янувшуюся у огня кошку. Рудж был - ее...
     Отец, Рудж... Они приходят каждую ночь. А днем... Она так и не поблагодарила Данила за собственную жизнь. Пусть даже эта жизнь и не нужна ей. Или - нужна? Сейчас, когда краски Мира понемногу возвращаются к ней. Данил спас ее, и она - в долгу. А долг - это свято. Так говорил отец. Долг - это выше Величайшего. Но ей, Ними, никогда не вернуть этого долга. Она может только следовать за Данилом, выполнять его волю и безропотно уйти, когда он прикажет. Руджу она могла стать женой, Данилу - только прислужницей. Той, что приносит воду для мытья и согревает постель в холодные ночи. Ними вспомнила Данила там, у озера. Мускулы, перекатывающиеся под бронзовой кожей. И сразу же - как пахла кожа на руках Руджа, такая же гладкая и бронзовая...
     Ниминоа напряглась. Холодные губы Калы-Смерти прикоснулись к ее груди и выпили сок жизни. Руки задрожали так сильно, что пришлось отложить шитье. Согнувшись, прижав ладони к животу, а колени к груди, Ниминоа ждала, пока отпустит боль сердца. Они встретятся там, в Нижнем Мире.
     "Будь милостива, Кала..." - чуть слышно прошептала девушка.
     И стало легче. Мамины боги, они рядом. Не то что Величайший. Они помогут, если просишь всем существом.
     Огонь в очаге угас. Ниминоа знала: это она выпила его тепло. Все ушли. Данил, Спот, хозяйка этого дома. Ними вздохнула, взяла зеркальце. Глаза покраснели, потому что она плакала. Еще два дня назад ей было бы все равно. А сейчас?
     Дверь приоткрылась. В щелку проскользнула черная кошка-крысолов. Круглые глаза вопросительно взглянули на девушку: не выгонишь? Кошка бесшумно вспрыгнула на стол, понюхала миску с едой - ужином, к которому Ниминоа даже не притронулась, лизнула остывшую кашу. Не понравилось. Спрыгнула, задрав короткий хвост, важно прошествовала к Ниминоа, потерлась о ногу. Девушка подняла ее на колени, погладила между подрезанными ушами. Кошка была очень теплая и очень твердая. Сплошные мускулы. В Кариомере у них тоже был крысолов. Такой же мускулистый и важный. Ними почесала кошачью шейку, та заурчала... вдруг насторожилась. Спрыгнула на пол. За дверью раздались шаги, затем голос Данила:
     - Ниминоа!
     - Я здесь, - ответила девушка. И, чуть помедлив:
     - Входи.
     - Что ж ты в темноте сидишь? - спросил Данил ласково. - И очаг погас.
     Он наклонился, чтобы раздуть угли.
     - Не нужно, пожалуйста, - попросила Ниминоа.
     - Ты ела?
     - Принесла... хозяйка, - уклончиво ответила девушка. - Спасибо.
     - Ты отдохнула?
     - Да.
     - Вот, возьми, - Данил протянул Ниминоа кожаный кошель. Внутри лежал фамильный перстень Русов и два письма: одно - Ниминоа, второе - отцу. Если, да не допустят этого боги, с ним что-то случится, Ниминоа все равно доставят в Конг. Там его письмо и фамильный перстень обеспечат девушке защиту и покровительство. А в Конг ее доставят.
     Спот и новый проводник, Камнепас, поклялись кровью. Впрочем, это всего лишь предосторожность.
     Данил вышел. Ниминоа смотрела на закрывшуюся дверь и не замечала, что улыбается. Кошка, отошедшая подальше от мужчины, теперь вернулась, вспрыгнула на колени. Ее тепло напомнило Ними о погасшем очаге. Она хотела встать, но жаль было тревожить разомлевшего зверька. Тогда Ниминоа повернулась к очагу и, все еще улыбаясь, послала ему изнутри неосязаемый вздох. От этого волшебного дыхания несколько еле тлевших угольков перекатились к не прогоревшим дровам. Огонек вспыхнул. Обвился вокруг нижних полешек, щелкнул залихватски и вдруг разом поднялся к черному нёбу очага. Комната осветилась, кошка открыла глаза.
     - Спи, глупая, - прошептала Ниминоа, погладив голову крысолова. - Спи.

