ева Реки остановились. Они ждали. Несмех мазнул пальцем по стене и на коже остался сине-зеленый светящийся след.
     Занавес раздвинулся. Перед пленниками открылся вход в подземный зал. Пещера оказалась обширной и высокой. Ее светящийся свод был на двадцать локтей выше головы Несмеха. Пол же плавно понижался к середине, и в самом его центре располагалась ровная, почти круглая площадка шагов десяти в поперечнике. Ее ограждал барьер, высотой по пояс Несмеху. Туземцы расступились, и пленники сошли вниз, к центру пещеры. Несмех почувствовал озноб. От волнения. А может быть, оттого, что в пещере было довольно прохладно. Не меньше сотни туземцев смотрели на них. Несмех ощутил их запах, не такой, как у конгаев, и довольно приятный. Так пахнет подогретое дерево. К пленникам подошел человек, значительно превосходящий ростом остальных туземцев. На плечи его была накинута широкая полоса ткани, концы которой опускались ниже набедренной повязки. Человек с лентой оглядел каждого из пленников. Особенно долго он изучал Несмеха. Юноша готов был поклясться: Хозяин Реки, несмотря на полумрак, видит его очень хорошо.
     - Воины! - произнес высокий звонким властным голосом. - Готовы ли вы взять свою свободу? - Хозяин Реки говорил на конгаэне. Причем на северном диалекте, не похожем на скороговорку Сарбура или придыхающую речь Южнобережья...
     - Готовы ли вы взять свою свободу?
     Пленники молчали.
     Хозяин Реки повторил в третий раз.
     Тогда один из десятников осторожно спросил:
     - Что должны мы сделать?
     - Биться! - Хозяин Реки вновь оглядел всех девятерых. - Каждый из вас может биться с одним из тех, кто сегодня вступает на путь Соединения. Это - честь для них.
     - С одним из... С одним из вас?
     Высокий туземец сделал вид, что не заметил интонации вопроса.
     - Вот они! - Он указал рукой на группу туземцев с другой стороны огражденной площадки. Их было девять. И за каждым, так же как и за каждым из пленников, стоял еще один человек. Из-за темноты никто из конгаев не мог толком разглядеть своих предполагаемых противников.
     - Оружие? - спросил десятник.
     - Их оружие - они сами. Вы можете взять свое.
     Десятник, верзила с длинными толстыми руками несколько оживился. До этого он рассматривал слова Хозяина Реки как предложение почетной смерти.
     - Нельзя ли побольше света? - поинтересовался он.
     - Света? - Просьба удивила высокого туземца. - Факелы?
     Конгай кивнул.
     Хозяин Реки отдал соответствующее указание.
     - Что еще? - спросил он.
     - Пусть принесут мой меч! - сказал десятник. - И учти: мне нужен именно мой меч! Он...
     - Тебе принесут твой меч! - перебил его предводитель. - Что еще?
     - Что будет со мной, если я сумею победить? - спросил конгай.
     Все девятеро пленников, затаив дыхание, ждали ответа.
     - Ты получишь свободу! - спокойно сказал высокий туземец.
     И, после небольшой паузы. - Мы проводим тебя, и любого, кто победит, к берегу моря. Иначе ваша свобода ограничится Береговым Городом. Ты получишь полную свободу. Такую, какой ты ее понимаешь. Ты согласен?
     - Нужно быть дураком, чтобы отказаться, - буркнул десятник.
     - Меня устраивают условия. Они всех устраивают! Так? - Он обернулся к остальным.
     Конгаи ответили дружным согласием. Промолчал один Несмех.
     Тогда фарангцу показалось: его молчания никто не заметил.
     Принесли оружие. Каждому из конгаев вручили его собственный клинок. Четверо, пожелавшие получить кинжалы, получили и их. Солдаты, прицепив к поясам мечи, повеселели. Один Несмех продолжал держать оружие в руках.
     Принесли факелы и установили вокруг огражденной площадки. Сразу стало намного светлее. Теперь Несмех увидел лицо говорившего с ними Хозяина Реки. Старик. Но из тех, что до смерти сохраняют силу. И лицо его было ничуть не похоже на конгайское. Встреть Несмех такого в Фаранге, не задумываясь, сказал бы: подданный Империи, причем, почти наверняка - северной крови, хольдец или рус.
