просторном кабинете. И еще
больше  отличающуюся  от других,  которые  он видел,  собирая  их  по  всему
христианскому миру. На  большинстве христианских  карт мир изображают в виде
буквы  Т, ножкой служит  неизведанная  земля  Африка, а  равные  по  размеру
Европой  Азия  образуют  верхнюю  перекладину.  Осью мира,  его  центральной
точкой, неизменно оказывается Иерусалим.
     Собственная  карта Шефа была подробно прорисована  на Севере  и Западе,
быстро  расплываясь  белыми  пятнами в  неизвестности Юга  и Востока, там он
отказывался наносить детали, не подтвержденные надежными источниками.
     Во сне карта не была похожа ни  на христианские, ни на его собственную.
Но  Шеф  интуитивно  почувствовал,   что  она   верна.  Слишком  изрезанная,
неожиданная и полная излишних подробностей, чтобы быть игрой воображения.
     Страны на  карте  были обозначены разными цветами.  Сначала Шеф  увидел
свои владения:  Британию, Данию, Норвегию,  Швецию и острова,  окрашенные  в
ярко-красный  цвет. Рядом  с ними  начали окрашиваться  в синий цвет  другие
земли. Вот посинели  зелми франков напротив  Британии, потом вся Центральная
Европа,  германские земли,  а теперь  синяя  волна  затопила  сапог  Италии.
Империя  Шарлеманя.  Ныне   снова  объединенная   благодаря  Святому  Копью,
попавшему в руки  истинного наследника Карла Великого, хотя и  не наследника
по крови. В руки Бруно Германского, нового императора.
     Шеф дернулся, услышав хладнокровный голос, слишком хорошо ему знакомый.
     -- Спокойней, -- произнес тот. -- Это не видение мира Хель. Ни змея, ни
Локи не будет. Просто смотри на карту. Смотри на границы.
     Видишь,  у тебя только в одном месте на  суше  есть граница с Империей,
внизу  полуострова Ютландия. Ты укрепил  границу от Дитмарша до  Балтийского
моря, вдоль линии древнего Данневирка, датского укрепления, которое построил
король Гудфрид. Но у Бруно границ много. На востоке... -- и  Шеф увидел, что
синее пропадает в почти бесцветной дымке, окрасившейся зеленым.
     --  Страна  степей  и  лесов. В  любой  момент оттуда  могут  нагрянуть
огромные армии.  Но  они исчезают так же  внезапно, как  появляются. Они  не
слишком беспокоят Бруно.
     --  На  юго-востоке...  --  Шеф   неожиданно  увидел  золотистый  язык,
протянувшийся от вершины итальянского сапога в глубину Азии.
     --  Греки. Их  столица  --  Византия,  а Бранд  ее  называет Миклагард,
Великий Город. Ныне  они не  так богаты, как арабы. Зато истинные наследники
римлян и римской  цивилизации. Их Бруно  тоже не боится, хотя у него есть на
них свои планы. Он хочет включить их в объединение всех христиан, сочетающее
культуру и коварство греков с энергичностью и жестокостью своих немцев.
     Перед таким союзом могут дрогнуть даже степные  воины.  А теперь смотри
на серебро.
     И серебро  появилось, словно раскатанный ковер пересек карту, охватывая
земли, которые Шеф и представить себе не мог, далеко на восток от Византии и
в самой глубине Африки.
     --  Земли  Дар-аль-Ислама,  Дома  Покорных воле Аллаха,  --  проговорил
холодный голос.  -- Нет  бога, кроме Аллаха, и неудивительно, что  ненависть
сильней всего между теми, кто одинаково верит  в Единого Бога. Может быть, в
одного и того же Бога. Но ни одна из сторон этого не признает.
     А теперь посмотри  на земли Дар-аль-Харб, Дома войны, -- между серебром
и синевой появилась сверкающая линия и пролегла через горы Северной Испании.
     -- Разбойничьи герцогства, теперь они усилились благодаря Ордену Копья,
ордену воинственных монахов, -- и отсверк перешел на юг Франции.
     -- Разбойничьи гнезда мусульман, -- пояснил голос, -- ныне им  угрожает
воспрянувшая Империя.
     Сияние охватило острова:  Сицилию, Мальту,  Сардинию, Мальорку и другие
Балеарские острова.
     -- Это ключ, -- сказал голос. -- Они контролируют Внутреннее море.
     Шеф увидел,  что  постепенно  серебряное  везде превращается  в  синее.
Словно ножницами обкорнали края арабской Испании.
