г. Они потребуются
для лошадей. Боевых коней, французских дестриеров.

***

   Тот же ветер в тот же рассвет дул прямо навстречу  сорока  драккарам,
идущим вдоль английского побережья из Хамбера, делая невозможным поднять
паруса. Но Айвару Рагнарсону, стоявшему на носу  первого  корабля,  было
все равно. Гребцы работали равномерно, в таком темпе они могут грести по
восемь часов в день, если понадобится; они одновременно опускали тяжелые
весла в воду, действовали легко и привычно и  продолжали  разговаривать,
поднимая весла из воды.
   Только в первых шести кораблях была дополнительная работа для солдат:
на них старательно закреплены  были  полуторатонные  онагры  Эркенберта,
все, что сумели сделать кузницы Йоркского собора  за  несколько  недель,
данных Айваром.  Айвар  гневался  из-за  их  веса,  требовал,  чтобы  их
облегчили.  Невозможно,  отвечал  черный  архидьякон.  Так  они  описаны
Вегецием. Но что больше убедило  Айвара  -  более  легкие  модели  через
несколько выстрелов разлетались на куски. Пинок  дикого  осла  -  откуда
произошло их название - это  удар  бросающего  плеча  рычага  о  прочную
поперечную балку. Без этой балки камень не полетел  бы  с  поразительной
силой и скоростью. А легкая балка, чем бы ее ни обивали, ломалась.
   Размышления Айвара прервал громкий звук  рвоты  сзади.  Каждый  онагр
обслуживали двенадцать рабов, а во главе их всех, вопреки своему желанию
оторванный от рукописей соборной библиотеки, стоял сам Эркенберт. И  вот
один из этих увальней не устоял перед морской качкой, его вырвало  через
борт. Естественно, не с подветренной стороны, и скудное  содержимое  его
желудка полетело на рядом сидящих гребцов.  Послышались  гневные  крики,
ритм гребли нарушился.
   Айвар, положив руку на нож на поясе, шагнул  в  ту  сторону,  но  уже
стремительно действовал Хамал, конюх, тот самый, что спас  Айвара  после
битвы у Марша. Он схватил раба за загривок.  Сильно  ударил  по  голове,
поставил  несчастного  на  ноги  и  через  гребные   банки   бросил   на
противоположную строну палубы, чтобы его продолжало рвать  там  в  мире.
Айвар не мигая некоторое время смотрел на Хамала,  хорошо  понимая,  что
тот делает. Потом решил оставить на время. И снова вернулся на нос  -  к
своим мыслям.
   Хамал поймал  взгляд  одного  из  гребцов,  который  делал  вид,  что
вытирает пот со лба. Теперь Айвар ежедневно убивал в среднем  по  одному
человеку, в основном из числа соборных рабов. При такой скорости к  тому
времени, как им встретится враг, около каждой машины останется по одному
человеку. И никто не знает, на кого  обрушится  Айвар  завтра.  Но  если
проявить достаточную жестокость, его иногда можно отвлечь.
   Тор, пошли нам врага  побыстрее,  подумал  Хамал.  Единственное,  что
теперь способно успокоить Айвара,  это  голова  и  яйца  того,  кто  его
победил, - Скейфа Сигвартсона. Без них  он  уничтожит  всех  окружающих.
Поэтому братья на этот раз отправили его  одного.  Со  мной  в  качестве
няньки. Я должен постоянно докладывать Змееглазому.
   Если враг не  встретится  достаточно  быстро,  сбегу  при  первом  же
удобном случае, думал Хамал. Айвар обязан  мне  жизнью.  Но  он  слишком
безумен, чтобы  отблагодарить.  Однако  что-то  говорит  мне,  что  если
направить его гнев в нужном направлении, я кое-что еще  сумею  выиграть,
здесь, в богатых королевствах юга. Они не просто богаты, они созрели для
падения.

