крайней мере  с  двух  бортов. Будь сейчас хоть  легкое
дуновение ветерка, мы могли бы маневрировать с помощью рулей".
     Шеф схватил Хагбарта за плечо, объяснил ему, что делать, послал к борту
выкрикнуть приказ  шкиперам  "Зигмунда"  и "Победителя  Грендаля". Сам  стал
высматривать, какие еще новые напасти обрушатся на его голову.
     Кажется, все сражение,  в  отличие от виденных им  раньше, распалось на
серию  мелких стычек. Прежде всегда знал, что может  произойти. А сейчас  он
даже  не представлял, как долго  он  разговаривают с Хагбартом. Тем временем
"Хагена" успел войти  в  дело. "Нарвал" и "Марсвин" задержали красную галеру
на жизненно важные несколько секунд, и греки не успели опустить весла и уйти
в  мертвую зону.  "Хагена" развернулся  бортом  и выстрелил одновременно  из
обеих  катапульт,  из каждой  устремился  к  цели  с  расстояния в  неполные
четверть мили  огромный  тридцатифунтовый  булыган.  Суда  викингов, обшитые
досками  внакрой и  закрытые кормовым и носовым  штевнями,  от таких  ударов
просто рассыпались  на  кусочки. Галера,  при всем  презрении Хагбарта к  ее
конструкции, оказалась  чуть прочнее.  Киль сломался в  двух местах,  галера
стала тонуть, но на поверхности осталась целая куча  обломков, словно  плот,
на  который  уже карабкались гребцы  и воины. К нему, прячась  от  обстрела,
приближались рыбачьи лодки, чтобы подобрать уцелевших.
     От этой сцены, удаленной на несколько сотен ярдов, взгляд Шефа отвлекла
уже знакомая вспышка пламени, сверкнувшая примерно за милю в другой стороне.
Со свойственной мусульманам отчаянной храбростью -- и помня, что неудачников
сажают на кол,  --  арабский адмирал решил навязать  грекам  честный бой.  С
десяток красных  галер  развернулись ему  навстречу, а остальные  продолжали
кружить  вокруг  эскадры  северян,  подобно волкам вокруг увязнувшего  лося.
Снова и  снова, словно  дыхание  дракона, вылетали  языки  пламени, и каждый
означал  погибший арабский корабль. Но похоже,  что стремительность  натиска
правоверных, лавирующих  между догорающими останками, сделала свое дело. Шеф
смог разглядеть -- чтобы убедиться, он снова  взялся  за подзорную трубу, --
как  взлетели   абордажные   крюки,   когда  последние   из  арабских  галер
добрались-таки до греков. Теперь для греческого огня  слишком близко. Теперь
в ход пойдут сабли и скимитары против пик и щитов.
     Шеф ощутил, что его сердце замедлило свой сумасшедший ритм -- впервые с
того момента, как он увидел  рыбачьи  лодки и понял, что  это неприятельский
флот.  Он  опустил  подзорную  трубу.  Вдруг  стал  слышен   довольный  гул,
прокатившийся  по  палубе  "Победителя  Фафнира",  он  перерос   в  свирепые
восторженные крики.
     "Нарвал"  Бранда неторопливо плыл  среди обломков греческой галеры, его
арбалетчики залп за залпом разили беззащитных, цепляющихся за доски людей.
     Некоторые из них  крестились,  другие с  мольбой о  пощаде  протягивали
руки.
     Кое-кто  даже  подплыл к  "Нарвалу", пытаясь  ухватиться  за весла. Шеф
увидел, что сам Бранд -- его легко  было узнать даже с расстояния в  фарлонг
-- перегнулся через борт и крушит головы своим топором под названием "Боевой
тролль". Там, где вода не была  черной от золы и пепла, она стала красной от
крови.  Подошел  и "Хагена", его  команда спокойно упражнялась в стрельбе по
мишеням из тяжелых стационарных арбалетов.
     Шеф понял, что кто-то дергает его за локоть, глянул вниз. Это был Ханд.
     -- Останови их! -- закричал малыш-лекарь. -- Эти люди больше не опасны.
     Они не могут сражаться. Это же бойня!
     -- Лучше быть забитым, чем поджаренным, -- буркнул кто-то рядом.
     Корабельный юнга Толман, неуклюжий парнишка, вцепившийся в топор больше
себя ростом.
     Шеф огляделся по сторонам. "Победитель Фафнира" по длинной дуге выходил
на  свое  место в оборонительном круге, который Шеф  потребовал  от Хагбарта
выстроить.  Этот маневр и едва уловимое прибрежное течение привели корабль в
воды, где  плавали  оставшиеся от "Марсвина" головешки. Среди них Шеф увидел
то, что выглядело подгоревшими тушами жаренных целиком быков.