     Объединить синее и золотое, подумал Шеф. Обрезать серебряное, превратиь
его в синее. Тогда это будет самое крупное объединение в мире. В поле зрения
вернулись его красные владения --  тонкая полоска, прочерченная на  одном из
углов Империи. Его  владения простираются от острова Сцилла до мыса Нордкап.
Но они не шире карандашной линии.
     --  А  вот где  ось,  -- произнес  голос, доносящийся теперь  издалека,
словно он  уже уходил. На  христианских картах всегда изображали Иерусалим в
качестве центра  Земли,  оси  мира,  точки  предназначения.  Шеф увидел, как
центральная точка  засияла, выделилась  на фоне  бледнеющих красок  его сна,
словно  придвинулась  к  нему.  Точка  в  самом  центре   Внутреннего  моря,
уравновешивающая Север и Юг, Восток и Запад. Но он не знал, что это.
     Его мысль метнулась вслед удаляющемуся наставнику, взывая:
     -- Где? Где?
     И голос донесся из холодного и враждебного далека:
     -- В Риме. Иди в Рим, сын мой. Там ты обретешь мир...
     Шеф  проснулся  с  таким  содроганием  и  конвульсиями всех  мышц,  что
деревянная рама кровати затрещала и заспанные стражники вбежали из холла.
     "Он хочет, чтобы я шел в Рим, -- подумал  Шеф. -- Это был мой отец Риг.
Он назвал меня "сын мой". При таком отце это не сулит ничего, кроме беды".

        ГЛАВА 5

     В  тот момент,  когда подгоняемый течением флот  вышел из устья Темзы и
повернул на юг, чтобы Узким морем  пройти в Бискайский  залив, Шефа поразила
собственная неистребимая жизнерадостность. Ведь оснований  для  оптимизма не
было.  Своим видениям он доверять не мог. Его друзья, чувствовал  он, что-то
от него  скрывают.  И  все же он  ощутил прилив энтузиазма,  едва под ногами
закачалась палуба корабля.
     Может  быть, размышлял Шеф,  все дело в переменах,  которые каждый  раз
обещало ему  морское путешествие. Словно бы ветер перемен, достаточно свежий
на земле, по крайней мере в его стране, на море становился еще сильнее.
     Он не мог не сравнивать  нынешнее путешествие с тем, в которое пустился
восемь лет назад, когда  он  заплыл далеко  на север, в конце концов победил
Рагнарссонов и уступил Святое Копье своему сопернику Бруно.  Тогда он отплыл
на экспериментальных кораблях, предназначенных только для одного:
     нести  на  себе катапульты.  Все остальное  на  них  требовало мучений.
Лучшая в  мире команда не смогла  бы удержать их  от нескончаемого  сноса  в
подветренную сторону. А ведь его команда тоже была экспериментальной.
     Рыбаки в качестве капитанов и сухопутные вояки в качестве матросов. Им,
слишком неуклюжим и неопытным, даже со всеми предосторожностями  нельзя было
доверить развести  на  борту огонь, поэтому приходилось  день  за  днем есть
холодную  пищу, запивая  ее  глотком  пива  и надеясь лишь  на  ночевку близ
берега, где можно будет разжечь костер.
     Совсем  другое  дело  сейчас. Флот Шефа не был  велик.  После опасливых
прикидок   решили   не  трогать  эскадру  новых   двухмачтовых   кораблей  с
катапультами, оставив их сторожить  вечно  таящее угрозу устье Эльбы. Каждый
знал,  что  флот  императора  всегда наготове и лелеет надежду проскользнуть
через  заслоны,  может  быть даже  высадить  на  английский  берег  грозных,
вымуштрованных, несокрушимых  воинов-монахов  из Ордена Копья,  как небо  от
земли отличающихся  от  недисциплинированных рыцарей Карла Лысого,  разбитых
под  Гастингсом  девять  лет  назад.  Так  что  тридцать  кораблей  остались
бороздить  прибрежные  воды  в   своей   непрекращающейся  круговерти  между
позициями в  море близ Эльбы,  главной базой в  Норидже  и  вспомогательными
портами  на  датском  полуострове Ютландия.  Шеф взял с  собой  только шесть
кораблей и свой флагман -- "Победитель Фафнира".
