от Шефа.
   - Чье имя Бальд. Если по окончании десяти лет сумма дохода  покажется
Бальду превышающей нормальную, излишек Леофвин  должен  будет  выплатить
внуку истца; или заплатит сумму, назначенную Бальдом,  равную  стоимости
ценности земли, потерянной за  время  его  пользования.  И  выбор  будет
делаться присутствующим здесь дедом.
   С одного лица исчезла улыбка, зато появилась  на  другом.  Затем  оба
лица приняли одинаковое  выражение  беспокойной  расчетливости.  Хорошо,
подумал Шеф. Ни один из них не получил преимущества. Они  будут  уважать
мое решение.
   Он встал.
   - Колокол пробил. На сегодня суд окончен.
   Возгласы протеста, мужчины и женщины из рядов ожидающих устремились к
нему.
   - Он снова начнется завтра. Вы получили  свои  палочки  с  зарубками?
Покажите их завтра, чтобы соблюдалась должная очередь. -  Сильный  голос
Шефа перекрывал шум.
   - И все запомните. В суде нет ни христиан,  ни  язычников,  ни  людей
Пути, ни англичан. Смотрите: у меня нет подвески. А отец Бонифаций, - он
указал на писца в черной сутане, - хоть он и священник, но на нем сейчас
нет креста. Здесь правосудие не зависит от веры. Запомните и  расскажите
всем. А теперь идите. Слушание окончено.
   Двери в дальнем конце помещения раскрылись. Служители начали выводить
разочарованных тяжущихся на свет весеннего дня.  Один  из  служащих,  на
серой рубашке которого был аккуратно  вышит  знак  молота,  подвел  двух
последний споривших к столу отца Бонифация; теперь  решение  ярла  будет
записано  дважды,  заверено  свидетелями,  один  экземпляр  останется  в
срипториуме ярла, второй будет  аккуратно  разорван  надвое  и  разделен
между тяжущимися, чтобы в будущем  суде  ни  один  не  смог  представить
поддельный документ.
   Через заднюю дверь вошел массивный человек, в кольчуге и в плаще,  но
невооруженный.  Его  голова  и  плечи  возвышались   над   толпой.   Шеф
почувствовал, как темнота одиночества в зале суда неожиданно рассеялась.
   - Бранд! Ты вернулся! Ты пришел вовремя, у меня сейчас как  раз  есть
время поговорить.
   Руку Шефа сжала рука размером с большой кубок, он увидел, как на лице
гиганта появилась ответная улыбка.
   - Не совсем, лорд ярл. Я приехал два часа назад.  Твои  стражники  не
пропустили меня. Они так размахивали алебардами, и при этом ни  один  из
них не понимает по-норвежски, что у меня не хватило духу спорить.
   - Ха! Они должны были... Нет! Я отдал приказ, чтобы никто не прерывал
суда, за исключением известия о войне. Они правильно поступили.  Но  мне
жаль, что я не догадался сделать исключение для тебя. Я хотел бы,  чтобы
ты присутствовал на суде и высказал свое мнение.
   - Я слышал. - Бранд ткнул назад пальцем. - Глава твоих  стражников  -
из расчета катапульты, он меня знает, хотя я его не знаю. Он принес  мне
доброго эля - отличный эль, особенно после морского  путешествия,  чтобы
смыть соль, - и сказал, чтобы я послушал через дверь.
   - И что ты думаешь? - Шеф развернул Бранда и провел  через  очищенное
уже помещение во двор. - Что ты думаешь о дворе ярла?
   - Я поражен. Когда вспоминаю, каким  это  место  было  четыре  месяца
назад - везде грязь, на полу за отсутствием постелей храпят воины, нигде
не видно ни кухни, ни  еды.  А  теперь.  Стража.  Дворецкие.  Пекарни  и
бродильни. Расписные закрывающиеся ставни, вообще все  раскрашено.  Тебя
спрашивают о твоем имени и деле. И сразу записывают!
   Бранд нахмурился и осмотрелся, а потом перешел на громкий шепот.
   -  Шеф...  лорд  ярл,  я  хотел  сказать.  Только  одно.  Зачем   эти
чернорясые? Разве можно им доверять? И  зачем  это  ярл,  глава  воинов,
слушает, как пара ослов спорит из-за своих денег? Тебе лучше стрелять из
катапульт. Или даже работать в кузнице.
   Шеф рассмеялся, поглядывая на массивную  серебряную  пряжку,  которой
был заколот плащ друга, на тяжелый кошелек у  него  на  поясе,  красивую
цепь из серебряных монет.
   - Скажи мне, Бранд, как твоя  поездка  домой?  Ты  смог  купить,  что
хотел?
   На лице Бранда тут же появилось выражение, как у осторожного  скупца.
- Кое-какие деньги отдал в надежные руки.  Цены  в  Галланде  высоки,  а
народ озлобился. Но все же, если я когда-нибудь  повешу  свой  топор,  у
меня будет небольшая ферма, чтобы провести старость.
   Шеф снова рассмеялся.
   - С твоей долей в чистом серебре ты должен был купить половину округа
и отдать под присмотр родственникам.

