Было самое начало осени. В эту пору в лесах к северо-западу от озера Лёйр земля по утрам уже покрывается серебряным инеем.
     Биорк возвращался домой. Он шел напрямик: в Голубом лесу нет нужды в тропах - подлеска нет, а стволы тысячелетних гигантов - голубых кедров достаточно далеко друг от друга.
     У вагаров превосходный слух, потому он издалека услышал топот скачущих пардов. И они явно настигали Биорка.
     Люди редко вмешиваются в дела вагаров. Еще реже вагары вмешиваются в дела людей. Когда парды скачут по твоему следу, это еще не значит, что они скачут еа тобой. Биорк не боялся, однако никогда не вступал в бой, не узнав все, что можно узнать. Спрятаться в Голубом лесу непросто, но вагар может найти укрытие даже на голом льду. Когда всадники приблизились, он распластался у подножия толстенного ствола и спустя минуту увидел их: четыре усталых парда, несущие четырех человек. Два - по одному мужчине, третий - туго набитый вьюк, четвертый - мужчину и женщину.
     Биорк сразу понял, что он их не интересует: глаза мужчины были обращены назад, а не вперед. По тому, как устали парды, можно было предположить, что путь они прошли немалый, и прошли быстро. Мужчины были воинами, светловолосыми, с толстыми руками и шеями, с широкими хольдскими мечами у бедра. И с очень похожими лицами, хотя старшему было не менее сорока лет, а младшему - не более двадцати пяти. Что же до женщины, то о ней трудно было что-то сказать: вся она была укутана в синий шерстяной плащ, явно мужской, теплый, с меховой оторочкой.
     Вагары редко вмешиваются в дела людей. По настороженной повадке мужчин, по женщине, которую везли, как груз (в северных краях женщины держатся в седле не хуже мужчин), Биорк почуял недоброе. И встревожился настолько, что, когда всадники миновали его, пустился по их следу. Тогда он был еще достаточно молод, чтобы полагать: все происходящее в мире касается и его.
     Человеку обычно не догнать парда, но если преследователь неутомим, а пард измотан, у человека есть шанс. Еще не стемнело, когда Биорк увидел впереди лагерь, а еще прежде почуял запах дыма. Неслышно подобрался Биорк к месту стоянки и затаился. Больше двух часов он слушал и смотрел: сумерки - не помеха его глазам, а звуки далеко летят в пустоте под кедровыми кронами. Огонь, защитник человека, дает ощущение безопасности - и молчаливые развязывают языки. Понемногу Биорк узнал все, что требовалось: женщина - пленница, а мужчины - три брата-воина, родившиеся недалеко от здешних мест. И они опасаются погони. Если так, им не следовало столько есть и пить: вино и тяжесть в желудке успокаивают.
     Пока мужчины двигались и говорили, женщина молча сидела на сложенных тюках. Она съела поданную ей пищу и выпила немного разбавленного теплого вина. Вагар ощущал: она боится. Боится всех троих, но особенно молодого, время от времени бросавшего на нее алчные взгляды. Он хочет ее, понял вагар, но тоже боится - братьев. А братья боятся погони. Когда четверых, собравшихся вместе, мучает страх, добра не будет. Но он, Биорк, должен убедиться...
     Тихо-тихо подполз он к женщине.
     - Не оборачивайся! - шепнул он. И сразу добавил:
     - Я - друг!
     - Кто ты? - так же тихо спросила женщина, и по тому, как дрожал ее голос, Биорк понял: нервы ее - на пределе.
     - Друг! - сказал он как можно убедительней. - Тебя лишили свободы?
     - Да, да! - горячо зашептала женщина. - Помоги мне, друг, и благословение Повелителя Судеб будет с тобой! Я - его служанка!
     Ох как удивился вагар. Но виду не подал, пообещал:
     - Помогу!
     - Но будь осторожней! - прошептала она обеспокоенно. - Эти мужчины сильны. Довольно ли вас, чтоб справиться с ними?
     - Вполне! - заверил вагар. - Обернись, теперь можно! - И встал на ноги.
     Женщина повернула голову. Лицо ее, закутанное в шарф, обратилось к Биорку, и она тихо вскрикнула: вид его оказался для нее неожиданностью.
     Братья у костра мгновенно оборвали разговор, и взгляды их устремились на пленницу.
