-  И
понимаете, беда в том, что здесь, в горах, где в  каждом  местечке  есть
свой ратоборец, да еще  они  все  время  занимаются  этим  mannjafnathr,
сравнением воинов, чтобы выяснить, кто из них самый грозный,  они  могут
об этом догадаться. Тот человек на хуторе знал, что он мне  неровня,  он
знал, что я убил дюжину таких  сиволапых  прежде,  чем  у  меня  отросла
борода. Но он ведь заметил, что сердце у меня к драке не лежало. Если бы
он еще чуть-чуть поразмыслил, он мог бы решиться и рискнуть.
   - Ты так же силен, как всегда, - сказал Озмод. - Ты бы  убил  его.  И
это было бы лучше для всех нас.
   - Думаю, что убил бы его, - согласился Бранд. - Это  был  всего  лишь
петух на своей навозной куче. Но когда у человека душа уходит  в  пятки,
происходят самые странные вещи. Я знавал великих воинов, у которых  моча
струилась по штанам, и они смирно ждали, пока их  зарежут.  Они  застыли
Валькирии, дочери Одина, Вестницы смерти, набросили  на  них  свои  путы
страха.
   Англичане погрузились в молчание. Наконец снова заговорил Озмод:
   - Значит, так. С этих пор нам лучше во всех селениях держаться  кучно
и быть наготове. Алебарды на виду, арбалеты взведены. Хотел бы я,  чтобы
те недоумки увидели, как бьют наши арбалеты.  Тогда  бы  они  испугались
побольше.
   Жалко, что нельзя застрелить кого-нибудь просто для примера. - И  еще
одно, - добавил он. - Эдит пошла за тот  сарай  не  просто  потому,  что
такая глупая, вы же понимаете. Ее  туда  позвали.  Женщина.  И  женщина,
говорящая по-английски, а не по-норманнски. Она, наверное, услышала, как
мы говорим меж собой. Рабыня. Она здесь уже двадцать  лет.  Бранд  тяжко
кивнул.
   - Они берут рабов в Англии уже лет пятьдесят. Думаю, не ошибусь,  что
каждый крестьянский двор на Севере имеет  по  одной  рабыне  для  помола
зерна, а то и с полдюжины их; и еще мужчин-трэлей  для  тяжелых  полевых
работ. И чего же она хотела?
   - Конечно, хотела, чтобы мы взяли ее  с  собой.  Заговорила  с  Эдит,
потому что надеялась, что та ее  пожалеет.  А  потом  из-за  угла  вышли
мужчины, должно быть, следили.
   - Так ты поговорил с рабыней? - спросил Шеф,  отвлекаясь  наконец  от
своей внутренней борьбы. - Что ты ей сказал?
   - Сказал, что ей нельзя пойти с нами. Слишком опасно для нас.  То  же
самое мне надо было сказать Эдит и,  остальным,  даже  если  им  грозило
оказаться с перерезанной глоткой в могильнике какого-нибудь королевского
недоноска. Та женщина была из Норфолка, - добавил Озмод. - Ее  увели  из
Нориджа двадцать лет назад, еще девочкой. А теперь она здесь  состарится
и здесь же и умрет.
   Они с Квиккой встали и ушли, принялись раскладывать свои одеяла.
   Шеф смотрел на Бранда, не решаясь заговорить.  То,  в  чем  признался
гигант, должно было стоить ему  столько  же  переживаний  и  стыда,  как
публичные рыдания - для кого-то менее сильного. Шеф  задумался,  что  же
произойдет с Брандом. Смогут ли они исцелить его разум, как Ханд исцелил
его тело? Еще долго после того, как весь  лагерь,  не  считая  часового,
уснул, Бранд сидел без сна, угрюмо подбирая ветки и кидая их в костер.

