ый и пивной залы были пусты и темны. Входная дверь хлопала  на
ветру, порывы которого  нанесли  по  углам  комнаты  небольшие  снеговые
сугробы. Глиняные кружки на полке за стойкой были перебиты, а кувшины  с
элем, предназначенным для засидевшихся допоздна посетителей, замерзли  и
треснули.
   Жон  вышел  наружу.  В  небе  сияли  звезды  и  луна.  До  полнолуния
оставалось совсем немного, и ее распухший лик заливал своим светом снег,
столь чистый и нетронутый, словно в этом месте никогда и никто не жил.
   Раскрашенные домики поселка тоже  исчезли.  Возле  гостиницы  Жон  не
обнаружил ни давильни Андора, ни амбара; кучки  камней  отмечали  места,
где когда-то высились печные трубы, да кое-где выглядывали из-под  снега
обугленные бревна. Словом, местность  изменилась  до  неузнаваемости,  и
единственной знакомой ему деталью  была  дорога  на  Виткаль,  петляющая
между деревьями.
   Его лютня лежала на крыльце гостиницы, припорошенная снегом.  Жон  не
стал поднимать ее, а просто пробежал пальцами  по  струнам.  Дерево,  из
которого была сделана лютня, покоробилось, и струны  расстроились.  Даже
если бы на ней можно было играть, Жон чувствовал, что у него не осталось
никаких песен; он не смог бы сейчас исполнить  даже  погребальную  песнь
для тех, кто погиб по его вине. Стряхнув с лютни снег, Жон повесил ее на
вбитый у дверей крюк.
   В памяти его внезапно  всплыли  слова  Доминика,  которые  он  сказал
маленькому Жону много лет назад: "Истинное зло не может  существовать  в
человеке, если он отвергает его, выбрав путь добра".
   Жон понял, что сделал свой выбор. Он сделал его во время нападения на
крепость и на  часовню.  Теперь  ему  необходимо  было  отыскать  способ
прекратить страх и мучения Сондры, да и всех остальных. Может быть,  эта
тайна хранится в гостинице или в пещере  под  ней,  но  -  и  это  всего
вероятнее - этот секрет находится в его собственной голове. И всегда был
там.
   Джонатан посмотрел на распухшую луну. У  него  оставалось  не  больше
двух дней, чтобы отыскать ключ к разгадке.
   На рассвете Джонатан вернулся в пещеру Ивара. Собрав  оставшиеся  там
колдовские книги своего  учителя,  он  отнес  их  в  подземелье.  Сондра
свернулась калачиком и уснула, прижавшись к нему, и он начал читать.
   Прошло несколько часов, пока он выучил заклинания для своей последней
битвы. Довольно часто он вспоминал пророчество, начертанное его  матерью
в ее письме:
   "Однажды любовь победит силу Полотна. Однажды внутреннее противоречие
уничтожит его".
   Джонатан почувствовал, как где-то под землей  зашевелился  его  отец.
Ночь пала на землю. Он закрыл книгу и стал  с  тревогой  ожидать,  когда
Моргот вернется за ним.
   Лишь только Моргот вошел в пещеру, Джонатан сразу заметил происшедшую
с ним перемену. Отец выглядел сильным и уверенным в себе настолько,  что
был беззаботен и беспечен. Жон сел, старательно скрывая свои чувства,  а
Моргот  в  радостном  возбуждении  мерил  шагами  обширное  пространство
подземелья. Его одежда развевалась и мерцала в свете волшебных огней,  а
амулет на груди светился своим собственным,  зловещим  светом.  В  одной
руке  Моргот  держал  свою  волшебную  книгу,  а  вторая   сжималась   и
разжималась, словно в преддверии битвы.
   - Как только моя армия будет освобождена, мы заново отстроим Линде. В
пещере под гостиницей  хранятся  семена  будущей  жизни,  они  молоды  и
сильны. Скоро в поселке народятся новые дети.
   - Но ведь тебе нужны жизни людей, чтобы поддерживать  собственную,  -
возразил Джонатан.
   - Мы двинемся на восток  и  завоюем  Виткаль  и  Келли.  Это  большие
города, богатые и населенные огромным количеством людей.  Нас  ничто  не
сможет остановить. Мы вместе будем править Тепестом, Джонатан!
   - Вместе! - эхом отозвался Жон  и  улыбнулся  как  можно  счастливее,
указывая на свою волшебную  книгу.  -  Я  изучаю  все,  что  знал  Ивар.
Хотелось бы мне, чтобы усталость не так мне мешала.
   Моргот расхохотался так громко, что Сондра заворочалась во сне, но не
проснулась.
