нам еще остается? - расширив глаза, спросила Берта.
   Англичанка,  ее  звали  Альфлед,  участвовала  во   многих   гаремных
интригах. Она не стала оглядываться и не изменила  выражения  лица,  она
засмеялась и зазвенела браслетами, якобы рассказывая  о  новой  любовной
игре, которую приготовила для халифа.
   - Мы тут пропадаем в походной пыли и зное. Это ужасно, и все, чего мы
хотим, - это чтобы халиф поскорее победил и мы наконец смогли  вернуться
в Кордову. Но что, если халиф потерпит поражение? Его армия и  его  флот
недавно были разгромлены, вот почему мы здесь. А после поражения...
   - Нами, как законной добычей, попользуется пол-армии.
   - Не исключено. Но все зависит от  армии.  Вы  ведь  слышали,  о  чем
рассказывала нам в Кордове та датчанка. В  одной  из  сражающихся  здесь
армий  в  рабство  никого  не  берут,  и  эту  армию   возглавляет   мой
соотечественник. А в армии Римского  императора  полно  твоих  земляков,
Берта. Если мы наложим на себя крестное знамение и  попросим  защиты  от
приверженцев Пророка, христианские священники будут нам рады.
   - Но если ты отвернешься от Аллаха и отречешься от shahada, пощады от
мусульман тебе не будет, - возразила черкешенка.
   - Нам нельзя проигрывать, вот и все.
   - Так что же нам делать?
   - Подстрекать халифа ринуться  в  бой,  но  так,  чтобы  он  потерпел
поражение.
   - И как это устроить? У халифа  есть  поднаторевшие  в  военном  деле
генералы, он будет слушать их советы, а не наши. Да мы и сами не  знаем,
какой совет будет правильным, а какой нет.
   - Мы не разбираемся в стратегии, - торжественно заявила Альфлед, - но
мы  разбираемся  в  людях.  Выберем  самого  большого  дурака  и   будем
поддерживать его точку зрения. Самый большой дурак  у  нас  -  Мухатьях.
Давайте поможем ему. Пусть наши голоса на  подушках  нашептывают  то  же
самое, что этот осел говорит на совете. И мы еще кое-что добавим. Как мы
желаем победы нашему повелителю, такому сильному, такому  воинственному,
такому страстному...
   Ее сарказм был принят с молчаливым одобрением. Потом девушка из земли
франков сказала:
   - Так, значит, мы договорились, что в случае удачи та из нас, которая
будет в фаворе у победителей, замолвит словечко за остальных? Если  так,
тогда я с вами. Но я бы тогда посоветовала еще одно, а именно - потянуть
время. С каждым днем боевой дух в  войске  халифа  падает.  Чем  сильнее
будет беситься из-за этого халиф, тем  быстрее  станет  распространяться
зараза. Среди тайных едоков свинины, среди бывших  христиан  мустарибов,
среди сторонников Тулунидов, среди читателей  философских  книг  греков,
среди тех, кто хотел бы переписать Коран. Среди всех тех, кто в  глубине
души верит в то, что сказала нам датчанка.
   - Что нет Бога и нет Аллаха, - горячо подхватила Альфлед.
   - Что вообще никаких богов нет, - поправила ее черкешенка.

Глава 5

   Кольцо вокруг Септимании  постепенно  затягивалось,  сначала  блокада
стала плотной, потом явной, потом слишком явной.  Князь  города-крепости
Бенджамин ха-Наси на первых порах не хотел об  этом  и  слышать,  будучи
уверен, что бед, накликанных на него  гостящими  в  городе  чужеземцами,
можно избежать. А если не избежать, то по крайней мере направить  их  по
адресу, в случае необходимости схватить чужаков для выдачи  разъяренному
Римскому императору или выгнать в море навстречу грекам с  их  греческим
огНем. Вскоре он избавился от подобных заблуждений. Стало очевидно,  что
император  в  своей  священной   ярости   не   делает   различия   между
христианскими еретиками, которые спрятали от  него  драгоценный  Грааль,
язычниками, которые этот Грааль выкрали,  и  евреями,  которые  отвергли
Христа и кричали  "распни  Его".  Парламентеры,  посланные  Бенджамином,
однажды на рассвете "вернулись" - их головы перебросили  в  мешке  через
стену. Распространился слух, что перед  смертью  их  насильно  крестили,
чтобы, по собственным словам императора, дать неверным собакам последний
шанс на спасение души. В тот же день защитникам крепости  с  безопасного
расстояния прокричали о  поставленных  императором  условиях:  первое  и
самое главное - Грааль, во-вторых, выдача его  похитителей  во  главе  с
одноглазым королем, а в-третьих - капитуляция всего гарнизона  и  выдача
должностных лиц города, босиком, в одних рубашках и с веревками на  шее,
в знак полной покорности воле Господа и Его наместника на Земле.