***

   Когда на следующий день они пробирались меж  горных  сосен,  двигаясь
уже без той отчаянной спешки, что отметила  их  бегство  из  королевства
Хальвдана, Шеф обнаружил, что Удд едет  рядом,  и  взглянул  на  него  с
удивлением. Обычно Удду нечего было  сообщить  окружающим,  если  только
речь не шла о кузнечной работе.
   - Я думал об этих мельничных жерновах, - сказал Удд. - В Норвегии они
не очень полезны, здесь вода течет только половину года. Да и тогда  вон
что выходит, - он показал на виднеющийся впереди горный поток, стиснутый
в узком глубоком русле и разбитый каскадом шестифутовых водоскатов. - Им
здесь нужно что-то другое, что работайте бы круглый год.
   - Что же это?
   Уод послюнявил палец, поднял его в воздух.
   - Ветер здесь никогда не стихает, правда?
   Шеф рассмеялся. Сама мысль о том, чтобы летучий ветер, которого никто
никогда не видел, не взвесил и не поймал, двигал такую тяжелую вещь, как
огромные мельничные жернова, казалась нелепой.
   - Но ведь ветер движет корабли, правильно? - сказал Удд, прочитав его
мысли. - Если он может двигать корабль весом в десять тонн, почему он не
может двигать мельничный жернов, который весит только тонну?
   - Ветер отличается от воды, - сказал Шеф. - Он  движется  то  в  одну
сторону, то в другую.
   - Но морякам ведь это не мешает? В общем, я задумал вот  что...  -  и
Удд  на  ходу  описал  свой  замысел:  ветряная  мельница  с   крыльями,
установленная  на  поворотной  раме,   которую   можно   развернуть   по
направлению ветра за рычаг типа корабельного румпеля. Возражая,  получая
ответы, добавляя свои замечания. Шеф  ощутил,  что  постепенно  его  все
больше и больше охбатывает изобретательское вдохновение.  Едущий  позади
них Квикка подтолкнул Карли.
   -  Ему  удалось  разговорить  Шефа.  Как  раз  вовремя.  Я  уж   было
беспокоился, что мы едем по таким опасным  местам  с  двумя  вожатыми  и
каждый слегка не от мира сего. Вот бы сделать что-нибудь  похожее  и  со
вторым.
   Он показал на гигантскую фигуру  Бранда,  бегущего  впереди  колонны,
одной рукой держась за седло своей усталой лошади.
   - С этим будет потруднее, - вмешался едущий позади Ханд. - Хорошо бы,
он поскорее оказался на своем корабле.

***

   Загвоздка возникла не в одном из хуторов, которые они проезжали в тот
день и назавтра, хотя везде отряд наталкивался на опущенные долу лица  и
молчание стоящих у своих амбаров и хлевов  крестьян.  Будучи  настороже,
Шеф  внимательно  осматривался  в  каждом  из  дворов,  выискивая  следы
присутствия других людей, кроме норманнов. Дважды он заметил изможденные
лица, выглядывавшие из-за ставень - женщины, надеющиеся на чудо, а может
быть, всего лишь на ободряющее слово на родном языке. "В  своем  сне,  -
подумай Шеф, -  я  слышал  неумолчный  шум  ручных  мельниц,  крутящихся
двадцать лет, тридцать лет, беспросветная каторга до самой смерти".
   Размерами хутора не превышали нескольких ярдов, в них никогда не жило
больше десяти-двенадцати мужчин, считая со стариками и подростками, явно
недостаточно, чтобы помериться силою с хорошо вооруженным отрядом  такой
же численности, пусть и составленным  из  бывших  рабов  и  со  странным
ратоборцем во главе. Когда  горная  дорога  в  конце  концов  нырнула  в
Долину,  которая,  понижаясь,  встретилась  с  двумя  другими  долинами,
маленькая кавалькада увидела перед собой  у  слияния  двух  рек  россыпь
домов, за которыми возвышалось здание в несколько этажей  с  вырезанными
на фронтонах и коньках фантастическими драконами.