     В свете факелов стали различимы и лица будущих противников. Вот тут и солдатам стало немного не по себе: их соперниками оказались мальчики-подростки, не старше четырнадцати лет.
     - Я могу убить своего противника... - сказал десятник.
     Полувопрос-полуутверждение.
     - Проигравший умрет от своей руки или примет медленную смерть! - произнес седовласый туземец.
     - О! - только и вымолвил десятник.
     - Тот, кто покинет место чести, - продолжал Хозяин Реки, - также умрет медленной смертью! Ты понял?
     - Да! - воскликнул десятник. Ему не надо было объяснять, что такое - медленная смерть. - Слава Туру! - воскликнул он и перемахнул через ограждение.
     С другой стороны то же самое сделал отрок-туземец. В отличие от тяжело ударившего ногами в каменный пол воина, босые ноги мальчика коснулись опоры совершенно беззвучно.
     Худенький, большеглазый и нежнолицый, он едва достигал ростом плеча конгая. Но глядел смело.
     Десятник опять почувствовал подвох.
     - Я не... - начал он, повертываясь к седовласому.
     Маленькое смуглое тело взметнулось в воздух. Десятник еще успел как-то среагировать: обернуться, выдернуть из ножен меч... Он был очень хорошим воином, этот десятник. Но враг его перевернулся в воздухе и с коротким яростным вскриком ударил снизу вверх твердой, как железо, пяткой.
     Десятник умер через миг после того, как сломанные носовые кости разорвали оболочку его мозга. Но сердце воина ударило еще трижды. И рука с мечом, взлетев вверх, разрубила воздух лучшим из ударов, когда-либо нанесенных ею.
     Восемь оставшихся конгаев одновременно выдохнули воздух.
     Никто из находившихся в зале Хозяев Реки не издал ни звука.
     Юный победитель упал на руки одновременно со взмахом меча конгая и, перекувырнувшись, встал раньше, чем тело воина начало падать. Отрок поклонился всем, затем, отдельно, - седовласому, и, даже не взглянув на поверженного им десятника, покинул площадку.
     Несмех смотрел на Хозяев Реки, мужчин, женщин. Только что конгай осудил жестокость, с которой они, как полагал Несмех, обрекли на смерть собственных детей. Теперь же он осудил их за то, что они обрекли на такую же участь его самого.
     - Ты! - сказал седовласый второму десятнику.
     Тот не шевельнулся. Стоявший за спиной десятника туземец легонько подтолкнул конгая рукой. Несмеху показалось, что десятник боится, но тот просто выжидал. Уступая убитому соратнику ростом и физической силой, он был более ловок, опытен и отлично владел оружием. Он медлил лишь для того, чтобы увидеть своего противника. И как только один из отроков сделал шаг к барьеру, десятник бросился вперед. Перемахнув через ограждение, воин оказался на площадке мгновением раньше, чем его юный противник. Когда же обутые в кожаные сандалии ноги конгая коснулись камня, в правой руке его уже сверкал меч, а в левой - обоюдоострый кинжал в локоть длиной.
     Его соперник, худой длинный подросток, был почти такого же роста, что и десятник. Но, в отличие от защищенного шлемом с опущенным забралом, облаченного в стальную кирасу и наголенники солдата, на отроке была лишь набедренная повязка. И голые руки против меча и кинжала.
     Близость отточенной стали к смуглой коже, обтягивающей ребра юного бойца, вызвала у Несмеха внутреннюю дрожь. Чтобы изгнать ее, конгаю пришлось напомнить себе об исходе первого поединка.
     Десятник сделал пробный выпад мечом.
     Его противник даже не потрудился уклониться.
     Тогда конгай отступил на шаг и всем своим видом показал, что намерен лишь ждать атаки.
     Несмеху казалось нелепым надеяться, что безоружный подросток кинется на вооруженного до зубов опытного воина.
     Десятник ждал. И отрок заколебался. Он предпочел бы встретить атаку, а не начать ее.
     Десятник выжидал.