     Однако  это были славные корабли. Им был нипочем встречный юго-западный
ветер, который  остановил бы  их прототипы;  они  без труда прошли  длинными
галсами  по Каналу, команда ловко и быстро  управлялась с удвоенным парусным
вооружением. Им  также  не были свойственны  те устрашающие изгибы  корпуса,
которые так  напугали Шефа  и его  покойного  ныне товарища Карли, когда они
впервые оказались пассажирами на настоящем судне викингов. Вместо того чтобы
изгибаться  по форме  каждой  накатывающей  волны,  большие тяжелые  корабли
просто  разбивали валы, сохраняя устойчивость благодаря грузу  и  балласту и
легко удерживая вес своих  высоко установленных катапульт. На них даже  была
--  Бранд  лишь завистливо и  грустно покачал  головой,  когда  впервые  это
увидел, -- такая новомодная  роскошь, как сплошные палубы. Ни на одной ладье
викингов внутренности  не  закрывало ничего, кроме скамей гребцов  и кожаных
пологов, которые  иногда натягивали для защиты от дождя. Чтобы выспаться  во
время морского перехода,  нужно было завернуться в груду одеял и ложиться на
днище; если повезет, то между шпангоутами. Теперь же большая ширина и высота
укрепленного  бронзовыми  болтами  корпуса  означали,  что  можно  настелить
сплошную палубу, дающую кров, а под ней оставалось место для гамаков сильных
мира сего, прежде всего --  самого короля. Шеф улыбался как мальчишка, когда
его  шкипер  Ордлав  показал ему это  нововведение. А  потом, выбравшись  из
гамака,  отметил,  что  благодаря  этому можно  увеличить  продолжительность
плавания без заходов в порт -- очень ценно для патрульных судов.
     --  Он  никогда  ничему  не  радуется,  --  шепнул  позже Ордлав  своим
помощникам.  -- Старается все  предусмотреть  наперед. Если хотите знать мое
мнение, это никому не принесет добра.
     Но Ордлав ошибался. Шеф радовался каждой  мелочи, когда в конце концов,
стоя на  платформе  кормовой катапульты, увидел удаляющийся  берег Англии  и
услышал  устрашающие рвотные звуки,  издаваемые послом халифа и  его людьми,
снова  обреченными на атлантическую  качку. Его  взгляд отметил, как искусно
его  двенадцать кораблей  --  семь  с катапультами и  пять  разведывательных
кораблей викингов -- выстроились в подобие журавлиного клина размахом в пять
миль,  так,  чтобы  не  упускать  друг  друга  из  виду  и  в  то  же  время
просматривать  горизонт  как  можно дальше. Он одобрительно  кивнул,  увидев
новые  "вороньи гнезда"  на вершине каждой мачты. Он  был бы  рад  увидеть в
каждом из них впередсмотрящего с подзорной трубой, вроде той, что показывали
арабы, но до сих пор секрет ее изготовления не был раскрыт.  В данный момент
жрецы  Пути  трудились  в  Доме  Мудрости,  плавили  стекло,  придавали  ему
различные  формы,  пытаясь  проникнуть  в  секрет тем же  способом,  который
применяли  при  усовершенствовании стали и оружия: не  с помощью  логики,  а
последовательно перебирая возможные варианты. Тот,  у кого получится, сможет
сам назначить себе награду.
     Но, между прочим, на новых кораблях был  даже каменный очаг, защищенный
от ветра и дождя! Ноздри Шефа улавливали запах густой похлебки с колбасой, и
он  вспомнил, какие ему доводилось испытывать муки голода. Ведь все говорят,
повторил он себе,  что  бедность не  входит в число добродетелей.  Возможно,
добродетели помогают переносить бедность, но она никого не делает лучше.
     Его  приятные размышления были внезапно прерваны суматохой на форкасле,
передней боевой  платформе: оттуда послышались возбужденные голоса мужчин  и
перекрывающий их визг,  невозможный в море  визг женщины. И притом, судя  по
звуку,  женщины  негодующей. Шеф торопливо пробрался к борту и зашагал вдоль
длинной семидесятифутовой палубы.
     Это действительно оказалась женщина, однако в первый момент Шефа больше
поразил вид  его  друга  детства,  лекаря  Ханда, который  набычился  против
шкипера Ордлава и всем телом его отталкивал. Ханд был одним из самых слабых,
такой миролюбивый и кроткий,  что просто невыносимо. С трудом  верилось, что
он теснит грузного Ордлава.
     Но еще  более странно выглядела  сама  женщина.  Шеф  сразу заметил  ее
каштановые   волосы  и   сверкающие  голубые  глаза  --  при  этом  какие-то
воспоминания шевельнулись в его  мозгу, -- но  потом он уже не видел ничего,
кроме ее одежды.
