удачно сводил свой финансовый
баланс,  щеголяли  в  ярко  раскрашенной одежде  из  хлопка.  На  солнце  их
серебряные  пекторали --  не  нашлось такого  тупицы  и  богохульника, чтобы
продать их, -- сверкали и раскачивались, еще больше выделяя своих владельцев
из толпы смуглых и пестро одетых жителей Кордовы.
     Наконец ожидание закончилось. Шеф, учитывая  серьезность  своей миссии,
полагал,  что  его сразу  познакомят с Ибн-Фирнасом, летающим  человеком. Но
прошло немало дней, и причина заключалась, как объяснил переводчик Сулейман,
не в чьем-то желании потянуть дело, а тем более унизить гостя, но в уважении
к самому мудрецу. Халиф, конечно, мог приказать тому явиться и показать свое
искусство, но предпочитал слать гонцов, дарить подарки и спрашивать мудреца,
не соблаговолит  ли  тот встретиться  с  варваром, которого  привели из  его
далекой страны слухи об учености Ибн-Фирнаса; словом, исполнял  все принятые
в  Андалузии дипломатические  ритуалы.  И сам Ибн-Фирнас, уверял все  тот же
Сулейман,  вовсе  не  имел намерения  тянуть с  ответом.  Просто  он  боялся
разочаровать  гостя,  оказавшись  не в состоянии соответствовать  рассказам,
которые,  несомненно,  не раз  были  преувеличены,  пока  дошли  до  далекой
северной  страны;   в  ходе  дальнейшего  обмена   гонцами  выяснилось,  что
Ибн-Фирнас ждет ветра.
     Шеф и его люди проводили дни ожидания, со все возрастающим любопытством
бродя  по  улицам Кордовы,  -- они впервые видели тысячи  мельчайших  примет
развитой  рыночной  цивилизации:  например  телег,  подвозящих  каждое  утро
припасы, было  так  много, что едущие в  город  двигались  по  одной стороне
главной  улицы,  а  возвращающиеся  из  города  --  по другой,  и  притом  у
городского  кади были помощники, которые весь день ничего не делали,  только
следили за  соблюдением этого  правила!  Вечно  вращающиеся  водяные колеса,
попа, поднимали воду из  реки и изливали ее в каменные  желоба, откуда  воду
мог брать любой бедняк. Строжайшим законам  о сточных водах подчинялись даже
самые  богатые. Существовали специальные  дома, где лечили больных; в городе
проводились публичные  диспуты, на  которых  мудрецы обсуждали  одновременно
Коран, иудейское вероучение и греческую философию; были аптеки, мечети, суды
--  в  последних вершилось  строгое  и беспристрастное правосудие по законам
шариата. Словом, было  на что посмотреть. В короткий  срок даже самые робкие
перестали опасаться чужаков, а  самые свирепые и  жадные -- думать о Кордове
как о еще  одном городе, который  можно разграбить. Возникшее чувство скорее
всего можно было бы назвать благоговением: этим словом викинги обозначали не
страх, а ощущение собственной ничтожности. Неужели люди здесь всемогущи?
     Лишь немногие способны были преодолеть это чувство, разглядеть слабости
и недостатки. По крайней  мере. Шеф старался сделать это, хотя понимал,  что
им, возможно, движет простая зависть. И вот пришло  сообщение от халифа, что
настала пора увидеть невозможное -- летающего человека.
     "Наверняка  произойдет  еще   один  несчастный  случай  вроде  того,  с
человеком в куриных  перьях,  --  сказал  себе  Шеф, приближаясь  к башне, с
которой должен  был начаться полет; его товарищи шли, расталкивая толпу, как
они постепенно приучились себя вести в непрекращающейся сутолоке Кордовы. --
Возможно, еще один несчастный случай.  Но надо отметить вот что. На этот раз
имеются две добрые приметы, которых не  было в тот раз, когда человек короля
Альфреда прыгнул с башни. Во-первых, хотя и шли разговоры про ветер, как и в
тот раз, но никто не упоминал птиц и перья. А во-вторых, мы  встретили людей
-- заслуживающих доверия людей, если мы со Скальдфинном что-нибудь понимаем,
     -- которые  уверяли,  что  пятнадцать лет назад видели, как летал  этот
человек.
     Не просто слышали об этом,  не просто  были где-то  поблизости.  Видели
своими  глазами. И  их рассказы,  если  и не полностью совпадают, сходятся в
вопросах времени и места".
