к  ним   с   улицы   идет
светловолосый германец, тот самый, который утром убил шведа  и  спас  от
рабства священника.
   Стражники Хрорика тоже  увидели  его  и  не  стали  корчить  из  себя
хладнокровных воинов. Двое с обнаженными мечами и поднятыми щитами сразу
же заградили ему путь, а еще четверо,  в  пяти  шагах  позади,  вскинули
копья.  Светловолосый  улыбнулся,   с   преувеличенной   старательностью
расстегнул перевязь меча и уронил ее на  землю.  По  резкому  приказанию
начальника стражи он снял также  свою  кожаную  куртку,  положил  ее  на
землю, извлек из рукава тяжелый  метательный  нож  и  короткое  шило  из
сапога. Тогда один  стражник  приблизился  и  обыскал  его  энергично  и
тщательно. И наконец, они неохотно отступили  и  позволили  ему  пройти,
держа наготове дротики. Когда его отделяли от Шефа  последние  несколько
шагов, Карли тоже вытащил  свой  меч  и  принял  агрессивно-недоверчивую
позу.
   Светловолосый глянул, как Карли  держит  меч,  вздохнул  и,  скрестив
ноги, уселся напротив Шефа. На этот раз его улыбка была заговорщицкой.
   - Меня зовут Бруно, - заявил он. - К датчанам я приехал по  поручению
архиепископа Гамбурга и Бремена. Да ты знаешь, нужно выкупить  некоторых
наших людей. Мне сказали, что ты знаменитый Шеф Сигвардссон,  победитель
еще более знаменитого Ивара.
   По-норманнски  он  говорил  с  заметным  акцентом,  из-за  чего   имя
"Сигвард" звучало у него почти как "Зигфрид".
   - Кто сказал тебе это?
   Снова понимающая заговорщицкая улыбка.
   - Что ж. Как ты догадываешься, это  твой  маленький  соотечественник,
дьякон Эркенберт. Это парень горячий, а тебя он терпеть не может. И  все
же он не стал отрицать, что ты побил Ивара на мечах.
   - С алебардой против меча, - поправил Шеф. В другие подробности он не
стал вдаваться.
   - Пусть так. В такой игре не  часто  выигрывают.  Но  ты  пользуешься
необычным оружием. Можно взглянуть на твое копье?
   Бруно  поднялся  и  стал  рассматривать  копье,   демонстративно   не
прикасаясь к нему и заложив руки за спину.
   - Отличное оружие. Недавней  ковки,  как  я  погляжу.  Я  интересуюсь
копьями. И другими вещами тоже. Могу я взглянуть, что ты носишь на шее?
   Игнорируя предостерегающее ворчание Карли, Шеф снял  свою  цепочку  с
серебряным амулетом Рига на ней и подал Бруно, который  снова  уселся  и
погрузился в раздумье.
   - А скажи, как вы это называете?
   - Это kraki, - ответил Шеф. - Такая лесенка с  одной  тетивой  вместо
двух. Посередине шест и в обе стороны от него идут перекладины. Это знак
моего бога.
   - Однако ты, я полагаю, крещеный? Какой срам, что человек,  познавший
истинного Бога, начинает поклоняться языческому идолу. Не чувствуешь  ли
ты  потребности  вернуться  назад?  Скажем,   если   некоторые...   э-э,
препятствия будут убраны с твоего пути.
   Шеф впервые за время их разговора улыбнулся, вспомнив  ужас,  который
внушали ему и остальным черные монахи,  Вульфир  и  епископ  Даниил.  Он
помотал головой.
   - Мне понятно, что ты не хочешь ни с  того  ни  с  сего  менять  свое
решение.  Но  позволь  предложить  тебе  две  темы  для  размышления,  -
продолжал светловолосый. - Первая такая. Уверен, что со стороны кажется,
будто причина всех этих религиозных распрей - земли и деньги. И так  оно
и есть!
   Хрорик не отдал тебя мне потому,  что  от  других  надеялся  получить
больше, и потому, что не хочет ни в чем нам помогать. Мне известно,  что
ты покорил королевство английское, отменив десятину, которую люди должны
платить церкви, и ввел вашу ересь - свободу верить в любых богов.  Но  я
уверен, ты понимаешь, что под спудом этих распрей скрывается нечто более
глубокое. Не просто борьба людей, а борьба иных, высших сил.
   Вспомнив  недавнее  загадочное   видение,   властные   голоса   своих
покровителей и других богов в непостижимом мире его  снов  Асгарде,  Шеф
медленно кивнул.