     Медленно  до  мозга доходило  то, что  уже отметил  взгляд. Ее  одеяние
определенно  было  копией   одежд  жрецов  Пути.   Белоснежная,  многократно
отбеленная  шерстяная  ткань.  На  шее  амулет, но не  из тех, которые легко
опознать. Не яблоко лекарей  и не молот кузнецов. Лыжи бога Улла? Нет, перо,
грубо  сделанное, но узнаваемое перо птицы. А вокруг талии у  женщины висела
низка священных ягод рябины.
     Шеф обнаружил,  что рядом с ним стоит Тор-вин. И еще он понял, что крик
и возня затихли, прерванные его появлением и его пристальным взглядом.
     -- Она  с  тобой? -- с  изумлением спросил король у Торвина.  -- У  вас
теперь есть жрицы?
     --  Не со мной, -- был угрюмый ответ. -- Она не имеет права носить наши
амулеты и одежду. Их надо снять с нее, платье и все прочее.
     -- А что потом?
     -- А потом за борт ее, -- вмешался Ордлав. --  Слыханное ли это дело --
женщина на  борту корабля?  -- Он тут  же спохватился:  -- Я хотел  сказать,
носящая прялку.
     Шеф  хорошо  знал,  что среди  его моряков, даже среди  англичан  вроде
Ордлава, которые оставались христианами, распространен  особый табуированный
жаргон, haf-слова. Викинг Бранд и его люди  непоколебимо стояли на  том, что
упоминание  в море  о  таких  непотребных  существах,  как женщины,  кошки и
христианские священники, -- верный способ накликать беду, и хуже этого может
быть только путешествие на одном с ними корабле.
     Также нельзя было запросто называть составные части своего корабля, для
них имелись особые ритуальные названия. Об этом и  вспомнил  Ордлав. Но  все
соображения Шефа снова улетучились,  едва он присмотрелся к стоящей напротив
женщине. Он рассеянно  отодвинул  рвущегося на защиту Ханда, чтобы без помех
окинуть ее взглядом.
     --  Я  видел  тебя  раньше,  --  отметил Шеф.  -- Ты  меня ударила.  Ты
расквасила мне  нос.  Теперь  я  вспомнил. Это было  под  Бредриксвордом,  в
лагере... в лагере могучего воина. Ты была в палатке, которую я  разрезал, в
палатке... --  Шеф запнулся. Он  не помнил  правил Бранда  на  этот счет, но
что-то ему подсказывало, что имя Ивара Бескостного может ничуть не хуже, чем
женщины  и  кошки, разъярить  и  накликать морских ведьм богини Ран,  богини
глубин. -- В палатке бледного человека, -- наконец выкрутился он.
     Она кивнула.
     -- Я тоже тебя помню. У тебя тогда было два глаза. Ты разрезал палатку,
чтобы вытащить английскую девушку, но перепутал  меня с нею. Я тебя ударила,
и  ты  меня  отпустил.  --  Шеф  услышал, что  по-английски  она  говорит  с
норвежским акцентом, таким же заметным, как у Бранда. Но акцент ее несколько
другой  и  не похож на акцент многих приверженцев  Пути, говорящих  на смеси
английского  и  норвежского.  Она  датчанка. Похоже,  чистокровная датчанка.
Откуда она взялась?
     -- Я провел  ее на  борт, -- заявил Ханд,  которому  наконец-то удалось
привлечь к себе внимание.  -- Я спрятал ее под палубой. Шеф, ты был учеником
Торвина, я  был  учеником Ингульфа.  А Свандис --  моя ученица. Я прошу тебя
защитить ее, как Торвин защищал тебя, когда псы Ивара хотели тебя убить.
     --  Если она  твоя  ученица,  почему она не  носит  яблоко Идуны,  знак
лекарей?
     -- спросил Шеф.
     --  Женщины  не могут быть  учениками,  -- в  тот  же  момент проворчал
Торвин.
     -- Это я могу  объяснить, -- ответил  Ханд. -- Но есть еще много вещей,
которые необходимо разъяснить. В личной беседе, -- добавил он. Шеф задумчиво
кивнул. По опыту он знал, что Ханд никогда ничего не просит лично для себя с
того самого  дня, когда Шеф  снял с него рабский  ошейник. Однако он верой и
правдой служил  своему королю. Он заслужил право быть выслушанным. Шеф молча
указал на закуток, где был подвешен королевский гамак.
     Он  обернулся к Ордлаву,  Торвину, всей команде  и  смуглолицым  арабам
позади.
