ыл  капелланом,
исповедником и советчиком своего архиепископа - не имея чинов,  но  имея
огромное влияние, а также весомые надежды унаследовать достояние  князей
Церкви.
   Одиннадцатый человек  тоже  носил  черную  рясу,  на  этот  раз  рясу
простого дьякона. Он  украдкой  рассматривал  собравшихся,  признавая  и
уважая их власть, но сомневаясь в своем праве на место за их столом. Это
был Эркенберт, некогда архидиакон  великого  собора  в  Йорке  и  служка
архиепископа Вульфира.
   Но собора, разграбленного  в  прошлом  году  взбесившимися  северными
язычниками, больше не было. И Вульфир, хотя и остался архиепископом, был
просто приживалом у своих собратьев архиепископов, объект презрительного
милосердия, как и его  товарищ  по  несчастью,  примас  Кентерберийского
собора.
   Эркенберт не знал, зачем его позвали на эту встречу. Он не знал,  что
подвергается смертельной опасности. Комната была пуста  не  потому,  что
великий архиепископ Кельна не мог себе позволить ее украсить.  Она  была
пуста, так как он хотел, чтобы ни один соглядатай и шпион не могли в ней
укрыться. Произносимые в ней слова,  стань  они  известны,  означали  бы
смерть для всех присутствовавших.
   Собравшиеся медленно, постепенно, осторожно, прощупывая  друг  друга,
подходили к общему решению. Теперь, когда оно было  принято,  напряжение
спало.
   - Итак, он должен уйти, - повторил архиепископ Понтер, хозяин встречи
в Кельне.
   Молчаливые кивки собравшихся вокруг стола.
   - Его ошибки слишком велики, чтобы смотреть  на  них  сквозь  пальцы,
подтвердил Тевтгард из Трира. - Не только то, что  посланные  им  против
английских провинций крестоносцы потерпели поражение...
   - Хотя уже одно это знак божественного  нерасположения,  -  поддакнул
известный своей набожностью Хинкмар из Реймса.
   - Но он еще позволил взойти семенам. Семенам худшего,  чем  поражение
какого-то короля. Семенам раскола.
   Слово было сказано, и сразу настала тишина. Все знали, что  случилось
в  прошлом  году.  Когда  под  одновременным   давлением   норманнов   и
собственных епископов юный король западных саксов Альфред объединился  с
какой-то языческой сектой - прозываемой, как они слышали. Путь. Потом он
успешно разбил викинга  Ивара  Рагнарссона,  а  затем  и  Карла  Лысого,
христианского короля франков и представителя самого Папы. Теперь Альфред
беспрепятственно правил в Англии, хотя и деля свой доминион  с  каким-то
языческим ярлом, чье имя звучало неуместной шуткой. Но  не  шуткой  было
то, что в отместку за посланных против него Папой Николаем  крестоносцев
Альфред  объявил  об  отложении  английской  Церкви  от   вселенской   и
апостольской римской Церкви. Еще меньше можно было счесть шуткой то, что
он  лишил  Церковь  в  Англии  ее  земель  и   собственности,   позволяя
проповедовать и служить службы только тем, кто  готов  был  обеспечивать
себе пропитание лишь за счет  добровольных  подаяний  паствы,  а  тойкак
поговаривали - занимаясь ремеслом или торговлей.
   - Из-за этих поражений и из-за этого раскола он должен уйти, повторил
Гюнтер. Он оглядел сидящих. -  Я  утверждаю,  что  Папа  Николай  должен
отправиться к Господу. Он стар, но недостаточно.  Мы  должны  поторопить
его уход.
   Теперь,  когда  слово  было  произнесено  вслух,  воцарилась  тишина;
князьям  Церкви  нелегко  было  говорить  об  убийстве  Папы.  Мейнхард,
архиепископ Майнца, суровый жесткий человек, заговорил громким голосом.
   - Мы сможем осуществить это? - спросил он.
   Священник рядом с Гюнтером пошевелился и сказал:
   - С этим затруднений не будет. В окружении Папы  в  Риме  есть  люди,
которым мы можем доверять. Люди, которые не забыли, что они немцы, как и
мы с вами. Яд не советую. Подушка ночью. Если он не проснется, его место
будет объявлено вакантным без всякого скандала.
   - Хорошо, - сказал Гюнтер, - потому что, хоть я и  хочу  его  смерти,
перед Богом клянусь, я не желаю Папе Николаю ни малейшего зла.