   Но Грааля в Септимании не было. А без него рассчитывать на милосердие
императора не  приходилось.  С  печалью  вспоминая  Римского  императора
Веспасиана и падение Масады из своей давней  истории,  иудеи  Септимании
приготовились к отчаянному сопротивлению. Гонцы спускались  по  веревкам
со стен или пробирались вдоль побережья, пытаясь передать  сообщение  их
номинальному повелителю, кордовскому халифу,  о  нападении  христиан  на
Dar-al-islam, дом ислама. Увы, слишком  часто  окрики  и  вопли  в  ночи
свидетельствовали, что  гонцов  перехватили.  Ни  у  кого  не  возникало
сомнений, что халиф откликнется на  вызов  христиан.  Другое  дело,  как
долго он  будет  собираться,  насколько  охотно  станет  защищать  своих
подданных, исповедующих другую религию, и каких сплетен о  предательстве
евреев он уже наслушался.
   Северные моряки с  воодушевлением  помогали  горожанам  готовиться  к
обороне. Как только сторожевые костры  противника  стали  появляться  по
ночам на окрестных холмах, Квикка разослал своих помощников  с  заданием
собрать каждый обрывок веревки и кусок дерева, который удастся  найти  в
городских запасах или на двух десятках рыбачьих лодок  и  других  судов,
оказавшихся запертыми в гавани. Квикка собирался  изготовить  как  можно
больше катапульт, насколько хватит материала и места на стенах крепости.
К этому времени англичане и викинги знали три разновидности  метательных
боевых машин.
   Первая - хотя и последняя по времени появления на  полях  сражений  -
это онагры, потомки дре-внеримских приспособлений, возвращенные к  жизни
дьяконом Эркенбертом, скопировавшим их из труда Вегеция "De re militant"
<Военное дело.>.
   Онагры с силой бросали  камни  по  настильной,  почти  горизонтальной
траектории. Их снаряды могли разрушить корабль, пробить  в  стене  дыру.
Прочные и громоздкие, они были трудны в изготовлении.  Малопригодны  для
стрельбы по пехоте и коннице, - как заметил Бранд, все равно что  гонять
мух с помощью кузнечного молота.
   Вторую разновидность называли дротикометами. Такая же катапульта, как
и мулы, использующая мощь скрученной пружины,  но  стреляющая  огромными
стрелами  или  дротиками,  словно  гигантский  арбалет  на  станке.  Они
пробивали любой щит или мантелет и наносили врагу  несопоставимый  с  их
небольшими размерами урон. Но они тоже  были  трудны  в  изготовлении  и
вдобавок опасны для обслуги.  Когда  вдруг  вздумается  лопнуть  слишком
сильно взведенной пружине, с уверенностью не  мог  сказать  никто,  даже
самые опытные могли только догадываться об  этом.  При  разрыве  во  все
стороны хлестали обрывки канатов и разлетались куски разрушенной рамы, а
обслуживающие катапульту люди получали страшные  удары  по  рукам  и  по
ребрам. Освобожденные  английские  рабы,  из  которых  много  лет  назад
набрали первые  расчеты  для  таких  катапульт,  со  временем  научились
ставить на деревянные рамы  предохранительные  стальные  рессоры.  Но  в
Септимании  не  нашлось  нужной  стали.  И  тогда  Квикка  сказал  своим
помощникам на языке, которого местные жители не понимали:
   - Да ведь не мы же будем крутить эти  проклятые  пружины,  правильно?
Все-таки эти катапульты убьют больше врагов, чем своей обслуги, так  что
все в порядке.