   - Существуют силы, с которыми человеку лучше не  связываться.  Святая
Церковь зовет их дьяволами и демонами, и ты  можешь  подумать,  что  это
просто предрассудок Церкви,  защищающий  ее  -  как  это  называется?  -
исключительное право на спасение души. Что ж, я тоже знаю священников  и
я тоже презираю их жадность, их торговлю святынями. Но  я  говорю  тебе,
Шеф Сигвардссон, как воин воину: грядут великие перемены, и приближается
Тот, кто вызовет их. В тот день царства будут разрушены и переплавлены в
новый сплав, а священники да, и архиепископы и папы  римские  -  которые
хотят вести паству, сами  будут  ведомы.  В  тот  день  ты  не  захочешь
оказаться на стороне лживых.
   - А как узнать, на чьей стороне правда? - спросил  Шеф,  завороженный
отблеском страсти на суровом чеканном лице. Услышав, как зазвенел  голос
Бруно, стражники подошли ближе, словно ожидая внезапной вспышки ярости.
   На  лице  Бруно  появилась  одна  из  его   неожиданных   и   странно
привлекательных улыбок.
   - О, будет знак. Что-то безошибочное, я думаю. Чудо, реликвия, что-то
ниспосланное Господом для царя земного, - он поднялся на ноги, собираясь
уходить.
   - Ты говорил, у тебя есть для меня два  сообщения.  Быть  на  стороне
правды, когда царства разрушатся, это первое. А второе?
   -  Ах  да.  Конечно.  Я  должен  сказать  тебе,  что   ты   несколько
заблуждаешься относительно своего собственного  знака.  Надеюсь,  другие
знаки ты распознаешь  лучше.  То,  что  ты  носишь  на  шее,  это  может
называться kraki на норвежском языке или "лестница" - на нашем с  тобой.
Но на латыни - ты слышал латынь от священников? Так вот, это  называется
graduate. От слова "ступенька", понимаешь.
   Шеф выжидал с некоторым недоумением.
   - Есть такие, кто верит в святой Graduale. Франки называют его святой
Грааль. Ужасно, как франки коверкают латынь - можешь ты представить себе
язык, на котором aqua вода, произносится едм? Да, святой Грааль - это  и
есть то, что  ты  носишь  на  шее.  Некоторые  говорят,  что  он  должен
сочетаться со Святым Копьем.
   Бруню шагнул к куче своей одежды и оружия и стал  не  спеша  собирать
все, по-прежнему под прицелом копий.  Он  бросил  прощальный  взгляд  на
Шефа, кивнул и размеренно зашагал по направлению к рынку.
   - О чем это он  говорил?  -  с  подозрением  спросил  Карли.  Шеф  не
ответил. В нем усиливалось ощущение, что он находится под водой,  теперь
уже на глубине в несколько саженей, но в  воде  чистой,  не  замутняющей
зрение.
   Продолжая смотреть на мирные поля  Англии,  он  почувствовал  на  шее
хватку, которая подсказала ему, что его зрение будет направляться извне.
Поверх зеленеющих и свежевспаханных полей и струящегося из  печных  труб
дыма начали разворачиваться другие картины.

***

   Он снова видел ту же самую местность, но  на  ней  не  было  построек
Гедебю, деревья росли гуще, а пашни встречались реже. Это  Англе,  каким
оно было при англичанах, откуда-то  он  знал  это.  В  устье  реки  Шлей
входили  десять  длинных  боевых  ладей,  похожих  на  корабли   Сигурда
Рагнарссона, но более примитивной конструкции: только весла, ни  паруса,
ни мачты, неуклюжие а громоздкие, без изящной завершенности  и  гибкости
кораблей  викингов.  Просто  боевые  лодки  с  уключинами.  Взгляд  Шефа
следовал за ними, а они поднимались вверх по реке, обнаружили  приток  и
прошли по нему в неглубокое озерцо. На мелководье викинги  высадились  и
рассыпались по берегу; возвращаться стали уже ближе к вечеру, с  вьюками
награбленного, бочками,  кусками  металла,  гнали  скот  и  женщин.  Они
загрузили ладьи, разожгли во тьме костры и  принялись  забивать  скот  и
насиловать женщин. Шеф смотрел не шевелясь - в реальности он видел  вещи
и похуже, и вблизи, а не издалека.
   Воины той земли  не  разбежались,  они  вооружались  и  собирались  с
силами.
   У них появился вождь. На речке, по которой ладьи поднялись  в  озеро,
повалили деревья и перегородили ими проход. Затем мстители подобрались к
месту пиршества и  буйства.  Из-за  деревьев  посыпались  стрелы.  Враги
бросили свои забавы,  кинулись  за  оружием,  выстроились  для  обороны.