     Юный туземец быстро шагнул в сторону. Клинок в согнутой руке конгая последовал за ним. Отрок сделал еще один короткий шаг, потом качнулся вправо и, уловив движение меча, стремительным броском покрыл разделявшее их расстояние. Меч метнулся навстречу, и отрок, поймав плоскость клинка ладонью, отвел оружие от себя, вернее - себя от него. Уйдя вниз, он уклонился от удара кинжалом, зацепил ногой ногу десятника и рванул к себе. Десятник упал. Но, падая, ухитрился рассечь лоб противника шипом боевого браслета. Кровь залила глаза юного бойца, а десятник перекатился набок и ударил его мечом по ноге. Отрок не успел отдернуть ногу достаточно быстро. Стальное лезвие разрубило стопу. Рана была ужасна. Несмех ждал, что юный воин упадет. Но тот не упал. Напротив, с такой силой ударил кулаком в забрало шлема своего врага, что сбил его с ног.
     Не будь туземец ранен, второго десятника постигла бы участь первого. Но кровь ручьем лилась из ноги юного бойца, и он был не в состоянии нанести смертельный удар. К чести десятника, тот не стал ждать, пока противник окончательно потеряет силы. Лежа, он метнул кинжал. Отрок поймал его на лету, но воспользоваться оружием не успел. Почти одновременно с броском, конгай привстал на колено и вонзил меч в левую подмышку отрока. Точно в сердце.
     Тихий шелест прокатился по залу. Десятник встал, обтер клинок платком и опустил в ножны. Потом подошел к убитому, вынул у него из руки кинжал. Сделав это, десятник обернулся к седовласому.
     - Ты свободен, - произнес тот лишенным эмоций голосом.
     Конгай кивнул, перепрыгнул через ограждение и стал неподалеку от своих соратников.
     Четверо туземцев подхватили тело убитого и унесли его так же, как перед этим - тело первого десятника.
     - Ты! - седовласый указал на одного из конгаев.
     Третий солдат, воодушевленный успехом предшественника, бодро перемахнул через ограждение. Но, в отличие от своего командира, он не стал ждать нападения, а сам набросился на своего юного противника, едва тот оказался внутри, за барьером.
     Длинный меч со свистом рассек воздух, и... солдат свалился в беспамятстве, получив точный и сокрушительный удар в нижнюю часть голени.
     Подросток вопросительно взглянул на седовласого.
     Тот стоял с каменным лицом.
     Тогда отрок просто уселся на пол, скрестив ноги, и стал ждать. Спустя несколько минут солдат зашевелился. Подросток повернул к нему круглую голову с пучком черных волос на затылке. Он смотрел, как конгай садится, трет ладонью ногу, озирается по сторонам...
     - Ты волен умереть от своей руки! - сказал седовласый.
     Солдат засмеялся.
     - Закончи уж! - сказал он и бросил свой меч отроку.
     Тот поймал меч. Конгай сбросил шлем, похлопал себя по шее и снова засмеялся, вернее, захохотал, широко разевая рот.
     Отрок метнул меч. Солдат продолжал хохотать. Он не уклонился, и широкий клинок вошел в разинутый рот, разом оборвав смех.
     Четвертый, пятый, шестой, седьмой поединки неизменно заканчивались гибелью конгаев. Лишь одному из моряков-воинов удалось легко ранить своего противника. Другие не сумели даже прикоснуться к своим убийцам.
     Несмех и представить себе не мог, что человеческое тело может стать столь совершенным оружием. Мальчики, подростки управлялись с опытнейшими конгайскими воинами за каких-нибудь несколько минут.
     Несмех все еще держал в руке меч в ножнах, когда восьмой солдат вступил на площадку. С начала первого поединка прошло чуть больше получаса.
     Восьмой конгай получил неожиданное преимущество: босые ноги его соперника скользили в лужах крови, покрывших площадку. Его же собственные, подбитые акульей кожей сапоги - нет. Пользуясь этим, он теснил своего противника, мальчика, на вид не старше 12 лет. Тот уклонялся от ударов, отступал, не решаясь на те, почти акробатические, трюки, которые принесли победу его соплеменникам. Рослый конгай гонял его от одного бортика к другому, и, не будь на солдате тяжелых доспехов, стесняющих движения, воин, возможно, уже достал бы своего противника. Несколько раз отрок терял равновесие, но всегда успевал вскочить или перекатиться в сторону, прежде чем клинок касался его кожи. Туземец не получил ран, но был с ног до головы покрыт чужой кровью.
