ее губам, не подозревая о силе  овладевшего  ею
смятения до тех пор, пока она с силой не оттолкнула его. Он  понял,  что
он наделал, только по выражению страха на ее лице, когда Сондра вытирала
с губ его кровь тыльной стороной ладони.
   - Мне очень жаль, - невнятно проговорил он, но слова  его  прозвучали
фальшиво. Когда Сондра не ответила, он пошел в  свою  комнату  и  закрыл
дверь.
   * * *
   Жон видел уединенный домик Маэв гораздо раньше, но на следующее  утро
после праздника он впервые его  рассмотрел  подробно.  Когда-то  он  был
красив, но теперь его красота облупилась и полиняла,  как  и  краска  на
ставнях и наличниках. Стены перекосились, крыша нуждалась в  ремонте,  а
ставни растрескались. Садовая ограда была вся заплетена плющом  и  диким
виноградом, а у ворот недоставало одной петли. Одним словом,  это  место
напоминало собой о более счастливом прошлом и несбывшихся мечтах.
   Пока  Жон  лежал  на  животе  в  кустах  и  гадал,  осмелится  ли  он
откликнуться на сделанное ему предложение,  двери  домика  отворились  и
изнутри вышел один из старейшин деревни.  Следом  за  ним  показалась  и
Маэв, ее оранжевое платье ярко светилось под  лучами  утреннего  солнца.
Прощальный  поцелуи,  которым  она  одарила  старейшину,  был  таким  же
глубоким и крепким, какой достался Жону  сегодняшней  ночью.  Глаза  ее,
однако, оставались широко открыты, и Маэв смотрела через  плечо  мужчины
прямо  туда,  где  прятался  Жон.  Когда  ночной  гость   Маэв   наконец
попрощался,  на  губах  ее  возникла  мимолетная,   сдержанная   улыбка.
Старейшина ушел, и Маэв скрылась в доме, оставив двери открытыми.
   "Интересно, что нового  я  смогу  найти  здесь,  кроме  еще  большего
стыда?" - спросил себя Жон. Маэв намекнула  ему,  что  у  нее  есть  что
рассказать, и он вошел в дом следом за ней.
   Когда он вошел, Маэв не повернулась к нему, а продолжала сидеть перед
низким трельяжем, расчесывая перед зеркалом