     - О! - удивленно выговорил младший. - Ты откуда взялся, малец?
     Биорк сделал несколько шагов вперед, и свет костра озарил его бороду и кольчугу под плащом.
     - Вагар! - изумленно произнес старший.
     - Вагар! Вагар! - эхом отозвались его братья.
     - Что надо тебе, воин? - осторожно спросил старший из братьев. Жители Холодного Края относятся к Малому народу с большим уважением. - Подойди раздели с нами пищу!
     Биорк отрицательно покачал головой.
     - Думаю я, - сказал он на языке Хольда, - женщина эта лишена свободы!
     - А тебе что за дело? - агрессивно воскликнул младший.
     - На земле Империи нет рабов! - твердо сказал вагар. - Она вольна идти куда захочет!
     - А иди ты сам!.. - закричал младший, хватаясь за меч.
     - Дурак! - зашипели на него с двух сторон братья. - Это же вагар! Вагар! Ты, идиот!
     Биорк спокойно ждал, чем кончится перепалка. Северяне упрямы, но почитают старших. Младший заткнулся и лишь свирепо зыркал на маленького воина.
     - Закон не всегда справедлив! - примирительно сказал старший брат. - Будь нашим гостем у очага! - произнес он условную формулу. - Даже если она вольна - куда она пойдет ночью?
     - Будет так, - согласился Биорк. - Принимаю.
     Два брата облегченно вздохнули: сумасшедший ссорится с вагаром, если можно этого избежать. Биорк подошел к женщине.
     - Я не оставлю тебя! - обещал он.
     Ее синие глаза сверкнули из-под края капюшона.
     - Не слишком доверяй им, маленький воин! - сказала она. - Они уже призвали на себя гнев богов!
     Биорк кивнул и вернулся к костру. Старший подал ему чашу и миску с едой. Кстати. Биорк ничего не ел с самого утра. Пока он утолял голод, братья вежливо молчали.
     Когда он насытился, старший из них честно поведал ему всю историю похищения. Неторопливо, без лишних эмоций, - как принято у жителей севера. Вагар выслушал его столь же невозмутимо. А потом сказал:
     - Верю тебе, воин. Но не могу понять: зачем вы это сделали?
     - Слава и доблесть! - выкрикнул младший.
     - Справедливо ли: в Глориане сотни пророчиц, а в Холодном Краю - ни одной! - задумчиво сказал старший.
     Средний промолчал. Здесь, в Голубом Лесу, идея уже не казалась ему удачной.
     - А зачем вам пророчица? - удивился вагар, для которого все глорианские боги - пустой звук, потому что одному лишь Неизъяснимому поклоняются вагары. - Мало вам собственных колдунов, которых вы кормите? Эти-то хоть вас лечат! - И младшему:
     - Велика доблесть: воину справиться с женщиной! Честь ее - честь воина! - добавил он, глядя на смутившегося юношу. - Скажу прямо: на мой взгляд, в вашем поступке разума - как раз на кувшин вина! Стыдитесь!
     Теперь уже два старших брата смущенно опустили глаза: вспомнили, что кувшин - был. Но, схватив леопарда за хвост, - попробуй отпусти!
     - Благодарю за тепло и ужин! - вежливо поблагодарил вагар. - Я иду спать. Надеюсь, хоть закон крова для вас священен!
     - Да! Да! - рьяно заговорили все трое. - Не тревожься, гость!
     Биорк кивнул и, отойдя к пленнице, завернулся в плащ, лег и задремал.
     Братья же полночи провели в разговорах, а утром тихо оседлали пардов и, не попрощавшись, уехали.
     Вагар так устал, преследуя их вчера, что проснулся лишь с лучом солнца. Женщина спала. Спал привязанный к дереву пард. И тюки с поклажей тоже были здесь. Не было лишь трех похитителей.
     Биорк с хрустом потянулся. Женщина не проснулась. У нее оказалось бледное приятное лицо и очень светлые волосы.
     Вагар сполоснул лицо в маленьком ручье, протекавшем поблизости, и занялся завтраком. Он слышал, как встала женщина, как она умывалась и причесывалась, но не обернулся. Наконец она сама подошла к костру. Биорк встал, повернулся - глаза у нее были цвета северного моря, а ростом она лишь немного превосходила маленького воина.
     - Мое имя Биорк! - сказал вагар. - А твое?
     - Виарта!
     Так он впервые посмотрел в глаза матери Нила.