     Теперь перед  ним  была дверь  башни, от напора любопытных зрителей  ее
охраняли стражники  халифа в  желтых и  зеленых  одеждах.  Стражники  убрали
копья,  завидев  наглазную  повязку  и   нагрудный  амулет  короля  франков,
сопровождаемого  жрецами  в белых одеждах. Войдя в  темное и холодное нижнее
помещение, Шеф заморгал и прищурился.
     Когда глаз привык к  темноте, он разобрал, что  перед ним  стоит хозяин
башни, слегка кланяясь и прижимая к груди сложенные ладони. Шеф ответил  тем
же, поклонился, выговорил  приветствие  на своем  примитивном арабском. Но в
тот же момент он с изумлением понял, что встретивший его человек -- калека.
     Несколько мгновений  тот мог держаться прямо, но потом  хватался руками
за  перекладину  стоящей перед  ним деревянной  рамы. Когда он двигался,  он
толкал раму и подтягивал себя вслед за нею.
     -- Ваши  ноги, --  с трудом  выговорил  Шеф.  -- Что с ними? Это  из-за
полета?
     Араб улыбнулся, по-видимому не обидевшись.
     -- Из-за  полета, -- подтвердил  он.  --  Полет прошел отлично,  а  вот
приземление -- не совсем. Понимаете, я забыл одну вещь. Я  забыл, что у всех
летающих есть хвост.
     Когда искалеченный Ибн-Фирнас двинулся в свой нелегкий путь по лестнице
на  вершину  башни,  Шеф  оглянулся  на Торвина,  Ханда  и  других жрецов  с
выражением сомнения и разочарования на лице.
     -- Ну вот, еще  один человек-птица, -- проворчал он.  --  Подождите, он
сейчас покажет нам накидку из перьев.
     Но  на  вершине башни,  на  квадратной открытой площадке,  глядящей  на
крутые  берега Гвадалквивира, не оказалось ни  следа перьев и не видно  было
никаких приготовлений к прыжкам. На ярком солнечном свету Шеф разглядел, что
Ибн-Фирнаса окружают слуги и помощники, в том числе  участники экспедиции на
Север: юный  Мухатьях, а  также  вездесущий  и  незаменимый  Сулейман.  Одни
склонились  над  небольшим  воротом или  лебедкой,  другие держали  на руках
конструкцию  из  жердей  и  ткани.  Рядом  с  Шефом  сгрудились жрецы  Пути,
единственные, для кого удалось получить разрешение войти.
     Подойдя  к краю башни, Шеф  посмотрел на  площадь  и увидел в задравшей
вверх лица толпе почти всех своих людей,  а  гигантская фигура Бранда просто
бросалась  в глаза. Шеф  отметил, что рядом с Брандом,  по-прежнему в чадре,
стоит Свандис, хотя оба стараются не смотреть друг на друга. Бранд принял от
своего  целителя  и  приятеля  Ханда  поручение  присматривать  за  нею,  но
отказывался иметь с ней дело дальше абсолютно необходимого предела: это лицо
Ивара, признался он, бередит его старую рану в животе.
     -- Первым делом мы сделаем вот что, -- услышал Шеф слова Ибн-Фирнаса.
     -- Не соизволит ли король франков взглянуть? Итак...
     Мудрец скомандовал, и человек на вороте стал отматывать бечевку.
     Воздушный змей  поднялся вверх, поймал ветер  и пошел в небо, насколько
пускала бечевка. Шеф глядел на змея с интересом. Это была открытая спереди и
сзади коробка, ее четыре стенки состояли из натянутых на жерди кусков ткани,
в которых тут и там были прорезаны щели и отверстия.
     --  Это,  разумеется,  не  больше  чем  игра  для  детей, --  продолжал
Ибн-Фирнас.
     -- Змей может поднять только собственный вес. Но обратите внимание, что
бечевка удерживает его открытую сторону по  направлению  к ветру.  Управлять
развернутым  вдоль  ветра змеем гораздо  проще. Казалось  бы,  развернувшись
поперек  ветра,  змей сможет  плыть по небу  как  парусник,  но,  увы! тогда
хозяином становится ветер, а не человек. Так случилось со  мной. Теперь я бы
поступил по-другому.
     До Шефа донеслись снизу крики толпы,  увидевшей  воздушного  змея. Люди
заполнили берег  реки, кое-кто из  них поднялся  почти  до  высоты  башни по
крутому склону, уходившему в сторону тысячи минаретов Кордовы.
     -- Итак, с воздушным змеем вам все понятно?
