чки водорослей. Лежа на животе, они могли проползти пять-шесть локтей, но потом неизменно скатывались вниз. До вожделенного берега - рукой подать, но он оказался недосягаем.
     Уже и на шекке поняли: что-то не так. Баллисты прекратили стрельбу. Дым от горящего огненного зелья черной шевелящейся стеной висел над берегом. И вот из этого дыма выскочили солдаты и принялись почти в упор расстреливать застрявших на мелководье пиратов.
     С шекки возобновили огонь и солдаты отступили. Но прозрачная вода уже окрасилась кровью. Кровью Омбама. Взгляды уцелевших устремились в сторону лодок. Лишь наиболее свирепые продолжали штурмовать скользкую поверхность, раз за разом беспомощно скатываясь вниз.
     Шесть опустевших шлюпок чуть покачивались на короткой волне.
     Из дыма вновь вынырнули арбалетчики и снова полетели стрелы.
     Часть пиратов в панике полезла назад, но для вооруженного воина отступление было так же невозможно, как недосягаем берег.
     Светлорожденный и кое-кто из пиратов посообразительней попрятались за выступающими из воды камнями.
     Молодой воин напряженно искал выход. Со стороны моря верхние края плит были примерно в полулокте от поверхности. Этого хватало, чтобы задержать нагруженную людьми лодку. Но пловцу ничего не стоило добраться до любой из шлюпок.
     "И превратиться в мишень для арбалетчиков", - подумал светлорожденный.
     Теперь, когда стрельба с шекки стала из-за дыма менее точной, арбалетчики попросту стояли на берегу и посылали стрелы во всякого, кто осмеливался выйти из укрытия. Их было всего человек восемь, но для такой работы многих и не требовалось. Все же десятка полтора пиратов избавились от вооружения и одновременно бросились к лодкам. Кое-кого подстрелили, но большинству удалось укрыться за бортами. На шекке их уже ждали. Корабль подошел к берегу настолько близко, насколько позволяла осадка.
     И в этот момент мужчины, ушедшие наверх вступили в действие.
     Первый огненный снаряд прочертил полосу в утреннем воздухе и, перелетев через мачты пиратского корабля, с шипением погрузился в воду. И началось.
     На вершинах скал, обступивших залив, был укрыт целый арсенал.
     Огненный ливень обрушился на шекку.
     Конгаи оказались неважными стрелками, но зато они были надежно укрыты от ответного огня.
     На шекке мгновенно оценили положение. Бросив на произвол судьбы штурмовой отряд, военный корабль, круто заваливаясь на борт, развернулся и устремился к выходу из залива. Маневр был проделан с необычайным искусством, но оказался напрасным. Рангоут парусника уже охватило пламя. Пожар распространялся с такой быстротой, что даже те пираты, что были на палубе не все успели спрыгнуть в море. Длинные весла еще раз-другой вспенили воду и повисли. На нижней палубе дико закричали гребцы. Вопли их оборвались только тогда, когда огонь достиг запасов огненного зелья и судно полностью исчезло в клубах бушующего пламени.
     Орудия шекки больше не угрожали конгаям и от берега отошли несколько плоскодонок. Две пиратские шлюпки, в каждой-человек по шесть, бросились наутек. Но у них не хватало рук для гребли, а поставить парус не было времени. От плоскодонок еще можно было уйти, но вдобавок к ним конгаи спустили на воду три лодки с выдвижными килями.
     Одну шлюпку поджег удачно пущенный снаряд, вторую настигли. Оружие пиратов покоилось на дне ловушки, но все отчаянно сопротивлялись. В ход пошли багры, весла. Эти люди предпочитали смерть плену. И все же почти треть попала в руки подданных Великого Ангана.
     Светлорожденному повезло. Пока внимание сражавшихся было отвлечено гибнущим кораблем, он нырнул, и, проплыв под водой сотню локтей, укрылся в заросшей космами бурых водорослей трещине, у самого основания каменной кручи. Это была северная сторона бухты, и тень обрыва зазубренной каймой вгрызалась в сверкающую на солнце воду.
     Светлорожденный видел, как конгаи выволакивают из воды оглушенных пиратов. Точно так же, как недавно вытащили его самого.
     Три часа пришлось молодому воину просидеть не шевелясь, прикрыв лицо водорослями, пока победители искали уцелевших пиратов.