***

     Сихон отыскал Нила там, где и ожидал: под большим деревом в сотне шагов от реки. Гигант лежал на спине, сложив на животе большие руки. Рот его был полуоткрыт, широкая белокожая физиономия и во сне сохраняла благодушное выражение. Из горла вырывался храп. На холмике груди, сложив крылышки, сидела голубая медовница. Когда тень Сихона упала на нее, ящерица перепорхнула на молодой побег и уселась между двумя листочками на его макушке. Побег наклонился, и ящерица затрепетала прозрачными крылышками.
     Тут Сихон обнаружил, что глаза Нила открыты. Начальник Стражи, скрывая смущение, кашлянул:
     - Велено тебе, северянин, спать ночью в отведенном тебе месте.
     - Угу, - сказал Нил и закрыл глаза.
     Сихон перенес тяжесть тела с левой ноги на правую.
     - Ты понял меня? - спросил он настойчиво.
     Нил приоткрыл один глаз.
     - Я не глухой! - буркнул он и снова захрапел.
     Сихон пожал плечами и оставил его в покое.

***

     Теперь, когда смотрел Санти в сияющие глаза, бурные волны мятущихся чувств больше не захлестывали его. Но не разумом сдерживал он себя, а чем-то подобным мышце, родившейся внутри. Стоило напрячь ее - и будто челнок в воле кормчего становилась душа его над пенными гребнями чувств.
     - Ты быстр в учении! - промолвила фьёль.
     - Ты - мой учитель! - ответил юноша. - Могу ли я медлить?
     - Санти, Санти! - Голос Этайи был нежен, как первый луч солнца.
     Кисть руки ее спадала с изголовья продолжением струящегося шелкового рукава. Радужный поток волос тек до самого пола, смешиваясь с золотистой шерстью ковра.
     - Хочешь, покажу тебе Золотой лес? - спросила она. - Тот, что лежит за Заповедными горами? Хочешь?
     - Как может быть это? - спросил юноша. - Мили и мили отсюда до ваших гор...
     Улыбнулась Этайа. Так, как улыбаются фьёль: одним лишь маленьким ртом. Кожа ее жила, как живут речные струи под лучами солнца. Холодными казались черты Этайи, но в холоде этом было больше тепла, чем в самой жаркой из песен Санти.
     - Золотой лес! - прошептала она. - Он близко, близко... Ближе, чем этот дневной луч... Тысяча миль? Стань легче легкого, Санти... Легче легкого... Замри - и я понесу тебя...
     Руки Этайи обняли юношу, нет, не прикоснулись, обняли так, как ветер обнимает встречающего утро. И дымка заволокла его взор. А потом вспыхнул яркий свет, и увидел он синее-синее море. И понял, что летят они над Срединными Водами, так высоко, словно нес их дракон. Но не было дракона под ними - лишь воздух, упругий и твердый, и живой, как спина парда. И летели они дальше - долго, пока не показались под ними берега Тайдуана, а выше - чудесные Заповедные горы. К ним несла Санти Этайа. Несла, как несет ветер легчайший цветочный пух.
     Видел он внизу заросли тростника по берегам большой реки, видел оранжевые, алые, фиолетовые, пурпурные цвета Тайдуана. Видел озера, обильные чистой водой, и крохотные - с высоты - города. И, наконец, - дымчатые вершины Заповедных гор, ограду Непостижимой страны фьёльнов. И - Золотой лес.
     И запела Этайа. Не как смертному человеку пела она Санти - как фьёльну. Вечной была ее песня. Вечной, как Жизнь. И вновь родился от нее юноша. И нарекла его фьёль: Туон, Темный, ибо во тьме и сквозь тьму лежал его путь. А имя это было - тайным.
     И вновь взлетели они над Заповедными горами, и летели над морем, о котором говорят: нет голубее вод, чем воды Межземного моря. Когда же легла под ними Черная Твердь, опустились туда, где была их судьба.
     И узнал Санти боль фьёль, и заплакал. И обняли его сияющие руки Этайи:
     - Прогони боль - и она уйдет!
     И так сильна была вера фьёль, что успокоился Санти, уронил черноволосую голову на хрупкое плечо и уснул, как спит на глади морской покинутый ветром корабль.
     Так утешила его та, которой не было утешения. И смешались сны их в этот полуденный час, как смешались радужные волосы Этайи с темными кудрями юноши. Сам Повелитель Судеб отступил от них, встал на страже: никому не позволено тревожить спящих. Только ветру, что сам сродни снам волшебным: никто не знает, откуда пришел он, куда уйдет. Но приход его - благо.
     Так миновал день.