   - Этому я могу помочь, - сказал он, опуская  ладони  на  плечи  Жона.
Юноша почувствовал прилив сил и новой энергии, усталость отступила, и он
снова мог сосредоточиваться на чем угодно, не прилагая особенных усилий.
Потом он подумал о том, каким был источник этой энергии, и едва  сдержал
дрожь отвращения.
   - Мне нужно поговорить с тобой о том, что случилось тогда в крепости,
отец, - заговорил Джонатан. - Мне трудно было решиться  уничтожить  всех
этих людей, особенно Гектора.  Они  воспитали  меня,  а  Ивар  был  моим
учителем. Он многому научил меня, прежде чем я отыскал тебя.
   - В самом деле? - Жон ожидал, что Моргот  разъярится,  но  он  только
задумался. - Ты думаешь, эти двое станут служить тебе?
   - Не знаю, - чистосердечно признался Жон. - Думаю, что нет.
   - Если хочешь, я мог бы отпустить их.
   - И ты сделаешь это? - удивился Жон.
   Он только собирался объяснить  Морготу,  почему  он  так  поступил  с
Иваром,  высказать  свои  сожаления  и  обещать,  что  этого  больше  не
повторится,  и  поэтому   предложение   Моргота   оказалось   для   него
неожиданным.
   - Помилование - один из  немногих  даров,  которыми  мы  обладаем,  -
ответил ему отец, и Джонатан в изумлении поднял на него глаза.
   Интересно, каким бы человеком мог стать Моргот, если бы его воспитали
такие люди, как Гектор, Ивар и Доминик? Это озарение еще более  укрепило
зародившуюся в нем надежду. Оказывается, его судьба не  была  определена
при рождении. Решающий поворот все еще был впереди, и выбор пути зависел
только от него самого. Оставалось только молиться, что в решающий момент
он сумеет победить отца.
   - У нас слишком мало времени для подготовки,  -  заявил  он,  -  и  я
боюсь, что мы не сможем одолеть заклятья, лежащие на дверях часовни.
   Моргот снова засмеялся.
   - Нам это не понадобится. После нашего  нападения  на  крепость  я  в
течение нескольких дней обдумывал эту проблему и понял: ты носишь в себе
печать Полотна, оно зовет тебя, сын.
   - Невероятно! - воскликнул пораженный Джонатан. Моргот улыбнулся.
   - Ты еще не почувствовал этого, но это так. Ты уже проник  в  часовню
однажды, и ты сможешь сделать это еще раз, завтра, в ночь полнолуния. Ты
поможешь мне освободить мои легионы, и они станут повиноваться тебе  так
же охотно, как и мне.
   - А ты уверен? Ты совершенно уверен?
   - Есть один способ проверить это - войти в часовню, - Моргот  покачал
головой и усмехнулся. - Ивар тебе не ровня, а эти старики тоже не смогут
остановить тебя. Прочти это... - он положил перед Жоном  свою  книгу.  -
Прочти и ступай в крепость, - неожиданно закончил он и, открыв книгу  на
нужной странице, ушел. Джонатан молча всматривался в затейливые буквы.
   К утру Джонатан выучил заклинание наизусть. Вынув из стоявшей на полу
шкатулки птичье перо, он сжал его в руке и, мысленно сосредоточившись на
воротах крепости, прочел заклинание от начала и до конца. Затем он  сдул
перо с ладони. Пещера вокруг него исчезла, и в воздухе прозвучал далекий
удар грома.
   * * *
   Ивар и Доминик охраняли крепостные ворота, когда перед ними  внезапно
возник Джонатан. Крепость по-прежнему была окружена непроницаемо-плотным
туманом, и монахи  молились  о  том,  чтобы  Жон  появился  и  помог  им
спастись.  Теперь,  когда  юноша  внезапно  появился  у  ворот  накануне
полнолуния, они с подозрением взирали на него.
   Ивар вышел за ворота и приблизился к Жону. Доминик оставался  внутри,
под  защитой  охраняющего  крепость  заклятья  Ивара.  Оба   внимательно
выслушали рассказ юноши о трагедии, случившейся  в  Линде,  и  обо  всех
остальных событиях, которые произошли с тех пор, как Моргот и Джонатан в
первый раз появились у стен крепости в прошлое полнолуние.
   - Я пришел проверить, правда ли то, что сказал мне отец.  Он  уверен,
что на мне есть печать Полотна, - закончил он.
   Ни Ивар, ни Доминик не казались удивленными, и Жон спросил:
   - Значит, вы знали?