   Бранд привстал на стременах, оглянулся на отряд.
   - Это Флаа, - сказал он. - Главный город здесь, в Халлингдале. В  нем
даже храм есть. Попробуем просто проскочить через него,  как  будто  это
очередной хутор.
   Когда они проезжали мимо деревянной церквушки на маленькой площади  в
центре селения, между домами высыпали люди, закрывая проезд вперед, да и
в другие стороны. Они были полностью вооружены, копья и  щиты  наготове,
подростки и мальчишки  сзади  воинов  целились  из  луков.  Шеф  услышал
щелканье взводимых арбалетов.  Из  них  можно  убить  или  тяжко  ранить
соответствующее количество людей, прикинул  он.  Но  после  этого  отряд
почти не имеет шансов против тридцати  или  сорока  оставшихся.  Выбрать
направление и прорываться?
   Навстречу им вышел человек, без оружия и с поднятой  в  знак  желания
вести переговоры правой рукой Они с Брандом уставились друг на друга.
   - Ладно, Вигдьярф, - сказал Бранд. -  Мы  не  встречались  со  времен
Гамбурга. Или это был поход на Оркнейские острова?
   - Это было на Оркнеях, -  ответил  норманн.  Он  был  несколько  ниже
Бранда, но крепкого сложения,  с  бычьей  шеей  и  лысый.  Могучие  руки
бугрились мышцами под золотыми браслетами и то и другое плохой  знак.  У
этого человека был неплохой источник дохода, а в нищих норвежских  горах
этим источником не могло быть скотоводство.
   Вигдьярф пристально взглянул на амулет-молот на груди у Бранда, потом
на стоящих рядом со своими лошадьми мужчин и женщин.
   - Ты в странной компании, - отметил он. - А может быть, и не в  такой
уж странной. Когда человек начинает носить на шее эти  штуки,  я  всегда
жду, что следующий его  шаг  -  стать  христианином.  И  что  потом?  Он
начинает разговаривать с трэлями, помогает  им  бежать.  Сам  становится
трэлем. Ты уже дошел до этого, Вига-Бранд? Или еще  что-то  осталось  от
тебя прежнего?
   Бранд соскользнул со своей малорослой лошадки  и  с  топором  в  руке
шагнул вперед.
   - Давай покороче, Вигдьярф, - сказал он. -  Когда  мы  последний  раз
виделись, ты даже не чирикал. А сейчас ты думаешь, что  стал  кем-то.  К
чему все это? Ты что, собираешься со своими братанами  просто  грабануть
нас? Перед тем мы многих из вас убьем, это уж не сомневайся.
   Позади него Озмод поднял арбалет,  прицелился  в  толстый  дуб  около
дверей храма и нажал на спусковой крючок. Неуловимый глазом полет, и эхо
от удара разнеслось по примолкшей площади. Озмод неторопливо перезарядил
- четыре ловких движения, щелчок, и новая железная стрела встала на свое
место.
   - Попробуй-ка ее вытащить, - продолжал Бранд. -  Или  у  тебя  другая
задумка? Может быть, только ты и я, один на один?
   - Только ты и я, - согласился Вигдьярф.
   - И если я выиграю?
   - Свободный проход для всех вас.
   - А если победишь ты?
   - Мы получаем все. Лошадей, рабов, мужчин, женщин. Для женщин  у  нас
место найдется. Но не для  мужчин.  Ведь  у  трэлей,  которым  позволили
думать, что они тоже люди, появляются странные мысли. Их  всех  отправим
на священные деревья, на корм воронам Одина. Может быть,  мы  оставим  в
живых некоторых, если УВИДИМ, что они не опасны. Но ты же знаешь, как мы
туг обходимся с беглыми. Если не убиваем, тогда  кастрируем  и  клеймим.
