ли в круглую дыру. Огромная голова резко дернулась. Теперь оба глаза смотрели на них. Эйрис застыла, но сейчас это уже не имело значения.
     Хорахш их увидел!
     - Бежим, пока он не напал! - взволнованно прошептал конгай.
     - Бесполезно! - Эйрис сказала это в полный голос. Больше не имело смысла прятаться.
     - Чего он ждет? - нервничая, спросил Несмех.
     - Ждет, когда мы побежим! Но если мы не сдвинемся с места, он все равно нападет! - Голос девушки был абсолютно спокоен и лишен эмоций. Несмех знал: когда она говорит так, то предельно сосредоточена.
     - Мы будем драться?
     - Ни тебе, ни мне с ним не справиться!
     - А на дерево? - спросил Несмех. - Ты успеешь взобраться на дерево?
     - Я отвлеку его! - очень медленно Эйрис принялась поднимать лук. - А ты попробуй...
     Щелкнула тетива, и огромная голова чудовища шевельнулась. Стрела, направленная в круглый глаз, попала в алое пятно рядом с ним. И застряла в глянцевой коже, войдя не больше чем на глубину наконечника. Стрела, с пятидесяти шагов прошибающая доску в четыре пальца толщиной.
     Туловище ящера упало вперед, огромная пасть распахнулась. Из пульсирующей черной глотки вырвалось оглушительное шипение. Хвост взвился вверх, ударив содрогнувшуюся ветвь.
     Эйрис толкнула Несмеха, отбросив его вправо:
     - Лежи!
     А сама метнулась в другую сторону. Выхваченный меч полыхнул в ее руке.
     Несмех не успел коснуться руками земли, а клыки ящера уже ободрали кору там, где только что стоял юноша.
     Конгая обдало горячим вихрем. Он вжался в почву. Он был так близко к чудовищу, что хорахш мог слизнуть его, как только что слизнул лягушку.
     Но с другой стороны была Эйрис.
     Хорахш не был обескуражен "исчезновением" добычи, как случилось бы со змеей или ящерицей. Нет, ящер отлично видел их обоих. Хвост, огромный противовес, метнулся вправо, едва не задев Несмеха. Ящер молниеносно развернулся и бросился на девушку. Но Эйрис опередила его. Она высоко подпрыгнула, ухватилась руками за ветку в трех локтях над ее головой, подтянулась, перевернулась, походя рубанула привязанным к кисти мечом и оказалась на другой ветви, в двенадцати локтях над землей.
     Балансируя руками, она помчалась к более тонкому концу, собираясь перепрыгнуть на другое дерево. Но успела пробежать лишь несколько шагов.
     Голова хорахша ударила по основанию ветви и толчок сбросил Эйрис вниз. Все же она сумела, ухватившись рукой за побег, замедлить падение. И ящер щелкнул зубами чуть раньше, чем Эйрис оказалась в его пасти.
     Девушка плашмя упала на широкую морду с двумя раздувшимися ноздрями. Голова хорахша дернулась, стряхивая, вернее, подбрасывая ее вверх, как пес подбрасывает пойманную крысу, чтобы ухватить поудобней.
     Но мигом раньше Эйрис изо всех сил вогнала меч в ноздрю ящера!
     Рев хорахша был ужасен. Несмех обхватил голову руками, заткнул уши: ему показалось - он навсегда оглох.
     Меч застрял в ноздре! Эйрис все же успела отстегнуть ремешок и спрыгнуть на землю прежде, чем ее достали передние лапы хорахша.
     Ящер зацепил когтем рукоятку меча и выдернул его из ноздри.
     Даже у человека это не получилось бы быстрее!
     Эйрис, со вздымающейся грудью, застыла в пяти шагах от лежащего на земле Несмеха.
     - Не вставай! - крикнула она юноше. И метнулась прочь, когда лапа ящера отбросила казавшийся совсем крохотным меч.
     Несмех ничем не мог ей помочь. Хорахш убил бы его прежде, чем юноше удалось бы сделать шаг. Конгай догадался: не будь его - Эйрис сумела бы укрыться в ветвях. Значит...
     Несмеху потребовалось несколько мгновений, чтобы набраться мужества. Он остро ощущал каждое движение Эйрис. Пока она стояла рядом, Несмех невольно "включился" в ее дыхание - так, как это уже случилось с ним однажды. Он принял решение, и одновременно с этим восприятие его обрело иной ритм.
