ятками других ссыльных привели в лагерь, расположенный на недавно освобожденной от Леса территории.
     Строительство лагеря и прокладка ведущей к нему дороги с Побережья обошлась, несмотря на помощь сарбурских магов, в три сотни жизней. Но вне защищенного места жизнь ссыльных в Гибельном Лесу была невозможна. А значит, невозможна и их работа для Великого Ангана.
     Светлорожденный не был единственным северянином среди ссыльных. Было еще двое: похожий на танцора Дал, рожденный в Конге и не пожелавший после переворота покинуть благословенный Конг, и рыжеволосый рослый Джером, назвавшийся купцом из Дансая , но, на взгляд сына Асхенны, больше похожий на воина-разведчика.
     Остальные ссыльные были конгаями, так или иначе выразившими свое недоверие власти Великого Ангана. Еще на корабле они образовали что-то вроде отряда, в котором заправлял бывший фарангский кормчий Торс. На объединение "преступников" охрана смотрела сквозь пальцы: все равно ссыльным придется объединиться, чтобы выжить в Гибельном Лесу.
     Светлорожденный держался особняком. Дал охотно присоединился к сторонникам Торса. Во всем, кроме происхождения, он был жителем Конга. Джером же, подобно сыну Асхенны, сохранял независимость.
     В огороженном сплошным частоколом лагере было шесть бараков. Ссыльные, все вместе, разместились в одном из них. Здесь же, в бараке, им показали кое-какой инструмент, кучку ножей и скверных луков.
     - Ваше! - сказал сотник стражи. - Пользуйтесь! И все вокруг - ваше! Идите в любую сторону! Кроме востока!
     Единственная дорога вела именно на восток. К Побережью.
     - Два раза в месяц ссыльным будут привозить товары, за которые придется платить добытым в джунглях. Это все.
     Сотник вскочил на парда, и весь отряд стражников вскачь умчался по дороге.
     Еще не успела осесть поднятая пардами пыль, как один из ссыльных с воплем покатился по траве.
     Бросившиеся к нему увидели исчезающий в загорелой спине человека розовый хвост. Из разорванных мышц обильно текла кровь.
     Ссыльные, не зная что делать, столпились вокруг несчастного, который корчился на земле. К счастью, мучился он недолго.
     Когда стало ясно, что человек мертв, Джером перевернул труп на спину.
     - Принесите мне нож! - распорядился он.
     Ему протянули заржавленный нож. Джером недовольно посмотрел на клинок, затем одним взмахом вскрыл брюшную полость убитого. Те, кто не отвернулся, увидели копошащуюся во внутренностях кошмарную плоскую тварь. Она подняла сплющенную голову, засвистела и защелкала крючкообразными жвалами. Многие подались назад, опасаясь, что тварь прыгнет. Но та только пугала.
     Светлорожденный увидел, как приподнялась ее задняя часть и снизу, одно за другим, выпали два белых яичка.
     Лезвие мотыги упало на голову твари, смешав ее кровь с кровью и внутренностями убитого.
     - Сжечь! - распорядился Торс, втыкая мотыгу в землю, чтобы очистить ее.
     Три человека тотчас побежали к воротам.
     - Стойте! - раздался властный голос Джерома.
     Конгаи остановились. Нижняя губа бывшего фарангского кормчего недовольно оттопырилась.
     - Это все же - Гибельный Лес! - примирительно сказал Джером.
     Торс продолжал сверлить его взглядом. Потом сказал:
     - Вернитесь! Он прав!
     Купец из Дансая, отвернувшись, разглядывал нож.
     - Ты, ты и ты! - Торс указал на тех, о ком было известно: умеют обращаться с оружием. - Возьмите луки и выберите что-нибудь из этого ржавого железа. Будете охранять. Еще нужны те, кто станет заготовлять дрова. Кто?
     - Я! - сразу отозвался Джером. - И я предпочел бы лук. С ним я управляюсь лучше, чем с топором!
     - Луков - шесть! - заметил Торс. - Кто еще готов стать стрелком?
     Откликнулись четверо.
     Сын Асхенны счел за лучшее промолчать.
     Не вызвался он и в лесорубы. Как и большинство ссыльных, он не рвался в Гибельный Лес.
     Когда отряд из десяти человек покинул лагерь, светлорожденный решил осмотреть частокол.
