ришли  сражаться  с  франками,   -   сказал   он,   используя
норвежско-английскую смесь, принятую в лагере Пути.  Рыбаки  еще  больше
успокоились, обнаружив, что понимают его.
   - Вы опоздали, - ответил один из них. - Они сражаются сегодня.
   - Тебе лучше подняться на борт, - сказал Гутмунд.
   Слушая рассказ рыбака,  он  чувствовал,  как  ускоряется  его  пульс.
Принцип успешного занятия  пиратством  -  высаживаться  там,  где  самая
слабая защита. Он  снова  и  снова  уточнял:  французскую  армию  видели
сегодня утром уходящей из лагеря. Она  оставила  охрану  в  лагере  и  у
кораблей.  Добыча  со  всей  местности,  включая  Кентербери,  в   слабо
охраняемом лагере. Рыбак не надеялся, что его соотечественники  победят.
Однако, сказал себе Гутмунд, если его друг и ярл потерпит поражение,  не
повредит, если он сам ограбит победителя. К тому же  удар  в  тыл  может
послужить хорошим отвлечением. Он снова  повернулся  к  рыбаку  и  задал
множество новых вопросов. В заливе ли флот? Как  расположен  лагерь?  На
холме? Каковы подходы к нему? Крутые склоны или есть тропа?
   Под непрерывным дождем флот Пути, гребцами на котором были  уцелевшие
прикованные воины из армии Рагнарсонов, входил в узкое  устье  реки  под
Гастингсом и лагерем.
   - Вы хотите без лестниц преодолеть ограду? - с сомнением спросил один
из рыбаков. - Она высотой в десять футов. -  У  нас  для  этого  кое-что
есть, - ответил Гутмунд, показывая на  шесть  онагров,  закрепленных  на
палубах.
   - Их тяжело будет тащить, - сказал рыбак, глядя в  ту  сторону,  куда
направлялись корабли.
   - Носильщиков у меня хватит. - По приказу Гутмунда его люди по одному
отвязывали пленников, воинов  Рагнарсонов,  и  снова  приковывали  их  к
брусьям онагров. Когда берег заполнился людьми, Гутмунд решил обратиться
к ним с ободряющей речью.
   - Добыча, - сказал он, - много добычи. Взято в христианских  церквях,
отдавать не нужно. Может, поделимся с ярлом, если он победит сегодня.  А
может, не поделимся. Пошли.
   - А как же мы? - спросил один из прикованных.
   Гутмунд внимательно взглянул на него. Огвин из Швеции. Очень  хороший
воин. Угроз не боится. А ему нужно, чтобы эти люди действовали изо  всех
сил.
   - С вами вот что, - ответил он. - Если мы победим, я вас отпущу. Если
проиграем, оставлю вас прикованными к машинам. Может, христиане  проявят
к вам милосердие. Честно?
   Огвин кивнул. Пораженный неожиданной  мыслью,  Гутмунд  повернулся  к
черному дьякону, создателю машин.
   - А ты? Будешь сражаться за нас?
   Лицо Эркенберта вытянулось.
   - Против христиан? Посланцев папы, святого отца, которых я сам и  мой
хозяин призвали сюда, чтобы изгнать язычников? Я скорее стану мучеником,
чем...
   Кто-то потянул Гутмунда за рукав: один из немногих рабов из Йоркского
собора, переживших  и  приступы  ярости  Айвара,  и  жестокое  обращение
Эркенберта.
   - Мы справимся, хозяин, - прошептал он. - С радостью.
   Гутмунд взмахом руки приказал  выступать.  Впереди  пошел  он  сам  с
рыбаком  -  на  разведку,  дальше  люди  Рагнарсона  тащили  свою  ношу.
Медленно, по-прежнему под дождем, шесть онагров и тысяча викингов заняли
позицию  в  четырехстах  ярдах  от  ограды  франкского  лагеря.  Гутмунд
неодобрительно покачал головой, видя, что на стороне, обращенной к морю,
нет даже часовых. А может, они просто ушли в укрытие от дождя и  слушают
отдаленный гул битвы.
   Первые снаряды из онагров не долетели, ударили в землю в десяти футах
от основания  ограды.  Рабы  возились  у  рычагов,  чуть  подняли  рамы.
Следующий залп двадцатифутовых камней уничтожил ограду на  протяжении  в
двадцать футов. Гутмунд решил не ждать еще одного залпа. Его армия бегом
устремилась  в  брешь.  Изумленные  франки,  в   основном   лучники,   с
бесполезными  отсыревшими  тетивами,  увидели  тысячу  опытных   воинов,
готовых сражаться в рукопашной, повернули и бежали все до одного.