Самое надежное средство. Но у тебя есть  другой  выход,  Бранд.  У  тебя
лично, то есть. Просто отойди от них. Они не из твоего народа. Отдай их,
присоединяйся к нам, и никаких хлопот ни тебе, ни  мне,  мы  даже  дадим
тебе долю с добычи.
   - Не пойдет, - сказал Бранд. Он подбросил топор, ухватил  его  обеими
руками. - Здесь и сейчас?
   Вигдьярф помотал головой.
   - Слишком  много  народу  хочет  посмотреть.  Я  им  сказал,  что  ты
согласишься. Сейчас они собираются со всех хуторов трех долин.  Площадку
для поединка мы разметили там, у реки. Завтра утром. Только я и ты.
   Пока Шеф слушал их разговор, разговор,  который  обещал  ему  клеймо,
холощение и рабский ошейник, он  ощутил  на  загривке  знакомую  хватку,
которая означала, что его ждет видение. На этот  раз  он  не  противился
тому, что должен был увидеть. Как и  на  кургане  в  Гедебю,  его  глаза
оставались  открытыми,  он  по-прежнему  видел   маленькую   замызганную
площадь, деревянный храм, напряженно выжидающих вооруженных мужчин. Но в
это же самое время другая  картина  разворачивалась  перед  его  взором,
впитывалась его зрением, словно  выколотый  его  глаз  находился  сейчас
где-то в другом месте, сообщая о том, что видит так  же  хорошо,  как  и
уцелевший.

***

   Он увидел большую мельницу, похожую на одну из тех, что Удд показывал
ему в Каупанге, с двумя  горизонтальными  жерновами,  лежащими  друг  на
друге, и с засыпным желобом сверху. Но не было ни шестерней, ни  бегущей
воды.
   Помещение было сухим, как  во  время  засухи  в  знойное  лето,  пыль
столбом поднималась с земли, и не было ни капли воды, чтобы прибить ее.
   В  пыли  двигался  человек,  одинокая  фигура,  медленно   и   упорно
налегающая на рычаг ворота. Рычаг, толстый, как рулевое  весло  корабля,
был прикреплен к верхнему жернову, и, когда человек толкал рычаг, жернов
поворачивался круг за кругом. И круг за кругом двигался человек,  все  в
тех же четырех стенах, никогда не отдыхая, не останавливаясь, никогда не
видя ничего, кроме одной и той же запыленной комнаты.
   Но на самом деле ничего он не видел, понял Шеф, потому что был  слеп,
его глазницы были пусты. Человек на мгновенье сбился  с  шага,  стараясь
получше упереться ногами. Тут же откуда-то мелькнула плетка, и  багровая
полоса выскочила на обнаженной грязной спине.  Хотя  и  слепой,  человек
обернулся, будто  потревоженный  надоедливой  и  неуловимой  мухой.  Его
запястья были прикованы к рычагу, который он толкал, большими  железными
кандалами.
   Когда он снова налег на рычаг. Шеф  увидел  его  чудовищные  мускулы,
бугрящиеся на руках, спине и по бокам. Казалось, на них была одна  кожа,
ни капли жира.
   Человек был так же силен,  как  Бранд,  и  имел  такую  же  рельефную
мускулатуру, как Шеф. На плечах его курчавились длинные черные волосы.
   "О таком способе помола Удд не знает, - подумал  Шеф,  когда  видение
стало блекнуть, а сам он пришел в себя. - Использовать  человека  вместо
вола, или лошади, или десятка рабынь с ручными мельницами.  Но  кажется,
мой покровитель  из  Асгарда  показал  мне  это  не  для  размышлений  о
мельницах, как и  видение  с  Велундом  не  предостерегало  от  открытых
ларцов. Тогда он хотел предупредить меня,  что  мальчик  умрет.  И  удар
захлопнувшегося  ларца  был  ударом  камня  из  катапульты.   А   теперь
мельничный камень, жернов... Это намек на что-то более злободневное, чем
шестерни и передача".