     -- Некоторые из них еще могут быть  живы, Ханд. Восьми лодку. Посмотри,
что ты сможешь сделать для них.
     Он отвернулся и направился к фок-мачте, чтобы наблюдать за горизонтом и
впервые с начала битвы попробовать собраться  с мыслями. Кто-то заступил ему
дорогу, визжал  и хватался  за него. Свандис. Кажется,  сегодня  все  только
кричат и визжат. Он решительно оттолкнул ее и прошел к  мачте. Есть правило,
подумал он. Должно существовать правило. Не говори с занятым человеком, если
он не обращается к тебе. Хагбарт, Скальд-финн и Торвин, очевидно, были с ним
согласны. Они перехватили продолжающую визжать  женщину, оттащили ее, подали
знак остальным. Дать ему подумать.
     Взявшись  рукой   за   тихонько  покачивающуюся  на  волне  мачту,  Шеф
внимательно осмотрел горизонт. На юге; галеры арабского адмирала, сгоревшие,
тонущие, взятые на абордаж, удирающие. Там уже никто не сражается.
     Со стороны открытого моря, с востока: четыре красных галеры выстроились
слегка изогнутой  дугой,  далеко  за  пределами  досягаемости катапульт.  На
севере: еще  две галеры  и множество мелких судов, некоторые из них пытаются
подобраться  поближе,  снуют  туда  и  сюда под  своими  странными  и такими
эффективными треугольными парусами.
     Со стороны суши, с запада: еще три галеры замыкают круг. А за ними? Шеф
направил туда трубу, старательно обшарил взглядом берег. Облако пыли.
     Передвигаются люди. Передвигаются на юг,  и быстро. Трудно сказать, что
за  люди подняли  эту пыль.  Однако... вот чуть  поближе,  на вершине холма,
благодаря какой-то игре света в мутной оптике отчетливо обрисовалась шеренга
людей. Он разглядел  их. Люди, закованные в металл. Шлемы, кольчуги и оружие
сверкали на солнце при каждом их шаге. Они шагали одновременно.
     Медленно,  неуклонно,  дисциплинированно  шеренга   людей   в  доспехах
продвигалась вперед. Орден Копья выиграл битву на  суше без всяких  помех со
стороны моря. Вот такая ситуация! Шефу стало ясно, что нужно делать.
     Он крикнул в незаметно наступившей тишине:
     --  Хагбарт, когда снова  поднимется ветер? Через полчаса? Когда  ветер
достаточно окрепнет, чтобы мы могли управляться рулями, мы  отправимся вдоль
берега на  юг. Пойдем клином, на расстоянии пятидесяти ярдов друг от  друга.
Если   галеры   попытаются  напасть  сзади  на  последний  корабль,  мы  все
развернемся  и потопим их. Когда ветер надует наши паруса, это  будет легко.
До темноты  мы  должны  уйти  как  можно дальше,  а  на  ночь остановимся  в
какойнибудь бухточке, вход в которую  сможем  запечатать -- я не хочу, чтобы
галеры с греческим огнем напали на нас в темноте.
     Квикка! Видишь  те лодки,  которые пытаются  подкрасться к  нам?  Когда
четыре из  них  будут в пределах досягаемости, попробуйте с Озмодом потопить
их все. Больно уж они бодрые.
     Торвин. Позови Бранда.  Когда  Квикка и  Озмод потопят  рыбачьи  лодки,
пусть  он подойдет  на двух  своих  судах и перебьет  всю  команду.  Никаких
пловцов, никаких уцелевших. Обеспечьте, чтобы христиане это видели.
     Торвин раскрыл было  рот, чтобы  возразить, запнулся и придержал  язык.
Шеф глянул ему прямо в лицо:
     -- Они совсем не боятся, Торвин. Это дает им преимущество. Их надо  его
лишить, понимаешь?
     Он  повернулся и подошел к краю  палубы. Ханд и его  помощники пытались
поднять  на борт человека.  Когда над  планширом  показалось его лицо -- без
глаз,  без волос, обожженное до  блестящих костей свода черепа и скул -- Шеф
узнал своего  старого товарища Сумаррфугла. Тот  что-то шептал, точнее шипел
остатками легких.
     --  У меня  нет надежды, товарищи. Легкие сожжены. Если здесь есть  мой
товарищ, пусть дарует мне смерть.  Смерть воина. Если  это будет длиться еще
долго,  я начну кричать. Дайте мне  уйти  достойно, как уходит drengr, воин.