***

     Обиталище Братства в Засове никто не назвал бы крепостью. Деревянный забор, подпертый снизу валунами, железные ворота, двор, а во дворе - квадратный дом из серого камня. Во двор прошли, будто на рыночную площадь. Кривой Нож отвел в сторон пару досок - вот и ворота. Спот остался снаружи. А Данил, Нож и еще двое парней пролезли внутрь. Тут трое черноповязочников разошлись в стороны, оставив, Данила в одиночестве. От трехэтажного уродливого строения светлорожденного отделяли шагов тридцать раскисшей земли. Данил прислушался - и тут же уловил знакомый булькающий хрип: черноповязочники убирали часовых. Минут через пять рядом появился Кривой Нож, завертел головой, отыскивая, Данила. Светлорожденный выступил из тени.
     - Управились, - сообщил атаман. - Гляди, три окна на самом верху, у правого угла. Он там. Уж не знаю, в какой из комнат, но там.
     - Что еще?
     - Монахи его и солдаты - кто там же, кто на втором. Двери стерегут крепко. Сами и стерегут, не здешние оболтусы. Без шума не войти. А если в окно - тут на удачу. Как кости выпадут. Я - внизу. Рискнешь?
     - Пошли.
     Пригибаясь, они пересекли открытое пространство и притаились у стен.
     - Все тихо. - Прошептал Нож.
     - Где твои?
     - На пригляде. Давай становись на плечи.
     - Обойдусь.
     Данил сдвинул меч, чтоб не цеплялся за стену, ощупал камни. Стена старая, в трещинах и выбоинах. Лестница, а не стена. Через несколько секунд он уже заглядывал в одно из тех самых окон. Сквозь мутноватую пленку можно было разглядеть просторную комнату, масляный светильник на стене, камин, пару кроватей, прикрытых шерстяными пологами. На кроватях спали. Монахи, судя по сложенной одежде. Еще один воин спал на полу, завернувшись в одеяло. Сапоги его стояли рядом, еще ближе - вынутый из ножен меч. Данилу это совсем не понравилось. Он передвинулся вдоль стены. С края крыши на голову упала капля - пок! - звук, показавшийся оглушительным.
     Следующее окно. Комната поменьше. Светильник чуть тлеет. Одна кровать... и - проклятье! - пес!
     Третье окно, последнее. Светильник, стол. Шестеро. Трое спят на полу, трое играют в кости. Чем дальше, тем веселее. Дорманожа среди игравших не было.
     Данил встал на карниз над окном второго этажа, дал рукам отдохнуть. Можно проникнуть в дом и как-нибудь иначе. Но в коридорах наверняка часовые. Входящий через окно имеет преимущество перед входящим через дверь. Преимущество неожиданности. Но псу все равно, а начать придется со второй комнаты. Чем можно удивить или отвлечь пса? Данил знал кое-какие уловки, и одна вполне подходила. Если только пес охотничий, а не боевой. Светлорожденный приник к пленке, но ничего, кроме размытых силуэтов, не разглядел. И все-таки пленка - это хорошо. Свет - не запах. Даже из-за двери пес учуял бы... Данил повис на одной руке, во второй - стилет.
     - Доброй охоты, - шепнул он сам себе.
     Быстрым ударом пробил оконную пленку, не выпуская оружие, двумя пальцами зацепился за подоконник, нырнул вперед, упал на пол, на четвереньки, и испустил протяжное шипение, каким самка черного леопарда предупреждает: не подходи!