 На этот раз Бранд тоже улыбнулся.
   - Признаю, дела пошли неплохо. Лучше, чем когда-либо в моей жизни.  -
Ну, что ж, давай поговорим о чернорясых. Чего никто из нас не осознавал,
это каково богатство этих домоседов.  Богатство  целой  страны,  богатой
страны Англии, не  бедной  и  каменистой  Норвегии,  откуда  ты  пришел.
Десятки тысяч людей  возделывают  почву,  пасут  овец,  стригут  шерсть,
держат пчел, рубят лес, плавят железо и разводят лошадей.  Более  тысячи
квадратных миль. Может, тысячи тысяч акров. И  все  они  должны  платить
мне, ярлу, пусть только военный налог и налог дорожный и мостовой.
   - Некоторые выплачивают все. Я забрал себе всю церковную землю. Часть
тут же отдал освобожденным рабам, которые сражались за нас, по  двадцать
акров на человека. Для них это богатство - но блошиный укус по сравнению
с оставшимся. Много земли я отдал в аренду - богатым людям Норфолка,  за
небольшую плату, но за наличность. Те,  кто  получил  землю,  не  хотят,
чтобы вернулась церковь. Большую часть земли я сохранил в  своих  руках,
это собственность ярла. В будущем она будет  приносить  мне  деньги  для
найма рабочих и солдат.
   - Но без чернорясых, как ты их называешь, я не мог  бы  это  сделать.
Кто может сохранить в голове  все  эти  земли,  товары,  суммы,  аренды?
Торвин знает, как писать нашими буквами, но мало кто еще  знает.  И  вот
неожиданно оказалось много грамотных людей, людей церкви, но без земли и
без доходов. Некоторые из них работают на меня.
   - Но можешь ли ты доверять им, Шеф?
   - Те, кто ненавидит меня, и тебя, и Путь, кто никогда не  примирится,
они ушли к королю Бургреду или к архиепископу Вульфхиру,  чтобы  поднять
войну.
   - Надо было убить их всех.
   Шеф потрогал свой каменный скипетр.
   - Христиане говорят,  что  кровь  мучеников  -  это  сила  церкви.  Я
согласен с ними. Я не создаю мучеников. Но я постарался, чтобы  те,  кто
ушел, знали имена оставшихся. Те, кто работает на меня, никогда не будут
прощены. Как и у разбогатевших танов, их судьба теперь зависит от  меня.
Они подошли к низкому зданию внутри ограды, которая огибала  burg  ярла.
Ставни здания  были  открыты,  чтобы  впустить  солнце.  Шеф  указал  на
письменные столы,  за  которыми  люди  писали  на  пергаменте,  негромко
разговаривали друг с другом. На одной стене Бранд увидел большую  карту,
недавно начерченную, без украшений, но зато со множеством подробностей.
   - К зиме у меня будет описание всех мест в  Норфолке  и  карта  всего
округа. К следующему  лету  без  моего  ведома  нельзя  будет  ни  пенни
заплатить за землю. И тогда у меня будет богатство, которое даже  церкви
не снилось. Мы сможем делать такое, что никогда раньше не делалось.
   - Если серебро будет хорошее, - с сомнением заметил Бранд.
   - Оно лучше, чем на севере. Вот о чем я думал.  Мне  кажется,  что  в
Англии, во всех королевствах есть  определенное  количество  серебра.  И
всегда такое же количество работы, за  которое  надо  платить  серебром:
покупать землю, товары.  Но  все  больше  и  больше  серебра  оседает  в
сундуках церкви, или  меняется  на  золото,  или  идет  на  изготовление
драгоценностей, которые больше не  идут  в  оборот.  И  чем  больше  его
уходит...
   Шеф запнулся, не мог ни по-английски, ни по-норвежски объяснить,  что
он имеет в виду.
   - Вот что  я  хочу  сказать.  Церковь  слишком  много  вытягивала  из
северных королевств, но ничего не давала  взамен.  Поэтому  здесь  такие
плохие монеты. Король Эдмунд был не так щедр к церкви, и потому  у  него
монеты лучше. Скоро наши монеты станут лучшими.
   - И не только монеты будут лучшими, Бранд. - Молодой  ярл  повернулся
лицом к своему массивному товарищу, его единственный глаз блестел.  -  Я
хочу, чтобы  Норфолк  стал  лучшим,  самым  счастливым  местом  во  всех
северных землях. Местом, где любой от детского возраста до старости  жил
бы в безопасности. Где мы могли бы  жить  как  люди,  а  не  как  звери,
вырывающие друг у друга пищу. Где мы могли бы помогать друг другу.
   - Потому что от Ордлафа, управляющего Бридлингтоном, я узнал  кое-что
новое. И от рабов, которые делали мою карту и  привели  нас  к  разгадке
головоломки Эдмунда. И Пути это необходимо знать. Что самое  ценное  для
Пути, Пути Асгарда?
   -  Новые  знания,   -   ответил   Бранд,   машинально   сжимая   свой
молот-подвеску.
   - Новые знания - это хорошо. Не у всех они  есть.  Но  то,  о  чем  я
говорю, не хуже, и его можно получить всюду. Старые знания,  которые  мы
просто не узнаем. Я понял это гораздо лучше, когда  стал  ярлом.  Всегда
есть  кто-то,  кто  может  ответить  на  твой  вопрос,  сообщить  нужное
средство. Но просто никто об этом обычно не спрашивает его. Или ее.  Это
может  быть  раб,  бедный  крестьянин.  Старуха,  управляющий   рыбацким
поселком, священник.
   - Когда будет записано все знание этой страны, когда будут переписаны
земли, тогда мы покажем миру нечто совершенно новое!
   Бранд, со стороны слепого глаза, смотрел на напряженное сухожилие  на
шее Шефа, на поседевшую бороду молодого человека.
   На самом деле, подумал он, тебе нужна хорошая живая женщина, чтобы ты
был занят. Но даже я, витязь Бранд, не посмею купить для него такую.

