своим
одиночеством, взяв к себе Лейт в  качестве  компаньонки  и  подруги.  Он
прекрасно понимал, что такое одиночество, особенно теперь,  когда  Дирка
из-за ревности стала раздражительной и злобной.
   С тех пор как Андор и Ивар запретили Маэв появляться в гостинице, она
ни разу не заговаривала с ними на людях. Изредка, когда  Андор  случайно
встречался с ней один на один, она вела себя с ним  так  же  дружелюбно,
как когда-то. После того как гостиница опустела, а его домашние улеглись
спать, Андор отправился к жилищу  Маэв,  приготовив  для  нее  несколько
буханок свежевыпеченного хлеба и много-много вопросов.
   Маэв не было дома, но дверь оказалась не заперта, и Андор вошел. Сидя
в окружении ее сокровищ, он размышлял над тем, скажет ли Маэв правду или
солжет. Особенно не нравилось  Андору  то  обстоятельство,  что  амулет,
который он носил, уменьшал его силы. Пока он носит  его,  Маэв  способна
очаровать его одним взглядом,  простым  звуком  своего  голоса.  Нарушив
слово, данное себе много лет назад,  Андор  снял  с  цепочки  серебряную
голову волка и опустил в карман.  Немедленно  сила  оборотня  хлынула  в
него,  принеся  с  собой  желание  поохотиться.  Однажды   ему   удалось
справиться с собой без помощи этой побрякушки Ивара, и  Андор  надеялся,
что это снова удастся ему теперь, несмотря на то  что  желание  и  голод
внутри ощущались им во сто крат сильнее, чем когда-либо.
   Наконец  Маэв  вошла  в  двери,  имея  облик   вполне   человеческий.
Дотронувшись ладонью до его плеча в знак того,  что  она  помнит  об  их
сходстве, Маэв зажгла  лампы.  Ее  темно-синяя  накидка  с  капюшоном  и
отороченные серебристым мехом башмаки сидели свободно, и Маэв  легко  их
сбросила. Однажды она уже была одета таким образом. При виде этой одежды
и самой Маэв  Андор  неожиданно  погрузился  в  воспоминания,  удивленно
отметив  про  себя,  насколько  свежи  и  болезненны  они  до  сих   пор
оставались.
   - Так много людей погибло, - сказал он наконец.
   Маэв сидела напротив него, утопая в мягком кресле, задумчиво  проводя
тонкими длинными пальцами по его изогнутым резным подлокотникам.  Взгляд
ее был устремлен на открытую дверь, словно она ждала кого-то еще.
   - Я видел твои следы рядом с телом Миши, - снова заговорил Андор.
   - Много же тебе понадобилось  времени,  чтобы  придти  ко  мне,  -  с
горечью заметила Маэв.
   - А почему ты вообще хотела, чтобы я пришел?
   - Таких, как мы,  слишком  мало  в  этих  краях,  и  все  мы  слишком
изолированы друг от друга. Так не должно быть, Андор.
   - С каких это пор лисица ищет общества волка? - спросил Андор.
   Несмотря на то что  у  обоих  были  сходные  возможности,  однако  их
природа и характеры  существенно  отличались.  Волки  охотились  стаями;
лисицы   были   охотниками-одиночками,   вполне    самостоятельными    и
самодостаточными.
   - Я унаследовала волчий облик от своего отца, - напомнила Маэв.  -  В
этом отношении мы с тобой одинаковы.
   - Почему ты снова начала убивать после стольких лет воздержания?
   В  ее  глазах  появилось  отчаяние,  а  за   словами   ответа   Андор
почувствовал ложь:
   -  Ты   тоже   почувствовал   изменения   в   воздухе,   почувствовал
настоятельную необходимость сдаться, уступить своему желанию,  иначе  ты
не снял бы свой амулет. Ты хочешь, чтобы тебя искушали, хочешь  уступить
и воспользоваться своей силой. Разве не так?
   - Почему это ты думаешь, что тебе не грозит опасность?
   Маэв все так же смотрела на дверь, а не на него.
   - Я  хорошо  защищена,  даже  против  колдуний.  Я  свободна  и  могу
воспользоваться своими возможностями. Никто не сможет меня остановить.
   - Праздник зимы не так уж далеко,  Маэв.  Гоблины,  похоже,  покинули
наши края. Деревне понадобится жертва, и можешь быть  уверена,  что  они
уже ищут подходящую кандидатуру.
   - Я защищена, - повторила она и добавила: - Волк!