   - Ты встанешь с нами сегодняшней ночью? - спросил Доминик, не ответив
юноше. Жон покачал головой:
   - Я должен снова войти в часовню и поговорить с душами Полотна.
   - Мы не можем тебе этого позволить, - был ответ.
   - Не можете? - Джонатан обогнул Ивара и без  помех  вошел  в  ворота,
даже не замедлив шаг  в  том  месте,  где  пролегала  невидимая  граница
заклятья, наложенного для защиты крепости. - У вас нет выбора, - заметил
он, продолжая двигаться к часовне.
   Доминик  бросился  вперед,  намереваясь  задержать  юношу,  но  Ивар,
заметив в глазах Жона необычный  блеск  и  новую,  могущественную  силу,
удержал Стража.
   - Заклятье на дверях часовни всегда  было  последним  испытанием  для
того, кто чувствует Зов. Если он войдет внутрь, значит,  он  -  один  из
Стражей, - объяснил Ивар, и они  вместе  стали  смотреть,  как  Джонатан
отодвигает засовы на дверях и беспрепятственно входит внутрь.
   Воздух в часовне был сухой, давящий,  и  Джонатан  почувствовал,  как
тает его решимость. Сделав над собой усилие, он шагнул вперед,  так  что
только каменный алтарь отделял  его  от  Полотна.  Ему  показалось,  что
складки Ткани смотрят на него в  упор,  ожидая,  пока  он  вынесет  себе
приговор.
   Он не станет этого делать, пока не станет.  Джонатан  зажег  свечу  и
магическим жестом запер за собой  двери  часовни.  Затем  он  повернулся
лицом к Полотну, неподвижно замершему в тени массивной каменной плиты.
   - Внутреннее противоречие... - прошептал он одними губами, а затем, с
почтительностью и благоговением, впервые произнес имя матери: - Лейт!
   Никакого ответа. Жон позвал снова, более властно,  сосредоточив  свою
волю  и  силы,  как  учил  его  Ивар.  Он  почувствовал  только   легкое
прикосновение, ничего больше.
   - Отпустите ее! - приказал он, обращаясь к темным  душам  Полотна.  -
Дайте ей подойти ко мне, иначе я не стану освобождать вас!
   Страшное  в  своей  неподвижности  Полотно   шевельнулось.   Джонатан
почувствовал внутри себя присутствие Лейт, которое разливалось по  всему
его телу волнами такой горячей любви, какой ему  никогда  не  доводилось
испытывать.
   - Дай мне увидеть тебя,  мама,  -  прошептал  он  и,  когда  ощущение
присутствия не исчезло, снял свечу с алтаря и поднес ее к Полотну.
   На ткани, поверх других размытых  и  неясных  фигур,  появилось  лицо
женщины, так не похожее на его собственное. И все же в  их  глазах  была
какая-то общая печаль, и Жон подумал,  что  у  них,  должно  быть,  были
схожие характеры. Он подумал о том, как легко  сдалась  Лейт,  предпочтя
смерть проклятью, и о том, как много раз ему грозила  эта  же  печальная
участь. Они с матерью были очень сродни друг другу:  оба  нерешительные,
хрупкие, не приспособленные к жизни в этом мрачном и жестоком краю.
   Запинаясь, боясь спугнуть легкую тень  матери,  он  признался  ей  во
всем, что сделал за свою короткую жизнь, рассказав обо всем зле, которое
причинил жителям края его отец. Закончив свой рассказ, он  спросил,  что
же ему теперь делать.
   Ответ пришел к нему, как  вода  к  мучимому  жаждой,  как  пища  -  к
страдающему от голода. Безмолвные вспышки озарений поведали ему  о  том,
что уже хранилось внутри него, и Жон узнал, что главной  его  трудностью
станет необходимость смириться  с  той  жертвой,  которую  ему  придется
принести.
   Джонатан хотел было перенестись обратно прямо из часовни, но потом он
подумал о том, что в этом тесном  пространстве  большинство  заклинаний,
которыми он владел, не сработает. Выйдя из нее на двор  крепости,  он  с
тревогой посмотрел, как низко к горизонту успело опуститься солнце.
   - Ты будешь с нами сегодняшней ночью? - снова спросил его Доминик.
   Джонатан покачал головой, и Доминик пошел  на  него.  Джонатан  успел
шепнуть ему:
   - У меня нет времени обсуждать то, что должно быть сделано.
   Затем из его руки выпало белое  птичье  перо,  и  он  исчез.  Доминик
остался стоять, протягивая руки в пустоту.
   Ивар с сожалением посмотрел на то место, где только  что  стоял  Жон.