     Он увидел, как Эйрис, сильно отталкиваясь от земли, бежит от него, увидел, как медленно поворачивается круглая массивная голова хорахша, как приходит в движение темно-коричневое туловище, как огромные крючья когтей вспарывают почву, сгибаются толстые задние лапы... А потом распрямляются - и невероятная масса поднимается в воздух (удивительное зрелище: как будто взлетает дерево!). Эйрис бежит - длинные плавные прыжки, - сгибает колени, отталкивается от земли, вытянувшись струной, взлетает вверх - веревка с крюком - над головой. Двойной крюк скользит по толстой ветке, цепляется за сук, веревка натягивается, Эйрис повисает на ней, раскачиваясь маятником...
     Растопыренные лапы ящера ударяют в землю - почва вздрагивает...
     Эйрис, раскачиваясь, перехватывает веревку руками, карабкается вверх...
     Туловище ящера продолжает двигаться, голова тянется к Эйрис. Рядом с этой головой тело девушки кажется совсем тоненьким, как у медовницы...
     Она поднимается выше, но ящер вытягивает шею, которая все удлиняется, удлиняется... Толстые ноги еще раз толкают почву, гигантское тело повисает в воздухе, а шея - становится длиннее, длиннее... Громадная пасть распахивается и смыкается под самыми ногами девушки. Эйрис уже касается ветки. А чудовищная масса начинает падать вниз...
     И вслед за ней падает Эйрис! Паутинный трос оказался в зубах чудовища, и оно мгновенно сорвало зацепившийся крюк.
     Почва опять вздрагивает - лапы хорахша обрушиваются на нее. И еще раз - когда падает на землю толстенный, как ствол дерева, хвост.
     И мигом позже всего в нескольких шагах от коричневой огромной лапы, сброшенная с высоты пятнадцати локтей, падает Эйрис.
     Глыбоподобная голова поворачивается влево и вниз, туловище наклоняется, передняя лапа растопыривает сжатые в "кулак" пальцы с черными, в локоть длиной, загнутыми когтями. Кажется, сейчас накроет...
     Но Эйрис в сознании. Она откатывается в сторону - и страшные когти лишь вырывают пласт дерна. А хорахш уже навис сверху. Несмех видит, как медленно вытягиваются его передние конечности и он ловит ими уворачивающуюся Эйрис. При этом пасть ящера приоткрыта в чудовищном подобии ухмылки. Несмех видит все очень четко: как скользят по паутинной ткани острые концы когтей, видит искаженное лицо Эйрис под полуоторванным клапаном капюшона...
     Все происходит совершенно беззвучно и так медленно, что кажется неестественным. Только умом, не чувствами, юноша осознает происходящее. И откуда-то снаружи, словно кто-то подсказывает, приходит мысль: ты можешь вмешаться!
     Чувства конгая противятся: все так похоже на иллюзию!
     Кривой острый коготь цепляется за поясной ремень Эйрис, поднимает ее, несет вверх, навстречу медленно раскрывающейся пасти... Белые, тусклые клыки и влажный поток слюны на скошенной челюсти...
     Эйрис неторопливо изгибается, руки и ноги ее описывают плавные круги - так красиво!
     Ум говорит Несмеху, что она бьется сейчас, как рыба, подцепленная копьем, но - такие грациозные движения!
     Если бы не слюна, повисшая на красно-зеленой морде...
     И ей все-таки удается сорваться! Эйрис медленно спускается вниз, раскинув руки. Как бы летит...
     А державшая ее лапа все еще движется вверх, к раскрывающейся пасти. Пока хорахш не замечает, что добыча сорвалась. И замечает он это прежде, чем Эйрис касается земли. "Игра" возобновляется.
     "Так медленно! - думает Несмех. - Я мог бы... Что?.. Сначала ее, потом - меня", - мысли путаются. - "Сначала - ее!" Тело само приходит в движение. Трудно! Чтобы просто поднять руку - нужно преодолеть чудовищное сопротивление. Сама рука становится непослушной. Несмех - будто в густой вязкой жидкости. Тяжело, но он встает, он уже на ногах.
     "Нужно его отвлечь!"
     У Несмеха много времени, очень много. Он бежит, и бег его похож на бег по горло в воде. У него сколько угодно времени, чтобы думать!
     Он поднимает руку, забрасывает ее за спину и выхватывает меч. (Выволакивает - вот верное слово!) Меч кажется игрушечным в сравнении с чудовищем.
     "Им не прорубить такую шкуру!" Несмех вспоминает об "увязшей" стреле. Она, должно быть, все еще торчит рядом с глазом хорахша?
     Несмех успевает передумать о множестве вещей, пока, преодолевая сопротивление воздуха и собственного тела, пробегает-проплывает сорок шесть длинных шагов...
     И не успевает! Морщинистая цепкая лапа все-таки смыкается на теле девушки, сдавливает ее и уносит вверх...
