ярдах от них. Сигурд  уголком  глаза
ухватил эту сцену и опять развернулся к Шефу.
   - Я сначала позабочусь о тебе, - сказал он, обходя  тело  Карли.  Шеф
стоял перед испытанным воином  с  одним  лишь  ножом  в  руках,  слишком
близко, чтобы повернуться и бежать.

***

   Далеко  наверху  одноглазый  бог  Один  смотрел  на  своего  любимца,
Сигурда, сына Рагнара.
   - Это великий воин, - сказал он с горечью.
   - Но он проиграл сражение, - возразил стоящий позади него Риг. - Будь
это честная игра, он бы победил.
   - Тогда возьми его в свой Эйнхериар.
   Один в задумчивости смолк. Даровать ли своему  поклоннику  еще  одну,
последнюю, победу? Ему вспомнились слова его сына Рига и его собственные
слова, которые  он  прошептал  на  ухо  своему  любимому  сыну  Бальдру,
лежащему на погребальной ладье. "Нашелся бы бог, чтобы вернуть мне тебя,
сын мой". Этого не смог ни  бог,  ни  герой,  даже  его  верный  Хермот.
Возможно, они были правы.
   Не кровь сделает это, а слезы.  Никогда  ему  не  дождаться  слез  от
Змеиного Глаза. С сожалением он принял решение.
   - Не просто так я  зовусь  Bolverk'ом,  злодеем,  предателем  воинов,
буркнул он,  и  его  услышали  лишь  Риг  и  всеслышащий  Хеймдалль.  Он
посвистел своим Валькириям, которые  незримо  витали  над  каждым  полем
брани, выбирая жертвы и набрасывая на них свои сети слабости,  паралича,
заставляя оружие скользнуть в руке, а взгляд - упустить полет стрелы или
дротика. Своим гигантским копьем он указал Валькириям на Змеиного Глаза.
***