Итак, он снова  станет  единственной  защитой  Стражей  грядущей  ночью.
Однако магические умения Джонатана и печать Полотна, наличие которой  он
только что доказал им со всей  убедительностью,  делали  его  заклинания
практически бесполезными. Несмотря на это неутешительное  умозаключение,
Ивар все же подновил запирающее заклятье - какая-то защита  была  лучше,
чем вообще никакой. Несколько часов до захода солнца он потратил на  то,
чтобы выучить несколько новых заклинаний,  которые,  как  ему  казалось,
могут  пригодиться:  сжигающее  и  замораживающее  заклятья,  магическая
формула уменьшения силы противника, а  также  несколько  заклинаний  для
воздействия на его волю и память.
   Ивар решил также, что если Моргот одержит победу, ни он сам  и  никто
из Стражей не станут пищей  для  освобожденных  орд  Моргота.  Последнее
заклинание он приготовил для монахов и для себя.
   Пока не стемнело окончательно, Ивар размышлял о  природе  Моргота,  о
звуках, которые доносились из часовни во  время  последнего  полнолуния,
когда Моргот стоял под стенами крепости. Он  решил,  что  слуги  Моргота
будут, скорее всего, столь же прожорливы  и  ненасытны,  как  и  сам  их
повелитель.
   Потом Ивар стоял в воротах крепости и смотрел  на  кружащийся  туман,
подсвеченный  последними  отблесками  умирающего  заката.  Он  думал   о
Джонатане, о его возросших возможностях и о нелегком выборе, который  им
обоим предстоит сделать сегодняшней ночью.
   * * *
   - Ты оказался во всем прав, отец, -  сказал  Джонатан,  когда  Моргот
снова появился в сталактитовой  пещере  сразу  после  захода  солнца.  -
Одного моего слова оказалось  достаточно,  чтобы  все  заклинания  Ивара
перестали действовать на меня. И на мне  есть  печать  Полотна.  Я  смог
войти в часовню.
   - Печать Полотна дает тебе возможность  выбора,  -  задумчиво  сказал
Моргот, искоса поглядывая на сына. - Как ты поведешь себя,  хотел  бы  я
знать.
   И он перевел взгляд на Сондру.
   - Я остаюсь на твоей стороне. Сегодня я сказал твоим воинам,  что  мы
освободим их ночью. Они ждут! - без колебаний  ответил  Джонатан,  глядя
отцу в глаза.
   Моргот расхохотался, его звучный смех  разнесся  по  всей  пещере,  и
Джонатан засмеялся тоже. Сондра, качая головой,  отодвинулась  от  Жона.
Он, однако, только посмотрел на нее, не сделав попытки удержать.
   - Скоро мы должны уходить, и я хотел бы подкрепить свои силы. Там,  в
пещере, осталось семеро мужчин. Приведи мне двоих.
   - Сюда? - Джонатан бросил быстрый взгляд в сторону  Сондры.  На  лице
девушки не было написано никаких эмоций, кроме презрения.
   - Сюда. Я могу и сам пойти к ним, но если ты  сделаешь  это,  я  буду
уверен в твоей преданности, - заявил Моргот, переводя взгляд с Джонатана
на Сондру. - Не беспокойся, - рассмеялся он,  -  существуют  заклинания,
при помощи которых можно заставить ее любить тебя и... подчиняться.
   Джонатан сделал несколько шагов в сторону пещеры Ивара.
   - Подожди! - воскликнула Сондра. - Жон, ты не должен этого делать!
   - Отец спас  мне  жизнь,  когда  они  хотели  сжечь  меня  живьем,  -
повернулся к ней Джонатан. -  Смерть  нескольких  его  рабов  меня  мало
волнует. Что касается тебя, то попридержи  язык.  Мои  заклинания  могут
лишить тебя языка и памяти.
   Остановившись, он приложил ладонь к щеке девушки, и она  ударом  руки
сбросила ее. Джонатан рассмеялся и ушел.
   Жон  хорошо  помнил  заклинание,  при  помощи  которого  можно   было
подчинить себе человеческую волю, сделать человека покорным. Его-то он и
испробовал на тех двоих, кого он выбрал на заклание.
   Моргот  решил  начать  с  того  из  мужчин,  который  держался  более
мужественно. Лишь только он сделал шаг по  направлению  к  своей  первой
жертве, мужчина плюнул  на  него  и  проклял.  В  ответ  Моргот  быстрым
движением прикоснулся к его губам. Губы дрогнули, челюсть отвалилась,  и
Моргот, засунув руку в рот жертвы, положил пальцы на язык.