Есть тут товарищ? Есть мой товарищ? Я ничего не вижу.
     Шеф  медленно подошел. Ему доводилось видеть, как  это делал Бранд.  Он
подложил руку под голову Сумаррфугла, сказал твердо:
     -- Fraendi, это я.  Шеф. Я твой товарищ.  В Вальгалле  отзовись обо мне
хорошо.
     Он  вытащил  свой короткий нож, приставил его туда, где раньше было ухо
Сумаррфугла, и сильным ударом загнал в мозг.
     Когда  тело  упало на  палубу,  он опять  услышал  позади себя женщину.
Должно быть, она выбралась из-под палубы.
     -- Мужчины! Вы, мужчины! Все зло в мире  только от вас! Не от богов. От
вас!
     Шеф глянул вниз на обгоревшее тело без кожи и с сожженными гениталиями.
     Через борт доносились крики и вопли -- это команда Бранда  охотилась за
уцелевшими рыбаками, гарпуня их, словно тюленей.
     --  От  нас?  --  переспросил Шеф,  глядя на  нее  и  сквозь нее  своим
единственным  глазом, как будто хотел сквозь землю увидеть подземный мир. --
От нас, ты думаешь? Разве ты не слышишь поступь Локи?

        x x x


     Когда  поднялся  вечерний бриз,  дующий  в  сторону суши,  флот северян
набрал  скорость, четыре  оставшихся корабля викингов извивались  на  волнах
своим  обычным  змееобразным   движением,  а  двухмачтовики  разбивали  валы
высокими  носами,  поднимая  фонтаны  брызг.  Греческие  галеры  попробовали
преградить им путь,  но повернули назад перед угрозой катапульт. Очень скоро
они прекратили,  подобно зловещим акулам,  преследовать флот  и  скрылись  в
дымке.
     К  счастью  для себя, сказал Шеф Торвину  и Хагбарту. Если бы галеры не
отстали, он приказал бы развернуться  и напасть на них, чтобы потопить сразу
всех.  Галерам дает  преимущество штиль,  а парусникам -- ветер.  Катапульты
превосходят  греческий огонь при  дневном свете  и на больших расстояниях. В
ближнем бою и в темноте все обстоит наоборот.
     Задолго до захода солнца Шеф выбрал  бухточку с узким входом и высокими
утесами  по обеим сторонам,  в которой удобно разместился  весь флот. Прежде
чем  стемнело,  он  предпринял все доступные меры  предосторожности. Викинги
Бранда,  опытные в захвате береговых  плацдармов, немедленно разбежались  по
земле, осмотрели все подходы, устроили прочное заграждение  на  единственной
спускающейся вниз  тропинке. Четыре катапультоносца были  надежно  зачалены,
развернувшись бортами ко входу в бухту, так что любой входящий в нее корабль
попадал под удар сразу  восьми  катапульт,  притом с  расстояния, на которое
никак не мог долететь греческий огонь.  На утесы по  обеим сторонам входа  в
бухту Шеф выслал два  отряда с пучками просмоленной соломы, приказав поджечь
и сбросить вниз факелы при приближении любого судна. В последний момент один
из выслушивающих указания английских моряков смущенно попросил немного ткани
от  воздушных змеев. "Это еще зачем?" -- поинтересовался Шеф. Низкорослый  и
косоглазый парень хоть и не сразу, но объяснил свой замысел. Привязать кусок
ткани,  вроде маленького  паруса, к  каждому пучку.  Когда  они его  бросят,
парус,  по мнению изобретателя, примет воздух  и  будет  поддерживать  факел
навроде... ну, навроде  воздушного змея. В общем, факел будет падать дольше.
Шеф  уставился на парня, спрашивая себя, не появился  ли у них еще один Удд.
Хлопнул  моряка по спине,  спросил, как  звать, велел взять ткань  и считать
себя зачисленным в команду по запуску змеев.
     В конце концов все было сделано как нужно, ведь Шеф не уставал отдавать
распоряжения,  а сами моряки  прекрасно знали, что может натворить греческий
огонь.  И все-таки они  были неповоротливы и вялы. Шеф  тоже чувствовал себя
совершенно разбитым и измученным, хотя за весь день не нанес ни одного удара
и ни  разу не взялся  за весло.  Это  был страх. Ощущение,  что  впервые ему
противостоял более мощный  разум,  который имел свои замыслы и заставил Шефа
плясать под свою дудку. Ведь не вмешайся Бранд и Сумаррфугл, флот бы погиб и
все они  давно бы были на  дне  морском  или плавали обугленными бревнами на
корм чайкам.