     Трижды проходили лодки вдоль обрыва, но разглядеть светлорожденного не смогли.
     Наконец поиски закончились, лодки пристали к берегу, и северянин, покинув укрытие, поплыл вдоль обрыва к выходу из залива. Добраться до берега намного проще, но, даже если его не заметили во время штурма, любой из пленных омбамту с удовольствием обличил бы чужака, чтобы избавиться от пыток.
     Светлорожденный поплыл на север. Он не знал береговой линии, но знал, что должен действовать. Иначе - гибель. Одно хорошо: вдоль берега довольно камней, чтобы скрыть хоть дюжину пловцов.
     Прошло несколько часов. Солнце достигло зенита. Его лучи жгли голову, несмотря на мокрые волосы. Очень хотелось пить. И есть. Но скалы уходили вверх бесконечной отвесной стеной.
     В конце концов северянину опять повезло. Отчасти повезло. В одной из крохотных бухточек он обнаружил в стене нишу, достаточную, чтобы, скорчившись, лечь на сухое.
     Солнце уже сдвинулась с высшей точки и стена клифа укрыла светлорожденного от прямых лучей. Так, свернувшись калачиком, молодой воин погрузился в тяжелый сон и проспал несколько часов.
     Проснувшись, он почувствовал довольно скверно. Тело ныло от неудобной позы. Жажда мучила еще сильнее. И совершенно неясно, что делать дальше. Собственно, единственный выход - плыть вдоль берега, пока остались силы. Так воин и поступил. Ему снова повезло: милей севернее под отвесными скалами обнаружился плоский каменистый пляж. Приливы в море Зур незначительны, море в этот день было спокойно. Полоска пляжа в пару шагов шириной позволила светлорожденному пройти посуху почти милю. Плыть было намного приятней, чем брести под палящими лучами по раскаленным камням. Но идти все же быстрее, чем плыть. Через милю пляж кончился. Дальше - только море, облизывающее вертикальную кручу.
     Молодой воин опустился на камни, позволив прибою гладить его горящие подошвы. Рядом пробежал краб размером чуть больше ладони. Более рефлекторно, чем сознательно, северянин схватил его и сразу подумал о белом нежном мясе под коричневым панцирем. Подступивший голод ненадолго пересилил жажду... Молодой воин убил краба, раздробил камнем панцирь и высосал содержимое, оказавшееся не намного более пресным, чем морская вода.
     Жажда усилилась. Крупного моллюска, которого светлорожденный оторвал от подводного камня и расколол галькой, съесть он так и не смог. Черную жемчужину размером с фалангу большого пальца, оказавшуюся внутри раковины, северянин зашвырнул в море.
     Вот тогда он и принял решение, достойное омбамту. Молодой воин решил взобраться наверх.
     Он медленно двинулся обратно, изучая склон.
     Светлорожденный был превосходным скалолазом, любящим и чувствующим камень. Но у него не было даже простейших приспособлений, а скала над ним изобиловала нависающими карнизами настолько, что невозможно было даже определить высоту обрыва. К тому же молодой воин был измотан. Впрочем, разбиться, сорвавшись с кручи, ничем не хуже, чем утонуть или умереть от жажды.
     Наметив глазами место, молодой воин подпрыгнул, ухватился за край косо уходящей вверх трещины, подтянулся, зацепился пальцами ног и начал восхождение.

***

     Сколько продолжался подъем, он не знал. Долго, должно быть, потому что солнце давно скрылось за западными горами и воздух наполнился влажным теплом, предшествующим наступлению ночи.
     Молодой воин давно утратил ощущение тела, а ум его впал в странное оцепенение. Но пальцы рук и ног продолжали находить опору. Он огибал нависающие участки, отдыхал там, где можно было немного передохнуть, и лез, лез...
     На пальцах, локтях, коленях почти не осталось кожи, соленая пыль, покрывающая камни, прилипала к ранам, но светлорожденный не чувствовал боли. Он ослеп и оглох, перестал ощущать запах нагретого камня. Перестал осознавать течение времени. Потерял прошлое и будущее. Остался только кусок стены, по которому ползло лишенное разума, обгоревшее под свирепыми лучами южного солнца, белое от пыли человеческое тело. И красные пятна крови, которые тут же темнели и высыхали на горячем камне.