   Дрожь пробежала по телу мужчины. Холод сковал горло, проник в легкие,
заставляя сердце сокращаться все медленнее. Мужчина попытался вздохнуть,
и  его  скованные  морозом  ребра  затрещали.  Когда   ослабевшие   ноги
подкосились, Моргот опустил тело на пол и быстро  пробежал  пальцами  по
окоченевшим членам, в последнюю очередь дотронувшись до лица, с которого
продолжали следить за ним все еще живые, полные муки глаза.
   Если у второго  мужчины  и  было  хоть  сколько-нибудь  мужества,  то
последние  его  жалкие  крохи  исчезли   при   виде   ужасной   картины,
разворачивающейся у него на глазах. Он упал на колени  у  босых  ступней
Моргота и, боясь прикоснуться к Серебряному лорду, стал целовать землю у
его ног, умоляя Моргота позволить служить ему верой и правдой.
   - Готов ли ты пожертвовать своей жизнью ради меня? - спросил Моргот.
   - Да.
   - Тогда встань и подойди.
   Увидев протянутые руки  Моргота,  неутоленный  голод  в  его  глазах,
мужчина  попятился,  и  Моргот  коснулся  его.   Он   умер   быстро,   и
одеревеневшее тело с глухим стуком упало на труп первого мужчины.
   - Идем, -  сказал  Моргот  Джонатану  и  повернулся,  чтобы  уходить.
Увидев, что сын не идет  за  ним,  он  обернулся  и  некоторое  время  с
удовольствием наблюдал за тем, как юноша прощается с Сондрой.
   - Послушай, - сказал Джонатан девушке, - можешь думать  обо  мне  что
хочешь, но поверь, что я  -  тот  же  самый  Джонатан,  за  которого  ты
согласилась выйти замуж.
   - Тогда я тебя совсем не знала, - холодно ответила Сондра, не  отводя
взгляда от двух неподвижных трупов на полу пещеры.
   Моргот  тоже  посмотрел  на  тела  мужчин,  которых  он  только   что
прикончил.
   - Оставим твою возлюбленную в мире и покое, - прошептал он, приподняв
руку и указывая ею на тела. Он произнес одно только слово, и вокруг  тел
возникла полупрозрачная  завеса,  испускающая  такой  сильный  жар,  что
Сондра невольно отпрянула к стене. Замороженная  плоть  трупов  оттаяла,
зашевелилась, и трупы встали на ноги, слегка покачиваясь.
   - Идите, - приказал Моргот.
   Хриплый крик ужаса, вырвавшийся  из  груди  Сондры,  почти  полностью
заглушил это его приказание.
   - Сначала пойдем в Линде, - сказал Моргот и взял Джонатана за руку.
   Юноша  боязливо  обернулся  через  плечо  на   послушных   мертвецов,
последовавших за ними.
   Довольно скоро они оказались в  центре  поселка.  На  площади  Моргот
задержался у остывшей и заваленной снегом ямы церемониального  костра  и
поднял вверх руки. Между  ними  образовалась  светящаяся  сфера,  внутри
которой то пригасал, то ярко  вспыхивал  яркий  огонь.  Моргот  произнес
заклинание, и из волшебного шара брызнули во  все  стороны  яркие  лучи;
лучи эти прикоснулись к телам  мертвых,  которые  так  и  оставались  на
площади с праздничной ночи. Джонатан смотрел на зашевелившийся  снег,  и
его восхищение переросло в ужас.
   Замерзшие тела  оттаивали,  из-под  снега  высовывались  шевелящиеся,
скрюченные пальцы, объеденные грызунами руки и лица. Мертвецы  садились.
Те, у кого были ноги, вставали. Из неподвижных ртов  вырвался  протяжный
жалобный  плач,  вопль  негодования  потревоженных  и  хриплое   ужасное
приветствие - признание власти Моргота.
   - Я - ваш повелитель! - выкрикнул Моргот. - Повелитель всего живого и
мертвого, умершего от моей руки. Идите за мной!
   Моргот повернулся и повел Джонатана к реке, откуда начиналась  тропа,
ведущая к крепости. Воинство мертвых ковыляло за ними.
   ГЛАВА 19
   С  той  самой  памятной  ночи,  когда  ей  едва  удалось  сбежать   с
деревенской  площади,  Маэв  так  ни  разу  и  не   осмелилась   принять
человеческое обличье. Днем, когда  Моргот  спал,  она  прокрадывалась  в
Линде и обгладывала трупы людей и домашних животных в развалинах  домов.
По ночам она ни минуты не оставалась на одном месте, полностью используя
все свои возможности, и ее серебристый мех м