***

   Через два часа после высадки на берег  Гутмунд  выглядывал  из  ворот
франкского лагеря. Весь его опыт подсказывал: разделить добычу,  бросить
бесполезные машины и уходить в море, пока не пришли мстители. Но тут  он
увидел  возвращавшуюся  армию.   Она   удивительно   похожа   на   армию
побежденную. А если это так...
   Он повернулся, выкрикивая приказы. Его  переводчик  Скальдфинн,  жрец
Хеймдалля, удивленно посмотрел на него.
   - Ты рискуешь, - сказал он.
   - Ничего не могу сделать. Помню,  что  говорил  мне  дедушка.  Всегда
пинай лежачего.

***

   Когда его люди увидели знак молота над своим казавшимся им безопасным
лагерем, Карл Лысый понял, что армия его дрогнула. Все солдаты и  лошади
промокли, замерзли, устали. Они выбирались из  рощ  и  изгородей,  снова
выстраиваясь, и видели, что половина осталась лежать  на  мокрых  полях.
Мертвыми или ждущими смерти от ножа крестьян.  Лучники  весь  день  были
только пассивной целью. Даже сердце армии, тяжелые кавалеристы, потеряли
треть состава на скользких склонах и в трясине, а у них так  и  не  было
возможности  проявить  свое  мастерство.  Ограда  перед  ними   казалась
невредимой, и на ней множество людей. Никто не хотел идти на приступ.
   Чтобы сократить потери, Карл встал в седле, поднял копье и указал  на
корабли, вытащенные на берег или  стоящие  на  якоре.  Его  люди  мрачно
изменили направление движения, пошли к  берегу,  на  который  высадились
несколько недель назад.
   Но когда они  один  за  другим  выходили  на  берег,  из-за  поворота
показались  драккары,  на  которые   вернулись   экипажи.   Выстроились,
повернулись, преградили выход в море. А с ограды один из онагров  сделал
пробный выстрел. Камень упал в серую воду рядом с  королевским  кораблем
"Dieu Aide". Онагры начали разворачиваться.