***

   В этот  вечер,  когда  древесный  дым  из  труб  стал  смешиваться  с
сумерками, жрецы Пути собрались в своем огражденном  нитями  круге.  Они
сидели в саду за пределами ограды,  в  приятном  запахе  сока  яблонь  и
молодой зелени. Вокруг них вились дрозды.
   - Он не знает об истинном  назначении  твоего  плавания  за  море?  -
спросил Торвин.
   Бранд покачал головой.
   - Нет.
   - Но ты передал новости?
   - Я передал новости, и я привез новости. Слово о том,  что  произошло
здесь, передано  всем  жрецам  Пути  по  всем  северным  землям,  а  они
расскажут своим последователям. Новость дошла до Бирко и до Каупанга, до
Скирингсала и до Трондса.
   - Значит, мы можем ждать подкреплений, - сказал Гейрульф, жрец  Тюра.
- С теми деньгами, что мы увезли домой, с рассказами, которые на устах у
каждого скальда, можете быть  уверены,  что  любой  воин  Пути,  который
сможет раздобыть корабль, будет тут в поисках  работы.  И  каждый  жрец,
который сможет освободиться. Многие теперь наденут  подвески.  Некоторые
из них - лжецы. Не верующие. Но с  ними  можно  справиться.  Есть  более
важные дела.
   Бранд помолчал, обвел взглядом внимательные лица.
   - В Каупанге, вернувшись домой, я встретился с жрецом Виглейком.
   - Виглейком, известным своими видениями? - напряженно спросил Торвин.
- Да. Он созвал конклав жрецов со всей Норвегии и Швеции. Он сказал им -
и мне тоже, - что он обеспокоен.
   - Чем?
   - Многим. Он, как и мы, уверен, что Шеф - центр  изменений.  Он  даже
думает, что он и есть тот, кем назвал себя при первой встрече  с  тобой,
Торвин: тот, что пришел с Севера. Бранд снова  осмотрелся,  все  взгляды
были устремлены на него.
   - И однако, если это правда, все развивается не  так,  как  мы,  даже
самые мудрые из нас, ожидали. Виглейк говорит,  что,  во-первых,  он  не
норвежец. У него мать англичанка.
   Пожатия плечами.
   - А у кого нет? -  спросил  Вестмунд.  -  Англичанки,  ирландки.  Моя
бабушка была лапландкой.
   - Он вырос в христианстве. И был крещен.
   На этот раз насмешливые возгласы.
   - Мы все видели шрамы  у  него  на  спине,  -  сказал  Торвин.  -  Он
ненавидит христиан, как все мы. Даже не ненавидит. Считает дураками.
   - Ну, хорошо. Но вот что главное: он не принял подвеску. Он не  верит
в то, во что верим мы. У него бывают видения,  Торвин,  вернее,  он  так
говорит. Но он не считает их видениями другого мира. Он неверующий.
   На этот раз все сидели молча, постепенно повернулись к Торвину.  Жрец
Тора потер бороду.
   - Ну, его ведь и неверующим нельзя назвать. Если спросим, он  скажет,
что человек с подвеской языческого - так считают  христиане  -  бога  не
сможет править христианами. Он скажет, что для него подвеска - не вопрос
веры, что это будет ошибка, все равно что бить молотом, когда железо еще
не разогрелось. И он не знает, какую подвеску ему надеть.
   - Я знаю, - сказал Бранд. - Я видел это и  говорил  в  прошлом  году,
когда он убил своего первого человека.
   - Я тоже так думаю, - согласился Торвин. -  Он  должен  носить  копье
Отина, Бога Повешенных, Предателя Воинов.  Только  такой  человек  может
послать собственного отца на смерть. Но если бы он был здесь, то  сказал
бы, что тогда это был единственный выход.
   - Виглейк говорит только о возможностях? - неожиданно спросил Фарман.
- Или у него есть конкретное послание? Что-нибудь боги сообщили ему?
   Бранд молча извлек несколько тонких  дощечек,  завернутых  в  тюленью
кожу, и передал их. На дощечках были  вырезаны  руны,  потом  окрашенные
чернилами.  Торвин  принялся   изучать   их,   Гейрульф   и   Скальдфинн
придвинулись к нему. Лица всех троих омрачились.
   - У Виглейка было видение, -  сказал  наконец  Торвин.  -  Бранд,  ты
знаешь сказание о мельнице Фроди?
   Витязь покачал головой.
   - Триста лет назад был в Дании король, по  имени  Фроди.  Говорят,  у
него была волшебная мельница, которая молола не зерно, а мир,  богатство
и плодородие. Мы считаем, что это была мельница новых  знаний.  Работали
на этой мельнице две рабыни, девушки-гигантши,  которых  звали  Фенья  и
Менья. Но Фроди так хотелось мира и богатства для  своего  народа,  что,
как ни просили гигантши дать им отдохнуть, король отказывался.
   Торвин перешел на пение:

   Вы не будете спать, сказал Фроди-король,
   Дольше, чем требуется кукушке,
   Чтобы отозваться другой кукушке, или посыльному
   Спеть песню, выступая в путь.

   - Рабыни рассердились, вспомнили, что они  гигантши,  и  вместо  того
чтобы молоть мир, богатство и плодородие начали молоть  пламя,  кровь  и
воинов. И ночью на  Фроди  напали  враги  и  уничтожили  и  его,  и  его
королевство, а волшебная мельница навсегда исчезла.
   - Вот это видел Виглейк. Он говорит, что даже в поиске  новых  знаний
можно зайти слишком далеко, если  мир  к  ним  не  готов.  Нужно  ковать
железо, пока оно горячо. Но можно при этом слишком долго раздувать меха.
   Долгая пауза. Наконец неохотно заговорил Бранд:
   - Мне лучше сообщить вам, что ярл, Скейф Сигвартсон, рассказывал  мне
сегодня о своих намерениях. И вы  решите,  насколько  это  соответствует
видению Виглейка.

***

   Несколько дней спустя Бранд смотрел на большой камень,  погрузившийся
в луг, вблизи места, где грязная дорога от Эли выходит на открытые  поля
у Марша.
   На камне были вырезаны полоски рун, края их еще  остры  после  резца.
Шеф легко коснулся их пальцами.
   - Вот что тут говорится. Я сам сочинил стих на языке, которому обучил
меня Гейрульф. Тут написано:

   Он хорошо умер, хотя жил плохо,
   И все счеты оплачены смертью.
   А вверху его имя: ярл Сигварт.