***

   - Истинное мужеложство, - сказал Осви,  некогда  раб  собора  святого
Этельтрита в Эли, а теперь командир расчета  катапульты  в  армии  Пути,
армии Норфолка. Его команда согласно закивала, задумчиво глядя  на  свое
любимое, но такое непокорное артиллерийское  орудие.  Это  был  один  из
поставленных на колеса "толкателей". Все в расчете бесконечно  гордились
им. Они уже несколько недель дали ему имя - "Точно в  цель".  Много  раз
полировали все деревянные части. Но они боялись его.
   - Можно считать повороты зубчатого колеса, - сказал Осви, - чтобы оно
не натягивало слишком сильно.
   - А я каждый раз могу прикладывать ухо к веревкам и прислушиваться, -
сказал один из его товарищей, - я слышу, как  они  натягиваются,  словно
струны арфы.
   - И все равно как-нибудь, когда мы этого не ожидаем, они лопнут.  Так
всегда бывает. Разорвут одного-двух из нас на завтрак.
   Головы задумчиво закивали.
   - Нам нужны более прочные деревянные плечи, - сказал Осви. -  Эти  не
выдерживают.
   - Обвяжем их веревками?
   - Нет, они обвиснут.
   - Я работал в кузнице в своей  деревне,  -  неуверенно  сказал  самый
новый в команде. - Может, если оковать их железом...
   - Нет, это деревянное плечо сгибается, - ответил Осви. -  Оно  должно
сгибаться. А железо помешает ему.
   -  Зависит  от  того,  какое  железо.  Если  его  правильно  нагреть,
охладить, бить молотом в нужное время, оно превращается в  то,  что  мой
хозяин называл сталью. Сталь сгибается, но не  как  мягкое  железо,  она
пружинит. Если мы пустим полосу стали с внутренней стороны плеча,  сталь
согнется вместе с деревом и не даст дереву разлетаться, если оно лопнет.
Задумчивое молчание.
   - А как ярл? - послышался голос.
   - Действительно, как ярл? - раздался другой  голос  из-за  полукруга.
Шеф, следуя совету Бранда, бродивший по  лагерю,  увидел  собравшихся  и
неслышно подошел к ним.
   Оцепенение и тревога. Группа быстро расступилась, оставив  новичка  в
центре - лицом к непредсказуемому.
   - Ну, вот этот, Удд, он высказал мысль, - сказал Осви, снимая с  себя
ответственность.
   - Послушаем.
   Новичок,  вначале  неуверенно,  потом  все  тверже  и  быстрее   стал
описывать  процедуру  приготовления  стали,  а  Шеф  наблюдал  за   ним.
Незаметный человек маленького роста, даже  ниже  остальных,  со  слабыми
глазами, сутулый. Любой из викингов Бранда счел бы его  бесполезным  для
армии, не стоящим корма даже за то, что  будет  копать  уборные.  Но  он
знает кое-что. Новое ли это знание? Или старое знание, известное  многим
кузнецам, но передающееся только подмастерьям?
   - Ты говоришь, эта сталь сгибается, - сказал Шеф. -  И  распрямляется
снова? Не как мой меч, - он достал из  ножен  красивый  балтийский  меч,
который дал ему Бранд, сделанный, как его самодельное и давно потерянное
оружие, из полос мягкого железа и твердой стали, - но из одного куска? И
пружинит на всем протяжении?
   Удд, маленький человек, уверенно кивнул.
   - Хорошо. - Шеф ненадолго задумался. - Осви,  скажи  маршалу  лагеря,
что ты и твой расчет снимаетесь с дежурства. Удд, завтра утром приходи в
кузницу Торвина, возьми  столько  людей,  сколько  тебе  потребуется,  и
начинай делать эти  полосы.  Сначала  оборудуй  ими  "Точно  в  цель"  и
проверь, что получится.  Если  сработает,  оборудуй  ими  все  остальные
машины.
   - И еще, Удд: когда все будет сделано, я хочу взглянуть на этот новый
металл. Сделай несколько лишних полос для меня.
   Шеф пошел, слушая, как звучит рог: пора задувать костры и  выставлять
ночную стражу.  Что-то  в  этом  есть,  думал  он.  Можно  использовать.
Несмотря на недавно обретенную Торвином и его друзьями уверенность,  Шеф
понимал, что если они будут только повторять  известное,  их  уничтожат.
Каждый удар учит находить противодействие. А у него  враги  повсюду:  на
юге и на севере, в церкви и среди  язычников.  Епископ  Даниэль.  Айвар.
Вульфгар и Альфгар. Король Бургред. Они не остановятся и снова нападут.
   Он знал, что удар последует, но  он  непредсказуем.  Жизненно  важно,
чтобы был непредсказуемым и ответ.