     Шеф кивнул,  ожидая  дальнейших  объяснений. Но Ибн-Фирнас подобрался к
вороту,  достал нож и  полоснул лезвием по бечевке.  Освобожденный воздушный
змей рванулся  вверх, клюнул и, развернувшись поперек ветра, стал снижаться,
беспорядочно крутясь и раскачиваясь. Двое застывших в ожидании слуг вскочили
на ноги и побежали вниз по лестнице, чтобы разыскать и принести игрушку.
     -- Теперь мы сделаем кое-что потруднее. По сигналу четверо слуг вынесли
еще  одну конструкцию. Она имела такую же форму. Эта открытая с обоих концов
коробка  из  натянутой на  жерди  ткани была  в  два раза больше  и  заметно
прочнее. А внутри нее  висел своеобразный гамак с  куском материи. С каждого
бока выступали короткие крылышки. Шеф был озадачен.
     Через   толпу  слуг  прошел  маленький  мальчик   и  с  сосредоточенным
выражением лица встал перед новым змеем. Ибн-Фирнас погладил его по голове и
заговорил по-арабски, слишком быстро, чтобы Шеф мог разобрать.
     Мальчик в ответ кивал. И вот два  темнокожих великана быстро подхватили
его и опустили внутрь коробки. Подойдя ближе. Шеф увидел, что гамак оказался
седлом, в котором устроился мальчик. Его голова возвышалась над краями змея,
руки  держались  за   рукоятки.  Когда  мальчик  их  поворачивал,  крутились
матерчатые крылья по обоим бокам коробки.
     Четверо слуг осторожно подняли змея, развернули его по ветру и поднесли
к краю  башни.  Люди  на вороте немножко подтянули  трос,  выбрав ярд-другой
слабины. Шеф услышал, как толпа восторженно взревела и постепенно затихла.
     --  Это  не опасно? -- негромко обратился он к  Сулейману, не доверяя в
этом вопросе  своему знанию арабского. -- Я  не хочу, чтобы мальчик погиб по
моей вине.
     Сулейман  переговорил   с  Ибн-Фирнасом,   тем   временем   мальчик   с
сосредоточенным лицом  сидел над краем пропасти, а  ветер уже  тянул змея  в
воздух.
     Сулейман обернулся:
     --  Ибн-Фирнас  говорит:  разумеется,  все в руках  Аллаха.  Но  еще он
говорит, что, пока трос держит змея, это достаточно безопасно. Опасно будет,
если они отвяжут трос, выпустят мальчика в свободный полет.
     Шеф, кивнув,  отступил. Заметив его  жест,  Ибн-Фирнас  в последний раз
проверил силу  ветра  и  подал  знак слугам. Те, крякнув,  подняли  змея  на
вытянутые руки, дождались, чтобы ветер подхватил его, и разом отпустили.
     Мгновение змей скользил ниже стены башни, затем поймал восходящий поток
воздуха и  взмыл вверх. На вороте вращали  рукоятку,  выпустив трос на  пять
саженей, на десять... Змей медленно поднимался в небо, над его верхним краем
все еще можно было различить маленькое личико. Шеф увидел, что крылья слегка
изгибаются и поворачиваются,  змей  встает  на дыбы, затем  останавливается,
выравнивается.  Ветер качал коробку  вверх и вниз, но, повидимому, мальчик в
состоянии был управлять змеем, удерживать его в  нужном положении. Если этот
змей завалится  слишком сильно, как тот,  предыдущий, когда  обрезали  Трос,
мальчика выбросит из седла, подумал Шеф.
     Но  нет,  качка была не настолько сильна. Не страшней, чем у  корабля в
неспокойном море.
     Ибн-Фирнас молча протянул Шефу трубку, похожую на ту, которой хвастался
Мухатьях. Так  же  без слов он показал, что она отличается от  той подзорной
трубы  --  одна из  ее  половинок  могла надвигаться на  другую, скользя  по
смазанной жиром коже. Таким образом можно было изменять длину трубы.
     Ибн-Фирнас выразительно прищурил глаз, сдвигая и раздвигая инструмент.
     Шеф взял  у  него  трубу, направил на змея  и  на лицо летуна,  неможко
подвигал половинки, настраивая фокусировку.
     Вот они. Высунув от усердия  язык, мальчик сосредоточился на управлении
своими  рукоятками,  стараясь  ровно  держать змея  относительно набегающего
потока воздуха. Во всяком случае,  бесспорно было, что  змей может нести его
вес.
     -- Как далеко можно запускать змея? -- спросил Шеф.