   Это слово разбудило дремлющего  в  Андоре  зверя.  Кожу  его  нещадно
защипало, он хотел было откликнуться на зов, но с трудом подавил в  себе
это желание. Сражаясь со своей ликантропией, он сунул руку  в  карман  и
сжал в кулаке  амулет.  Стоило  только  ему  дотронуться  до  серебряной
волчьей головы, как в комнату сквозь открытую дверь  просочился  снаружи
серебристый, клубящийся туман. Рука Маэв  вцепилась  в  его  запястье  и
принялась отрывать его пальцы от амулета. Тело Маэв покрылось мехом, а в
руке была неженская сила, свойственная ее лисьему облику.  Острые  когти
впились в кожу Андора.
   Запах его собственной крови возбудил Андора. Острая боль  подстегнула
все его нечеловеческие чувства, и вместе они сломили то, что  оставалось
от его воли и решимости. В  агонии  Андор  принялся  раздирать  на  себе
одежду, в то время как его члены изменяли свою  форму,  а  сквозь  черты
лица все явственнее проступал звериный лик.
   Маэв выбежала через дверь.  Андор  помчался  за  ней,  но  на  свежем
воздухе весь его гнев куда-то пропал, унесенный ветром, который ерошил у
него на спине жесткую серую шерсть. Нетронутый снег ослепительно сверкал
под луной, а дразнящие запахи, разлитые в воздухе, звали его к холмам.
   Андор завыл и помчался вслед за Маэв.
   ГЛАВА 15
   Иногда ночью, когда луна не была полной, Полотно подчас напоминало  о
себе тягостным ощущением присутствия, которое  повисало  над  крепостью,
словно наблюдая за Стражами, испытывая их  и  выискивая  способы  лишить
каждого из них собственной воли. Это  присутствие  никогда  не  выдавало
себя зримым образом или видением, его можно было только время от времени
ощущать. Через несколько ночей, после того  как  Жон  покинул  крепость,
Стражи почувствовали, что и ощущение постороннего  присутствия  тоже  их
покинуло. Маттас первым высказал свои подозрения вслух.  Он  сделал  это
неохотно и был поражен, когда остальные быстро с ним согласились. Каждый
из Стражей заметил, что их бремя значительно полегчало.
   - Это мальчишка, - заявил  Маттас.  -  Кто-то  обучил  его  какому-то
трюку, при помощи которого он ухитрился вытянуть энергию прямо из  ткани
Полотна.
   В этих его словах были тревога и упрек, адресованный  непосредственно
Лео, хотя обращался Маттас сразу ко всем Стражам.
   - Энергию нельзя украсть так просто, - возразил Лео  так  мягко,  как
только умел.
   - Все, однако, уверены: что-то изменилось, - заявил Доминик, -  и  мы
должны дознаться, что это такое.
   В руках Доминик вертел амулет, и остальные Стражи с опаской  на  него
косились. Они уже догадались, что необходимо проделать.
   Этой ночью, пока  остальные  дожидались  снаружи,  Гектор  и  Доминик
вместе вошли в часовню: Гектор нес  в  руках  факел,  а  Доминик  сжимал
амулет. Остальные Стражи заперли за ними двери и начали тихо молиться  о
силе, стойкости и успехе, а также о жизни двоих своих собратьев. Доминик
намеревался вызвать души Полотна и задать им  несколько  вопросов.  Этот
ритуал был подробно записан в истории Ордена. Несмотря на  то  что  этим
заклинанием часто пользовались в те дни, когда Орден был  могущественен,
никто из оставшихся  в  живых  Стражей  ни  разу  не  осмелился  к  нему
прибегнуть.
   Фактура ткани Полотна постоянно менялась, но черты лиц  пойманных  им
оставались неизменными. Некоторые из пленников  Полотна  были  различимы
лучше, некоторые  хуже,  и  Стражи  довольно  часто  видели  лицо  Вара,
которого они между собой прозвали "красным", прочтя завещание Лейт;  или
саму Лейт с ее развевающимися каштановыми волосами. Несколько оборотней,
которые когда-то захватили город, где раньше хранилось Полотно, были так
же неразлучны в плену, как и в своей прошлой жизни, и их  всегда  видели
на Полотне вместе.
   Более могущественные существа прятались более  тщательно.  Серебряный
лорд, который принес Ордену так много горя,  появлялся  либо  на  заднем
плане, либо где-нибудь в углу, а подчас его бледное лицо вытягивалось во
всю ширину или во всю высоту Полотна, так что разглядеть черты его  лица
было невозможно. Он прятался лучше всех остальных. Каждое  имя,  однако,
было записано, а Доминик знал все имена наизусть.