***

   Сон, или видение, на этот раз почти облегчение. Шеф  чувствовал,  как
его все больше окружают трудности. Он не знал пути между  ними.  И  если
кто-то знает, он приветствовал бы это знание. Он не думал, что это  Отин
в его облике Больверка, создателя проклятий, который ведет его,  как  ни
убеждал его  Торвин  принять  подвеску-копье,  знак  Отина.  Но  кто  же
помогает ему? Если бы он знал, подумал Шеф, он надел бы знак этого бога.
***

   Во сне он неожиданно обнаруживает, что смотрит сверху  вниз.  Вниз  с
огромной высоты. И когда взгляд проясняется, он понимает, что смотрит на
доску для игры. На шахматную доску с  расставленными  на  ней  фигурами.
Игра в самом разгаре. А игроки - могучие фигуры, которые Шеф  уже  видел
раньше: боги Асгарда, так говорит Торвин, играют в шахматы на  священной
доске фигурами из золота и серебра.
   Но здесь больше двух игроков. Так велики фигуры вокруг доски, что Шеф
не может сразу охватить их все, все равно что большой горный хребет.  Но
он видит одного из игроков. Не румяный, мощный, напоминающий Бранда Тор,
которого он видел раньше, не тот,  у  которого  острое  лицо  и  ледяной
голос, - Отин. Этот кажется меньше, отчетливее, глаза его  не  на  одном
уровне. Выражение крайней радости  появляется  на  его  лице,  когда  он
передвигает фигуру. Может, Локи Обманщик. Локи, чей огонь всегда горит в
священном круге, но последователи которого неизвестны.
   Нет, решает Шеф. Может, этот бог и хитер,  но  внешность  у  него  не
Локи. Внешность не Айвара. Взгляд его  проясняется  еще  больше,  и  Шеф
понимает, что он уже видел  этого  бога.  Это  тот  самый  бог,  который
смотрел на него, словно он лошадь, выставленная для покупки. И выражение
у него на лице - конечно, это ему  принадлежит  заинтересованный  голос,
который дважды предупреждал его. Это мой защитник, думает Шеф. Но  этого
бога я не знаю. Интересно, каковы его  принадлежности.  И  какова  цель?
Каков его символ?
   И тут Шеф неожиданно понимает, что играют они вовсе не на доске, а на
карте. Не на карте мира, а на  карте  Англии.  Он  старается  разглядеть
карту, уверенный, что боги знают, где его враги и что собираются делать.
И в это время понимает, что находится на  каминной  доске,  как  мышь  в
королевском зале. И, как мышь, думает он, я вижу, но не понимаю.  Игроки
передвигают фигуры, смеются голосами, напоминающими гром.  Но  для  него
все это не имеет смысла. И  однако  он  здесь,  и  он  уверен,  что  его
перенесли сюда, чтобы он видел и понял.
   Веселое лицо поворачивается к  нему.  Шеф  застывает,  не  зная,  что
делать: прятаться или оставаться на месте. Но лицо знает, что он  здесь.
Оно протягивает ему фигуру, а остальные боги в это время заняты игрой.
   Ему говорят, соображает Шеф, что он должен взять эту фигуру.
   Что это?  Королева,  наконец  он  это  видит.  Королева.  С  лицом...
Незнакомый бог смотрит на него сверху вниз,  небрежно,  отпуская,  машет
рукой. И, словно подхваченный ураганом, Шеф  летит  вниз,  в  лагерь,  к
своей постели, к своему одеялу. И, падая, узнает, чье лицо было у фигуры
королевы.

***

   Шеф резко сел. Годива, подумал он. Сердце его отчаянно билось. Должно
быть, мое собственное желание послало мне это видение. Как может девушка
воздействовать на борющихся на карте противников?
   Снаружи шум и суета, лошадиный топот, чьи-то  обутые  в  сапоги  ноги
идут к нему, не обращая внимания на окрики дежурных танов.  Шеф  натянул
рубашку и раскрыл дверь, прежде чем эти сапоги дошли до нее.
   На него  смотрело  знакомое  лицо:  молодой  Альфред,  по-прежнему  с
золотым кольцом на голове, как  и  раньше,  со  свежим,  полным  нервной
энергии лицом, но с мрачным выражением в глазах.
   - Я дал тебе этот округ, - сказал он без всяких предисловий. - Теперь
я думаю, что следовало отдать другому, твоему врагу. Альфгару.  Альфгару
и его калеке-отцу. Они вместе  с  моим  предателем-епископом  и  королем
Бургредом, моим зятем, изгнали меня из моего королевства.
   Выражение лица Альфреда изменилось, на  нем  отразилась  усталость  и
поражение.
   - Я здесь как проситель. Я изгнан из Вессекса. Не успел собрать своих
верных танов. Армия Марсии идет по моим следам. Я спас тебя: спасешь  ли
ты меня?
   Обдумывая ответ, Шеф услышал шум, топот.  Вестник,  слишком  спешный,
чтобы обращать внимание на протокол. Как только человек  увидел  Шефа  в
дверях, он сразу стал излагать тревожные новости:
   - Маяки, лорд ярл! С моря подходит флот. Не  менее  сорока  кораблей.
Те, что на страже, говорят, что это может быть только - Айвар.
   Шеф видел, как на лице Альфреда  появилось  выражение  ужаса,  ощутил
холод внутри, пришел к выводу. Альфгар с одной стороны. Айвар с  другой.
А что у них общего. У  одного  я  отобрал  женщину.  Другой  забрал  эту
женщину у меня. Я могу  быть  уверен,  что  боги  послали  мне  истинное
видение. Ключ ко всему - Годива. Что-то приказывает мне использовать ее.
Глава 5