     Он устал. На его счастье, конгай тоже устал. Время от времени противники останавливались и глядели друг на друга. Это был самый долгий поединок, дольше всех предыдущих, сложенных вместе. Конгай сделал очередной выпад. Но на сей раз юный туземец не отступил. Он неожиданно упал на пол и покатился под ноги воину. Конгай споткнулся о него и растянулся на каменном полу. Отрок мгновенно вскочил и прыгнул на поверженного врага. Удар его ног был направлен в просвет между кирасой и шлемом, но за миг до того, как он обрушился на шейные позвонки конгая, тот приподнял голову и дернулся вперед. И удар пришелся на защищенную кирасой спину. Воин извернулся и успел ухватить отрока за щиколотку. А ухватив, рывком подбросил вверх: тот ведь был совсем легкий. Юный туземец упал на спину, попытался второй ногой сбросить державшую его руку. Но конгай подставил браслет и ранил его в подошву, а сам уже привстал, поднимая меч. Юный боец перестал сопротивляться. Клинок взлетел над ним, туземец испустил пронзительный крик... и меч выпал из руки конгая. Голова солдата откинулась назад, словно он получил удар в подбородок, глаза его закрылись, и он, отпустив ногу отрока, повалился набок.
     Мальчик поднялся и, прихрамывая, подошел к седовласому. Седовласый шагнул вперед и, перегнувшись через барьер, обнял юного победителя.
     Несмех был так поражен происшедшим, что не сразу заметил, что тишина в пещере сменилась гулом десятков голосов. Он забыл даже о собственной участи, о том, что остался единственным из девяти выбранных, и шансов у него никаких, с его-то умением владеть оружием.
     Взгляд седовласого остановился на фарангце.
     - Я должен сражаться? - спросил Несмех.
     - Ты не хочешь?
     - Не хочу! - проговорил юноша, стараясь придать голосу твердость.
     Глаза седовласого, серые, пронзительные, казалось, заглядывали в глубочайшие из тайников его сознания, в такие сокровенные уголки, о которых и сам Несмех не мог даже догадываться. Юноша вдруг ощутил терпкий запах смолы, услышал потрескивание горящих факелов и тишину, воцарившуюся в зале. Тишину настолько плотную, что она казалась наполненной тысячами беззвучных голосов, таким множеством звуков.
     Сильный голос седовласого ворвался в это безмолвие и разбил его, как форштевень корабля разбивает волны.
     - Не сражайся! Но знай, что ты не вернешься в свою страну.
     - Я - пленник, - согласился Несмех.
     Он был готов и к худшему.
     Седовласый улыбнулся. Это была пугающая улыбка. Он вновь вонзился взглядом в Несмеха, прошил его насквозь, и юноша понял: за словами Хозяина Реки стоит нечто большее, чем просто запрет на возвращение.
     - Да, ты пленник! - подтвердил седовласый.
     Он кивнул стоявшему за спиной Несмеха, и тот, взяв юношу за плечо, увел его из подземного зала.

***

     Ночью Несмех проснулся от чужого присутствия. Он лежал в маленькой пещере, куда его отвели вчера. Две яркие звезды сияли там, где был выход. Звуки Гибельного Леса, приглушенные, приходили снаружи.
     - Это он? - раздался совсем рядом с его головой голос седовласого.
     - Да! - ответил другой мужчина, чьего голоса юноша прежде не слышал. - Да! - повторил он и добавил еще что-то, чего Несмех не понял, потому что не слишком хорошо знал хольдский, на котором говорили Хозяева Реки.
     Твердая легкая ладонь коснулась лба юноши.
     - Он не знаком с Поющим магом! - произнес незнакомец. В его голосе чувствовался скрытый ритм.
     - Он не знаком с Поющим магом. И он не воин.
     - Я - строитель! - сказал юноша.
     - Пусть скажет, как он оказался на корабле? - спросил неизвестный.
     - Меня не спросили! - буркнул Несмех. - Долго рассказывать...
     - Мы послушаем! - сказал седовласый. - Говори.