     -- На сколько хватит веревки, -- ответил Сулейман.
     -- А что, если веревку обрезать?
     -- Он спрашивает, не хочет ли король франков сам увидеть?
     Шеф убрал от глаза трубу, нахмурился.
     --  Нет.  Если это однажды уже делали, я предпочел бы  просто услышать,
что тогда произошло.
     Он  снова  прильнул к трубе, не слушая  долгий диалог. Наконец Сулейман
обратился к нему:
     --  Он  говорит,  пятнадцать  лет  назад они  впервые выпустили змея  в
свободный полет с мальчиком внутри. С мальчиком ничего не случилось, и тогда
сам  Ибн-Фирнас рискнул  взлететь. Он говорит, что узнал три вещи. Вопервых,
гораздо легче  управлять  полетом против ветра,  чем по  направлению  ветра.
Во-вторых, для управления  крыльями  нужен навык, который  мальчик  приобрел
после многих полетов  на  привязи, а самому  Ибн-Фирнасу не хватило  на  это
времени.  Он говорит,  тело должно  реагировать  быстрее,  чем разум  успеет
отдать приказ, а  этому можно научиться только со  временем.  В-третьих,  он
понял, что нужно было бы поставить крылья, чтобы  управлять качкой с боку на
бок,  а не  только  продольной  качкой, то есть  разворотами вверх  и  вниз.
ИбнФирнас говорит, когда он летел вниз вдоль долины реки, его змей завалился
набок  и  ему не удалось  его  выправить.  И вместо того, чтобы приземлиться
грациозно, как водоплавающая птица,  он рухнул кувырком на скалы. С  тех пор
он  не  может ходить  без опоры, хотя его лечили лучшие хирурги Кордовы.  Он
говорит, его ноги -- это жертва Аллаху за приобретенное знание.
     --  Спускайте  мальчика, -- сказал Шеф. -- Скажите  хозяину дома, как я
признателен за то, что увидел, и с каким уважением отношусь к его  решимости
все испытать самому. Скажите, что мы бы очень хотели сделать точный  рисунок
его  змея.  Мы сможем  найти  лучшее место для его испытаний, чем каменистый
берег Гвадалквивира. А еще  скажите, что нас восхищают его трубы со стеклами
и мы сами хотели  бы  научиться их делать.  Нам  очень интересно, как  он до
этого додумался.
     --  Ибн-Фирнас  говорит, -- был ответ, --  что о линзах, которые делают
маленькие  буквы  большими, нам  было известно многие  годы. Дальше уже было
дело техники и настойчивости в попытках.
     --  Сделали старое знание новым, -- с глубоким удовлетворением произнес
Шеф. -- Он мудрее, чем его ученик.

        x x x


     В одной из крошечных  каморок,  которых так  много в Кордове,  напротив
открытого окна сидел, скрестив ноги, человек. Его руки беспрестанно сновали
     -- он шил, и шов выползал из-под иголки, как живая змея. На работу он и
не смотрел, его взгляд не отрывался от улицы.  Портной  замечал все, что там
происходило. Еще один человек сидел в углу, его нельзя было увидеть снаружи.
     -- Ты хорошо рассмотрел? -- спросил портной.
     -- Да. Они все время шляются по городу, пялятся на все, как мартышки.
     Выше пояса на них только облегающие рубахи, а у многих и того  нет. Они
бы ходили голые, как обезьяны на  солнышке, если бы кади им  позволил. Легко
рассмотреть, что  у них  надето на шее. А  к королю франков  я стоял так  же
близко, как к тебе.
     -- И что же ты рассмотрел? И что услышал?
     -- Все чужеземцы носят  на шее  серебряные  талисманы. Чаще  всего  это
молот,  встречается рог,  а также фаллос или  кораблик. Есть  такие символы,
которые носят лишь немногие: яблоко, лук, пара непонятных палочек. Их обычно
носят те чужеземцы, которые покрупнее, они еще вошли в город в кольчугах, но
яблоко носит только коротышка в белых одеждах, которого называют лекарем.
     -- А что же у короля?
     -- Он  носит graduate, грааль. В  этом не  может быть сомнений. Я стоял
так близко, что чувствовал запах пота от его рубашки. Это грааль. На нем три
ступеньки справа и две -- слева.
     -- И какая верхняя?
     --  Наверху две ступеньки на одной высоте, словно перекладина креста. А
ступенька под ними расположена справа -- для того, кто смотрит.
     Значит, слева для того, кто носит грааль, подумал портной, не отрываясь
от шитья.