     Несмех совсем близко от середины толстого, по пояс юноше, медленно отодвигающегося хвоста. Скорее от беспомощности, чем по разумному решению, он поднимает упрямо сопротивляющийся меч и опускает его вниз, на живой, обтянутый чешуйчатой кожей могучий "ствол".
     Меч рвется из рук, но Несмех удерживает его, тянет к себе и вниз изо всех сил. Лезвие, описывая полукруг, касается темно-коричневой гладкой кожи. Несмех (Он словно во сне) какое-то время не верит, что лезвие может повредить эту отливающую металлом плоть. Но клинок входит в нее без всякого сопротивления, беззвучно - ладони Несмеха не чувствуют удара, только - вырывающийся из рук эфес.
     Несмех продолжает тянуть его к себе, и лезвие, как раскаленный нож в куске жира, прорезает в теле ящера щель в локоть глубиной. Прорезает и выскакивает. Несмеху требуются все силы, чтобы удержать рукоять.
     Сквозь ватную пелену, забившую уши, доносится какой-то звук.
     Несмех догадывается, что это за звук. Ревет хорахш.
     Идеально ровный разрез: темная кожа в ладонь толщиной и розово-серое мясо - заполняется густой бурой массой, бугром поднимающейся над раной. Кровь ящера.
     Несмех оборачивается и видит - голова хорахша уже движется к нему. Чудовище все еще держит девушку в коричневой лапе, но забыло о ней. Распахнутая пасть опускается на конгая сверху. Да так быстро, что ему приходится напрячь все силы, чтобы, преодолев сопротивление среды, вовремя отодвинуться. Желтые клыки смыкаются в локте от Несмеха. Конгай видит окровавленную ноздрю, в которую при желании можно свободно просунуть руку. И выпуклый внимательный глаз размером с блюдо. Несмех медленно поднимает меч.
     Пасть еще раз распахивается и закрывается, словно хорахш не может понять, куда делся человек.
     Утяжеленное острие клинка - над головой Несмеха. Морда ящера - на расстоянии вытянутой руки. Глянцевая кожа разделена на правильные многоугольники чешуй. Блестящий желтый с прозеленью глаз. Клинок опускается вниз и проводит белую черту на влажной склере.
     На сей раз Несмех слышит довольно громкий звук. Голова-валун уходит вверх. А две когтистые лапы тянутся к юноше.
     "Он выпустил Эйрис!" - радуется Несмех.
     Уцелевшим глазом хорахш смотрит на него. Растопыренная лапа приближается и Несмех ударяет по ней мечом, разрубая сморщенную кожу и заставляя хищника отдернуть лапу.
     "Как это, оказывается, просто!" - думает он.
     Рядом с ним - могучая нога с узловатым толстым противостоящим пальцем. Коготь не касается земли. Несмех видит толстые жилы, натянувшиеся под испачканной грязью кожей. Меч опускается и отскакивает, едва не вырвавшись из рук. Но кожа рассечена. Под ней, в быстро расширяющемся разрезе, - розовые сухожилия. Словно переплетенные канаты.
     Несмех видит (мельком) лежащее в стороне скорчившееся тело Эйрис. Конгай еще раз поднимает неповоротливый меч, двумя руками рвет его вниз, на себя, почти повисает на нем... Клинок едва не проходит мимо, но все же широкое окончание цепляет сухожилие и надрезает его. Волокна, похожие на скрученную, в палец толщиной паутину, лопаются. Разрубленная жила начинает уползать вверх, под кожу. Лопается вторая жила, третья...
     Что-то касается головы Несмеха. Что-то горячее. Юноша поднимает голову и видит прямо над собой надвигающуюся, накрывающую его пасть с мечеподобными зубами, пульсирующей глоткой, толстым языком, по которому струятся ручейки слюны. Он ничего не успевает сделать: пасть хорахша опускается, зубы верхней челюсти уже давят на спину... Смрадная пещера смыкается вокруг. Несмех поднимает непослушный меч, упирается в черный просвет между зубами нижней челюсти. Он задыхается, он очень устал. Пытается вырваться, но тело не хочет подчиняться. Ему не успеть! Зубы скребут по спине, почему-то вверх. Несмех выворачивается, рвется... Все его тело - как в липкой массе. По капюшону, по пленке, закрывающей глаза, ползет слюна ящера. Несмех напрягается изо всех оставшихся сил. Острие нижнего клыка у самого лица... Верхний клык упирается в затылок Несмеха, нажимает, проминает его... Несмеху кажется: клык уже входит в его мозг...
     Дикая боль...
     Конец...