   А третьей разновидностью были примитивные машины, которые король  Шеф
изобрел самолично и которые назывались вращательницами. Привод у них был
ручной,  несколько  человек  одновременно  дергали  за  короткое   плечо
качающегося рычага коромысла, а его длинное  плечо  взвивалось  вверх  и
выбрасывало камень  из  прикрепленной  на  его  конце  пращи.  Легкие  в
изготовлении и дешевые, вращательницы  не  требовали  от  своей  обслуги
никаких особых умений. На них нетрудно было взять прицел по направлению,
но почти  невозможно  -  по  дальности.  Их  снаряды  летели  по  крутой
траектории, выброшенные силой повисающих на коротком конце рычага людей,
а не взведенными пружинами. Эффективней всего вращательницы  оказывались
при стрельбе по плотным боевым порядкам, когда воинам просто некуда было
уклониться.  Команда  Квикки  соорудила  несколько  дюжин  таких  машин,
понатыкала  их  на  каждой  крепостной  стене,   снаряды   для   них   в
неограниченном количестве можно было добывать прямо из каменистой почвы.
Через некоторое время  стрелять  из  вращательниц  научились  жительницы
города, которые не хуже мужчин  могли  налегать  на  рычаги,  тем  самым
высвободив воинов для рукопашных схваток.
   После первых  попыток  штурма,  предпринятых  с  разведывательными  и
демонстративными целями - хотя каждый раз  на  земле  перед  крепостными
стенами оставались лежать убитые и раненые, - стало ясно, что дальнейший
ход борьбы будет определяться характером местности.
   Подобно многим прибрежным городам, Септимания  выросла  из  поселения
близ cala, устья реки, которая несла свои воды в море меж  двух  высоких
утесов. Город располагался на двух  этих  холмах  и  на  крутых  берегах
потока, однако с ростом населения строилось все больше мостов, и местами
речка полностью скрывалась под их каменными пролетами. Вдобавок во время
летнего зноя речка пересыхала. В районе городской стены  ее  русло  было
перегорожено тяжелой железной решеткой, упиравшейся в  сухое  каменистое
дно.
   Тем не менее русло реки  оставалось  слабым  пунктом  обороны,  здесь
штурмующие могли пробраться под стенами, а не лезть через  них  поверху.
Бранд, обходя  защитные  сооружения  в  сопровождении  Малаки,  капитана
княжеской гвардии, увидев это, ничего не сказал, но сразу  велел  Квикке
устроить за железной решеткой  окоп  для  дротикометов  и  приставить  к
машинам самых лучших катапультеров.  Вдоль  всего  полукружия  городской
черты шли каменные  стены,  прочно  построенные  и,  как  убедился  Шеф,
содержащиеся в должном порядке. Их штурм дорого бы  обошелся  атакующим.
На обеих окраинах Септимании, где стены подходили к морю, вьющаяся вдоль
побережья  дорога  вела  внутрь  города,  чтобы  путешествующим   купцам
пришлось заплатить пошлину за въезд. Ворота на том и другом  конце  были
чрезвычайно прочные, из обитого железом  дуба,  а  с  защищавших  ворота
башен простреливались все подходы.  Однако  эти  двое  ворот  тоже  были
слабыми местами в обороне.
   И наконец, сама гавань. Средиземное море не знает  приливов,  поэтому
здесь не было затопляемой береговой полосы и стены  обрывались  прямо  в
воду. Однако море было мелким. Сюда можно было подобраться  даже  вброд.
Там, где атакующих встречали стены, такие же неприступные, как стены  на
суше, беспокоиться было не о чем. А вот там, где  располагалась  гавань,
стены, естественно, не могли служить защитой. С севера и юга гавань была
отгорожена длинными каменными пирсами, северный тянулся на добрую  сотню
ярдов, южный был  в  два  раза  короче.  Они  закрывали  устье  реки  от
внезапных свирепых штормов Внутреннего моря и строились долгие годы,  по
мере того как развивалась торговля  и  увеличивался  размер  судов.  Оба
пирса  возвышались  над  поверхностью  воды  на  шесть  футов  -  удобно
перебираться с  палубы  корабля,  как  и  было  задумано.  Необходимость
защищать их сильно тревожила Бранда.
   - Они длинные, невысокие, и чтобы оборонять их мечами и копьями,  нам
понадобится пять, даже шесть сотен человек, - прикинул Бранд.  -  И  при
этом каждый защитник должен быть сильнее воинов  противника,  -  добавил
он.
   - Угу, - ответил Квикка, - значит, мы не будем оборонять их мечами  и
копьями, равно как и топорами. Они длинные, они невысокие, на них  негде
укрыться, и к ним нет подходов. Арбалеты на малых дистанциях и  мулы  на
больших. Мы размажем нападающих как дерьмо.