   Он схватился за один угол  Полотна,  а  Гектор  крепко  сжал  другой.
Вместе они натянули Полотно и  расправили  складки  таким  образом,  что
Доминик мог видеть всю  ткань.  С  легким  вздохом  страха,  чувствовать
который должен был каждый из  братьев  Ордена,  Доминик  начал  вызывать
души.
   Произнеся какое-то имя, Доминик замолкал  и  ждал  результата.  Ткань
Полотна начинала легко трепетать в их руках, когда  названная  по  имени
душа пыталась отозваться.
   Доминик произносил имена медленно и громко, всякий раз получая ответ.
Наконец он добрался до самого страшного их противника,  существа,  имени
которого никто не произносил вслух с тех самых пор, как был разрушен  их
замок:
   - Моргот!
   Никакого ответа, словно Полотно было не Полотном,  а  простым  куском
ткани, словно часовня была обычным штабелем кирпича.
   - Я приказываю тебе показаться, Моргот!
   Гектор испуганно втянул голову в плечи, так как ему  показалось,  что
слово "приказываю" не  слишком  годилось  в  данном  случае.  Он  ожидал
огненного ливня, удара молнии, направленного из ткани  Полотна  прямо  в
амулет Доминика. Именно  этого  следовало  ожидать  от  Моргота,  однако
Серебряный лорд ничего такого не предпринял.
   Доминик задумался, вдруг имя Моргота было записано неправильно. Тогда
он попробовал его в различных вариантах, но так же безрезультатно. После
этого он продолжил вызывать души по порядку и, дойдя  до  конца  списка,
произнес самое печальное из всех имен:
   - Лейт!
   Он сказал это ласково и  негромко,  словно  боялся,  что  пробуждение
может причинить ей боль.
   Легкий бриз коснулся  щеки  Гектора,  и  пламя  факела  в  его  руках
затрепетало. Когда он повернулся, чтобы отыскать отверстие, из  которого
на него вдруг пахнуло прохладным воздухом, у  него  под  башмаком  вдруг
подалась каменная плита пола.
   Гектор выпустил край Полотна, вручил факел Доминику и поднял каменную
плиту, которая оказалась незакрепленной.
   - Откройте двери! - крикнул  Доминик  остальным  монахам,  которые  с
нетерпением ждали снаружи. - Идите сюда, взгляните, что нашел Гектор!
   Пето, самый маленький из Стражей, прополз  подземным  ходом  до  того
места во внутристенном коридоре, откуда он  начинался.  Лео  поспешил  в
библиотеку и обнаружил незапертую шкатулку, в которой хранился пергамент
с письмом Лейт к сыну. Он был уверен,  что  шкатулка  была  открыта  уже
довольно давно, хотя как раз по этому вопросу трудно было сказать что-то
определенное.
   - Тебе следовало показать ему письмо матери несколько  лет  назад,  -
заявил Маттас. - У мальчишки никогда не было  призвания,  и  Полотно  не
влекло его.
   - Разве твоя жизнь в его возрасте была уже определена? -  осведомился
Доминик.
   Маттас нахмурился. Огонь, выжегший его глаза, уничтожил и  часть  его
памяти.
   - Я не могу вспомнить, - признался он наконец.
   - Зато я помню, - вступил в разговор  Гектор.  -  Я  думал,  что  как
только мне удастся  сбежать  от  своего  господина,  я  сразу  женюсь  и
воспитаю не меньше  дюжины  детей.  Вместо  этого  я  оказался  здесь  и
воспитал только одного. Что бы ни натворил  Джонатан,  он  совершил  это
только по неведению.
   - Или под влиянием Полотна, - добавил Маттас.
   - По неведению! - настаивал Гектор,  пытаясь  сдержать  свою  ярость.
Гектор воспитал Джонатана и не собирался позволять никому  несправедливо
обвинять своего любимца. - Кроме того, мне кажется, что  еще  не  поздно
все поправить.
   - Существует  одна  причина,  еще  более  важная,  почему  нам  нужно
отыскать Жона как  можно  скорей,  -  заявил  Лео.  -  Часовня  защищена
заклятьем со всех сторон. Если Жону удалось проникнуть в  нее,  несмотря
на заклятье, это означает, что его непременно должно тянуть  к  Полотну.
Иного объяснения я придумать не могу.
   - Невероятно, - фыркнул Маттас.
   - Лео прав, - поддержал  товарища  Доминик.  -  Один  из  нас  должен
отыскать Жона и сказать ему правду. Кто пойдет?