     Несмеху ничего не оставалось, кроме как выложить свою историю. Как его схватили в фарангской таверне. Как посадили на корабль и привезли на Юг. Не скрыл, что не представляет, зачем понадобился сотнику: среди ветеранов он был подобен рабочему парду, очутившемуся в стае кугурров. Его обучали и он делал успехи потому, что был силен и ловок. И не глуп. Может, через год-другой, пройдя десяток стычек, Несмех и стал бы неплохим воином. Неплохим, но не отличным. Не было в нем настоящего запала, холодной ярости, которая только и делала конгского моряка-воина непобедимым. Все это Тилод-Несмех понимал. Понимали это и другие: сам сотник, командир его десятка. Но его уже внесли в списки, и до конца рейда Несмех должен был оставаться на корабле. Или умереть.
     Несмех рассказал о том, как плыли они вверх по Проклятой...
     - Зеленой! Называй ее Зеленой! - произнес седовласый, и это был единственный раз, когда он перебил юношу.
     Рассказ получился короче, чем казалось Несмеху. Теплая ладонь незнакомца оторвалась от лба фарангца. Двое негромко переговаривались. Юноша улавливал отдельные слова, но смысл разговора ускользал. Он мог только догадываться, что речь идет о нем. Несмех не испытывал страха. Хотя то, что он увидел вчера, говорило: Хозяева Реки без уважения относятся к жизням пришельцев. Несмех не боялся просто потому, что его воспитывали как мирного человека, а не воина. Собственная жизнь оставалась для него священной, и он привык ставить ее выше, чем жизнь других. И защищать ее, как воин, Несмех не привык. По сути своей он так и остался деревенским парнем, с неторопливой речью, цепким вниманием и неистребимым дружелюбием к миру. Миру жестокому, но уступающему напору ума и хитрости. Медлительный в решениях, предпочитающий не делать ровно ничего, если не уверен в успехе, Несмех был упорен и предприимчив, гурамский пес-следопыт, когда решал добиться своего. В Фаранге эти качества принесли ему успех. И здесь, на Юге, в сердце Гибельного Леса, они, как ни странно, подарили ему жизнь, хотя сам Юг требовал от человека совершенно других свойств.
     Двое закончили разговор. Юноша слышал, как они поднялись и пошли к выходу. Тень на миг заслонила белые огоньки звезд.
     Хозяева ушли, но Несмех еще долго ворочался на жестком тростниковом ложе.

***

     Прикосновение руки разбудило его. Несмеху показалось, что он уснул минуту назад, но уже наступило утро. Широкий поток света вливался в пещеру. Рядом с юношей сидел на корточках смуглокожий большеглазый туземец. Когда Несмех посмотрел на него, туземец встал и жестом показал: поднимайся!
     Несмех сбросил с себя тонкое одеяло, обмотал вокруг бедер повязку и собрался одеть остальное, но Хозяин Реки покачал головой, взял его за руку и повел к выходу из пещеры.
     Карниза перед ней не было, но слева от отверстия висела веревка, по которой Несмех спускался вчера вечером. Цепляясь за ее узлы, юноша довольно неуклюже взобрался вверх. В это время туземец, вместо того чтобы воспользоваться веревкой, как ящерица, полез прямо по отвесной скале. Причем куда быстрее, чем Несмех. Юноша не успел перевалить свое тело через край террасы, а Хозяин Реки уже стоял на ней, ожидая. Когда Несмех выпрямился, руки и ноги его дрожали. А у туземца даже не участилось дыхание. Терраса, на которую они поднялись, была локтей на пятьдесят выше пещеры, где ночевал Несмех. Они прошли по ней шагов сорок, миновав два входа в пещеры, и снова стали подниматься. Но, к радости конгая, - по веревочной лестнице. На сей раз и туземец не пренебрег ею.
     Лестница вела на вершину обрыва. Преодолев еще три террасы, они достигли длинного углубления, протянувшегося вдоль всего обрыва. Над углублением нависал карниз шириной в пару шагов.
     Следы инструмента на камне сообщили молодому зодчему, что углубление - дело человеческих рук.
     Несмех ожидал увидеть наверху джунгли, но очутился между двумя каменными стенами высотой в полтора человеческих роста. Это был коридор, частью сложенный из плит, частью - вырубленный в мягкой породе. Хозяин Реки двинулся вперед, знаком приказав Несмеху следовать за собой. Солнце стояло невысоко, и тень от восточной стены укрывала их от палящих лучей. Коридор был не шире двух шагов. Кое-где стены расступались, образуя проходы. Однажды Несм