     -- Расскажи мне, что ты смог выяснить об этих амулетах.
     Человек заговорщически подвинул свой табурет поближе:
     -- Мы быстро узнали, что все эти люди очень любят пить крепкие напитки,
те,  что  запрещены Пророком,  любят  сильнее,  чем  женщин или  музыку.  Мы
подходили к некоторым  из  них, говорили, что мы христиане, которым  вино не
запрещено, и у  нас есть запас  вина для причащения. И  тогда мы обнаружили,
что те, кто покрупнее,  были просто сражены, они нас умоляли  дать им вина и
совсем не задумывались о Христе. Но один из маленьких сразу сказал, что  они
раньше тоже были христианами и все  знают  про  мессу и святое вино. Этих мы
отвели в сторонку.
     --  Раньше были христианами? -- пробормотал  портной. -- Значит, теперь
они вероотступники?
     -- Именно так. Но  они  объяснили,  в чем тут дело, насколько  их  смог
понять  наш переводчик.  Они  сказали, что раньше все  их  королевство  было
христианским, но они с ужасом вспоминали о том, что вытворяла их Церковь.
     Некоторые из них были рабами аббатов и епископов,  они в доказательство
показывали нам рубцы. Потом их  освободил одноглазый король,  он обратил всю
страну в веру,  которую они называют "Путь". Это слово означает  почти то же
самое, что и  "шариат".  Знак  этой  веры -- амулеты, которые они  носят;  у
каждого из многих богов, в которых они верят, есть свой знак.
     -- А грааль?
     --  Все считают, что  это тоже знак  бога, но никто точно не знает, что
это  за  бог. Они  называли  его "Риг",  я  думаю, это  одно из их  слов для
обозначения  короля.  Оно похоже  на  наше  rois и на  испанское  reje.  Все
твердят, что  больше  никто такой знак не  носит,  кроме  нескольких  рабов,
освобожденных  одноглазым, которые носят его знак из  благодарности. Если бы
одноглазый не начал его носить, этого знака  вообще не было бы. Оба  мужчины
погрузились в задумчивое молчание. В  конце концов  портной, отложив шитье в
сторону, неловко поднялся.
     -- Думаю, брат, мы можем возвращаться домой. О таких новостях мы должны
рассказать. Странный  король  носит  свой  личный  амулет,  подобный  нашему
Святому Граалю, только с перевернутыми  ступеньками, в знак посвящения царю.
Наверняка это должно иметь какой-то смысл.
     Его слушатель кивнул с некоторым сомнением:
     -- По  крайней мере, избавимся от вони  равнин, снова  вдохнем  чистого
горного воздуха. И будем просыпаться не от шума мусульманского salat.
     Он помолчал.
     -- Когда они напились, маленькие северяне повторяли все  снова и снова,
что  для  них этот  человек -- не просто их король. Они называют его "Единый
Король".  -- Он  аккуратно  сплюнул  в  окно. -- Кто  бы он ни  был, они все
вероотступники и еретики.
     -- Для Церкви, -- ответил портной. -- Как и мы.

        x x x


     Бранд  с удовлетворенным вздохом откинулся, опершись могучими плечами о
стену комнаты. Его  давно  не покидала уверенность, что  англичане  все-таки
ухитрились каким-то образом найти источник крепких напитков. Но каждый  раз,
когда он  подкатывался к одному  из этих коротышек,  они  напускали на  себя
невинный вид и смотрели ясными глазами.  Наконец, спрятав гордость в карман,
он обратился к Квикке и Озмоду, попросив их как давних товарищей, его гостей
на Храфнси и моряков с одного корабля, посвятить его в тайну.
     -- Ладно, но только ты один, -- сказал наконец Квикка.
     -- Можешь  привести  Скальдфинна,  -- добавил Озмод.  -- Мы не понимаем
большую  часть  того, что они говорят. Может  быть, он сумеет объясниться  с
ними чуть получше.
     Их  ловко вывели из  толпы,  расходящейся  после  полета, и  привели  в
маленькую обшарпанную комнату:  там,  должен был признать Бранд, им охотно и
не заикнувшись о деньгах подали в  потрясающих  количествах отличное красное
вино -- отличное, насколько  мог судить Бранд, который за всю  жизнь не  пил
вино  и дюжины  раз.  Он  осушил  свою однопинтовую  кружку и передал  ее за
добавкой.
     -- Разве ты не должен смотреть за жрицей? -- поинтересовался Квикка.
     Скальдфинн рассердился:
     -- Н