   Доминик управлял заклятьями, которые удерживали души в плену Полотна.
Маттас не мог путешествовать. Пето был еще  мал.  Слишком  явная  любовь
Гектора к Жону могла помешать ему  быть  беспристрастным.  Лео  оказался
единственным, кто  мог  отправиться  в  путешествие,  а  его  мастерство
чародея могло помочь ему защитить себя, если Джонатан  окажется  слишком
опасным.
   Горные тропы все обледенели, а ветер дул  пронизывающий  и  холодный.
Гектор проводил Лео до половины пути из крепости до Тепеста.
   - Не суди Жона чересчур строго, когда отыщешь его,  -  сказал  он  на
прощанье.
   - Я должен найти  Андора  или  Ивара  и  рассказать  им  о  том,  что
произошло. Что касается Джонатана... - Лео  вздохнул.  -  Я  сделаю  все
возможное, чтобы привести его обратно.
   Подземный тоннель, ведущий  в  Тепест,  мог  надежно  укрыть  Лео  от
пронизывающего ветра и холода, однако под землей  пахло  гнилью,  словно
огромное чудовище заползло в пещеру  и  издохло.  Лео  медленно  шел  по
извилистому тоннелю и прислушивался к странным шорохам и возне,  которая
слышалась отовсюду.  Навряд  ли  летучие  мыши,  гроздьями  свисающие  с
потолка вместе с клочьями толстой и липкой паутины, в которой шевелились
мохнатые пауки, могли производить столько шума.
   Запах становился все сильнее, а звуки стали еще громче.  Наконец  Лео
догадался, что это такое.
   Гоблины.
   Лео довольно долго жил в Тепесте, прежде чем присоединиться к братьям
Ордена, и повадки гоблинов были ему хорошо известны. Однако  за  все  те
годы, что Лео провел в  крепости,  никто  и  никогда  не  слыхал,  чтобы
гоблины отважились забраться в эти тоннели. Подземный ход находился  уже
на территории Марковии, а  гоблины  смертельно  боялись  Маркова  и  его
зверолюдей.
   Выход из подземелья был только один, и Лео был уверен,  что  гоблины,
несомненно, станут поджидать его именно там. Наверняка они уже  услышали
его шаги и учуяли запах. Лео зажег второй факел еще до того, как  первый
догорел, и прижал к бедру лезвие короткого острого меча, который он  нес
с собой. Огонь факела и тяжесть оружия успокоили его даже  сильнее,  чем
заклинание, которое он начал готовить, продолжая двигаться вперед.
   По мере того как Лео приближался к выходу,  гоблины  отступали  перед
ним. Он слышал, как они переговариваются между  собой  на  своем  грубом
языке сразу за границей света факела.  Он  не  мог  поэтому  определить,
сколько будет у него противников, но  знал,  что  их  будет  достаточно,
чтобы наверняка одолеть одинокого путника. Отступить он не мог  -  любое
проявление страха  могло  вызвать  немедленное  нападение.  Лео  плотнее
завернулся в  плащ  и  ускорил  шаг,  бормоча  первые  строки  огненного
заклинания.
   Выход из пещеры был теперь прямо перед  ним.  Гоблины  сгрудились  по
сторонам прохода, прячась в тени в устье пещеры, тихонько поскуливая  от
страха и неуверенности. Теперь Лео  мог  разглядеть  их  всех:  их  было
больше тридцати. Эти твари ненавидели дневной свет, но сейчас они скорее
склонны были убежать от него, не желая нападать.
   Лео приблизился к гоблинам так близко, что от резкого запаха  их  тел
на глазах у него выступили слезы. Осветив их факелом,  Лео  увидел,  что
большинство тварей были совсем молодыми и среди них было немало самок  с
детенышами.  Выражение  их  лиц  показалось  Лео  исполненным  страха  и
неуверенности; так, наверное, выглядели бы и человеческие матери.  Всего
несколько взрослых самцов сжимали в  руках  примитивное  оружие,  однако
было  непохоже,  чтобы  они  горели  желанием  нарушить   это   странное
перемирие.
   - Позвольте мне пройти, и я не причиню вам вреда! - выкрикнул Лео. Он
сомневался, что гоблины понимают слова человеческого языка, однако твари
расступились, лишь только  он  приподнял  факелы.  Пройдя  сквозь  толпу
тварей, Лео  очутился  на  свежем  воздухе,  где  ярко  светило  солнце.
Спускаясь к реке, он слышал, как гоблины ринулись в глубину тоннеля.