***

     Невероятно - он все-таки поднялся!
     Когда вокруг уже начали расползаться быстро густеющие сумерки, светлорожденный перевалился через край обрыва на ровную, поросшую короткой травой верховую тропу.
     Мгновение спустя он уже лежал на этой самой тропе, а руки и ноги его продолжали шевелиться в воздухе, ища опору, как лапы перевернутого на спину краба.
     Если сознание через какое-то время и возвратилось к молодому воину, то лишь потому, что тело его, иссушенное, измученное, превратилось в один нескончаемый вопль. И вопль этот был:
     "Пить!"
     Только поэтому он сумел подняться на ноги и, ничего не соображая, побрел в абсолютной темноте в неизвестность. "Пить!"
     Он запросто мог упасть с того самого обрыва, который так тяжело ему дался. Но не упал. И нашел воду. В темноте. По запаху. Крохотный родничок, почти беззвучно сочащийся из камня и тут же теряющийся в рыхлой земле, под густой мягкой травой. Но из него можно было пить, пить, пока вода не забулькала у самого горла. У нее был необычный запах и сильный известковый привкус, но светлорожденный не замечал ни привкуса, ни запаха. У нее был вкус и запах воды! Прекрасной воды!
     Напившись, северянин пошарил вокруг и нашел несколько опавших, переспелых банановых гроздьев. Некоторые из плодов еще можно было есть и он съел их, запивая водой. А съев, тут же уснул. И спал до самого рассвета, когда его разбудили воины Берегового Патруля.
     Они выследили его по капелькам крови, оставленным израненными ногами.
     Признай в нем пирата, участника вчерашнего набега, и молодой воин, четвертованный и ослепленный, был бы брошен умирать под сенью прекрасного сада, в который забрел ночью.
     Но северянин меньше всего напоминал омбамту. У него были светлые волосы и синие глаза благородного хольдца. Потому его не предали смерти, а, связав, перебросили через круп парда. Это было актом милосердия. Обычно пленника привязывали за руки к седлу и заставляли бежать за всадником.
     Пленник был подданным империи, но почти никто из конгаев не испытывал ненависти к северянам. Победители склонны к великодушию. Тем более, что многие, вкусив все прелести власти соххоггоев, не без грусти вспоминали о временах империи.
     Светлорожденного приняли за потерпевшего кораблекрушение. Он рассказал историю о бое "Охотника" с пиратскими шекками. Рассказал он ее без продолжения, умолчав о своей роли и своем положении, но, из соображений правдоподобия, поведал о недавнем подъеме наверх. И в это конгаям было поверить куда труднее. Но, поглядев на стертые до мяса пальцы молодого воина, начальник патруля послал одного из солдат поискать следы подъема. И солдат нашел их. А уж поверив такой не правдоподобной истории, как восхождение на Драконову Кручу, десятник был готов принять на веру что угодно. Он даже проникся уважением к молодому человеку: такое восхождение было подвигом, достойным песни! Это, впрочем, не помешало конгаю отдать приказ связать пленника.
     Всадники поехали на север и примерно через полмили тропа сошла вниз, в маленькую долину - ущелье с речушкой, впадающей в море, и выстроившимися вдоль нее легкими конгайскими домиками.
     Стоило светлорожденному проплыть эти полмили - и ему не пришлось бы карабкаться вверх по обрыву, кстати сказать, в том месте достигающем наибольшей высоты.

***

     Несмотря на жару, сотник был облачен в доспехи и легкий шлем.
     Светлорожденного поставили перед ним. Со связанными руками, но не на коленях.
     - Кто ты? - спросил сотник на прекрасном хольдском.
     - Нор, сын Грота из Гиба! - не моргнув глазом, солгал светлорожденный.
     - Гиб? Где это? - спросил конгай.
     - У озера Лёйр, достойный. Охотничий поселок на севере, в предгорьях.
     - Допустим. А чем ты докажешь, что не лжешь?
     Пленник пожал плечами:
     - Ничем. Убей, если не веришь.
     Сотник впился в него взглядом:
     - А если я тебя немного поджарю?
     - Давай, - сказал пленник. - Говорят, теперь и у вас не брезгуют человечиной!
     - Ты! Ублюдок! - Жилистая рука сотника схватила пленника за горло. - Сравнил мою страну с Омбамом!