***

   Глядя на заполненный людьми берег. Шеф понял, что насколько франкская
армия сократилась, настолько его выросла. Толкатели и самострелы, как он
и ожидал, все на месте, их вряд ли меньше, чем было  вначале.  Подходили
тяжелые  кидатели  с  того  места,  где  их  оставили  франки.  Они   не
повреждены, их торопливо снабдили новой оснасткой и  теперь  тащат  руки
сотен добровольцев. Только  алебардисты  потеряли  некоторое  количество
людей. Но на их  место  пришли  тысячи,  буквально  тысячи  разгневанных
крестьян, сжимающих топоры, серпы и копья. И  если  франки  нападут,  им
придется идти вверх по  холму.  На  уставших  лошадях.  Под  непрерывным
огНем. Шеф неожиданно вспомнил свой поединок с гадгедларом Фланном. Если
хочешь отправить человека - или армию - на  Настронд,  Берег  Мертвецов,
брось над головой копье в знак того, что эти люди  отданы  Отину.  Тогда
пленников брать не будут. И в  сознании  его  прозвучал  голос,  ледяной
голос Отина из его видений.
   - Начинай, - сказал этот голос. - Заплати мне долг.  Ты  все  еще  не
носишь мой знак, но разве тебе не говорили, что ты принадлежишь мне?
   Как во сне, Шеф подошел  к  катапульте  Осви  -  "Точно  в  цель",  -
заряженной и нацеленной в центр франкской армии, толпящейся  в  смятении
внизу. Посмотрел на кресты на щитах, вспомнил орм-гарт. Несчастного раба
Мерлу. Свои собственные муки от рук Вульфгара.  Спину  Годивы.  Сиббу  и
Вилфи, превратившихся в пепел.  Распятия.  Руки  его  действовали  сами,
готовясь выпустить снаряд  на  головы  франков.  Снова  заговорил  голос
внутри, голос холодный, как ледник.
   - Начинай. Отдай мне христиан.
   Неожиданно рядом с ним оказалась Годива, положила руку ему на  рукав.
Она ничего не сказала. Но он взглянул на нее и вспомнил  отца  Андреаса,
который сохранил ему  жизнь.  Своего  друга  Альфреда.  Отца  Бонифация.
Бедную женщину на лесной поляне. Осмотрелся, как в тумане,  увидел,  что
вокруг, словно ниоткуда, появились все жрецы Пути, все смотрят на него с
серьезными и внимательными лицами.
   Глубоко вздохнув, отошел от катапульты.
   - Скальдфинн, - сказал он. - Ты переводчик. Спустись вниз и  предложи
франкскому королю сдаться под угрозой смерти. Я сохраню им жизнь  и  дам
возможность вернуться домой. Но не больше.
   И снова услышал голос, но на этот раз заинтересованный голос  путника
в горах, этот голос он впервые услышал над  шахматной  доской  богов.  -
Хорошо сделано, - сказал этот  голос.  -  Ты  победил  искушение  Отина.
Может, ты и правда мой сын. Но кто знает собственного отца?