***

     Темнота. Вязкая, текучая, липкая и - пустая. Ничего нет. Никого нет. Есть - тьма. Безразличная и бесплотная. И всепоглощающая... Не все: тусклый, крохотный, бесцветный огонек. Ничего не освещает, никого не зовет. Мертв. И мрак вращается вокруг него. Почему? Он не должен двигаться! Он должен быть ничем, никем. Неподвижным и бесплотным. Но он вращается. Потому, что в нем движется голос. Бесцветный, бессветный, бесплотный голос.
     "Дом, доу, вау..."
     Нездешний, голос, не от нее, не от тьмы. Но он - из нее.
     Потому что тьма здесь - единственное сущее. И он - из нее. Но - извне. Как и розовый огонек, крошечный прокол в обволакивающей угольной ткани.
     "Дом, доу, вау..."
     Звук толкает, прикасается, движет... Значит, есть нечто, некто... И оно, он - не из мрака. Потому у огонька появился цвет. Потому что есть - он!
     "Дом, доу, вау,
     По реке поплыву..."
     Да? Да! Слова! Они - не отсюда. Но они входят в оставленную звуками щель. И она ползет, расширяясь, раскрываясь, растягиваясь...
+++
     "Дом, доу, вау!
     По реке поплыву,
     По Зеленой Реке
     Со свирелью в руке
     Золотые цветы соберу...

     Дом, доу, вау.
     Цветы соберу
     На венок золотой
     Со живою звездой,
     Звездой, что угаснет к утру.

     Дом, доу, вау!
     Венок золотой
     Со живою звездой,
     Со мною самой
     Тебе подарю
     И умру.

     Дом, доу, вау,
     Дом, доу, вау,
     По Зеленой Реке поплыву..."

     "Я умер! - думает он. И она тоже умерла. Нижний Мир! Вот он какой! Как легко! А умирать не страшно. Только больно. У меня больше нет тела (думает он). И у нее нет тела. Огонек! И - Дом, доу, вау..." Вот он какой, Нижний Мир..."
     Голос стихает.
     "Не умолкай - думает он. - Ты нужен мне!"
     Но голос прячется. Только розовый тусклый огонь, который ничего не освещает...

***

     Слабый свет пробивается через опушенные веки. Он пробует открыть глаза - но не может. Он чувствует что-то на лице. Хочет шевельнуть рукой - руки нет.
     - Не двигайся! - ласковый голос.
     - Эйрис?
     - Молчи! Тебе нельзя говорить, двигаться, смотреть! Еще долго, Несмех! Еще долго...
     - Это ты пела? - спрашивает он. Думает, что спрашивает.
     - Спи, Несмех! Спи! - Он чувствует ее руку на лбу. - Спи!

***

     Снова тусклый свет и ее голос:
     - Что? - сколько он спал? Долго! Зато появилось лицо. Его лицо: нос, рот, глаза, губы...
     - Ты можешь говорить.
     - Что со мной?
     - Ты едва не ушел, Несмех!
     - Ушел? Что было со мной, Эйрис?
     - Потом, Несмех! Ты устанешь!
     - Это ты пела?
     - Я, Несмех! Звала тебя, чтобы ты... Спи, Несмех, спи...