   Став ярлом, Шеф сразу понял, что новости  никогда  не  бывают  такими
хорошими или плохими,  какими  кажутся  при  первом  прослушивании.  Так
оказалось и на этот раз. Маяки  прекрасно  оповещают  об  опасности,  ее
направлении, даже о количестве  врагов.  Но  они  ничего  не  говорят  о
расстоянии.  Цепь  сигнальных  маяков  растянулась  по  всему  побережью
Линкольншира.  Это  может  означать  только,  что  Айвар  -   если   это
действительно Айвар - вышел из Хамбера  под  встречным  ветром.  На  это
сразу указал Бранд. Значит, ему еще не меньше трех дней, если не больше.
   Что касается Бургреда, а также Вульфгара и Альфгара, то  Альфред  был
уверен, что его преследуют и что король под  давлением  своих  епископов
намерен полностью разбить армию Пути и подчинить себе всю Англию  к  югу
от Хамбера. Но Альфред молодой человек, скачет он быстро, и  с  ним  был
только один личный телохранитель. А Бургред известен великолепием своего
лагеря и количеством повозок, на быках, которые  его  сопровождают.  Для
него сорок миль - это четырехдневный марш.
   Шеф может ожидать тяжелый удар от каждого из врагов. Но это  удар  не
будет неожиданным.
   Но это не имеет значения. Занимаясь повседневными делами, Шеф думал о
том, что ему предстоит сделать - и к кому он может обратиться за помощью
в такой ситуации. На этот последний вопрос ответ только один. Как только
Шеф сумел освободиться от своих советников, разослав их с тем  или  иным
поручением, он незаметно выскользнул из  ворот  своего  бурга,  отправил
назад обеспокоенных стражников, которые хотели сопровождать его,  и  как
можно незаметнее прошел по заполненным народом улицам.
   Как он и ожидал, Хунд был занят в своей палатке,  он  лечил  женщину,
внезапный ужас которой при появлении ярла свидетельствовал о виновности:
шлюха или деревенская ведьма. Хунд продолжал обращаться  с  ней,  словно
она жена тана. Только когда она ушла, он сел рядом с другом, как всегда,
молча.
   - Мы однажды спасли Годиву, - сказал Шеф. - Я собираюсь  сделать  это
снова. Мне нужна твоя помощь. Я никому не могу  сказать,  что  собираюсь
сделать. Поможешь?
   Хунд кивнул. Поколебался.
   - Я тебе всегда помогу, Шеф. Но я должен спросить.  Почему  ты  решил
сделать это  именно  сейчас?  Ты  мог  попробовать  вернуть  Годиву  уже
несколько месяцев назад, когда у тебя было гораздо меньше забот.
   Шеф холодно рассчитывал, что можно безопасно открыть  другу.  Он  уже
знал, для чего ему нужна Годива. Это приманка. Ничто не может рассердить
Альфгара больше, чем если Шеф украдет Годиву. И если он  представит  это
как оскорбление со стороны Пути, союзники поддержат Альфгара. Он  хочет,
чтобы они устремились за Годивой, словно большая  рыба,  бросающаяся  на
добычу. Прямо к  Айвару  на  крючок.  И  Айвара  тоже  можно  приманить.
Напоминанием о женщине, которую он потерял, и о мужчине, который отобрал
ее.
   Но ничего этого нельзя говорить даже Хунду, ближайшему другу детства.
Ведь Хунд друг и Годивы.
   Шеф позволил своему лицо принять смущенное и обеспокоенное выражение.
- Знаю, - сказал он, - я должен был сделать это  раньше.  Но  вдруг  мне
стало страшно за нее.
   Хунд взглянул другу в глаза.
   - Ну, хорошо, - сказал он. - Надеюсь, у тебя  основательная  причина.
Как мы это сделаем?
   - Я выберусь в сумерках. Жди меня там, где мы тренируемся в  стрельбе
из катапульт. Я хочу, чтобы ты за день собрал с  полдюжины  человек.  Но
слушай. Они не должны быть северянами. Все англичане. Все фримены. И они
должны выглядеть, как фримены. Как ты. - Шеф имел в виду - малого  роста
и недокормленные. - С лошадьми и припасами на неделю. Но одеться  бедно,
не в ту одежду, что мы им дали.
   - И еще одно, Хунд, и вот почему ты мне нужен.  Меня,  с  моим  одним
глазом, легко узнать, - Шеф не сказал: с одним глазом,  который  ты  мне
оставил. - Когда мы шли в лагерь Рагнарсонов, было все равно. Но  теперь
я иду в лагерь, где мой сводный брат и отчим, и  мне  нужна  маскировка.
Вот что я придумал...
   Шеф изложил свой план, Хунд изредка вставлял замечания или  предлагал
поправки. В конце лекарь спрятал свою подвеску - символ Идунн,  поправил
рубашку, чтобы ничего не было видно.
   - Сделаем, если боги будут с нами, - сказал он. -  А  ты  думал,  что
будет в лагере, когда завтра утром тебя в нем не найдут?
   Подумают, что я их предал, понял  Шеф.  Я  оставлю  сообщение:  пусть
думают, что я сделал это из-за женщины. И это не будет ложью.
   Он чувствовал тяжесть точильного камня старого короля  в  поясе,  где
всегда держал его. Странно, подумал он, когда я  шел  за  ней  в  лагерь
Рагнарсонов, я думал только о спасении Годивы, о том, чтобы увести ее  и
найти с ней счастье. Теперь я собираюсь сделать то же самое. Но на  этот
раз - на этот раз я делаю это не ради нее. И даже не ради себя. Я  делаю
потому, что это должно быть сделано. Таков ответ. И она и я - мы  только
часть ответа.
   Мы как малые колесики, на которых  прикреплены  канаты,  натягивающие
катапульту. Они не могут сказать, что больше не хотят поворачиваться,  и
мы тоже.
   Он вспомнил странную легенду  о  мельнице  Фроди,  которую  рассказал
Торвин, о гигантшах-девушках и о короле, который не давал им  отдохнуть.
Я хотел бы дать им отдохнуть,  подумал  он,  дать  отдохнуть  всем,  кто
захвачен этой мельницей войны. Но я не знаю, как освободить их.  И  себя
тоже.
   Когда я был троллом, подумал Шеф, я был свободен.