     Те, кто строили ограду, отнеслись к делу всерьез. Столбы толщиной не меньше мина были подогнаны один к одному. Щели между ними строители залили вонючей смолой, а поверху, на высоте в два человеческих роста, прибили высохшие лианы с длинными острыми колючками. Колючки покрывал розовый налет. Светлорожденный предположил, что это - яд. И все же изнутри стена выглядела не так внушительно, как снаружи.
     Когда их вели к лагерю, сын Асхенны обратил внимание, что от больших деревьев частокол отделен двадцатью шагами выжженной земли, из которой кое-где торчали обгорелые культи пней. Хотя сама полоса уже была покрыта молодой порослью, а толстые лианы, как огромные змеи, выползли из леса к человеческому укрытию, ни один росток не коснулся самой стены, сплошь залитой черной смолой.
     Черные полосы такого же состава тянулись вдоль проложенной дороги. Нетрудно было догадаться, что эта смола ядовита как для растений, так и для животных. И, очевидно, для человека. Но светлорожденный не собирался трогать частокол руками.
     Шесть бараков, приземистых строений, прочных и безобразных, были совсем не похожи на изящные конгайские жилища. Земля внутри частокола поросла короткой травой. Кое-где поднимались ростки деревьев, покачивались на тонких корешках синие и красные летучие грибы.
     "Вряд ли здесь есть что-то опасное! - подумал молодой воин. - Но и съедобного ничего нет. Кроме, может быть, грибов..."
     Но съесть незнакомые грибы - не самая легкая разновидность самоубийства.
     Разноцветная стена Леса поднималась намного выше края частокола.
     "Надеюсь, - подумал сын Асхенны, - я не задержусь здесь надолго!"
     Но он ошибся.
     Услышав громкие возгласы, светлорожденный быстро обернулся. В открытые ворота поспешно входили ушедшие за дровами.
     Без дров. Шестеро уцелевших несли троих раненых. Десятого Лес взял себе. Десятым был Джером.
     "Жаль!" - подумал светлорожденный.
     Для вторичного похода в джунгли желающих не нашлось.
     Трое раненых умерли ночью. Еще один ссыльный прямо в бараке был укушен ядовитым пауком. Утром второго дня еще один человек был погублен плоской тварью, вроде той, какую прикончил Торс.
     Утреннюю экспедицию в Лес Торс возглавил лично. Она закончилась еще плачевней первой. Погибла половина смельчаков. Причем четверых убил Пурпурный Стрелок Буквально за одно мгновение. Несколько шагов по Лесу обходились в человеческую жизнь. Обратно группа возвращалась по дороге, но и там был потерян человек. Бесследно исчез шедший последним.
     К вечеру второго дня в живых осталось двадцать два ссыльных. Внутри частокола их тоже подстерегала Смерть, но здесь она была не такой жадной, как в джунглях.
     В лагере был колодец. Была выгребная яма с наглухо запирающейся будочкой. Был небольшой запас сушеных плодов и вяленых бананов. Все. Слишком мало для того, чтобы накормить почти две дюжины мужчин. За два дня удалось подстрелить одиннадцать медовниц, но их мяса не хватило бы и на троих.
     Ночью умер еще один ссыльный. Что с ним произошло, было непонятно, но лицо его посинело, а язык вывалился наружу, как от удушья.
     Утром Торс с тремя добровольцами снова сделали вылазку. Они отошли не более чем на тридцать шагов, быстро собрали в мешки слизней и два десятка крабов и через пять минут возвратились. Без потерь.
     Разобрав на дрова дверь одного из бараков, ссыльные запекли слизней, совершенно несъедобных в сыром виде, и впервые за три дня поели досыта. Воодушевленный успехом, Торс предложил повторить вылазку. Но на сей раз боги не благоволили им. А может быть, охотники ушли слишком далеко от лагеря.
     Оставшиеся услышали громоподобный рев, истошные крики.
     Никто не рискнул броситься на помощь. Лишь один из конгаев подошел к воротам, чтобы открыть их, если понадобится. Не понадобилось.
     Ночь прошла без происшествий, но трижды совсем рядом с частоколом раздавался рев. Такой же, какой слышали они днем, когда погибли ушедшие в Лес.
     - Хорахш! - перешептывались конгаи.
     Сына Асхенны раздражали их приглушенные голоса, боязливость, испуганные лица. Он удивлялся, как за несколько дней Лес превратил сильных, отважных мужчин в кучку трусов. Конечно, не все вели себя так: кое-кто отделился от общей группы. Но таких было меньшинство.