   - А ночью? - спросил Бранд, поглаживая бороду. Он и Малаки  принялись
подробно обсуждать, сколько у защитников людей  и  как  их  лучше  всего
расставить.
   Самой последней проблемой было море. Вход в гавань, шириной  в  сотню
футов от пирса до  пирса,  сейчас  пересекало  плавучее  заграждение  из
бревен,   соединенных   массивными   бронзовыми   цепями   и   кольцами.
Прорывающаяся в гавань галера разбила бы  свой  форштевень  и  повредила
днище.
   И тем не менее что один  человек  сделал,  другой  может  переделать.
Любой опытный воин знает, что  никакое  заграждение  неспособно  надолго
задержать атакующих, если его  не  обороняют  вооруженные  люди,  притом
находящиеся в более выгодном положении, чем противник.  Бранд  аккуратно
расставил семь парусников флота Пути так, чтобы  им  не  грозили  камни,
летящие  с  бронированного  плота,  но  чтобы  они  одновременно   могли
простреливать морские подходы из своих мулов. Любой корабль  или  лодка,
которые попытаются высадить десант, будут немедленно потоплены. По идее.
Если все пойдет как надо. Если никто  не  ошибется.  Если  противник  не
придумает какую-нибудь хитрость.
   Бранд и сам усиленно пытался придумать  что-нибудь  умное,  глядя  из
укрытия на бронированный плот и силуэты  красных  галер  за  ним.  Но  в
голову ему ничего не приходило. Он уже рассмотрел  идею  снять  стальные
пластины, загруженные в качестве балласта на все парусники,  бронировать
"Победителя  Фафнира"  или  "Хагену",  сделать   из   них   еще   одного
"Неустрашимого" и послать в бой против  бронированного  плота.  Но  даже
броня не защитит от греческого огня:  Беовульф,  в  честь  которого  был
назван "Победитель Грендаля", взял для защиты от дракона  железный  щит,
однако, как тут же указал выслушавший эту историю Бранд, у Беовульфа  не
было  деревянного  корпуса.  Разумеется,  бронированный  катапультоносец
сможет потопить с большой дистанции красную галеру - если  будет  нужный
ветер, - но ведь он не сможет одновременно сражаться с  бронированной  и
притом непотопляемой плавучей крепостью. "Возможно, наступит день, когда
нам придется так и сделать, - решил про себя Бранд, - но не раньше,  чем
ситуация на суше станет  по-настоящему  скверной".  Все-таки  одно  дело
умереть  от  удара  копьем  и  совсем  другое  -  сгореть  заживо,   как
Сумаррфугл. Занозой сидело воспоминание о том, как греки  демонстративно
сожгли маленькие торговые суда.
   - Положение сложное, - пробасил Бранд своему шкиперу и кузену Стирру,
которого жрецы Пути тоже позвали на свой неофициальный совет. - Но  ведь
никогда не знаешь, насколько оно сложно для  противника.  Все,  что  нам
остается, - не совершать ошибок и ждать, пока им  не  надоест.  В  конце
концов, они должны на что-то решиться или убираться прочь.  А  мы  будем
просто сидеть, где сидим.
   - Пока что-нибудь не произойдет, - скептически сказал Хагбарт.
   - Да.
   - Что, например?
   - Может быть, халиф придет со стотысячной армией. Может быть,  кто-то
отдаст императору эту проклятую лесенку или что  ему  там  нужно.  Может
быть, боги заступятся за нас.
   Последнее предположение было встречено крайне холодно.
   - Скажу вам одну вещь. - Бранд попытался внести некоторое оживление.
   - И что же?
   - В данный момент император облегчает нам задачу.
   Действительно, действия осаждающих будто нарочно  были  предназначены
для того, чтобы придать защитникам крепости побольше уверенности в себе,
не подвергая их серьезной опасности. Дня через два после  того,  как  на
окружающих холмах появились ночные костры кавалерийского авангарда и был
переброшен мешок с головами парламентеров, император  -  если  император
отдал этот приказ  -  пошел  на  приступ  в  лоб  на  крепостные  стены,
одновременно на суше и там, где стены обрывались в море. На  рассвете  в
каждом из двух этих пунктов атаки по тысяче человек вышли из  укрытий  и
ринулись вперед со штурмовыми лестницами и крючьями.