Несколько женщин сбежали, ускользнули в темноту или  укрылись  в  черных
водах  озера.  Другие   были   сражены   летящими   стрелами,   зарезаны
разъяренными чужаками.
   Местные построились в линию и, подняв щиты, напирали. Захватчики боем
встретили их, несколько минут противники кромсали желтые деревянные щиты
друг друга, затем местные отступили.  Из-за  деревьев  снова  посыпались
стрелы.
   Из темного леса раздался голос, обещавший  отдать  всех  врагов  богу
войны, а трупы развесить по деревьям на корм  птицам.  Пришлые  сели  на
свои ладьи и на рассвете попытались пробиться назад к морю, но встретили
завал из бревен. За время долгой утренней сечи Шеф видел - в  ускоренном
движении, словно сражались две  армии  муравьев,  -  как  чужаки  гибли,
разбегались, как на уцелевших набрасывали  сети  и  сбивали  с  ног  или
зажимали щитами. Под конец десять  ладей  с  разбитыми  уключинами  были
вытащены на болотистый берег, в них стояли и лежали сто двадцать угрюмых
пленников. Победители очистили местность от тел  и  оружия,  по  приказу
своего вождя сложили их у захваченных судов. Шеф ожидал увидеть,  что  у
пленных отнимут доспехи и все ценное и поделят между собой. Вместо этого
в ладьях стали пробивать дыры.  Захваченные  у  врага  копья  втыкали  в
бревна и гнули так, что их железные  черенки  становились  бесполезными.
Луки  и  стрелы  ломали,  в  бронзовых  шлемах  делали  пробоины,   мечи
размягчали на огне и  щипцами  скручивали  клинки  в  спираль.  Наконец,
занялись пленными; каждого подводили к  котлу,  наклоняли  и,  перерезав
глотку, спускали кровь в котел, как из свиней на  Михайлов  день.  Трупы
покидали в ладьи, которые оттолкнули от берега, чтобы тонули на середине
озера, а испорченное оружие оставили на болотистых берегах.
   И люди ушли оттуда. Долгие годы все валялось там, где было брошено, и
никто туда не ходил, кроме редких озорных ребятишек. Лодки,  обглоданные
червями тела и оружие медленно  тонули  в  черном  иле.  .Еще  медленней
высыхало озеро. Теперь на его месте паслись  коровы,  никакой  памяти  о
том, что произошло, давно не  осталось,  ни  у  победивших  англов,  чьи
потомки ныне жили далеко за морем, ни у людей с  островов,  которые  так
ничего и не узнали о судьбе ушедших в бесславный поход.
   Зачем же они так поступили, задумался Шеф.  Тут  масштаб  его  зрения
изменился, он больше не смотрел на реальный мир с его реальной историей,
вместо этого перед ним словно предстали картины, картины движущиеся. Над
голой равниной вставало солнце. Только это было не  солнце,  а  огненный
шар на влекомой конями колеснице. Взмыленные кони в ужасе неслись прочь.
За ними по небу мчались гигантские  волки,  высунув  языки  в  решимости
догнать коней и проглотить солнце.  Когда  не  видно  солнца  или  луны,
подсказал кто-то Шефу, это  значит,  что  на  них  падает  тень  волков.
Однажды волки догонят их, и кровавый дождь прольется с неба, прежде  чем
солнце и луна исчезнут.
   На равнине растет огромное дерево, дающее воздух, тень и жизнь  всему
миру под его ветвями. Присмотревшись, Шеф  заметил,  что  оно  постоянно
извивается от боли. Под землей  он  мог  разглядеть  змея,  что  гложет,
брызгая  ядом,  главный  корень  дерева.  В  море  плавает   еще   более
устрашающий змей, время  от  времени  всплывая,  чтобы  одним  движением
гигантских челюстей утащить корабль вместе с парусом. Глубоко  внизу  от
древесного и морского  гадов  Шеф  своим  новым  зрением  видел  неясные
очертания змея еще большего,  прикованного  цепью  к  основанию  мира  и
корчащегося в муках так, что земля трясется. Он тоже страдает, постоянно
борется и однажды вырвется на свободу, чтобы подгонять небесных волков и
морского змея.