Глава 12

   - Он подвергался искушению, - сказал  Скальдфинн.  -  Что  бы  ты  ни
говорил, Торвин, в нем есть что-то от Отина.
   - Это было бы величайшей бойней с тех пор, как люди появились на этих
островах,  -  добавил  Гейрульф.  -  Франки  на  берегу  устали  и  были
беспомощны. А английские крестьяне не знали бы милосердия.
   Жрецы Пути снова сидели в своем  священном  круге,  вокруг  костра  и
копья, за увешанными рябиной нитями. Торвин нарвал большие охапки свежих
осенних гроздьев. Яркий алый цвет ягод перекликался с рассветом.
   - Такое дело принесло бы нам величайшее зло, - сказал  Фарман.  -  От
такой жертвы нельзя получать добычу. Но англичане не послушали  бы  нас.
Они ограбили бы мертвых. И тогда против нас были бы и христианский  бог,
и гнев Всеобщего Отца.
   - Но он не бросил копье, - сказал Торвин. - Сдержался.  Поэтому  я  и
говорю, что он не создание Отина. Когда-то я тоже так считал. Но  сейчас
знаю больше.
   - Расскажи нам, что ты узнал от его матери, - предложил Скальдфинн.
   - Вот что, - начал Торвин. - Нашел я ее легко.  В  деревне  ее  мужа,
хеймнара. Она бы не стала со мной разговаривать, но она  любит  девушку,
хоть та и дочь любовницы. В конце концов она мне все рассказала.
   - В основном все было, как рассказывал Сигварт. Хотя он говорил,  что
ей нравилось его внимание, а она... Ну, после пережитого  неудивительно,
что она говорила о нем только с  ненавистью.  Но  она  подтверждает  его
рассказ вплоть до того, как они лежали на песке, потом он посадил  ее  в
лодку, оставил и вернулся к своим людям и к женщинам на берегу.
   - А потом, она говорит, это и случилось. За бортом  лодки  скрипнуло.
Она увидела в темноте маленькую шлюпку, всего лишь скиф,  и  человека  в
ней. Я расспрашивал  ее  об  этом  человеке,  но  она  ничего  не  могла
вспомнить. Средних лет, среднего роста, одет не роскошно, но и не бедно.
Она подумала, что ей пришел на выручку рыбак,  поэтому  пересела  в  его
шлюпку. Он отвез ее далеко от берега и потом начал грести вдоль  берега,
не говоря ни слова. Она вышла, пошла домой, вернулась к мужу.
   - Может, это и был рыбак, - вмешался Фарман. - Точно так же, как морж
был моржом, а лиса - лисой, испугавшей глупого парня.
   - Я спрашивал ее - просил ли он награду? Он мог сам отвести ее домой.
Ее родственники заплатили бы ему, даже если  бы  не  заплатил  муж.  Она
сказала, что он просто оставил ее. Я настаивал, просил ее вспомнить  все
подробности. И она сказала еще одно.
   - Когда незнакомец подвел лодку к берегу,  сказала  она,  он  вытащил
лодку на песок, потом посмотрел  на  женщину.  Она  вдруг  почувствовала
страшную усталость, легла на водоросли. А когда проснулась, его не было.
Торвин огляделся.
   - Так вот, мы не знаем, что произошло, пока она спала. Я  сказал  бы,
что женщина по каким-то признакам могла бы понять, если ею  овладели  во
сне, но кто знает? Незадолго до этого с нею был Сигварт. И если  бы  она