     Пес, уже вскочивший на ноги, оскалившийся... опешил. Данилу повезло: не боец, охотник! Но медлил зверь лишь мгновение, а затем прыгнул на врага. Но главное - не залаял! Человек и зверь ошиблись, однако исход был предрешен. Когти безвредно скребнули по железу, а трехгранный клинок, пробивающий кольчугу, вошел под лопатку пса. Этот зверь был покрупней, чем дикие собаки северного Хольда, но сердце у него было там же, где и у них. Пес содрогнулся и обмяк. Почти никакого шума. Но человек на кровати проснулся и теперь смотрел на незваного гостя.
     Данил в одно мгновение оказался на краю постели и прижал окровавленный клинок к горлу лежавшего. Светлорожденному повезло: это был тот, кого он искал.
     Дорманож проснулся и понял: в комнате чужой. Сначала он подумал - явился проклятый чародей. Тем более пес не издал ни звука. Но мгновением позже Брат-Хранитель понял, что ошибся. Крикнуть он не успел. Клинок приник к его горлу, и теплая влага потекла по коже. Дорманож подумал, что это его кровь, и удивился отсутствию боли.
     - Это ты, имперец? - прошептал он.
     Ответа не последовало, но он и не требовался.
     - Ты меня убьешь?
     - Верно, - отозвался Данил. - Ты задолжал мне кровь.
     Дорманож мог бы закричать, но понимал - умрет тут же. А враг его ускользнет, как ускользал и раньше.
     - Ты же не убьешь меня просто так? - прошептал Брат-Хранитель. - Ты же воин, а не палач. Это станет пятном на твоей чести.
     Дорманож кое-что слышал об имперской знати и очень надеялся, что гонор окажется сильнее разума.
     - Давай сразимся как подобает воинам. Меч против меча. Как тебе и пристало. Разве я не прав?
     - Да, - сказал Данил. - Конечно, ты прав. - Клинок оторвался от горла Дорманожа и сквозь одеяло уколол монаха в грудь. - Конечно, ты прав, - повторил светлорожденный. - Но разве ты дал меч моему другу?
     И слегка нажал на рукоять. Стилет вошел в плоть, как в разогретый воск. Дорманож содрогнулся - и затих. В точности как пес. Но пса жаль, а монаха нет. Данил прислушался, Нет, он никого не потревожил. Стилет он оставил в груди Брата-Хранителя. Добрый клинок с клеймом глорианского мастера. Пусть монахи не гадают, кто отправил их собрата в Нижний Мир.
     Данил спрыгнул на землю в шаге от Кривого Ножа. Тот отпрянул, выставив кинжал, узнал светлорожденного и перевел дух.
     - Не вышло? - сиплым шепотом спросил атаман.
     Вместо ответа Данил кивком головы показал: уходим. Атаман засвистел, подражая ушастой ящерице. Тут же появились остальные. Спустя пять минут они были уже в полумиле от обиталища.
     - Стой, - скомандовал Данил. - Дай руку! - и вложил в ладонь Кривого Ножа золотой перстень.
     - Ты мне ничего не должен! - атаман даже обиделся, но тут нащупал на печатке выпуклый пятиконечный крест и полоску меча внизу. Перстень Брата-Хранителя.
     - Так ты его убил! - воскликнул он.
     - Нет, он проиграл мне его в кости! - рассмеялся Данил. - Спот, что-то я озяб. Где тут можно выпить горячего вина?
     - Лучше бы тебе не терять времени, - возразил Спот. - Как только узнают, Дорманожева свора пеной изойдет от ярости. Перекроют ворота - и концы.
     - Как только узнают, - сказал Данил. - Но никак не раньше. Меня не видел никто, кроме Дорманожа. А я ни разу не слышал, чтоб труп поднял шум.