   Таков мир, который знают язычники, подумал  Шеф.  Неудивительно,  что
они боятся своих богов и ненавидят их и стараются лишь  умилостивить  их
собственной жестокостью. Их боги тоже  боятся,  даже  Один,  Отец  Всего
Сущего, страшится предстоящего Рагнарока, Судного Дня, но не знает,  как
избежать его. Если бы язычники знали лучший путь,  они  бы  вступили  на
него. Он вспомнил проповедь Торвина о пути в  Асгард.  Подумал  также  о
Белоснежном Христе, о страдальческом лице под терновым  венцом,  которое
видел однажды у деревянной статуи в кафедральном соборе Эли, вспомнил  о
замученном короле Эдмунде, умершем от руки И вара.
   Но это еще не все, подсказал ему кто-то. Это только часть. Однажды ты
сможешь увидеть мир таким, каким его видят  христиане.  А  пока  запомни
это.
   Помни о волках в небе и змее в море.

***

   Приятное  тепло,  согревавшее  спину  Шефа,  исчезло.  Когда  к  нему
постепенно вернулось обычное зрение, он осознал, что  широко  раскрытыми
немигающими глазами по-прежнему смотрит за реку. Зеленые поля никуда  не
делись, но вечернее солнце скрылось за облаками.  Его  стражи  отступили
назад и, поглядывая на него, встревоженно переговаривались.
   Прямо  перед  Шефом  стоял,  преклонив  колено,  человек  и   пытливо
вглядывался ему в лицо. Шеф по белым одеждам и ожерелью из  ягод  рябины
признал   в   нем   жреца   Пути   и   заметил    серебряную    лодочку,
свидетельствующую, что это жрец морского бога Ньерда.
   - Я Хагбарт, - сказал жрец. - Я пришел, чтобы взять тебе  с  собой  в
Каупанг. Мои собратья с волнением ждут встречи с тобой,  чтобы  испытать
тебя на нашей земле. Это удача для нас, что ты пришел сюда из Англии.
   Он помялся.
   - Не скажешь ли ты мне, что сейчас видел?
   - Ничего, кроме мира, каков он есть, - отвечал Шеф.
   - Видеть вещи такими, какие они есть -  это  редкий  дар,  -  заметил
Хагбарт. - И уж совсем редкость - видеть средь бела  дня.  Возможно,  ты
истинный пророк, как утверждает Торвин, а не лживый посланник Локи,  как
считают остальные. Я буду твоим свидетелем. А сейчас мы должны идти.
   - В замок Хрорика?
   - А оттуда в Каупанг. Шеф встал  с  земли,  окоченевший  больше,  чем
когда бы то ни было. Ковыляя вниз с холма на улицы Гедебю, он  размышлял
о том, что увидел. Его ли  собственный  разум  подсказывал  ему  принять
предложение христианина Бруно?
   Было ли это предостережением, рассказом об истинной природе  мира,  в
котором он пребывал, мира морских королей,  мира,  возникшего  за  сотни
поколений из крови и страха?
   В городе они увидели, как гонят вереницу рабов. Шеф смотрел  на  них,
поражаясь, что нашелся покупатель на таких  убогих:  старики,  хромающие
старухи, все с лицами, изнуренными непосильным трудом,  просто  мешки  с
костями, будто старые волы, годные только на убой и в котел.
   - Стоит таких гонять на рынок? - спросил он.
   - Шведы покупают их для жертвоприношений в Упсале, - ответил один  из
стражников. - Зимой и летом они приносят в  жертву  сотню  волов,  сотню
коней и сотню мужчин и женщин,  вешают  их  в  большой  дубовой  роще  в
Упсале. Они говорят, что иначе шведское королевство падет и небо  рухнет
им на головы.
   Если трэль больше не может работать, за него  всегда  можно  получить
такую последнюю цену.
   Другой стражник рассмеялся:
   - И поэтому трэли у нас стараются работать изо всех сил. Может  быть,
это мы еще должны приплачивать шведам.

Глава 9

   На фоне небывало синего неба линия горных цепей  сияла  пронзительной
белизной. Горы уступами обрывались к черной воде  у  самого  подножия  -
черной лишь там, где пролив очищала впадающая в море река. В  неглубоком
заливе до сих пор лежал толстый лед, соединяющий материк с  рассыпанными
вдоль берега островами. Легкая пороша покрывала лесистые острова и лед в
промежутках между ними. Там,  где  ветер  сдул  снег,  виднелся  ледовый
панцирь - прозрачный и истаявший, потемневший от черных глубин под  ним,
хотя толщиной он был все еще около одного фута.
   Стоявшие на носу корабля Шеф и Карли испытывали почтительный  трепет.