даже что-то заподозрила, то ничего бы не добилась  своим  рассказом.  Но
этот сон заставляет меня  задуматься.  Скажи  мне  теперь,  -  обратился
Торвин к Фарману, - ты, самый мудрый из нас, сколько богов в Асгарде?
   Фарман беспокойно заерзал.
   - Ты знаешь, Торвин, это неразумный вопрос. Отин, Тор, Фрей, Бальдер,
Хеймдалль, Ньорт, Идунн, Тюр, Локи - о них мы говорим чаще всего.  Но  в
легендах есть и много других: Витар, Сигун, Улль...
   - А Риг? - осторожно спросил Торвин. - Что мы знаем о Риге?
   - Это другое имя Хеймдалля, - сказал Скальдфинн.
   - Имя, - размышлял  Торвин.  -  Два  имени,  одни  личность.  Так  мы
слышали. Так вот. Я бы не стал об этом говорить за пределами  круга,  но
иногда мне кажется, что христиане правы. Существует только один  бог.  -
Он оглядел удивленные лица. - Но  он...  принимает  разные  облики.  Или
состоит из частей. И части эти соперничают друг с  другом.  Так  человек
может играть в шахматы сам с собой для забавы. Отин против  Локи,  Ньорт
против Скати, асы против ванов. Но только вражда  между  всеми  частями,
между богами, гигантами и чудовищами приведет нас к Рагнароку.
   - У Отина есть свои способы делать людей сильнее, чтобы  однажды  они
могли помочь богам в борьбе в гигантами. С этой целью он предает воинов,
избирает самых сильных из них и посылает на смерть. И  они  ждут  в  его
залах прихода гигантов. - Но, может, у Рига тоже есть  свой  способ.  Вы
знаете священную историю? Как Риг прошел через горы, встретил Аи и Эдду,
и Эдда зачала от него тролла. Встретил Афи и Амму, и Амма зачала от него
карла. Встретил Фатира и Мотир, и Мотир зачала ярла. Этот наш  ярл  тоже
был троллом и карлом. А кто же такой сын ярла?
   - Кон Молодой, - ответил Фарман.
   - На нашем языке  это  Kong  ungr,  то  есть  конунг.  -  Это  значит
"король", - заметил Фарман.
   - Кто может отрицать, что наш ярл сейчас в полном  расцвете  сил?  Он
претворяет в своей жизни историю Рига. Рига  в  его  взаимоотношениях  с
человечеством.
   - Но зачем Риг делал все это? - спросил Вестмунд, жрец Ньорта. - И  в
чем его сила? Признаюсь, я ничего о  нем  не  знаю,  кроме  рассказанной
тобой истории.
   - Он бог идущих вверх, - ответил Торвин. - А сила его в том,  что  он
делает людей лучше. Не войной, как Отин, а мастерством.  Есть  еще  один
древний рассказ - о Скейфе, отце Скьольда - так сказать,  Шиф,  Сноп,  и
сын его Шильд, Щит.  Короли  Дании  называют  себя  сыновьями  Скьольда,
короля воинов. Но и они помнят, что до короля войны Скьольда был  король
мира, который научил людей сеять  и  жать,  а  не  жить,  как  животные,
охотой. Я считаю, что сейчас пришел новый Шиф, как бы ни произносить его
имя, чтобы освободить нас от занятий только пахотой и жатвой и от голода
между урожаями.
   - И это "тот, кто приходит с Севера", - с сомнением сказал Фарман.  -
Не нашей крови и языка. Заключивший союз  с  христианами.  Не  этого  мы
ждали. - Боги всегда поступают неожиданно, - ответил Торвин.