Глава седьмая

     Горы стояли над ними, величественные и тихие. Восходящее по левую руку солнце красило охрой края облаков, и длинные тени резали тропу поперек, упираясь в осыпь западного склона. Отдохнувшие парды рысили по забирающей вверх тропе. Впереди, на коротконогом коренастом звере, - Камнепас, проводник, такой же приземистый и коренастый, как его нард, с пегой, веером, бородой. Данилу он нравился. Особенно тем, что с почтением отнесся к Ниминоа. Такое отношение - редкость в Хуриде, где женщину ставят чуть повыше кошки. С почтением и без страха. Сам проверил упряжь ее парда, подогнал поясной ремень.
     - Горы, Демон, - сказал он Данилу. - Всякое случается.
     Данила он не боялся, что тоже понравилось светлорожденному.
     - Знаю, - кивнул он. - Бывал.
     - И где же?
     - Анты, горы Забвения, Вагаровы...
     - Ну, тогда хорошо, - кивнул Камнепас.
     Выехали еще затемно, миновали ворота, прикрыв серебром глаза стражников, а к восходу уже поднялись локтей на тысячу выше Засова. Сверху городок напоминал высунутый язык парда. Когда рассеялся туман, можно было разглядеть даже обиталище: черная блестящая крыша посреди коричневого прямоугольного подворья. Особого оживления Данил там не заметил. Значит, труп Дорманожа еще не обнаружили.
     Впереди показалась гладкая, будто ножом отрезали, стена. Черный, с бурыми пятнами камень. Выше тропы не было.
     Обеспокоенный Данил нагнал проводника.
     - Ты же говорил - верхами пройдем!
     - Говорил, - спокойно отозвался Камнепас. - И сейчас говорю.
     - По этому? - Данил махнул в сторону подсвеченного солнцем монолита.
     Проводник усмехнулся:
     - По этому, Демон, по этому. Все увидишь, не торопись. Далеко еще.
     Это Данил понимал. Гладкая стена казалась совсем близкой, но в горах расстояния обманчивы. Может, она не такая и гладкая, как кажется отсюда.
     Спустя час въехали в небольшую долину с дождевым озерцом посередине.
     Камнепас остановил парда и спешился.
     - Поедим, - лаконично сообщил он. Его пард тут же принялся ощипывать темно-фиолетовые ягоды с ближайшего куста.
     Разожгли костер, поели. Камнепас собрал полшапки ягод, бросил в кипяток, добавил меду - получилось вкусно. Данил и Ними выпили по несколько чашек, остаток проводник разлил по флягам, затем принялся собирать и увязывать сучья.
     "Разумно", - подумал Данил. Наверху топлива может и не найтись.
     Тронулись. Выехали из долинки. Стена оказалась почти рядом. Подножие густо заросло ползуном. Интересная стена - будто кто-то отсек часть горы взмахом гигантского меча. Погода испортилась. С востока, наваливаясь на угловатые пики черными тушами, ползли тучи. Данилу это не нравилось. Ливень в горах может обернуться бедой. Однако проводника близость грозы не смутила. Он все так же весело насвистывал, покачиваясь в высоком седле.
     Теперь они ехали вдоль обрыва. Данил заметил: Камнепас чересчур внимательно разглядывает переплетения плюща. Светлорожденный начал кое о чем догадываться. Вдали прогрохотал гром. Гроза приближалась.
     - Стой, - скомандовал проводник.
     Распаковав один из вьюков, извлек пару светильников, привязал их к шестам. Догадка Данила превратилась в уверенность. Ни слова не говоря, Камнепас вручил ему один из светильников, вскочил в седло, ухватился за ветку ползуна, заставил нарда попятиться. Живой занавес отодвинулся, и Данил увидел то, что ожидал, - вход в пещеру.
     - Проезжай! - нетерпеливо крикнул провод ник. - Тяжело держать-то!
     Пард Ниминоа фыркнул и попятился. Не хотел под землю. Данил хлестнул его по крупу, послал вперед собственного зверя, и тот грудью подпихнул упрямца. Камнепас проскользнул следом, живой полог упал. Рассеянный свет струился сквозь переплетения стеблей. Камнепас высек искру, зажег оба светильника. Ниминоа показалось: стало темнее. Словно ночь наступила.
     - Тронулись, - сказал проводник.
     Широкий коридор плавно опускался в нутро горы. Иногда он раздваивался, иногда в стенах обнаруживались черные отверстия, открытые или затянутые паутиной. Толщина ее не очень понравилась Данилу. И само ее присутствие - тоже. Большие пауки вряд ли довольствуются слизнями и крысами. А пища пауков, в свою очередь, может посчитать пищей самих всадников. Да и сами пауки могут не ограничивать рацион только теми, кто угодил в сеть. Впрочем, каких только тварей не встречал Данил на западной границе Империи. И ничего. Выжил.
     Сухой и теплый воздух напомнил ему воздух других подземных путей. В Вагаровых горах. В городах Малого Народа светлорожденный не бывал. Людей, которым вагары позволяли войти в сердце своих гор, можно пересчитать по пальцам одной руки. Но в рукотворных пещерах Данил провел достаточно времени. Вместе с Нилом Биолитом. Тишина, темнота и неизвестность. Сама основа Мангхел-Сёрк. Только под землей по-настоящему ощущаешь дыхание Потрясателя Тверди. Только под землей исчезает Время. Может, поэтому вагары живут дольше обычных людей?
     Данил вынырнул из воспоминаний, окинул взглядом Ниминоа и тут же понял, что ей далеко не так хорошо, как ему. Что ж, естественно для человека, впервые оказавшегося под землей. Если земле позволить, она выпьет тебя без остатка. Но если ее познать, она одарит тебя собственной силой.

     - Одинокий голос вьюги,
     Тающий вдали.
     Втайне друг навстречу другу
     Мы с тобою шли.

     Осторожно, неизбежно он
     Умеряя шаг,
     Шли на голос пляски снежной,
     Рот рукой зажав.

     Ниминоа оглянулась, улыбнулась в ответ на его улыбку. Она никогда раньше не слышала, как поет Данил. Он сумел подбодрить ее.

     - А из тьмы за нами следом,
     Сквозь сугробный наст,
     Нами вскормленные беды,
     Алчущие нас.

     Но мела поземкой вьюга
     Все сильней, сильней,
     Воздух, скручивая туго,
     Взмучивая снег,

     Вихревым слепящим кругом
     Свертывалась мгла.
     Это друг навстречу другу
     Злая северная вьюга
     Нас с тобой вела.