     Шеф приказал  открыть одну  из  последних  бочек эля  и  выдать каждому
человеку по две пинты. Зачем, спросил кто-то.
     -- Это будет ininm-ol, в память о моряках с "Марсвина", -- ответил Шеф.
-- Пейте и думайте, что бы с нами было, если бы не они.
     И теперь, набив желудок свининой с сухарями, греясь в охраняемом лагере
у  костра,  который  разожгли  несмотря  на опасность со  стороны  передовых
разъездов  победившей армии,  Шеф  допивал свою последнюю  пинту эля.  Через
некоторое время он заметил по  другую сторону  костра Свандис, не сводящую с
него взора светлых глаза. Впервые она выглядела... не то чтобы раскаявшейся,
просто готовой для  разнообразия послушать других. Шеф согнул палец, поманил
ее, не обращая внимания на обычный всплеск гнева в ее глазах.
     -- Пора тебе рассказать нам,  -- произнес  он, указывая ей  на  камень,
куда  она  могла сесть. -- Почему ты думаешь,  что богов нет,  а есть только
злые люди? И если ты так считаешь,  к чему этот маскарад с белыми одеждами и
низками  рябины, как у жрецов Пути? Не трать  мое время  на  свое упрямство.
Отвечай мне.
     Усталый и холодный тон Шефа не допускал возражений. В свете костра  Шеф
разглядел Тор-вина с  молотом у пояса,  развалившегося  на  песке,  и с  ним
других жрецов Пути, рядом со Скальдфинном сидел переводчик Сулейман.
     -- Ладно. Я должна объяснить, почему я думаю, что есть злые люди?
     -- Не валяй дурака. Я  знал твоего отца.  Ты не забыла, что это  я убил
его?
     Самое лучшее, что  о нем  можно сказать,  -- что он не был человеком  с
одной кожей, eigi einhamr, как верфольф. Только  он был скорее вер-червь,  я
видел  его в  другом  мире. Если ты считаешь его  человеком --  что тут  еще
доказывать? Он для развлечения выпускал живым женщинам  кишки, только так он
мог сделать свой  детородный орган крепким как кость. Злые люди? --  Шеф, не
находя слов, покачал головой. -- Нет,  расскажи нам, почему ты считаешь, что
не существует злых богов. Ты говоришь с человеком, который их видел.
     -- Во снах! Только во снах!
     Шеф пожал плечами:
     -- Моя  мать  видела одного  на таком же настоящем берегу, как  этот, и
Торвин говорит, она даже ощущала его. Иначе бы меня не было.
     Свандис  колебалась.  Она достаточно  часто  излагала свои  взгляды. Но
никогда  не   делала   этого   перед   лицом  такой  непоколебимой  железной
уверенности,  как  сейчас.  Однако  в  ее  жилах  струилась  свирепая  кровь
Рагнарссонов, которая от сопротивления вскипала еще сильнее.
     -- Рассмотрим  богов, в которых верят люди, -- начала Свандис. --  Бог,
которому приносили жертвы  мой  отец и его  братья,  Один,  бог  повешенных,
предатель  воинов,  вечно готовящийся  к дню  Рагнарока  и  битве  с  волком
Фенрисом.  С  какой  же  речью  обращается  к нам Один  в священном Havamal,
"Сказании о Верховном"?
     Свандис вдруг заговорила нараспев, как жрецы Пути:
     Пусть рано встает Тот, кто хочет отнять Жизнь чужую, землю и женщину.
     -- Я знаю это сказание, -- перебил Шеф. -- Смысл в чем?
     -- Смысл в том, что бог подобен людям, которые в него верят. Он говорит
им только то, что они уже и сами хотят услышать. Бог Один --  Верховный бог,
как вы его  называете, -- просто олицетворение житейской мудрости  пиратов и
убийц  вроде  моего  отца. Обратимся  к  другим  богам. Вот  бог христиан --
высеченный, оплеванный,  прибитый к  кресту и убитый без оружия в руках. Кто
верит в него?
     --  Эти  злобные ублюдки, монахи, -- раздался  из  темноты  неизвестный
голос,
     -- были  моими  хозяевами. Привыкли  во всем полагаться на  плетку,  ко
никто никогда не слышал, чтобы высекли одного из них.
     --  Но  где зародилось  христианство? --  вскрикнула  Свандис. -- Среди
римских рабов!  Они сотворили себе бога  в  своем воображении, такого, чтобы
мог возвыситься и принести им победу в другом мире, потому что в этом мире у
них не осталось надежд.