   Собравшиеся взглянули на него с легким скептицизмом. Все  знали,  что
всего десять лет назад Папа Николай сместил Гюнтера и прогнал его с глаз
долой в наказание за непослушание. Так же он обошелся и с Тевтгардом  из
Трира, а потом упрекнул и отверг даже святошу Хинкмара.
   - Это был великий  человек,  который  выполнял  свой  долг  так,  как
понимал его. Я не виню его даже за злосчастный  крестовый  поход  короля
Карла. Нет, дело не в крестовых походах. Но он допустил ошибку. Скажи им
Арно, обратился он к своему помощнику. - Объясни  им,  как  мы  понимаем
дело.
   Гюнтер откинулся на спинку и поднял золотой бокал с  рейнским  вином,
от которого так сильно зависели его архиепископские доходы.
   Молодой человек подтянул свой табурет ближе  к  столу,  и  его  резко
очерченное лицо под ежиком светлых волос оживилось.
   - Здесь, в Кельне,  -  начал  он,  -  мы  тщательно  изучили  военное
искусство. Не только в смысле собственно  сражений,  но  также  в  более
широком смысле. Мы попытались рассуждать не просто как  tacticus,  -  он
употребил латинское слово, хотя до сих пор все говорили на нижненемецком
языке Саксонии и Севера, - но как strategos древних греков.  И  если  мы
подойдем к делу стратегически, -  тут  Хинкмар  поморщился  от  странной
смеси латыни и греческого,  -  мы  увидим,  что  Папа  Николай  совершил
роковую ошибку. - Он не  смог  обнаружить  то,  что  мы  здесь  называем
punctum gravissimum, то есть главную точку, точку приложения главных сил
при нападении врага. Он не заметил, что настоящая  опасность,  опасность
для всей Церкви, состоит не в ересях Востока, и не в борьбе Папы  против
императора,  и  не  в  морских  набегах  приверженцев  Махаунда,  но   в
малоизвестных королевствах в беднейших провинциях Британии.  Потому  что
только в Британии Церковь столкнулась хуже чем с врагом: с соперником.
   - Он сам с Востока, - сказал Мейнхард презрительно.
   - Совершенно верно. Он  считает,  что  все  происходящее  на  Западе,
здесь, на северо-западе Европы, в Германии, Франции и в Нижних  Странах,
не  имеет  большого  значения.  Но  мы-то  знаем,  что  здесь  свершится
предназначение.
   Предназначение Церкви. Предназначение мира. Я готов сказать о том,  о
чем не скажет Папа Николай: о новом  избранном  народе,  о  единственном
бастионе на пути  варваров.  Он  умолк,  его  белое  лицо  зарделось  от
гордости.
   - Насчет этого вы здесь не  встретите  возражений,  Арно,  -  заметил
Гюнтер. - Итак, у Николая должен появиться преемник. Я знаю, - поднял он
руку, - что кардиналы не выберут Папой человека, у  которого  есть  хоть
капля здравого смысла, и мы не можем надеяться, что нам удастся добавить
итальянцам здравого смысла. Но мы можем добавить им глупости. Думаю, все
со мной согласятся, что мы употребим свои деньги и  влияние,  чтобы  был
выбран человек, популярный в Риме, из хорошей итальянской семьи и притом
полное ничтожество. И кажется, он  уже  выбрал  для  себя  папское  имя:
Адриан II, как мне сообщили. Более серьезно то,  что  предстоит  сделать
поближе к дому. Не только Николай должен уйти. Король Карл тоже. Ведь он
тоже потерпел поражение, поражение от толпы крестьян.
   - Карла уже нет, - решительно сказал Хинкмар. - Его бароны не простят
ему унижения. Те, кто не был с ним, никогда не поверят, что  французских
копейщиков могли разбить какие-то там пращники и лучники. А те, кто  был
с ним, не хотят делить с ним позор. Веревка вокруг его  шеи  или  кинжал
под ребрами появятся и без нас. Но этого кто заменит?
   - Прошу прощения, - тихо сказал Эркенберт.  Он  слушал  с  величайшим
вниманием и постепенно понял, что эти люди, в отличие  от  помпезного  и
беспомощного английского духовенства, которому он служил всю свою жизнь,
действительно ценят прежде  всего  ум,  а  не  чины  и  звания.  Младших
выслушивали не одергивая. Любой мог поделиться своими идеями, и их могли
принять. А если  и  отвергали,  то  с  указанием  причин  и  по  здравом
размышлении.  Среди  этих  людей  единственным  грехом   мог   считаться
недостаток логики или воображения.