     Ниминоа никогда не видела вьюги, да и снег - лишь однажды. Но песня тронула ее.
     Камнепас придержал парда.
     - Больше не пой, Демон, - сказал он. - Не стоит дразнить их.
     Светлорожденный не стал уточнять, кого имел в виду Камнепас. Не хотел тревожить Ниминоа. Но когда впереди показался очередной отвод, поторопил парда и оказался между девушкой и черным зевом. На всякий случай.
     Светлорожденный Данил Рус редко промахивался. Но иногда такое случалось. Если бы он не оставил клинок в груди Дорманожа, монах умер бы задолго до рассвета. Истек кровью. Но стилет, пробивший сердце пса, миновал сердце хозяина. Никто не рискнул тревожить грозного Брата-Хранителя, пока не обнаружили убитых часовых. Вот тут уж один из монахов риганцев не выдержал - постучал в дверь командира. Ответа не было. Монах постучал еще раз, сильнее. Ничего. Послали за братом Харом, а тот, не медля, самолично вышиб дверь. И обнаружил Брата-Хранителя со стилетом в груди.
     "Мужество состоит в том, чтобы, перешагнув через страх и отчаяние, свершить все, на что способен". Это говорил сам Дорманож, и Хар не забыл наставления. Потому отбросил страх и отчаяние, склонился к лицу Брата-Хранителя и сумел уловить слабое дыхание. Дорманож был еще жив.
     - Не трогать! - рявкнул он на монаха, потянувшегося к золоченой рукояти кинжала. - Кто-нибудь, живо за лекарем! - а сам присел около постели, снял у себя с груди кисет и развязал его. В кисете, завернутая сначала в кожу, а потом в тончайшую бумагу, хранилась крупинка ургнурской смолы. Крохотная, чуть больше ячменного зернышка. Конечно, этого мало, но больше у Хара не было. Эту крупинку брат Хар и передал явившемуся лекарю, когда тот, едва взглянув на раненого, покачал головой: не жилец.
     Лекарь с сомнением поджал губы, но кивнул: попробую. Затем осторожно вытянул клинок из груди Дорманожа, взмахнул рукой, остановив кровь. То были единственные чары, какими лекарь владел. И у него было особое разрешение Братства на их применение. Промокнув рану, лекарь еще раз поджал губы: эти трехгранные клинки оставляют маленькие, но скверные дыры. За сим целитель велел приподнять раненого, убедился, что стилет не прошел насквозь. И только после этого, раздвинув пальцами края раны, лекарь уронил внутрь крохотный комочек смолы.

***

     Красный дракон взмыл вверх, а его всадник побежал вниз по горной тропе. Бежать легче, чем идти, если не боишься оступиться. Унгат не боялся.
     Спустя час он уже стоял у ворот Засова. В ответ на стук между зубцов свесилась голова стражника.
     - Кто таков? - гаркнул он.
     Унгат продемонстрировал золотую монету. Ответ более чем удовлетворительный. Спустя полчаса он уже колотил молотком в другие ворота, вход в подворье Святого Братства.
     И здесь золото оказалось наилучшим ключом. А вот чтобы попасть внутрь здания, золота оказалось недостаточно, пришлось прибегнуть к заклинанию невидимости.
     Тело Дорманожа лежало в постели, терзаемое горячкой, а душа его болталась между Мирами, выжидая, пока крохотная частичка ургнурской смолы окончательно истает в огне болезни. Смрад близкой смерти уже висел в воздухе.
     Унгат вернул душу в тело, чуть пошевелив пальцами. Волна боли захлестнула Дорманожа, но он нашел в себе силы открыть глаза.
     - Ты пришел убить меня? - прошептал он.
     Унгат с силой пнул жестяной таз с нечистотами у ложа больного. И ушел под покров невидимости.
     Для глаз Дорманожа чародей исчез. Зато дверь распахнулась, и в комнату заглянул приставленный к Дорманожу монах. Увидев, что умирающий очнулся, он крикнул в коридор:
     - Эй, кто там! Позовите брата Хара!
     - Ну, как ты, брат? - воскликнул Хар, упав на колени рядом с постелью. - Мы уж и не верили...
     - В моем сундуке... - прохрипел Дорманож. - Желтая шкатулка. Смола.
     Хар бросился в сундуку, откинул крышку, живо отыскал шкатулку. Сломал кинжалом замок. О Величайший! Этого хватит на дюжину раненых.
     - Лека