***

   - Завтра утром, - повторил Вранд слова Вигдьярфа. - Я против тебя.
   Шеф послал лошадь вперед, чтобы поравняться с Брандом.
   - Завтра утром, - сказал  он,  глядя  с  высоты  седла  на  дородного
Вигдьярфа. - Но не ты против него. Наш ратоборец против вашего.
   Норманн глянул на арбалеты и открыл рот для  возражений,  однако  Шеф
быстро вставил:
   - Оружие выбирает ваш ратоборец.
   Вигдьярф задумчиво и подозрительно посмотрел на отряд позади  Бранда,
потом кивнул в знак согласия.
   Где-то, не очень далеко - или это было в его собственной голове? Шефу
слышался тихий скрип вращающихся жерновов.

Глава 17

   Шеф заметил, что к их небольшому отряду, расположившемуся в загончике
на краю общинного пастбища, направляется  человек.  Выглядел  он  скорее
растерянно, чем  враждебно  или  угрожающе.  И  действительно,  подойдя,
крестьянин  остановился  и  изобразил  то,  что  можно  было  счесть  за
неуклюжий поклон - исполненный человеком, который слышал о таком обычае,
но никогда в глаза не видел, как это делается. Его взгляд задержался  на
белом жреческом одеянии Ханда,  теперь  сильно  испачканном,  и  на  его
пекторали в виде яблока Идуны.
   - Ты лекарь, - сказал пришедший.
   Продолжая сидеть, Ханд кивнул.
   - В нашем селении много таких, кто болеет и у кого не заживают раны.
   Мой сын сломал ногу, мы ее завязали, но она срослась криво, он теперь
не может на нее опираться. У моей матери болят глаза. Есть  и  другие  -
женщины,  которым  новорожденные  разорвали   чрево,   мужчины,   годами
мучающиеся зубной болью, сколько бы зубов мы им ни  выдернули...  Лекари
сюда никогда не заходят. Ты не посмотришь больных?
   - Ну вот еще, - ответил Ханд. Лекари Пути не верили в  человеколюбие,
никогда не слышали о клятве Гиппократа.  -  Если  завтра  наш  ратоборец
проиграет, вы  нас  собираетесь  повесить  или  кастрировать  и  сделать
рабами.
   Если ты меня завтра будешь клеймить, с какой  стати  я  буду  сегодня
лечить твои болезни?
   Норманн растерянно посмотрел на остальных:
   - Вигдьярф же не знал, что  ты  лекарь.  И  наверняка...  Что  бы  ни
случилось... Он не про тебя говорил.
   Ханд пожал плечами:
   - Он говорил о моих товарищах.
   Шеф поднялся, глянул на Ханда,  едва  заметно  подмигнул  ему.  Ханд,
который знал Шефа с  детства,  намек  уловил  и  с  непроницаемым  лицом
отвернулся.
   - Он придет, - сказал Шеф.  -  Как  только  достанет  свои  лекарские
инструменты. Подожди его там.
   Когда норманн отошел, Шеф приказал Ханду:
   - Лечи всех, кого он тебе покажет. Потом потребуй показать остальных.
   Даже трэлей. Каждого, кому можно доверять, расспрашивай о мельнице. О
мельнице, шум которой мы слышим. Что бы ни случилось, к вечеру вернись.
   - Солнечный диск уже уткнулся в  зазубрины  горных  вершин,  когда  в
лагерь вернулся усталый  Ханд.  Бурые  пятна  засохшей  крови  покрывали
рукава его рубахи. Днем время от времени были слышны отдаленные  вскрики
боли: лекарь за работой в селении, где не знали ни макового  отвара,  ни
белены.
   - Много тут работы, - сказал, садясь, Ханд и принял от Шефа  миску  с
едой. - Тому  ребенку  пришлось  ломать  ногу  заново,  чтобы  правильно
срослась.