   Абстрактные построения опьяняли Эркенберта сильнее, чем  винные  пары
из его кубка. Он почувствовал, что наконец-то оказался среди  равных.  А
главное, он жаждал, чтобы и они тоже приняли его как равного.
   - Я владею нижненемецким языком, потому что он похож  на  мой  родной
английский. Но позвольте мне сейчас перейти на латынь. Я не понимаю, кем
можно заменить французского короля Карла  Лысого.  И  каких  преимуществ
достигнут  собравшиеся  при  любом  его  преемнике.  У  него  два  сына,
правильно?
   Карл и Луи. У него было три брата: Людвиг, Пепин и Лотар, из  которых
в живых остался один Людвиг; и у него, помнится, семь живых племянников,
Луи, Карл, Лотар...
   - ...Пепин, Карломан, Людвиг и Карл, - докончил  Гюнтер.  Он  коротко
хохотнул. - И наш английский друг из вежливости не договаривает, что  ни
одного из них не отличишь от другого. Карл Лысый. Карл  Толстый.  Людвиг
Саксонский. Пепин Младший. Кто из них кто, и какое это  имеет  значение?
На его месте я бы выразился  так:  потомок  императора  Карла  Великого,
самого  Шарлеманя,  потерпел  поражение.  Он  не  унаследовал   доблесть
предков. Мы ищем нового Папу в Риме, а  здесь  мы  должны  найти  нового
короля. Новую династию королей.
   Сидящие  вокруг  стола  настороженно  посмотрели   друг   на   друга,
постепенно осознавая, что  все  они  уже  думали  о  немыслимом.  Гюнтер
удовлетворенно улыбнулся - они его поняли.
   Снова набравшись смелости, Эркенберт заговорил:
   - Это возможно. У меня в стране королевская династия была  низложена.
А в вашей - разве сам Карл Великий пришел к власти  не  благодаря  делам
своих предков, сместивших богорожденных, слугами которых они были? Убили
их и  публично  срезали  им  волосы,  чтобы  показать,  что  нет  больше
святости. И мы сможем это сделать. В конце  концов,  что  делает  короля
королем?
   За все время лишь один человек не проронил  ни  единого  слова,  хотя
изредка и кивал  одобрительно:  это  был  вызывающий  всеобщее  почтение
архиепископ  Гамбурга  и  Бремена,  что  далеко  на  Севере,  ученик   и
последователь Святого Ансгара, архиепископ Римберт, прославившийся своей
храбростью в священном походе  против  северных  язычников.  Стоило  ему
шевельнуться, и все взгляды устремились на него.
   - Вы правы, братья. Династическая линия Карла никуда не годится. И вы
не правы. Не правы во многом. Вы говорите и то, и другое, о стратегии, о
punctum gravissimum, о Западе и о Востоке, и в  мире  людей  ваши  слова
могут иметь смысл.
   Но мы живем в мире не только людей. И я говорю вам, что Папа  Николай
и король Карл совершили худшую ошибку, чем вам кажется. Я молюсь только,
чтобы мы сами не допустили ее. Я говорю вам, они не веруют! А  без  веры
все их оружие и все их планы - не больше, чем  плевелы  и  сор,  которые
уносит ветром гнева Господня.
   Поэтому я скажу вам, что нам не  нужен  ни  новый  король,  ни  новая
династия  королей.  Нет.  Что  нам  теперь  нужно,  так  это  император!
Император римский. Ведь мы,  германцы,  и  есть  новый  Рим!  Нам  нужен
император, чтобы возвеличиться.
   Собравшиеся погрузились в разворачивающиеся перед ними видения, храня
почтительное молчание. Его нарушил белобрысый Арно, капеллан Гюнтера.
   - А как выбрать нового императора? - осторожно поинтересовался он.  И
где его найти?
   - Слушайте, - отвечал Римберт, - и я расскажу вам. Я расскажу  вам  о
секрете  Карла  Великого,  последнего  действительно  великого  римского
императора на  Западе.  Я  расскажу  вам,  что  делает  короля  истинным
королем.

Глава 2

   Пахучий дух опилок и  щепы  ощущался  в  воздухе,  когда  Шеф  и  его
спутники,  хорошо  выспавшиеся  после  долгого   пути   из   Уинчестера,
спустились к верфи.