   Что-то испугало гоблинов, испугало так сильно, что  они  не  обратили
внимания на то, что Лео был один и почти не вооружен.  Они  так  боялись
чего-то, что не решились напасть. Лео подумал о том, что окажись на  его
месте Пето, гоблины испугались бы и его.
   Что бы ни испугало гоблинов -  оно  было  здесь,  в  этой  долине.  В
воздухе витали беспокойство и тревога, сходные с теми,  какие  ощущались
когда-то в крепости.  Беспокойство  было  настолько  сильным,  что  даже
теплое солнце, под лучами которого  начинал  подтаивать  снег  на  южных
склонах холмов, не в силах было победить его.
   На границе Тепеста тропа огибала небольшую рощу. За  рощей  сидела  у
тропы фигура в черном плаще с капюшоном. Когда Лео приблизился,  человек
встал и откинул капюшон на плечи. Лео увидел  знакомую  светлую  кожу  и
серебряные волосы.
   - Жон! - воскликнул Лео, не сдерживая своей искренней радости, однако
остановился, и осторожность его позы была почти равна его радости.
   - Я так и думал что они пошлют тебя,  -  проговорил  Джонатан  вместо
приветствия и прибавил предостерегающим тоном: - Возвращайся в крепость.
   - Я должен поговорить с тобой и  с  Иваром.  У  меня  есть  нехорошие
новости, но ты - я полагаю - уже все знаешь.
   - Я не пропущу тебя. Поворачивай назад, если дорожишь своей жизнью.
   - Вот как? - Лео горько улыбнулся. - А ведь  я  учил  тебя,  помнишь?
Может быть, твое могущество и возросло после занятий  с  Иваром,  но  со
мной тебе не справиться.
   Лео опустил руку в карман, прикоснувшись пальцами  к  мелкому  песку,
который он припас именно для этого  момента.  Проделав  это,  он  прочел
простое  заклинание,  которое  непременно  должно  было  усыпить  юношу.
Заклинание всегда срабатывало, пока Жон был  молод,  но  теперь  оно  не
произвело желаемого действия. Скрывая свою тревогу,  Лео  стал  медленно
приближаться к Джонатану, разговаривая с ним  тихо  и  спокойно,  словно
пытаясь успокоить раненое и испуганное дикое животное.
   - Пойдем со мной, - сказал он юноше, - давай вместе придем к Ивару  и
переговорим с ним.
   - Нет!!! - это был вопль отчаяния.
   Лео продолжал приближаться. В следующий момент он готов был  схватить
Жона. Лео был больше и сильнее, и  он  не  сомневался,  что,  если  дело
дойдет до физического столкновения, он сумеет одолеть юношу и  притащить
его к Ивару.
   - Мы ни в чем не обвиняем тебя, Жон. Просто мы беспокоимся  за  тебя.
Позволь мне...
   Лео почти дотронулся до Джонатана, когда увидел его глаза, в  которых
горела  отчаянная  решимость,  увидел  быстрый  жест  руки,  завершающий
огненное заклятье, заготовленное задолго до того, как  Лео  появился  на
тропе.
   Стена пламени выросла вокруг него, последние слова Лео превратились в
крик мучения и боли, который скоро перешел в хрип. Обожженное  тело  Лео
рухнуло на тропу  и  превратилось  в  головешки.  Жон  молча  стоял  над
обугленными останками.
   - Лжецы... - прошептал он, и прошлое немедленно ожило в нем, подкатив
к горлу тугим комком. Слезы застилали ему глаза, а горе душило его, и он
не смог прочесть ни одной из молитв Стражей.
   - Пусть светлые  силы  зари,  побеждающей  тьму...  -  Слова  молитвы
внезапно куда-то пропали, как будто смерть  Лео  мешала  ему  припомнить
весь текст. - Лжецы, - повторил он, продолжая плакать стоя на коленях.
   Когда слезы высохли на его щеках, Жон спрятал поглубже свое  горе  и,
переправившись через реку, направился в Линде. Еще издалека он разглядел
Сондру в ее ярком голубом плаще, стоящую у дверей  таверны,  и  прибавил
шаг. Завидев его, Сондра выбежала навстречу,  схватила  его  за  руку  и
крепко поцеловала.
   - Жон! Я так волновалась!
   - Волновалась? Из-за меня? Но почему? - спросил Жон, стараясь,  чтобы
голос его звучал как можно беззаботнее.
   -  Столько  человек  погибло,  Жон.  Пожалуйста,  в   следующий   раз
предупреди м