     - Отпусти его, командир! - вмешался начальник дозора, десятник, приведший пленника. - Он говорил не о нас с тобой!
     - А о ком же? - зарычал сотник, но вдруг осекся и, выпустив горло северянина, тяжело опустился в кресло.
     - Я отрежу тебе язык! - через некоторое время произнес он, уже более миролюбиво.
     Светлорожденный промолчал.
     - Не пугай его, командир! - посоветовал начальник дозора. - Он взобрался на Драконову Кручу. Так он сказал, и он не врет! - Конгай указал на покрытые коркой засохшей крови руки и ноги пленника.
     - А не ободрал ли он их, ползая на четвереньках вокруг наших укреплений? - предположил сотник.
     Светлорожденный негромко засмеялся.
     - Нет! - сказал десятник. - Я послал Паука проверить. Парень изрядно "наследил", пока поднимался.
     - А с чего это ты решил проверить?
     - Равахш! Начальник! Разве ты слышал о человеке, что взобрался на Драконову Кручу?
     - Дураков много! - хмыкнул сотник. - Хотя лазать по скалам умеют не все! Зачем ты, Нор, полез на нее? Ты же запросто мог убиться? Или ты не знаешь, что наш флот ежедневно осматривает берега? - добавил он, подпустив в голос суровости.
     - Эй, ты! Подай парню стул! - велел он солдату в дверях. - Еще свалится тут, не ровен час!
     - Я не упаду, - сказал молодой воин.
     - Молчать! - И заколебавшемуся солдату:
     - Выполнять, собачий сын!
     Солдат поспешно пододвинул стул.
     - Ты слышал, что я спросил? - свирепо, чтобы никто не подумал, что он пожалел пленника, сказал сотник.
     - Я умею плавать. Достаточно, чтобы проплыть несколько миль! - светлорожденный снова засмеялся.
     Сотник грозно насупил брови.
     - О вашем флоте я не знаю. Я хотел пить. И я - горец. Скалы мне ближе, чем море.
     Сотник снял с головы шлем и положил его на колено.
     - Развяжи ему руки! - приказал он десятнику. - И пошли за лекарем! Как ты сказал, назывался твой корабль?
     - Я не говорил. "Охотник". Из Южной Эскадры. Трехпалубный. Восемнадцать баллист.
     - Что произошло?
     - На нас напали! - светлорожденный очень осторожно стал растирать израненные руки.
     - Не трогай! - сказал десятник. - Сейчас придет лекарь!
     - Кто напал?
     - Четыре омбамские шекки. Мы приняли бой. Но ветер был слабый, трудно было маневрировать... Они взяли нас, и командир воинов поджег судно.
     - Герой! А что же шекки?
     - Одна уцелел. Три сгорели. Два - когда взорвался наш корабль. Третий был подожжен еще до начала абордажа. Четвертый тоже, но они погасили пожар. Я видел это, когда оказался в воде.
     - А как уцелел ты?
     - Прыгнул с палубы в воду, когда понял, что командир поджег корабль.
     - Как ты узнал?
     - Я сражался около люка. Командир спрыгнул на огневую палубу. Когда запахло дымом, я оставил люк и прыгнул за борт.
     - Выходит, ты один спасся?
     - Не знаю.
     - Что ж, с уцелевшей шекки тебя не заметили?
     - Они гасили пожар. Потом ушли в сторону Конга.
     - Должно быть, тот самый пират, которого потопили вчера утром! - вмешался десятник. - У него была опалена корма.
     Сотник кивнул. Испытующе посмотрел на светлорожденного:
     - Ты, конечно, моряк, Нор?
     - Нет. Воин-моряк!
     - Верно! - Сотник откинулся на спинку кресла и постучал перстнем с печатью по металлу шлема. - А почему ты, воин, был без доспехов, когда омбамту взяли твой корабль?
     - Я был в доспехах. Сбросил их в воде. Они у нас не такие, как у тебя! А подлатная куртка неплохо держит на поверхности, пока не наберет влагу.
     - Похоже, что так. Подлатная куртка из паутинной ткани?
     - Да.
     - Хочешь есть?
     - Хочу! - признался молодой воин. - И я бы выпил вина.
     - Тебе дадут! - пообещал сотник. - Кто знает, что будет с тобой завтра? А сегодня - ты заслужил!