   Хотя солнце лишь недавно высветлило восток, сотни людей уже трудились
правили терпеливыми волами, влекущими огромные телеги со строевым лесом,
теснились  у  круглых  кузнечных  горнов,  сновали  у  канатнопрядильных
станков. Стук молотков и визг пил несся со всех  сторон,  смешиваясь  со
свирепыми приказами десятников - но нигде ни  свиста  бича,  ни  вскрика
боли, ни одного рабского ошейника.
   Бранд, обозревая открывшуюся картину, оторопело присвистнул и покачал
головой. Ему только-только разрешил вставать с постели его врач,  крошка
Ханд, не переставший, впрочем, наблюдать пациента. До сих пор  Бранд  не
видел всего, что было сделано за долгую зиму. И действительно, даже Шеф,
который лично или через помощников проверял работы каждый Божий день,  с
трудом  верил  своим  глазам.  Как  будто  бы  он  открыл  запруду   для
накопившейся энергии, а не сам вкладывал ее в дело. В  эту  зиму  он  не
переставал удивляться, что все его желания сбываются.
   По окончании в прошлом году войны в его распоряжении оказались запасы
и богатства целой страны. Первейшей и  неотложнейшей  его  задачей  было
обеспечить защиту своего неокрепшего королевства. Шеф раздавал  приказы,
и его  воеводы  старались  изо  всех  сил  -  строили  боевые  машины  и
тренировали их расчеты, набирали войска, сколачивая будущие  непобедимые
отряды из освобожденных рабов, викингов Пути и английских танов, которые
воинской службой отрабатывали аренду  земли.  Управившись  с  этим,  Шеф
обратился  ко  второй  своей  задаче:  пополнению   королевской   казны.
Приказание составить точные списки  земельной  собственности  и  пошлин,
долгов и налогов, которые до сих пор заменяли обычай и  память,  он  дал
священнику  Бонифацию.  С  указанием  завести  во  вновь  присоединенных
графствах те же порядки, что Шеф устанавливал в Норфолке. Это  требовало
времени и умения, но результаты уже сказывались.
   А третью задачу Шеф мог  доверить  только  самому  себе:  нужно  было
построить флот. Не  вызывал  сомнений  печальный  факт,  что  все  битвы
предыдущих двух лет происходили на  английской  земле,  и  за  них  было
заплачено жизнями англичан. Способ усилить оборону, о котором думал Шеф,
заключался в том, чтобы  остановить  врагов,  и  особенно  викингов,  не
принадлежавших к Пути, там,  где  они  царили  безраздельно  -  в  море.
Опираясь на общую казну и налоговые прибыли Восточной Англии и Восточной
Мерсии в придачу, Шеф немедленно приступил к постройке флота.
   Ему остро не хватало опыта и помощи. Викинги Пути, среди которых было
много искусных корабелов, за соответствующую мзду охотно делились своими
знаниями и умениями. Торвин и его собрат, жрец Пути, заинтересовались до
крайности и с головой погрузились в работу, как будто в жизни своей ни о
чем другом и не мечтали - что в общем-то  было  верно.  Они  никогда  не
отступали от своего правила всеми способами стремиться к новому  знанию,
поддерживая себя и свою религию только за счет своего владения ремеслом.
Кузнецы, плотники и возницы со всей восточной Англии стекались к  месту,
которое Шеф избрал для своей  верфи  на  северном  берегу  Темзы.  Новый
военный порт располагался на его земле, через реку  от  владений  короля
Альфреда, чуть  ниже  по  течению  от  лондонского  торгового  порта,  в
небольшой деревеньке Крикмаут, и предназначался для  защиты  -  или  для
угрозы - на стратегических направлениях и к Проливу, и к Северному морю.
   Некого было поставить во главе  этих  людей.  А  надо  было  удержать
искусных и опытных работников в подчинении плану, который был разработан
Шефом, но противоречил всему их жизненному опыту. Сначала  Шеф  попросил
возглавлять верфь Торвина, но тот отказался, пояснив, что в любой момент
может уехать, если потребуют дела его веры. Тогда он вспомнил про  Удда,
бывшего  раба,  который  почти  без  посторонней  помощи  сконструировал
арбалет и изготовил опасную катапульту с крутильным механизмом. Что,  по
мнению некоторых, и  оказалось  причиной  поражения  Ивара  Рагнарссона,
завоевателя Севера, а через несколько  недель  -  Карла  Лысого,  короля
франков, в том сражении, которое стали  называть  Битвой  866  года  при
Гастингсе.