   Бранд с сомнением хмыкнул. Он не  любил  Сигварта.  Но  этот  человек
мужественно встретил смерть сына. И нет никакого сомнения, что  он  спас
другого своего сына и всю армию Пути, выдержав ночь пыток.
   - Ну, что ж, - сказал он наконец. -  Он,  конечно,  был  bautasteinn.
Есть старая поговорка: "Никакой камень не  устоит,  если  его  не  будут
поддерживать сыновья". Но разве здесь он был убит?
   - Нет, - ответил Шеф. - Его убили в болотах.  Похоже,  моему  другому
отцу Вульфгару так не терпелось, что он не мог  даже  дождаться  твердой
почвы. - Рот его дернулся, и он плюнул на траву. - Но  если  бы  мы  его
установили там, через шесть недель он утонул бы в трясине.
   - К тому же я хотел, чтобы ты увидел это.
   Он улыбнулся, повернулся и махнул рукой в сторону  почти  незаметного
подъема, ведущего к Маршу. Откуда-то послышались звуки,  словно  десяток
свиней режут одновременно. Бранд вытащил из земли свой топор и  принялся
осматриваться в поисках врагов, нападающих.
   Показалась колонна волынщиков, по четыре в ряд.  Они  надували  щеки.
Бранд узнал в первом ряду Квикку, бывшего раба из собора святого Гутлака
в Кроуленде, и успокоился.
   - Они все играют один мотив, - он перекрикивал шум. - Твоя идея?
   Шеф покачал головой и  показал  пальцем  на  волынщиков.  -  Их.  Они
сочинили этот мотив. И назвали его "Бескостный, потерявший кости".
   Бранд недоверчиво  покачал  головой.  Английские  рабы,  высмеивающие
одного из сильнейших воинов севера. Он никогда не подумал бы...
   За двумя десятками волынщиков шли алебардисты,  головы  их  закрывали
блестящие шлемы с острыми кромками, каждый в кожаной куртке  с  нашитыми
металлическими пластинами, у каждого на  левой  руке  маленький  круглый
щит. Они тоже англичане, подумал Бранд, когда они  приблизились.  Откуда
он знает? Главным образом, по росту: ни  одного  человека  выше  пяти  с
половиной футов. Но и среди англичан есть могучие  воины,  Бранд  помнил
тех, кто до последнего сражался вокруг короля  Эдмунда.  Это  не  просто
англичане, а бедные англичане. Не таны, не карлы армии. Крестьяне. Может
быть, рабы. Рабы в доспехах и с оружием.
   Бранд смотрел на них со скептицизмом и недоверием. Всю жизнь он знает
вес кольчуги, знает, какая сила нужна, чтобы владеть топором или широким
мечом. Полностью вооруженный воин должен нести - и не  просто  нести,  а
пользоваться, владеть - от сорока  до  пятидесяти  фунтов  металла.  Как
долго человек способен на такое? Потому что человек, у которого первым в
боевой линии устанут руки,  будет  убит.  Если  Бранд  называл  человека
"крепким", это  очень  высокая  оценка.  Он  знал  семнадцать  слов  для
обозначения человека малого роста, и все эти слова - оскорбления.
   Он смотрел, как мимо него проходят две  сотни  пигмеев.  Все  держали
алебарды одинаково, заметил он, прямо над правым плечом. Люди, идущие  в
тесном строю, не могут позволить себе роскоши индивидуальных решений. Но
викинги обязательно держали бы оружие по-разному,  чтобы  показать  свою
независимость.
   За  алебардистами  шли  лошади,  с  удивлением   увидел   Бранд.   Не
медлительные упрямые быки, которые тащили катапульты  Шефа  мимо  фланга
армии Айвара. На первых повозках разобранные балки, уже знакомые Бранду.
Это "кидатели", катапульты, стреляющие камнями.  У  каждой  повозки  шел
расчет, двенадцать человек в одинаковых серых куртках и с  белым  знаком
молота, как у волынщиков и алебардистов. В каждом расчете знакомое лицо.
Ветераны зимней кампании Шефа побывали  на  своих  землях,  поручили  их
обрабатывать и вернулись к хозяину, давшему им богатство. Теперь  каждый
из них возглавлял свой расчет, куда входят рабы исчезнувшей церкви.
   Но потом снова что-то новое. За лошадьми какие-то предметы на широких
колесах, у каждого длинный хобот лафета приподнят, так что другой  конец
опущен, словно цыпленок, ищущий червей в грязи. "Толкатель", катапульта,
посылающая большие стрелы. И  не  разобранная,  а  готовая  к  действию.
Единственное отличие от той, что убила короля Эллу,  -  широкие  колеса;
именно такие катапульты  свалили  Змея  Айвара.  И  опять  возле  каждой
катапульты двенадцать человек, на плечах у них рычаги для наматывания  и
натяжения веревки, за плечами стрелы.
   Они шли мимо, а Бранд заметил, что музыка волынок хоть и  изменилась,
но не удалилась. Пятьсот человек, которых он уже видел, проходили  мимо,
потом разворачивались и строились за ним.
   Но вот по крайней мере хоть что-то похожее на армию: десятки людей не
в строю, не рядами, не маршируя, все на лошадях движутся по дороге,  как
серый прилив.  Кольчуги,