     Светлорожденный устраивался на ночлег отдельно от других. Он отодвинул свою лежанку от стены, окопал канавкой, а вокруг набросал сухой травы. Рядом положил кинжал. Он был уверен: если паук, крыса или еще какая-нибудь тварь захочет подобраться к нему - он услышит и прикончит гадину.
     Ночью он спал. Хотя часто просыпался: какофония звуков за частоколом - вопли, безумный смех, рев, хныканье - могли бы разбудить и мертвеца.
     На северянина обращали мало внимания. После гибели Торса каждый занимался лишь собственной участью и ни у кого не возникало желания взять на себя ответственность за других.
     Нор обратил внимание на двух ссыльных. Один из них явно помешался. Он отказывался даже от той крохотной доли пищи, что полагалась ему, и все время бормотал про Равахша, его гнев и необходимость жертвы.
     Второй, маленький жилистый конгай, сам то и дело бросал на светлорожденного внимательные взгляды. Он был лет на пять старше северянина и показался тому достаточно дружелюбным. Но светлорожденный еще не решил, как будет действовать. Потому выжидал и не спешил знакомиться.
     Днем ссыльные бесцельно разбрелись по лагерю. Выйти за частокол никто не отваживался.
     Маленький конгай сам подошел к сыну Асхенны.
     - Хочешь попробовать? - Он показал пригоршню грибов, синих, с пурпурными пятнами.
     Светлорожденный покачал головой:
     - Нет, спасибо! Они могут быть ядовиты!
     - Верно! - сказал конгай. - Они и впрямь ядовиты. Но если подержать часа три над огнем - яд уйдет. А если - денек на солнце - можно получить сладостное забвение на целую ночь. Но нам ведь это ни к чему?
     Он улыбнулся, откусил кусочек гриба, прожевал и проглотил.
     - Ты сказал, они ядовиты? - заметил Нор.
     - Мне не повредит!
     - Ты - маг?
     - Нет! - Конгай тихо рассмеялся. - Я всего лишь деревенский лекарь. Немного понимаю в колдовстве, ровно столько, чтобы сделать из яда лекарство!
     - Ты умрешь последним из нас! - предположил светлорожденный.
     - Надеюсь, что нет!
     - Надеешься?
     - Мне было бы скучно одному. А потом, я хочу пожить подольше. И думаю, что выживу. Даже здесь...
     - Почему? - поинтересовался светлорожденный, тешивший себя сходной надеждой.
     - Кто-то же построил этот лагерь! Пойдем, поедим! Меня зовут Набон!
     - Нор! - сказал светлорожденный.
     Грибы нельзя было назвать деликатесом, но, посыпанные солоноватым пеплом из костра, они стали вполне съедобными.
     Кое-кто из конгаев остановился неподалеку, следя за их трапезой. Некоторые покачивали головами, но никто не пытался отговорить. Умрут - двумя ртами меньше. Выживут - значит, грибы съедобны. Набон и северянин не отравились. Тогда четверо конгаев, ни слова им не сказав, набрали грибов и разведя огонь из остатков барачных дверей, стали их жарить.
     - Они не отравятся? - спросил светлорожденный.
     - Не знаю! - беспечно отозвался маленький конгай. - Ты хочешь, чтобы я их предупредил?
     - Да, знаешь ли...
     - Хорошо! - Набон поднялся и подошел к костру. Вокруг, с жадностью глядя на нанизанные грибы, сидели четверо мужчин.
     Набон что-то сказал им, но те закричали возмущенно и сердито.
     Маленький конгай покачал головой и вернулся к светлорожденному.
     - Они говорят: я хочу сохранить грибы для себя! - сказал он. - Признаться, я так и думал. Пусть едят.
     - Они умрут, - равнодушно сказал светлорожденный.
     - Да. Но даже если они выживут сейчас - то умрут чуть позже. Не думаю, чтоб такие выжили в Гибельном Лесу! Им даже в наших горах не протянуть долго!
     - Кстати, откуда ты? - спросил сын Асхенны.
     - Мое селение - у подножия Закатного хребта, около города Сиул. Знаешь, где это?
     - Нет. Но я тоже родился у подошвы горы! У нас, в Хольде.
     - Ага! - Конгай протянул ему сухую ладошку, которую Нор с чувством пожал. С каждой минутой Набон ему нравился все больше.