   Но Удд не справился и вскоре  был  смещен.  Выяснилось,  что,  будучи
предоставлен   самому   себе,   этот   маленький   человечек    способен
интересоваться только тем, что сделано из металла. А подавать команды  у
него получалось даже хуже, чем у раздувающего мехи мальчонки, все  из-за
природной скромности. Удд был переведен на гораздо более подходящую  для
него работу узнавать все, что только можно узнать, о различных сталях.
   Неразбериха  росла,  и  Шеф  вынужден  был  задуматься,  кто  же  ему
действительно нужен: человек, знакомый  с  морем  и  кораблями,  умеющий
руководить  другими,  но  не  настолько  независимый,   чтобы   изменять
приказания Шефа, и не  настолько  консервативный,  чтобы  ухитриться  не
понять  их.  Таких  людей  Шеф  почти  не  знал.  Единственно  возможной
кандидатурой  оказался  магистрат  рыбаков  из   Бридлингтона,   Ордлаф,
захвативший два года тому назад Рагнара Волосатую Штанину, за что Англия
подверглась возмездию Рагнарссонов.  Сейчас  он  подошел  приветствовать
Шефа. Шеф переждал, пока Ордлаф преклонит колена и  поднимется.  Прежние
его попытки обойтись без официального  ритуала  приветствия  пресекались
недоумевающими и обиженными взглядами английских  танов.  -  Я  кой-кого
привел посмотреть на работы, Ордлаф. Это  мой  друг  и  бывший  капитан,
Вига-Бранд. Он из Галогаланда, далеко, далеко на  севере,  и  он  плавал
побольше многих. Я хочу услышать, что он думает о наших новых кораблях.
   Ордлаф ухмыльнулся:
   - Он увидит достаточно, господин, чтобы глаза на лоб полезли, сколько
бы он там ни ходил под парусом. Таких штук раньше никто не видел.
   - Верно - вот прямо здесь одна из штук, которых я  никогда  не  видел
раньше, - сказал Бранд. Он указал на яму в  нескольких  ярдах  от  себя.
Внутри нее человек тянул на себя рукоятку шестифутовой пилы.  За  другую
рукоятку пилу держал  человек,  стоявший  наверху  на  огромном  бревне.
Отпиливаемые от бревна доски тут же подхватывали другие рабочие.  -  Как
они это делают? Я раньше видел только, как доски вытесывают скобелем.
   - И я тоже, пока не  оказался  здесь,  -  ответил  Ордлаф.  -  Секрет
заключается в двух вещах. Особые зубья на пиле,  которые  сделал  мастер
Удд. И в том, чтобы научить этих остолопов, -  в  этот  момент  остолопы
ухмыльнулись, - не толкать пилу, а просто по очереди тянуть ее на  себя.
Сберегает уйму материала и сил, - закончил он нормальным голосом.  Доска
отделилась от бревна и была подхвачена подручными, а пильщики поменялись
местами, при этом тот, что внизу, стряхивал с  волос  опилки.  Пока  они
переходили, Шеф заметил на шее у одного из  них  амулет  в  виде  молота
Тора, который носило большинство рабочих, а  у  другого  -  едва  видный
христианский крест.
   - Но это еще цветочки, - говорил Ордлаф  Бранду.  -  То,  чем  король
действительно хочет похвастаться,  это  его  краса  и  гордость,  десять
кораблей, построенных по его замыслу. И один из них,  господин,  мы  уже
готовы показать тебе, мы его закончили, пока ты  был  в  Уинчестере.  Ты
увидишь его вон там.
   Он провел их через ворота в высоком  частоколе  к  полукругу  пирсов,
выдающихся в тихую речную заводь. Их взгляду открылись десять  кораблей,
на которых трудились люди, но ближний, по-видимому, был уже закончен.
   - Вот, господин Бранд. Видел ты что-нибудь подобное по эту сторону от
Галогаланда?
   Бранд задумчиво разглядывал  огромный  корпус.  Медленно  он  покачал
головой.
   - Это самый большой корабль, который  я  когда-либо  видел.  Говорят,
самый большой корабль в мире - флагман  Змеиного  Глаза,  "Франи  Ормр",
"Сияющий Червь", на котором пятьдесят гребцов. Этот  не  меньше.  И  все
остальные такие же большие.
   Сомнение затуманило его взгляд.
   - Из чего сделан киль? Вы что, взяли два ствола и соединили их?  Если
так, это может сгодиться на реке или вблизи берега при  хорошей  погоде,
но на глубокой воде в дальнем пере