   Сигурд поднимался вверх по отлогому  склону,  как  хищник  на  охоте,
опустив меч вниз, подняв щит, не спуская  окаймленных  белым  зрачков  с
лица Шефа. Шеф пятился от него с коротким ножом  в  руке,  открытый  для
укола или удара, как  только  Сигурд  преодолеет  разделяющие  их  шесть
футов. Пятясь, он неожиданно почувствовал, что наклон земли  под  ногами
изменился. Они достигли вершины холма и стали переходить на  другую  его
сторону.  Через  несколько  мгновений  они  окажутся   среди   покинутых
катапульт, в поле зрения  моряков  с  "Неустрашимого".  Если  он  сможет
продержаться еще сотню ударов сердца... Та  же  мысль  пришла  в  голову
Сигурду. Он двинулся быстрее, решившись доделать  дело,  пока  никто  не
вмешался.
   Весь день узел на его сыромятных сапогах слабел все больше и больше.
   Сейчас шнурки уже волочились в короткой траве. Когда  Сигурд  ринулся
вперед, чтобы нанести решающий удар, он зацепился за собственный шнурок,
попытался  шагнуть   запутавшейся   ногой,   поскользнулся   и   потерял
равновесие. Он выбросил вниз руку со щитом, на  мгновенье  оперся  ею  о
землю.
   Отступающий Шеф чисто импульсивно  шагнул  вперед  и  пырнул  Сигурда
своим рогаландским ножом. Тот пронзил бороду и воткнулся под подбородок,
в точности как это было с королем Кьяллаком.  Мгновенье  Сигурд  пялился
перед собой, его странные глаза расширились от боли. Затем они, кажется,
увидели что-то за спиной Шефа,  выражение  одновременно  и  узнавания  и
отвращения мелькнуло на лице умирающего. Меч поднялся, словно для  того,
чтобы поразить какую-то тень, какого-то предателя наверху.
   Шеф яростно провернул нож и отпрыгнул  назад,  а  Сигурд  упал  лицом
вниз.
   К ним, хромая, поднимался по склону Кутред.  Он  был  ранен  в  лицо,
которое  пересекала  длинная  бескровная   полоса,   подобная   разрубу,
сделанному мясником  в  мертвой  плоти.  Кольчуга  его  была  пробита  и
разорвана во многих местах. Казалось невозможным,  что  он  в  состоянии
передвигаться, одно бедро опять перерублено почти полностью, то самое, в
которое его ранил Вигдьярф.
   - Ты получил одного, я - двух, -  сказал  Кутред.  -  Я  отомстил  за
короля  Эллу.  Я  передам  ему  о  тебе  только  хорошее,  -  он  стоял,
раскачиваясь, и огонь безумия  угасал  в  его  глазах.  Более  спокойным
голосом он добавил: Хотел бы я, чтобы ты мог похоронить меня невредимым.
Передай весть обо мне троллям, - Мистарай. Я был бы ее мужем.
   Кровь вдруг хлынула из его ран, загадочное самообладание берсерка его
покинуло. Он осел вниз, завалился на спину. Шеф пощупал  пульс,  его  не
было.
   Он побрел по заляпанной кровью траве  посмотреть  на  Карли,  но  без
всякой надежды. Такие воины, как Змеиный Глаз, разят насмерть.  Если  их
не упредить.
   Догадка оказалась верной. Карли тоже был мертв  как  камень,  мозг  и
кровь перемешались на траве вокруг него, его  радостное  выражение  лица
навеки сменилось удивлением и испугом. Плохая весть для Эдит и для  двух
десятков других. Плохая весть для Мистарай.
   Шеф машинально подобрал меч Кутреда, опустив плечи, потащился назад к
кораблю. Дойдя до покинутых катапульт, он с удивлением  обнаружил  перед
собой германца Бруно. Шеф увидел, что Хагбарт  на  берегу  тоже  заметил
происходящее, снял работающих на "Неустрашимом" людей  и  послал  их  на
подмогу. Но сейчас они были одни.
   - Я видел ваш поединок, - сказал Бруно. - Теперь ты  убил  уже  двоих
Рагнарссонов. Но я не понимаю, как ты это сделал.  Казалось,  что  он  с
легкостью убьет тебя. Это  смог  бы  сделать  любой  из  моих  людей.  Я
сомневаюсь, что в драке ты сможешь сравниться со мной.
   - Зачем нам сравнивать?
   - У тебя есть нечто нужное мне. Где твое копье?
   Шеф махнул рукой назад:
   - Там. Что тебе до него?
   Словно в ответ, Бруно сделал выпад своим длинным всадническим мечом.
   Шеф машинально отбил удар мечом, взятым у Кутреда, парировал снова  и
снова, обнаружил, что меч вылетел из его руки и клинок  Бруно  упирается
ему в горло, в точности в то место,  куда  нож  вошел  в  горло  Сигурда
Змеиного Глаза.
   - Что мне до него? - повторил Бруно.  -  Это  Святое  Копье,  которым
германский центурион убил Иисуса Христа.  Копье,  которым  была  пролита
священная кровь.
   Шеф вспомнил явившееся ему видение сцены распятия, человека в шлеме с
красными перьями, говорившего по-немецки.
   - Да, - ответил он, осторожно шевеля  кадыком  из-за  коловшего  кожу
острия. - Я верю тебе.
   - Владеющий этим  копьем  станет  Императором.  Истинным  Императором
Запада, наследником Карла Великого, он снова объединит Священную Римскую
империю. Римскую империю германской нации.
   Шеф почувствовал, что в нем нарастает невероятное  напряжение,  более
сильное, чем страх перед  упирающимся  в  его  горло  стальным  острием.
Дважды люди пытались заставить его расстаться  с  копьем,  и  дважды  он
отказывался.
   Если он отдаст его  сейчас,  он  может  подвергнуть  весь  мир  новой
напасти, тирании нового Рима, более сильного, чем прежний Рим и  прежний
Папа. А если откажется, он умрет. Имеет ли он право  спасти  свою  жизнь
такой ценой? Когда мертвые Кутред и Карли лежат за его спиной  на  сырой
земле?
   Однако Копье ему не принадлежало. Это  было  ясно.  Оно  принадлежало
христианам. Что они с ним сделают, знает только их  Бог.  Но  они  имеют
право следовать своим видениям, как он и люди Пути, как  он,  Торвин,  и
Виглик, и все остальные  имеют  право  следовать  своим.  Вспомнив  свое
видение умирающего Христа, вспомнив короля восточных  англов  Эдмунда  и
скорбную старуху, которую они с Альфредом встретили на лесной поляне, он
ощутил, что нечто должно еще будет свершиться благодаря Кресту. Если  не
благодаря Церкви. Но ведь Бруно не человек Церкви.
   - Если Копье делает  человека  германским  императором,  -  с  трудом
проговорил Шеф, - тогда  им  лучше  владеть  германцу.  Ты  найдешь  его
наконечник около тел моих  товарищей,  там,  где  Сигурд  срубил  его  с
древка.
   Старинным был только наконечник. Древко много раз меняли.
   Казалось, Бруно на мгновенье пришел в замешательство.
   - Ты готов отдать его? Я бы этого не сделал, даже с мечом у горла, он
подумал еще минутку, не обращая внимания на людей,  бегущих  к  нему  по
склону холма. - Это правильно. Твой символ не копье, будь то копье Одина
или центуриона Лонгинуса. То, что ты носишь  на  шее,  как  я  тебе  уже
говорил, это Грааль. Твое предназначение - найти его, как  мое  -  найти
Копье. - Он отвел меч, поднял его в салюте. - И все равно я должен убить
тебя. Боюсь, что ты человек опасный, хотя и не владеешь  мечом.  Но  это
было бы не по-рыцарски, хладнокровное  убийство.  Итак,  прощай.  Король
Севера. Помни, что я первый так тебя приветствовал.
   Бруно сбежал вниз по склону, поднял  что-то  с  окровавленной  травы,
поцеловал это и поспешил к строю лошадей, которых привели  для  него  из
конюшен Бретраборга.
   Шеф  взял  у  одного   из   взбежавших   на   холм   легковооруженных
skogarmenn'ов арбалет, взвел его, заложил стрелу, посмотрел  на  широкую
спину, удалившуюся на шестьдесят,  восемьдесят,  сто  ярдов.  "Я  должен
убить тебя, - подумал он. - Но это было бы не по-рыцарски,  хладнокровно
отплатить злом за добро. Итак, прощай, будущий Император.  Или,  как  ты
выражаешься, aufwiedersehen".