Глава двенадцатая

     Первый шел по жестким травам.
     Влево, прямо или вправо.
     Шел легко, как ходят звери.
     Шел...
     Конгская песня

     - Скажи мне, Тай, куда вы идете? И зачем? - спросил Санти.
     Он сидел на ковре недалеко от Этайи, полулежавшей на вытканных серебром подушках. Лицо фьёль было открыто, и свет играл на перламутровой коже.
     - Ты спрашивал Биорка, - ответила фьёль.
     - Да. Но он сказал только, что вы идете на запад, за Закатный хребет.
     Когда Санти говорил об отвлеченных вещах, ему становилось легче. Казалось, что огонь, сжигающий его изнутри, притихает. Огонь этот вспыхнул совсем недавно, но даже новая власть Санти над чувствами оказалась бесполезна. Горела сама душа.
     - У вас какая-то важная цель, да, Тай? Очень важная? Мне говорили, что фьёльны никогда не покидают своей страны. Но ты... - Он посмотрел на Этайю, лицо ее утонуло в свете, подобном свету восходящего солнца, чудесном золотом пламени. - Никогда не покидают. Это так?
     - Да.
     - Но ты - покинула.
     - Я - покинула.
     - Значит, цель ваша - сильнее обычая. Закатные горы - опасные горы. Я не воин. Но не буду обузой. Сердце мое говорит: я не буду обузой. Даже - вам. Я прав, Тай?
     - Сверху, Туон. Ты прав правдой, что лежит сверху. Есть и другая. Да, мы не покидаем нашей страны. Мир закрыт для нас. Но это не обычай. Мы не уходим потому, что не можем жить без своих братьев и сестер. Фьёльн, далеко ушедший за круг Заповедных гор, сойдет с ума. Или перестанет быть фьёльном.
     - Значит, фьёльны - пленники своей страны?
     - Можно сказать и так. Но мы и без телесных путешествий можем видеть настоящий Мир. А многие из нас - даже прошлый и будущий.
     - Но ты - здесь! - воскликнул Санти.
     - Да. Меня растили для этого. Но и мне тяжело. Я не сошла с ума, осталась фьёль. Но никогда уже не буду той, что прежде.
     Санти молчал. Он знал ее два дня. И не мог представить, что они разлучатся.
     "А ведь я человек, - подумал он. - Что же чувствует фьёльн?"
     - Мне очень плохо, - проговорила Этайа, почувствовав его мысли. - Но я выбрала сама.
     - Я прав, - сказал Санти. - Ваша цель - очень важна.
     Этайа встала, накинула вуаль и подошла к окну. Оттуда, стоя спиной к юноше, она сказала:
     - Очень важно то, за чем идут воины. Но я пришла за другим.
     Она повернулась. Золотистое пламя просвечивало сквозь шелковую вуаль:
     - Я пришла за тобой...
     "Нет! - должен был закричать Санти. - Зачем ты это сделала! Я не хочу быть ценой твоих страданий!"
     Огромное горе должен был испытать он. И огромную радость. Но не ощутил ничего. Будто его завернули в ватный кокон.
     "Тай! - догадался он. - Она следит, чтоб мои чувства не взорвали мой ум".
     Юноша не вскочил. Не шевельнулся. Он был прав. Наполовину. Его удерживала собственная магия, та, что разбужена была песней фьёль. Санти еще плохо знал себя.
     - ... Пришла за тобой, но мы пойдем с воинами, если ты пожелаешь. Хотя это не обязательно. Мы, фьёльны, не вмешиваемся... стараемся не вмешиваться в дела Мира, если люди могут справиться сами.
     - Времена меняются! - произнес кто-то чужой внутри Санти.
     - О да! Потому пришел ты. Чтобы отвратить злое. Вагар Биорк и светлорожденный Эрд могут стать спутниками ради человеческой цели. Но ты - наш, Туон!
     - Моя мать - фьёль? - спросил юноша.
     - Нет. Но фьёльны пели, когда твой отец зачинал тебя. Пели для тебя.
     - А моя мать?.. Кто она? Она жива?
     - Жива. Ты узнаешь, когда придет время. Узнаешь, не задавая вопросов. Но если ты пойдешь в Закатные горы, твое время может и не прийти. Никогда. Ты - наш. Ты - волен. Прислушайся к своему сердцу - и сделай выбор.
     Санти прислушался...
     Этайа видела свет, исходивший от лица его. Душа ее, чистая, как свет звезд, душа фьёль, не знавшая пут, не знающая розни желаний, плакала от невозможности несбыточного.
     - Жаль, что я не фьёльн! - произнес наконец юноша. - Жаль!
     Он поднял блестящие, зеленые, как море Зур перед бурей, отчаянные глаза:
     - Фьёльны - не люди... Люди - не фьёльны... - Прислушался к тому, что сказал. А потом коснулся чуткой рукой музыканта кисти женщины:
     - Я люблю тебя, Тай!