   Во время подготовки они наделали слишком много шума. Защитники успели
приготовиться к штурму. Приставленные лестницы  отталкивали  рогатинами.
Приделанные к крючьям канаты обрезали. В сгрудившихся у  подножия  стены
воинов летели стрелы и камни из катапульт.  Через  несколько  мгновений,
когда стало ясно, что ситуация под контролем, Бранд оттащил от одной  из
приставленных  лестниц  еврейского  гвардейца,  рвущегося  ее  сбросить,
отпихнул английского арбалетчика, прицелившегося в карабкающегося наверх
человека, и сам встал около  лестницы,  спрятался  за  каменным  зубцом,
выставив вбок щит для защиты от стрел.
   Над стеной появилось лицо с неистовым оскалом, воин перепрыгнул через
парапет, он радовался подвалившей  удаче,  рвался  расчистить  на  стене
место для вторжения. Бранд примерился, взвесил в руке свой топор "Боевой
тролль" и рубанул врага по  голове,  надвое  раскроив  череп  вместе  со
шлемом. Отступил назад,  махнул  рукой  арбалетчику  и  гвардейцу.  Один
выстрелил,   другой   толкнул   рогатиной,   и   лестница    вместе    с
тяжеловооруженными воинами рухнула в быстро растущую у стены кучу. Бранд
осмотрел убитого воина, его оружие и доспехи, то, что  осталось  от  его
лица.
   - Франк, - пробормотал он. - И богатый.
   Он  снял  с  пояса  кошелек   убитого,   перехватил   жадный   взгляд
арбалетчика.
   - Не смотри так, в конце все разделим поровну, это hermannalog, закон
воинов. Но я его впустил сюда не ради денег. - А для чего же? -  спросил
опечаленный арбалетчик.
   - Я хотел посмотреть, кто он. И я вижу, что это не один из ублюдочных
монахов Ордена, у тех никогда нет ни пенни.
   - И что это значит?
   - Это значит, что император еще не  воюет  по-настоящему.  Он  просто
проверяет, не слабаки ли мы.
   Не обращая внимания на общий  крик  радости,  который  дружно  издали
северяне  и  иудеи,  воины  и  мирные  жители  при  виде  беспорядочного
отступления неприятеля,  Бранд  проталкивался  вдоль  крепостной  стены,
размышляя, где же начнется настоящая атака.
   Как он и ожидал, со стороны пересохшего речного русла. Спустя полтора
дня после  первого,  почти  игрушечного  приступа  камни  онагров  стали
бессмысленно долбить в крепостные стены, иногда перемахивая через  зубцы
и разрушая черепицу на крышах городских  домов,  но  не  причиняя  вреда
защитникам.  Затем,  когда  плотность  обстрела  усилилась,  наблюдатель
заметил стену из щитов, медленно двигающуюся  вдоль  пересохшего  русла,
которое вело в самое сердце Септимании. Фактически это были не  щиты,  а
мантелеты с тяжелыми деревянными рамами, каждый несли по  два  человека,
защищенные от стрел, арбалетных  болтов  и  даже  от  сброшенных  сверху
камней.  Конечно,  камень  из   мула   уничтожит   мантелет   вместе   с
укрывающимися за ним людьми, но на стенах не было мулов, слишком  трудно
было бы нацеливать их вниз.  Линия  мантелетов  потихоньку  продвигалась
вперед, и через некоторое  время  вызванный  с  командного  поста  Бранд
увидел, что нападавшие яростно выкидывают из пересохшего русла  камни  и
землю. А позади мантелетов  по  расчищенному  руслу  приближалось  некое
бронированное сооружение. Взмахом руки Бранд приказал выпустить  в  него
зажигательные стрелы. Стрелы воткнулись в мокрые бычьи кожи  и  погасли.
Сооружение продвинулось еще чуть ближе.
   - Ты когда-нибудь видал  такую  штуку?  -  спросил  Малаки  у  своего
рослого  коллеги  на  исковерканном  арабском,  единственном  языке,  на
котором они могли понимать друг друга.
   - Да.
   - И что это?
   - Таран, - Бранд употребил норвежское слово murrbrjotr,  "стенобитное
орудие", и пояснил его жестами.
   - Что будем делать?
   Сосредоточенно прикинув, куда подойдет неповоротливая  машина,  Бранд
приказал воинам вырубить каменный блок с противоположной  от  нападающих
стороны моста. Они