   В мире так много боли. И так много того, что легко  вылечить.  Теплая
вода со щелоком - чтобы  повитуха  вымыла  руки  -  спасла  бы  половину
женщин, которые умирают в родах.
   - Что насчет мельницы? - поинтересовался Шеф.
   - Напоследок они привели ко мне одну рабыню. Хозяева, да и она  сама,
сначала  упирались,  говорили,  что  все  бесполезно.  Они  правы.   Она
безнадежна.
   У нее внутри опухоль, и даже в Каупанге с моими помощниками и  самыми
лучшими лекарствами я, наверное, не смог бы ее спасти. Но  я  постарался
облегчить ее муки. Телесные муки, то есть. От того, что у нее  на  душе,
лекарства нет.  Она  ирландка,  ее  угнали  в  рабство,  когда  ей  было
пятнадцать, сорок лет тому назад. Ее продали одному из  местных.  С  тех
пор она ни разу не слышала родной речи, родила от разных хозяев  пятерых
детей, их всех у нее забрали. Теперь ее сыновья - викинги,  сами  крадут
женщин. Ты никогда не задумывался, почему  викингов  так  много?  Каждый
мужчина заводит от рабынь столько  детей,  сколько  сможет.  И  все  они
пополняют ряды армии викингов. - Мельница, - жестко сказал Шеф.
   - Она сказала мне, что есть здесь мельница,  как  ты  и  говорил.  Ее
поставили только в прошлом году,  когда  приходил  жрец  Пути,  один  из
товарищей Вальгрима. И в прошлом же году привели человека, чтобы крутить
ее. Как это человек может крутить мельницу?
   - Я знаю, - сказал Шеф, вспоминая ниспосланное  ему  богами  видение.
Продолжай.
   - Она сказала, что это англичанин. Его все время держат под замком.
   Два раза ему удавалось вырваться и бежать в  горы.  И  оба  раза  его
ловили. В первый раз его избили кожаными бичами  около  храма.  Ирландка
говорит, что была тогда на  площади.  Она  говорит,  что  это  настоящий
богатырь. Норманны бичевали его так долго, что можно было вспахать целый
акр земли, а он ни разу не закричал, только проклинал  их.  А  когда  он
сбежал во второй раз, они... они сделали другое.
   - Что другое? - спросил Бранд, прислушиваясь.
   - Когда они говорят, что кастрируют трэлей, это обычно означает,  что
им отрезают семенники, как быкам или жеребцам. Чтобы  стали  смирными  и
покорными.
   Но с ним они этого не сделали. Вместо этого они отрезали  ему  другую
штуку, которая делает мужчину мужчиной. Они оставили ему  семенники.  Он
так же силен, как бык, и так же свиреп.  У  него  остались  все  желания
мужчины. Но он больше никогда не сможет быть с женщиной.
   Слушатели уставились друг на друга, ужаснувшись,  какая  злая  судьба
может поджидать их завтра утром.
   - Я вам скажу одну вещь,  -  решительно  заявил  Квикка.  -  Меня  не
волнует, кто что кому обещал. Если завтра Бранд - дай ему  Тор  победить
проиграет, тот, кто его убьет, сразу получит от меня стрелу. И тогда  мы
все начнем стрелять. Может быть, мы и не прорвемся, но  я  не  собираюсь
стать здесь рабом. Эти горные тролли ничуть не лучше черных монахов. Все
остальные, и мужчины, и женщины, ответили одобрительным гулом.
   - Она еще вот что сказала, - продолжал Ханд. - Она  сказала,  что  он
безумен.
   Шеф задумчиво кивнул.
   - Английский богатырь. Сильный, как бык,  и  такой  же  свирепый.  Мы
освободим его сегодня ночью. Я знаю, что за нами наблюдают дозорные.  Но
они ожидают, что мы попытаемся сбежать на лошадях. Когда  сядет  солнце,
мы все по  о