     --  Больше никаких  разговоров  о  раздевании  и швырянии за  борт,  --
распорядился Шеф. --  Орд-лав, начинай раздавать еду. И не забудь про  нас с
Хандом. А что до женщины,  отведи ее на корму, и пусть двое твоих помощников
присмотрят за ней. Ты отвечаешь за ее безопасность.  Леди, -- добавил он, --
следуйте за этими людьми.
     Какое-то  мгновение она  сверлила его взглядом, будто собираясь ударить
снова. Свирепое лицо, знакомое лицо. Когда она обмякла и опустила глаза, Шеф
с  содроганием сердца вспомнил,  где  видел  это  лицо. Он глядел  в него на
сходнях. Это женское воплощение Бескостного, которого Шеф убил и сжег дотла,
чтобы дух его никогда не вернулся. Что за тень вызвал Ханд из прошлого? Если
это  draugr, одна из дважды рожденных,  Шеф  в конце концов последует совету
Торвина.  И  тем  самым  снимет  камень  с  души  у  своих  моряков,  мрачно
принявшихся за еду.

        x x x


     -- Да, она  дочь Ивара, -- признал Ханд, едва они уселись в темноте под
платформой передней катапульты. -- Я понял это некоторое время назад.
     -- Но как  у него  может быть дочь, его дочь? Ведь он ничего  не  мог с
женщинами, поэтому его и прозвали Бескостный, у него не было...
     -- Да были, были, -- вздохнул Ханд. -- И ты прекрасно это знаешь. Когда
ты убивал его, ты раздавил их в своем кулаке.
     Шеф примолк, вспомнив последние мгновения своего поединка с Иваром.
     -- К тому  времени, когда  мы его  узнали,  --  продолжал  Ханд, -- ты,
похоже,  прав,  он уже ничего не мог  с женщинами. Но когда был помоложе, он
еще мог
     -- если сначала их  помучит.  Он был  одним из тех мужчин... их гораздо
больше,  чем  следовало бы,  даже  в твоем королевстве... которых возбуждают
боль и  страх.  К  концу жизни он стал ценить в женщинах  только  их боль  и
страх,  и, думаю,  ни  одна  доставшаяся ему женщина  уже не могла надеяться
выжить.
     Знаешь,  от  этого ты и спас Год иву, -- добавил  он, бросив на  короля
пронизывающий  взгляд. --  Поначалу он обращался  с ней  хорошо,  но,  как я
слышал, он такое делал нарочно, чтобы острее было удовольствие  потом, когда
доверие жертвы вдруг сменится страхом.
     Но  в  молодости  его  притязания  были,  видимо, поскромнее.  Женщинам
удавалось выжить после того, что он с ними делал. Он  мог даже наткнуться на
одну-двух таких, которые сами помогали ему, извращенных в другую сторону.
     -- Что,  радовались, когда  их  бьют? --  недоверчиво фыркнул Шеф.  Ему
самому нередко доводилось испытывать боль. Его нынешний собеседник выжег ему
глаз  раскаленной иглой -- чтобы не случилось худшего. Он не мог представить
себе даже отдаленной связи удовольствия с болью.
     Ханд кивнул и продолжил:
     --  Я думаю, что с матерью Свандис у него даже могло быть что-то  вроде
любви. Как бы то ни было, эта женщина зачала от него дочь и дожила до родов.
     Хотя  вскоре после них  она  умерла -- ведь  Ивар  становился все более
жестоким.
     Ивар  очень  дорожил  дочерью, возможно  из-за ее  матери,  а  возможно
потому, что она была живым доказательством его мужских способностей. Он взял
ее с собой в Великий поход на Англию. Но после переполоха под Бредриксвордом
все  Рагнарссоны отослали своих женщин,  настоящих женщин,  а  не  наложниц,
назад  в безопасный Бретраборг.  Но, Шеф, ты должен понять следующее,  это я
тебе  скажу   как   лекарь,   --   Ханд  взялся  за   амулет-яблоко,   чтобы
засвидетельствовать  свою  серьезность.  --  Эту девушку три раза  пугали до
смерти. Во-первых, в Бредриксворде. Большинство женщин из той палатки убили,
это  ты  знаешь. Годиву ты вытащил,  а Свандис  схватила оружие и  затаилась
между растяжек, где воинам нелегко  было ее найти.  Всех  остальных зарезали
люди, настолько ослепленные яростью, что уже ничего не разбирали.
     Утром  она собирала тела. Второй раз в Бретраборге,  когда ты взял  его
штурмом.
     Она  тогда  жила как принцесса, любая ее  прихоть выполнялась. И  вдруг
повсюду опять кровь и  огонь,