     Четверо конгаев, съевших неизвестные грибы, не умерли.
     Но были очень близки к тому, чтобы умереть. Только к вечеру кровавый понос и рвота у них прекратились и бедняги смогли забыться. Им повезло: яд начал действовать после первого же проглоченного куска.
     Следующая ночь также прошла без потерь. Но всех, кроме Набона с светлорожденным и четверых отравившихся, мучил жестокий голод. И это было похуже, чем рев хорахша за частоколом.
     Два товарища поставили лежанки рядом и спали спокойно.
     Утро ничего хорошего не принесло.
     Спятивший конгай, тот, что поминал Равахша, нашел себе товарищей - тех, что поели ядовитых грибов. Они шептались, поглядывая на Набона и светлорожденного, а потом один из конгаев удалился в барак и долго лязгал там железом.
     Двое друзей устроились в тени стены.
     - Парни что-то затевают! - проговорил маленький конгай. - И это мне не нравится: я не слишком хорошо обращаюсь с оружием!
     - Зато я обращаюсь с ним хорошо! - заверил его Нор. - Не тревожься.
     А к затевающей что-то компании тем временем присоединились еще четверо. Затем еще трое. Ссыльным совершенно нечем было заняться. Они подсаживались к образовавшейся группе, слушали, что бормочет помешанный.
     "А может, не такой уж он и помешанный?" - подумалось светлорожденному.
     Незадолго до полудня время разговоров истекло.
     Пятеро здоровенных конгаев двинулись к двум товарищам.
     - Равахшу нужна жертва! - заявил один из них, выставив мощный подбородок.
     Нор подумал: имеют в виду его. Но здоровяк ткнул пальцем в маленького Набона. Он говорил на конгаэне, который светлорожденный знал не так уж хорошо, но фраза была понятна, и жест - достаточно красноречив.
     - Что же вы собираетесь со мной сделать? - дрогнувшим голосом спросил лекарь.
     - Душа твоя уйдет к Равахшу! - разъяснил второй конгай. - Душа - Равахшу, а тело - нам, его слугам! Так сказал этот! - Повернувшись, он показал на помешанного, сидящего на земле в двадцати шагах. - Хусон - слуга Равахша. Потому он здесь, в его царстве!
     - Вы тоже здесь как слуги Равахша? - осведомился Набон, стараясь не выказать страха.
     - Не твое дело, коротышка! - отрезал первый. - Ты - жертва!
     - Чего же вы ждете от меня? - спросил маленький конгай.
     - Мы должны связать тебя, чтобы умертвить по ритуалу!
     - Встань!
     "Ого!" - подумал светлорожденный, сидевший на корточках в трех шагах от маленького конгая.
     - Ублюдки пятнистой крысы! - четко сказал он. - Прочь от моего друга, пока я не свернул чью-то толстую шею!
     Лицо здоровяка покраснело, жилы набухли. Он сверху вниз злобно уставился на светлорожденного.
     - Мы не трогаем тебя, северянин! И не тронем! - поспешил вмешаться третий конгай. - Мы уважаем империю! Только ты не вмешивайся, ладно?
     - Уважающие империю не поклоняются Равахшу! - сказал воин.
     - Здесь - царство Равахша! - настойчиво произнес конгай.
     - Ты же воин. Как и мы! - вмешался второй. - Не думай, что мы тронем тебя! Ты даже не будешь бросать жребий, если откажешься от своей доли жертвы! А этот...
     - В общем, мы здесь потому, что любим империю! - заключил третий. - Ты нас не бойся!
     Набон переводил тревожный взгляд с светлорожденного на конгаев.
     - Я боюсь? - Светлорожденный продемонстрировал удивление.
     Тут первый конгай, которому сын Асхенны пообещал свернуть шею, вышел из ступора.
     - Это ты здесь потому, что любишь империю! - заорал он. - Я здесь потому, что ненавижу этих бледных тварей, соххоггоев! А тебя, червяк!.. - Он занес ногу, чтобы пнуть сидевшего на корточках светлорожденного.
     Нор встал. Вернее, распрямился, выбросив кулак, с хрустом врезавшийся в челюсть конгая.
     Тот отлетел назад и рухнул на спину. Голова его была неестественно вывернута.
     - Я же сказал: кое-кому свернут шею! - лениво проговорил северянин.
     Четверо других отпрянули, но отступать, похоже, не собирались. Набон стал рядом с Нором, сжимая нож.