        Гарри Гаррисон, Джон Холм. Король и Император

---------------------------------------------------------------
 Harry Harrison & John Holm "King and Emperor", 1996
 #3
---------------------------------------------------------------

     Стамфорд, март 875 года
     от Рождества Христова

     -- Это же просто деревня, -- возмущался кое-кто. -- Несколько хижин  на
обочине. Столица Севера! Да это даже не столица болот. Никогда там ничего не
было и не будет.
     Обитатели  Стамфорда,  как  немногие  старожилы, так  и  гораздо  более
многочисленные пришельцы, с легкостью переносили насмешки соседей. Они могли
себе это позволить.  Неважно, какая у города  была собственная история, ведь
он сделался главной резиденцией короля Севера, бывшего когда-то соправителем
Англии,  до этого  ярлом, еще до этого -- карлом  распавшейся  ныне  Великой
Армии, а в самом начале  -- чуть ли не трэлем в болотной деревне. Теперь его
звали Единый Король, каковым он и стал, а к  имени и титулу -- король Шеф --
его норманнские  подданные добавляли  прозвище  Sigrsaell,  а  английские --
Sigesaelig, что означало на обоих языках одно и то же:
     Победоносный. Этому королю ничего не приходилось повторять дважды. Коль
скоро  он  объявил, что  столица  будет  находиться  в  захудалом Стамфорде,
значит, так тому и быть.
     После его легендарной победы над братьями Рагнарссонами в великой битве
при Бретраборге в 868 году по христианскому летосчислению, последовавшей  за
его победой в поединке со шведским королем у Священного Дуба  в Упсале, Шеф,
Единый  Король, стал сюзереном всех  мелких королей скандинавских  земель --
Дании, Швеции  и  Норвегии. Пополнив свой флот  за счет вице-королей,  среди
которых самыми  выдающимися были его боевой товарищ  Гудмунд Шведский и Олаф
Норвежский, Шеф с новыми силами вернулся в Британию,  не только  восстановив
власть над  Восточной  и  Средней Англией, которые сами  склонились под  его
господство,  но  и  быстро  внушив благоговейный  трепет  мелким  правителям
Нортумбрии и южных графств, а потом принудил к подчинению еще  и шотландцев,
пиктов  и  валлийцев.  В  869 году  король Шеф предпринял морскую экспедицию
вокруг Британских островов,  выйдя  из лондонского  порта и направившись  на
север  вдоль  английского  и шотландского  побережья,  нагрянув как  туча на
беззаботных  пиратов  Оркнейских  и  Шетландских   островов  и  заставив  их
призадуматься и устрашиться, а затем повернул на юг и снова на запад, пройдя
сквозь  бесчисленные острова шотландцев,  вдоль  не  знающих закона западных
берегов до самого Края Земли.
     Только там он вновь  встретил закон и порядок, убрал когти и  поплыл на
восток  в сопровождении дружественных  кораблей короля  Альфреда,  правителя
западных саксов, пока не вернулся в родную гавань.
     С  тех  пор обитатели Стамфорда могли  смело похвастаться тем, что дают
приют королю, чья власть простирается  от самого западного острова Сцилла до
кончика мыса Нордкап, за две тысячи миль к северо-востоку.
     Власть была  неоспорима и лишь номинально делилась с королем Альфредом;
границы  его  скудных  владений король Шеф неизменно  чтил,  свято  соблюдая
договор о совместном  правлении,  который  они  заключили в  годину бедствий
десять лет назад.
     Но жители  Стамфорда не  смогли  бы  объяснить  --  да  не  особенно  и
задумывались  над  этим,  -- почему  самый могущественный  со времен  Цезаря
король  Севера выбрал место для своего дома в болотах  Средней  Англии. Зато
королевские  советники много раз заговаривали  с  ним на эту тему. Ты должен
править из Винчестера, говорили одни, натыкаясь на хмурый взор единственного
глаза короля, -- ведь Винчестер оставался столицей Альфреда на Юге.
     Править  надо  из  Йорка,  предлагали  другие,  оставаясь  под  защитой
крепостных  стен,  которые  король  сам  когда-то  взял  приступом.  Лондон,
твердили третьи, долгое время находившийся в запустении, так как там не было
ни короля,  ни двора, а теперь ставший центром  оживленной торговли  со всем
светом,  от богатых пушниной северных краев  до  винодельческих  земель Юга,
набитый  судами с  хмелем, медом,  зерном, кожами, салом,  шерстью, железом,
жерновами и  уймой прочего добра; и все купцы платили пошлины представителям
обоих королей -- Шефа на северном берегу и  Альфреда на южном. Нет, говорили
многие приближенные к Шефу датчане, править надо из древней цитадели королей