***

   Годива через женскую дверь вышла из огромного походного шатра  короля
Бургреда и начала пробираться к длинному ряду столов,  в  данный  момент
незанятых. На случай, если ее спросят, у нее готов  ответ:  она  идет  к
королевскому пивовару передать приказ короля  Бургреда  приготовить  еще
один бочонок,  а  также  приказ  Альфгара  присутствовать  при  вскрытии
бочонка. На самом деле ей нужно было уйти из  душной  атмосферы  женских
помещений, пока сердце ее не разорвалось от страха и горя.
   Она больше не была красавицей, как  раньше.  Остальные  женщины,  она
знала, заметили это, говорили между собой о том, что  с  ней  случилось,
говорили со злорадством о падении фаворитки. Но причины  они  не  знали.
Они должны знать, что Альфгар бьет ее, бьет  все  с  большей  яростью  и
безумием, бьет розгами по голому телу, пока кровь не выступает и  ночная
рубашка по утрам присыхает к телу. Даже в бревенчатом  дворце  Тамворта,
столицы Бургреда, шум доносится через дощатые стены. А в  палатках,  где
король проводит лето, в лагере...
   Но хоть они слышат и знают, никто ей не поможет.  На  следующий  день
после избиения мужчины скрывают усмешки;  женщины  разговаривают  с  ней
утешающе. Все считают, что так устроен мир, хотя и гадают, чем она могла
так не угодить своему мужу.
   Никто из них - кроме Вульфгара, которому все равно, - не знал,  какое
отчаяние отхватывает ее, когда она думает о том грехе, который совершают
они с Альфгаром каждый  раз,  как  лежат  вместе,  грехе  кровосмешения,
который навсегда покрывает позором их души и тела. И никто не знает, что
она еще и убийца. Дважды за зиму чувствовала она, как  рождается  в  ней
жизнь, хотя никогда - слава Богу - не чувствовал ее  движения.  Иначе  у
нее не хватило бы сил идти в лес, находить нужные  травы,  пить  горькое
лекарство, которое она делала сама и которое убивало дитя в ее чреве.
   Но даже не это делало ее лицо изможденным, а походку сутулой,  как  у