***

     Нассини возлежала на расшитых в три цвета пуховиках и глядела, как преломляется пламя дневного светила в драгоценных камнях плафона, оправленных в черное серебро. Камни были подобраны так, чтоб свет, идущий сквозь них, не смешивался, а оставался отдельными лучами красных, голубых и зеленых тонов.
     Четыре стены пятиугольной комнаты были отделаны деревом близких оттенков: от темно-багрового до алого. Пятая стена была скрыта угольно-черной шторой.
     По своему обыкновению Нассини была нага. Белые тусклые волосы длинными прядями осыпались на худые плечи. Правая рука круговыми движениями втирала в кожу живота ароматическое масло. В левой был крохотный, чуть больше ногтя, золотой кинжальчик. Острым его кончиком Нассини прокалывала кожу на животе. Но крови не было - притирание сразу залепляло ранки.
     На расстоянии вытянутой руки от соххоггои подсыхал небольшой, размером с две ее ладони, портретик Муггана.
     Вопреки канону детей Истинного, он был написан в реалистической манере. Написан превосходно: лицо мертвеца, запечатленное мастером, казалось Нассини сверхмертвым. Сколько бы она ни восхищалась изяществом абстрактного, но нарисованное таким, каким было в Мире Иллюзий, казалось куда сильнее.
     Глядя на равноконечный серебряный крест с ликом великомученика Полты Хуридского, соххоггоя познавала то же жгучее наслаждение, что и муж ее, Спардух, испытывал, вырвав из груди раба трепещущее сердце. Трижды запретным было поклоняться Иллюзии. И многажды сладостным. Маленький Спардух любопытства ради спиливал черепную кость скованному хобу. Маленькая Нассини рисовала жженой костью на мраморе профили своих родителей. Спардух был нормален. Он был истинным соххоггоем, не хуже и не лучше других. Нассини была гением. О! Она знала это доподлинно! И, как настоящий гений, не спешила делиться с другими. Сотворивший Иллюзию сумел спрятать ее! Иллюзию - в истинном. Истинное - в иллюзии. А истина в том, что пока из всех детей Истины одна лишь Нассини знает, где настоящее, - истина остается истиной. И радует!
     В комнате, предшествующей покоям с красными панелями, глухо стукнул барабанчик. Лишь два человека имели право тревожить соххоггою: Начальник Внутренней Стражи Ортран и Мастер Бессмертия Хумхон. Обоих узнавала она по тому, как ударяли они в тугую кожу барабанчика. На сей раз это был Хумхон. И пришел с приятным: об этом тоже поведал барабанчик. Нассини не торопилась.
     - Жди! - произнесла она в разговорную трубку у ложа. Вытянулась, отбросила в угол флакон с маслом. Путь Муггана завершен. Завершен по закону искусства, что ведомо лишь ей одной. Ее сын достоин того, чтобы стать бессмертным. Но кто займет его место? Нассини вспомнила о северном вожде. Не будь она соххоггоей, мысль о том, что наследник одного из высочайших имперских родов находится в ее власти, наполнила бы женщину сладким трепетом. Но она - соххоггоя. Хоб есть хоб, кем бы он себя ни мнил. Иное дело - кровь Муггана на его мече. Вот что придает ему прелесть. И сам он неплох. Красив естественным обликом, честен, бесстрашен - вот истинно ядовитые качества! И безумие в нем есть. Та толика, что делает пищу пряной. Он удостоится бессмертия, но не сможет стать тем, чем был Мугган.
     Но есть и тот, кто может. Нассини мысленно спустилась в подземную часть Дворца, отыскала большую, богато убранную комнату. Там обитала ее надежда. Он ни в чем не знает отказа. Кроме свободы, которая ему не нужна. Раз в две недели Нассини приходит к нему. Днем. Тому, кто не видит солнечного света, все равно. Но сегодня она велит вывести его из благой тьмы. А завтра он осуществит ее волю, подобную воле Истинного. И снова она подумала об Эрде. И е