Сквольдунсов, из Глетраборга, ведь там находится центр твоих владений.
     Король не соглашался ни с кем. Будь это возможно, Шеф выбрал бы город в
самом сердце болот, ведь он и сам был дитя  болот. Но большую часть года  до
города Или, да и до Кембриджа, было попросту не добраться. В  Стамфорде хотя
бы проходила  Великая  Северная  дорога римлян,  которую  по  приказу короля
заново вымостили  камнем. Именно здесь Шеф решил воздвигнуть Wisdom-hus, Дом
Мудрости,  который  должен был увенчать дела  его правления  и  стать  новым
Святилищем Пути в Асгард: не просто  заменить  старое Святилище в норвежском
Каупанге, но превзойти и  затмить его.  Здесь  будут  собираться жрецы Пути,
делиться своими открытиями и учиться сами.
     Одним  из  законов  жрецов  Пути  было  правило,  что они  должны  сами
зарабатывать себе  на хлеб, а  не  жить  на  церковную десятину  и  подушную
подать, как священники христиан.  Тем  не менее король  назначил в святилище
опытного казначея -- бывшего христианского монаха отца Бонифация -- и  велел
ссужать деньги всем нуждающимся жрецам Пути с тем, чтобы расплатились, когда
смогут, своей работой, знаниями или звонкой монетой.
     Теперь со всего Севера приходили сюда люди Пути, чтобы научиться молоть
зерно  на  водяных  и  ветряных мельницах, и  расходились  по  своим землям,
научившись молоть, а  также ковать железо с помощью опрокидывающихся молотов
и  воздуходувных  мехов. Они узнавали,  как применять новые машины  там, где
раньше   пользовались  лишь   мускульной  силой  рабов.  Отец  Бонифаций,  с
разрешения   короля,  но  без  его   ведома,  нередко  давал   деньги  таким
посетителям,  покупая  на  них долю в прибылях от новых мельниц и кузниц  на
срок в пять, десять и двадцать лет.
     Серебро,  которое текло  в сундуки  короля и  в  сундуки  Пути,  раньше
привлекло бы десятки  тысяч почуявших добычу викингов.  Но  теперь на Севере
лишь изредка можно было увидеть бородатых пиратов, болтающихся на прибрежных
виселицах в назидание  себе подобным. Королевские корабли патрулировали моря
и  подходы  к гаваням, а  несколько  городов  и  фьордов,  которые  остались
приверженцами   прежнего   обычая,   один  за   другим  подверглись  визитам
объединенного флота,  в  котором собрались силы  слишком многих вицекоролей,
чтобы у кого-то возникло желание ему сопротивляться.
     Жители  Стамфорда   не  знали,   да   и  не  желали  знать,  что   сама
незначительность  и  безвестность  их   города  была   для   короля   лучшей
рекомендацией.  В  конце  концов  тот  признался своему  старшему  советнику
Торвину, жрецу Тора, стоящему во главе Святилища Пути:
     --  Торвин, место для  новых  знаний  там, где  нет  древней истории  и
древних традиций,  которым люди подражают  и которые  чтут,  но  которых  не
понимают.
     Я всегда говорил, что важно не только новое знание, но и старое знание,
о котором никто не помнит.  Однако хуже всего -- это  старое знание, ставшее
священным, не вызывающим сомнений, настолько  общеизвестное,  что о нем  уже
никто не  задумывается. Мы  начнем все сначала, ты  и  я, в таком  месте,  о
котором никто не слышал. Там не будет витать дух чернил и пергамента!
     -- Не вижу ничего плохого в чернилах и пергаменте, -- возразил жрец. --
Особенно из телячьих кож. У Пути есть свои книги древних сказаний. Даже твой
стальных дел мастер Удд научился записывать свои открытия.
     Король нахмурился, подбирая слова:
     -- Я ничего не имею против книг и письма как ремесла. Но люди,  которые
учатся только по книгам, начинают думать, что в  мире ничего больше нет. Они
делают из книг свою Библию, и таким вот образом старые знания превращаются в
устаревшие мифы. Мне нужны новые знания или старые, но позабытые.
     Поэтому  у нас в Стамфорде,  в  Доме Мудрости,  мы будем придерживаться
такого  правила:  любой,  будь  то  мужчина  или женщина,  человек  Пути или
христианин, любой, кто  сообщил нам новое знание или показал, как с  пользой
применить  старое,   получит   награду   большую,   чем   за   долгие   годы
добросовестного труда или за годы  грабежей с викингами. Мне больше не нужны
молодцы Рагнарссонов. Пусть люди проявят свою доблесть по-другому!
     В 875 году  от Рождества Христова --  а хронисты Пути, хоть  и отвергли
христианского  Бога, придерживались  христианского летосчисления --  столицу
построили,  и  политика Шефа стала приносить свои  плоды:  иногда сладкие, а
иногда горькие.