     -- А как насчет монахов? -- спросил тот же скептический голос.
     -- Кому они проповедовали свою религию? Своим рабам!  Верили  они в нее
сами  или не  верили, но она приносила им пользу. Что им было бы толку, если
бы их рабы верили в Одина?
     --  А  как  насчет  здешних приверженцев Пророка?  --  продолжала  она,
развивая успех. --  Они верят в единственно верный путь. Любой может  встать
на него, произнеся несколько слов. И никто под угрозой смерти не может сойти
с него. Те, кто принял ислам, налогов не платят, но их мужчины должны  вечно
сражаться с неверными. Двести  лет назад арабы  были  песчаными крысами, они
были  ничем,  их никто  не  боялся!  Что  их  религия,  как не  способ стать
сильными?
     Они сотворили себе бога, который дает им власть. Так же. как мои  дядья
сотворили бога,  дающего им  смелость и  безжалостность, а христиане -- бога
покорности.
     -- Отдавайте кесарево  кесарю,  -- снова  раздался скептический  голос,
сопровождаемый зычным отхаркиванием и плевком в костер. -- Совершенно верно.
Я слышал, что они так говорят.
     Наконец  Шеф  узнал говорившего. Это не Квикка, это Тримма, один из его
помощников. Странно, что он так разговорился. Должно быть, эль подействовал.
     Вмешался  еще один голос,  тихий голос еврея Сулеймана, уже говорившего
почти без акцента на принятом во флоте смешанном англо-норвежском жаргоне.
     -- Небезынтересное мнение, юная леди. Хотелось бы знать, что вы скажете
о боге, чье имя не произносят, -- поскольку никто не понял, он пояснил: -- О
боге моего народа. О боге евреев.
     -- Евреи живут в коридоре, -- решительно начала Свандис,  -- на дальнем
берегу Внутреннего  моря. Все армии мира вечно  ходили туда и сюда  через их
земли. Арабы, греки, римляне, все. Евреи всегда были как жабы под бороной, с
самого  начала времен, так  мне  рассказывали. Вы слышали,  как кричит жаба,
когда  борона цепляет  ее? Она кричит:  "За меня  отомстят!" Евреи сотворили
бога абсолютной  власти  и абсолютной  злопамятности,  он никогда не прощает
ничего, сделанного против его народа, и он отомстит за все -- когда-нибудь.
     Когда придет Мессия. Он шел очень  долго, и, говорят, вы  распяли  его,
когда он пришел. Но если вы верите в то, что делаете, не имеет значения, что
Мессия никогда не придет, потому что он грядет всегда. Так живут евреи.
     Шеф  рассматривал  лицо Сулеймана  в свете  костра,  выискивая малейшие
следы неудовольствия или гнева. Он не заметил ничего.
     -- Интересное мнение, моя принцесса,  -- медленно  проговорил Сулейман.
-- Вижу, у вас для всех готов ответ.
     -- Не для меня, -- сказал Шеф, допивая свою кружку. -- Я видел богов во
снах. И другие видели меня  в тех же  самых снах,  так что это не просто мое
воображение. Мне показывали то, что происходит очень далеко, и все оказалось
правдой.  Так же, как у Виглика Провидца, у Фармана, жреца  Фрея и у  других
людей Пути.  И я  говорю  вам, боги не созданы моим воображением! Кто укусил
меня,  Свандис, ведь ты видела  следы у  меня  на  теле!  Создание  Локи или
любимец Одина? Но не мое создание. Я даже не люблю своего отца Рига, если он
мой отец. Без богов мир был бы лучше, говорю я. Если бы мы действительно все
верили  в то, во что хотим, я бы верил Свандис. Но мне лучше знать. Зло идет
от  богов.  Люди  тоже злы, им  приходится быть злыми. Если  бы боги создали
лучший мир, тогда и люди были бы лучше.
     -- Мир станет лучше,  -- прогремел своим могучим  басом Торвин, -- если
мы сможем освободиться от цепей Скульд.
     -- Помни об этом, Свандис, -- поднимаясь,  сказал Шеф.  Он остановился,
не доходя до своего одеяла на песке. -- Я говорю то,  что  хочу сказать, это
не  шутка и  не  оскорбление.  Ты  заблуждаешься насчет богов Пути  или,  по
крайней мере, ты не смогла мне объяснить то, что я знаю. И все равно, в этом
может заключаться какое-то новое знание  -- если не  божественное знание, то
людское.
     А для этого и Путь. Для знаний, а не для приготовлений к Рагна