***

     - Доброе утро, Большой!
     Как славно лежать не двигаясь! Как славно быть собой, чувствовать свое тело, руки Эйрис, касающиеся кожи. Не хочется шевелиться, но хочется открыть глаза. Он открывает их и видит над собой легкую желто-зеленую крышу из переплетенных стеблей тростника. Такую же, как в доме, где он родился... Он не в пещере!
     - Где я? - спрашивает и удивляется слабости своего голоса.
     - Не тревожься! - Лицо Эйрис. Золотисто-коричневое. Гладкая кожа покрыта светлым пушком, чуть более густым в уголках рта и в ямке под нижней, немного оттопыренной губой.
     - Эйрис! - с нежностью произносит он и улыбается.
     Рука девушки приподнимает его голову, подносит к губам аметистовую чашу с прохладным, розовым, кисло-сладким напитком. Край чаши изнутри покрыт орнаментом неведомого Несмеху письма. Крохотные капельки влаги задержались в штрихах резьбы. Рука Эйрис крепко и бережно сжимает его затылок до тех пор, пока чаша не пустеет.
     Откинувшись на мягкую(!) подушку, он вдруг замечает: стоит подольше посмотреть на что-нибудь: письмена на чаше, тростниковые стебли на потолке, маленькую грудь Эйрис, сиреневого краба, бегущего по стене, - и то, на чем останавливается взгляд, приближается, увеличивается в размерах.
     "Это мне знакомо", - думает Несмех. - Откуда?"
     Ему снились сны. Удивительные сны, в которых было его прошлое и его будущее. Живые видения. Что-то очень важное... Но нет, он не помнит ничего!
     - Тебе лучше? - говорит Эйрис.
     - Мне - очень хорошо! - Он радуется, но счастье его омрачено: он забыл что-то важное.
     - Я расскажу тебе о том, что было?
     - Ты - знаешь? - Нет, он не произносит вслух, просто думает. Надо смириться с тем, что он - забыл!
     Эйрис откидывает край одеяла и ложится рядом, обнимает, придвигает его большую голову к своему плечу. По тому, как она это делает, Несмех догадывается: и ложе его, и соприкосновения их тел привычны девушке.
     - Ты прогнал его! - говорит она.
     "Нет, она не знает!" - разочарованно думает Несмех.
     - Ты прогнал его! Ты был стремительней демона! Даже я видела лишь тень твою и то, что оставлял твой меч!
     "О чем она? - удивляется Несмех. - Ах да!" Но это было так давно. Сколько жизней назад?
     - Ты напугал его, Большой! До смерти напугал!
     - А я думал - он убил меня! - вспоминает Несмех. - Он схватил меня...
     - Я видела! Но ты ускользнул! Ускользнул, а он убежал! На трех лапах! Как крыса! - Ее жаркий восторженный шепот обжигает ухо.
     - А что было потом? - спрашивает он.
     - Ты отдал всю свою силу! - сокрушенно произносит Эйрис. - Жизнь оставила тебя, и ты стал беспомощней новорожденного щенка.
     А я... Я взяла меч и села рядом с тобой. Но прежде послала зов.
     Хотя не надеялась, что меня услышат: я... мне тоже досталось.
     Эйрис тихо засмеялась, хотя Несмех не находил в сказанном ничего смешного.
     - Я сидела рядом с тобой и ждала: кто придет? Кого Вечное Лоно пошлет взять наши жизни?
     Никто не приходил. Но солнце уже коснулось гор, я чувствовала это. И сумерки сгущались. И тишина была вокруг такая, какая бывает в Лоне лишь перед приходом темноты.
     Сумерки сгущались, и я услышала треск ломающихся ветвей.
     Подумала: кто-то из детей Лона идет на запах крови!
     А это был краурх. Наш краурх! И девять Охотников. Слушающий послал их за нами. До него дошел мой зов, благодарение богам! А потом мой зов дошел до тебя - и ты вернулся!
     - Я привык приходить на твой зов! - сказал Несмех. - Я ведь твой ученик!
     - Да! Но уже ненадолго! - Девушка погладила его по щеке.
     - Эйрис? - спросил Несмех. - А куда мы шли?
     - Позже, Большой! Ты узнаешь об этом позже! И скоро! Потому что мы пойдем еще раз!
     - Разве этот хорахш был последним в джунглях?
     - В Лоне, Большой! В Вечном Лоне! Нет! Но разве это важно?
     - Когда же мы отправимся?
     - Как только сила вернется к тебе! У нас не много времени: благоприятный срок кончается!
     - Ты любишь загадки! Спой мне песню, которой ты позвала меня из Нижнего мира!
     - Нельзя, Большой! Ее поют только один раз в жизни, и услышать ее можно лишь один раз.
     - Да? А мне кажется, я ее уже слышал прежде!
     - Не ее, другую. Хочешь, я спою тебе балладу о Солнечном Вестнике?
     - Пой что хочешь! Мне важно, что поешь - ты!

***

     И вновь они шли вдвоем по сумеречному Лесу. Они миновали место, где Несмех выиграл битву с хорахшем. Битву, едва не стоившую ему жизни. Они углублялись все дальше и дальше в мрачную глубину. И с каждой пройденной милей стволы деревьев становились все толще, а полумрак - гуще. Там, наверху, солнце не прошло и двух третей дневного пути, но даже отблеск луча его не прорывался сквозь тысячелиственные крыши. Влажный, теплый, удушливый воздух отдавал Топью, хотя почва под ногами была суха. Суха и у