***

   Шеф следил, как мрачная процессия безоружных франкских  воинов  вслед
за королем поднимается на корабли, которые  отвезут  их  домой.  Альфред
настоял, чтобы вместе с  ними  отослали  не  только  папского  легата  и
франкских священников, но и  архиепископа  Йоркского,  его  собственного
епископа  Даниэля  из  Винчестера,  дьякона  Эркенберта  и  вообще  всех
английских  священников,  не   сопротивлявшихся   захватчикам.   Даниэль
выкрикивал угрозы вечных мук и отречения, но Альфред оставался неумолим.
   - Если ты изгоняешь меня из своего стада, - сказал  он,  -  я  заведу
собственное. С лучшими пастырями. И с собаками с острыми зубами.
   - Они будут вечно ненавидеть тебя, - сказал ему Шеф.
   - Еще одно общее у нас, - ответил Альфред.
   Так они и договорились.
   Оба одиночки, ни у кого нет наследников.  Они  станут  соправителями,
Альфред правит к югу от Темзы, Шеф - к  северу  до  самого  Хамбера,  за
которым все еще Рагнарсоны с  их  притязаниями.  Каждый  назвал  другого
своим  наследником.  Каждый  согласился,  что  на  его  территории  люди
свободны в своей вере - христианстве, Пути  или  любой  другой  религии,
какая может появиться. Но  никаким  священникам  и  никакой  религии  не
разрешается принимать плату -  ценностями  или  землей,  за  исключением
заранее договоренной  платы  за  отправление  обрядов.  Церковные  земли
возвращаются в владение короны. И вскоре они станут богатейшими королями
Европы.
   - Мы должны разумно распорядиться деньгами, - сказал Шеф.
   - На благотворительность?
   - Не только. Часто говорят, что новое приходит  преждевременно,  и  я
согласен с этим. Но я также считаю, что время для  нового  наступает,  а
люди его душат. Или церковь. Посмотри на наши машины и  самострелы.  Кто
может сказать, что их  нельзя  было  сделать  сто  лет  назад  или  даже
пятьсот, во времена римлян? Но их никто не делал.  Я  хочу  вернуться  к
старым знаниям, даже к искусству чисел - arithmetici. И использовать его
для получения новых знаний. И новых вещей. - И он сжал древко алебарды.
   Глядя  на  ряды  уходящих  франков,  Альфред  повернулся   к   своему
соправителю.
   - Я удивлен, что ты по-прежнему отказываешься носить молот  с  нашего
знамени. Я ведь ношу крест.
   - Молот - знак Пути. Торвин сказал, что у него есть знак для меня.  Я
посмотрю его, хотя выбор труден. А вот и он.
   К ним приближался Торвин в сопровождении жрецов Пути,  а  за  ними  -
Гутмунд и капитаны.
   - Вот твой знак, - сказал Торвин. Он протянул подвеску на  серебряной
цепочке.  Шеф  с  любопытством  взглянул   на   нее:   столб   с   пятью
кольцами-ступеньками с противоположных сторон.
   - Что это?
   - Это kraki, - ответил Торвин. - Столб для подъема. И символ Рига.
   - Никогда не слышал о таком боге. Что вы о нем расскажете?  Почему  я
должен носить его знак?
   - Он бог поднимающихся. И путников. Он силен не сам по себе, а своими
детьми. Он отец тролла, карла и ярла. И других.
   Шеф осмотрел лица собравшихся. Альфред. Торвин. Ингульф. Хунд. Многих
нет. Он не знает, каково состояние Бранда. Нет его матери Трит. И он  не
знает, захочет ли она его видеть.
   Но прежде всего - Годива. После битвы группа  катапультеров  принесла
тело его сводного брата, сына его матери, мужа Годивы. Они долго  вместе
смотрели на посиневшее лицо,  на  искривленную  шею,  стараясь  найти  в
воспоминаниях о детстве какой-нибудь ключ к его ненависти. Шеф  вспомнил
строки из древней поэмы, которую читал Торвин. Герой говорит  над  телом
убитого им брата:
   Я был твоим проклятием, брат. Не повезло нам обоим.
   Так решили Норны. Я никогда тебя не забуду.
   Но он не повторил этих слов. Он хотел забыть. И надеялся, что  Годива
тоже забудет. Забудет, что он  вначале  спас  ее,  потом  бросил,  потом
использовал. И теперь, когда не было необходимости постоянно планировать
и действовать, он понял, что любит ее так же сильно, как  до  того,  как
спас из лагеря Айвара. Но что эта за  любовь,  которая  ждет  так  долго
признания? Так подумала и Годива. Она увезла тело своего мужа и сводного
брата для погребения и покинула  Шефа,  не  знающего,  вернется  ли  она
когда-нибудь. На этот раз ему придется решать самому.
   Он посмотрел мимо лиц  своих  друзей  на  мрачных  пленников,  идущих
рядами, подумал об униженном  Карле,  и  разгневанном  папе  Николае,  о
Змееглазом на севере, который теперь обязан отомстить за брата. Взглянул
на знак в своей руке.
   - Столб-лестница, - сказал он. - Трудно на нем сохранить  равновесие.
- Надо браться за одно кольцо за раз, - ответил Торвин.
   - Трудно подниматься, трудно сохранять равновесие,  трудно  добраться
до верха. Но на верху сразу  два  кольца.  Одно  против  другого.  Почти
крест. Торвин нахмурился.
   - Знак Рига известен задолго до появления креста. Это не знак смерти.
Нет. Это знак подъема, подъема к лучшей жизни.
   Шеф улыбнулся, впервые за много дней.
   - Мне нравится этот знак, Торвин, - сказал он. - Я буду его носить.
   Он надел цепочку на шею, повернулся и посмотрел на туманное море.
   Какой-то узел внутри развязался, боль исчезла.
   Впервые в жизни он ощутил мир.



МОЛОТ И КРЕСТ II
КРЕСТ И КОРОЛЬ

Гарри ГАРРИСОН и Джон ХОЛМ




ONLINE БИБЛИОТЕКА http://bestlibrary.rusinfo.com


Глава 1

   Схваченная за горло одной из жесточайших на человеческой памяти  зим,
Англия лежала под мертвящей мантией снега. Великую Темзу  сковало  льдом
от берега до берега. Дорога, ведущая на север  к  Уинчестеру,  покрылась
окаменевшими отпечатками копыт и конского дерьма. Лошади  оскальзывались
на льду, из их  ноздрей  вырывалось  горячее