В покинутой ими Дании весна была в разгаре,  проклюнулись  почки,  птицы
пели и вили гнезда. Здесь же не увидишь  свежей  зелени,  только  темную
хвою, а яркое солнце освещало лишь хмурые снега. Корабль теперь двигался
медленно, на одних веслах, да и теми гребли  потихоньку.  Хагбарт  убрал
парус этой ночью, едва почуял землю по обе стороны от корабля  и  понял,
что они входят в глубокий фьорд, ведущий к городу Осло. Потом стал время
от времени слышен скрежет льдинок, ударяющих в  хрупкие  доски  обшивки.
Взобравшийся  на  самый  планширь  матрос,  удерживаясь   одной   рукой,
склонился через борт и подавал команды  рулевому,  в  каком  направлении
обходить большие льдины, целые островки льда,  принесенные  течением  от
берега.
   - В эту пору лед уже не очень опасен, - заметил  Хагбарт,  когда  его
непривычные к Северу пассажиры  встревоженно  подскочили,  заслышав  под
ногами скрежет. - Но рисковать все равно не будем.
   Уменьшению скорости Шеф был несказанно рад, а Карли рад еще больше  -
и не только из-за страха перед неизвестностью, что ждала их в порту.  Ни
тот ни другой  раньше  не  плавали  на  стремительных  ладьях  викингов.
Ощущение  полностью  отличалось  -  как  теперь  понял  Шеф   -   и   от
церемониального  шествия  "Норфолка"  вдоль  немецких  берегов,   и   от
тошнотворных колыханий и кренов на  рыбачьих  плоскодонках  в  Йоркшире.
"Аурвендилл" Хагбарта, настоящий корабль викингов, извивался на  волнах,
словно большая гибкая змея. Каждый набегающий  вал  нависал  высоко  над
бортами, смотрел внутрь беспалубного корпуса,  будто  решившись  разбить
его своим низвергающимся потоком. И тогда нос задирался,  лез  вверх  по
склону, заглядывал за гребень, будто живое существо, и начинал спуск,  в
то время как корма еще только поднималась.  Шеф,  через  какое-то  время
вернувший себе присутствие духа, обнаружил, что Карли сидит и  с  ужасом
смотрит на нижние доски обшивки, доски  ниже  уровня  воды.  Они  ходили
ходуном, то прижимаясь к ребрам корабельного каркаса, то отодвигаясь  от
них,  привязанные  только  кручеными  сухожилиями.  Нередко  щель   была
достаточно велика, чтобы человек мог засунуть в нее руку, ногу или  даже
голову. В такие моменты казалось, что  доски  борта  держатся  на  одном
честном слове. Какое-то время Карли и  Шеф  сидели  над  этими  досками,
нутром чувствуя, что стоит им хоть на минуту потерять бдительность,  как
чары сразу спадут и море ворвется внутрь.
   Сама мысль о том,  что  корабль  может  обо  что-то  удариться,  была
невыносима.  Шеф  как-то  спросил  Хагбарта,   случается   ли   викингам
перевозить лошадей или скот,  и  если  да,  то  что  они  делают,  чтобы
животные в панике не начали метаться и биться. Хагбарт рассмеялся.
   - Сколько раз на моем "Аурвендилле" перевозили лошадей, - сказал  он,
- и даже самым  злым  жеребцам  стоило  лишь  хорошенько  оглядеться  по
сторонам, чтобы всю дорогу стоять очень-очень смирно.
   И Шеф хорошо их понимал.
   Все-таки, несмотря на лед, приходилось торопиться, и в дневное  время
идти под полным парусом, со скоростью, лишь ненамного меньшей лошадиного
галопа или стремительного бега, на какой способен юноша, когда ему нужно
налегке промчаться какие-нибудь четверть мили. Но ладья летела по волнам
часами. В первый день Шеф прикинул, что  за  двенадцать  часов  светлого
времени они  прошли  свыше  ста  пятидесяти  миль,  хотя  они  постоянно
лавировали против ветра и в результате шли медленней, чем по прямой.  За
два дня и две ночи они сделали, наверное, четыреста миль - четыре  сотни
миль, отделяющие весенние ручейки на равнинах Дании от вечного холода  в
горах Норвегии.
   На протяжении всего пути  Хагбарт  объяснял  спешку  грозящими  то  с
одной,  то  с  другой  стороны  опасностями.   Конвой   короля   Хрорика
сопровождал их ночью вдоль берегов южной Ютландии  и  в  проливе  Бельт,
отделяющем материковую Данию от священного Фюна - острова самого  Одина.
Здесь не очень опасно,  сказал  Хагбарт.  У  Хрорика  договор  с  Гамли,
королем