     - Завтра?
     - Завтра я передам тебя страже Великого Ангана.
     - Разве я нарушил закон?
     - Да. У нас теперь новый закон: взятый на берегу считается лазутчиком, пока не докажет обратное!
     - Как же я докажу?
     - Не знаю, парень. Законы придумываю не я.
     - Но я же все рассказал! - огорченно проговорил молодой воин. - Ты же видишь!
     - Слова в кошель не положишь! - сказал сотник.
     - У меня нет денег! - проговорил светлорожденный.
     - Это пословица! - Сотник улыбнулся. - Что, думаешь, я стал бы требовать денег от голого пленника?
     - Моя родня на севере... - начал светлорожденный.
     - Довольно! - перебил его сотник. - Будь ты хоть турский купец с тремя кошельками! Я служу Великому Ангану, а не вашему императору! Меня ты не подкупишь!
     - Я безоружен, - светлорожденный нахмурился. - Не оскорбляй меня!
     - Не слишком ли ты спесив для простого солдата?
     - Я не простой солдат! - гордо сказал "Нор". - Я - начальник десяти!
     - Ты не говорил. Почему?
     - Ты не спрашивал. Это имеет значение?
     - Нет. Я понял, что ты не простой воин, когда услышал о паутинной куртке. Это дорогая вещь.
     Пришел лекарь и принялся накладывать мазь на раны.
     - Я говорил тебе: из этого парня пыткой ничего не вытянуть! - тихо сказал начальник дозора на ухо сотнику, указывая на северянина, спокойно переносившего боль.
     - Да, - сказал тот.
     Лекарь забинтовал раны и ушел.
     - Будь ты конгаем или будь у нас другие порядки, - сказал сотник, я охотно взял бы тебя в свою сотню.
     - Благодарю, достойный, - ответил светлорожденный, разглядывая свои пальцы, толсто обмотанные бинтами. - Но служить Конгу не могу. Конг и империя - теперь враги!
     - То-то и оно! Десятник! Распорядись, чтобы парня снабдили всем необходимым, - велел сотник на конгаэне. - А ты, - приказал он солдату в дверях, - дай ему свои сандалии. Потом получишь новые. Ты слышал, десятник? Всем необходимым! Этот воин мне по душе!
     - Ха! - отозвался десятник. - Давно ли? Ты едва не задушил его! - И светлорожденному, на языке империи:
     - Пойдем! Еще день ты поживешь и я постараюсь, чтобы он был неплохим! А там - как распорядятся боги и Великий Анган!

***

     Третьему сыну Асхенны повезло. Еще за год до того, как он оказался на земле Черной Тверди, для подданных северной империи, а равно - для сторонников ее из числа конгаев существовал только один путь - в Нижний Мир. Но в году восемьсот двадцать седьмом по летоисчислению империи и тринадцатом - по счету самого Конга, где года насчитывались от воцарения правящего Великого Ангана, - порядок сей изменился. Светлорожденному, принявшему имя Нор, не пришлось умереть, не достигнув настоящей зрелости. Повелением Великого Ангана всем преступникам, чьи мускулы были достаточно крепкими, надлежало применить их для освоения Юга. Огромный дикий край, используемый соххоггоями лишь для благородной охоты был объявлен территорией Конга, подлежащей освоению. Пусть пыл недовольных остынет в болотах Юга! Пусть сражаются с джунглями, прокладывают дороги, добывают для Владыки Конга шкуры, меха, пряности, древесину! Там, на Юге, пленников даже не нужно охранять - достаточно закрыть им путь к Побережью. Сотня солдат и три-четыре дюжины обученных боевых псов отлично справятся с этим. А об остальном позаботится Гибельный Лес. Ссыльные или умрут, или будут добывать богатства Леса, чтобы обменять их на металл, ткани, лекарства, без которых тоже умрут. Конг даст их тем, кто выживет и сможет заплатить. А тем, кто не выживет, всегда найдется замена.
     Вот почему с северянином, переданным страже Великого Ангана, не стали даже разговаривать: лазутчик, потерпевший, беглец - какая разница: Юг переварит всех!
     Спустя девять дней прикованный к общей цепи светлорожденный поднялся по сходням на борт торгового корабля в сарбурском порту.
     А еще через шесть дней его вместе с четырьмя дес