        ГЛАВА 1

     Высоко  в  небе белели маленькие облака,  гонимые  сильным юго-западным
ветром. Тени их скользили по  яркой зелени свежей травы,  по жирнокоричневым
пятнам  пахотной земли,  по спинам  тяжеловозов,  неторопливо  ведущих  свои
борозды по весенним полям. В просветах  сияло солнце, горячее и долгожданное
в  просыпающейся  от  зимней  спячки  Англии.  Просыпающейся,  как уверовали
многие, от долгой ночи  и  приветствующей новый день, новый расцвет при юном
короле и его еретическом, но счастливом правлении.
     На рыночной площади  Стамфорда толпилось  не меньше двух тысяч человек,
собравшихся с окрестных полей, чтобы поглазеть на обещанную невидаль.
     Таны  и керлы  явились с  женами и  детьми;  они  откидывали  капюшоны,
подставляя лица солнцу; иные с опаской -- не хлынет ли дождь -- снимали свои
грубые  накидки.  На  простых  невыразительных  лицах   светились   радость,
удивление  и даже  восторг. Ведь  в этот  день им предстояло  увидеть такого
удальца,  с которым  не могли бы сравниться  ни Ивар Бескостный, ни его брат
Сигурд Змеиный  Глаз.  Сегодня человек должен  был  прыгнуть с высокой башни
Дома Мудрости.
     И взлететь!
     По крайней мере,  так говорили. Всей толпе  посчастливится увидеть этот
полет, чтобы было о  чем потом рассказывать детям  и внукам. Но с не меньшей
радостью  они посмотрят и на падение  летуна.  Подкрепляясь  хлебом и доброй
кровяной колбасой, все с одинаковым интересом ожидали любой исход.
     Пение рожков  заставило  зрителей разбрестись  по  обе стороны площади,
освободив  дорогу  для  вышедших  из дворца короля, его гостей  и  свиты. Во
главе,  вслед  за  отрядом ратоборцев,  неистово дувших  в  сохранившиеся  с
незапамятных  времен  гигантские  рога  зубров,  с  нарочитой  церемонностью
выступали два  короля  --  Шеф,  а  также его гость  и  соправитель  Альфред
Саксонский.  Те,  кто  не  видел  их  прежде,  растерянно  смотрели  на  две
разительно  контрастирующие фигуры, замирая в недоумении -- кто  же из двоих
полновластный король, а  кого только  терпят в качестве соправителя, -- пока
более  осведомленные  соседи не ши