     - Договоримся так, почтенные! - спокойно сказал светлорожденный. - Хотите кого-нибудь сожрать - выбирайте между собой!
     Их противники задумались.
     - Может, он прав? - сказал один из них. - Мы говорили о жребии...
     - И жертва у нас есть! - другой кивнул на мертвеца. Вид у светлорожденного был такой, что связываться с ним не хотелось.
     - Но ритуал... - возразил было третий.
     - Да Равахш с ним, с ритуалом! - дружно закричали остальные.
     Он поладили бы, если бы к ним, размахивая мечами, не подбежали шестеро остальных...
     - Ого! - насмешливо сказал светлорожденный. - Не ушибите друг друга этими железками!
     У самого Нора имелся кинжал. Такой же, впрочем, скверный, как и мечи.
     Один из шестерых, не раздумывая, бросился на северянина.
     Он занес меч, но светлорожденный нырнул под клинок, перехватил руку противника и всадил кинжал в левое подреберье конгая. Прикрывшись им, как щитом, воин избежал еще одного удара, перехватил меч и проломил им голову второго нападающего. Тогда, отбросив кинжал, он вырвал из руки поверженного меч и бешено завертел обоими клинками.
     - Ну, слизняки! - зарычал он. - Вашему Равахшу нужно мясо? У него будет много мяса! - и сделал шаг вперед. К его удивлению, противники отступили. Они не привыкли сражаться вместе, и каждый почувствовал себя один на один с бешеным северным воином.
     - Кто не хочет к Равахшу, меч наземь! - крикнул Набон из-за спины северянина. (Он тоже предусмотрительно отступил подальше от вертящихся мечей.)
     "Лекарь! - пренебрежительно подумал сын Асхенны. Разве воины откажутся от оружия?"
     Ему пришлось удивиться еще раз: конгаи поспешно побросали мечи на траву.
     - Возьмите мертвых и выбросьте их за ворота! - приказал Набон.
     Конгаи заколебались.
     - Делать что сказано! - заревел Нор. - Выпотрошу всех!
     Убитых тут же подхватили и поволокли к воротам.
     За эти несколько минут все ссыльные собрались вокруг Набона и светлорожденного. Все, кроме "слуги Равахша", в одиночестве сидевшего на траве.
     - Ты и ты! - приказал Набон двоим конгаям. - Идемте со мной! - и двинулся к "слуге". Светлорожденный пошел с ним. Остальные ссыльные - тоже.
     - Ты любишь Равахша? - спросил он невозмутимо сидящего конгая.
     - Люблю! - Прищурившись от яркого света, "слуга" взглянул на маленького конгая.
     - Любишь! Да! - Набон наклонился и вдруг точным ударом ножа пронзил сердце жреца.
     - Выбросьте и его! - приказал он двоим конгаям. И светлорожденному, виновато:
     - Его нельзя было оставлять в живых! Это заразная болезнь!
     - Если ты все болезни лечишь так, лекарь, - усмехнулся северянин, - я предпочту не болеть!
     Все трупы были выброшены наружу, а ворота заперты.
     Шестнадцать конгаев окружили северянина и Набона.
     - Командуй! - шепнул другу маленький лекарь.
     - Может быть, ты? - возразил светлорожденный. - У тебя неплохо получается, и они - твои соплеменники!
     - Насчет соплеменников ты не прав! А командиром я предпочитаю видеть тебя! Уверен, и они - тоже! Достойные! - воскликнул он на языке империи. - Готовы ли вы, как и я, вручить свою судьбу этому воину? - Он указал на светлорожденного.
     - Нечестный ход! - проворчал Нор. Но его слова утонули в дружном одобрении ссыльных:
     - Да! Да!
     - Хорошо! - крикнул сын Асхенны, и его привычный к командам голос перекрыл восклицания конгаев. - Я буду вашим вождем! А теперь - тихо!
     Голоса смолкли. Светлорожденный выдержал паузу, а потом негромко произнес:
     - Я хочу выжить! - Снова пауза. - И хочу, чтобы выжили вы!
     Полминуты он молча смотрел в глаза каждому из ссыльных.
     Большинство смущенно опускало взгляд.
     - Но половина из вас наверняка умрет!
     Снова поочередно заглянул каждому в глаза.
     - Ты, приятель, подойди! - вдруг приказал он широкоплечему рослому кон