в  этом  мире.
Своих поклонников он переносит в иной мир. - Шеф вспомнил одно из  своих
ужасных видений, в нем король Эдмунд, замученный язычниками, прошел мимо
него навстречу судьбе, в которой не видел ни  проблеска.  -  Наши  боги,
боги Пути, действуют в этом мире, подобно своим жрецам  и  приверженцам.
Они верят в то, что можно сделать руками.
   Бранд, глядя на напряженные лица вокруг стола, расхохотался.
   - Я человек Пути, - выкрикнул он. - Я выступил на стороне Пути против
проклятых Рагнарссонов, правильно? Но чем больше я вижу и чем  больше  я
слышу, тем меньше я верю во что бы то ни было, кроме трех вещей. Это мой
корабль, мое золото и мой "Боевой тролль".
   Он подхватил свой украшенный серебром боевой топор, потряс им  и  еще
раз отпил из двухпинтовой  кружки  пиво,  запас  которого  привез  вновь
прибывший флот.
   - Пока мы с тобой согласны, - сказал Шефу Торвин. -  Мне  не  слишком
нравится то, что ты сказал про бога христиан, но я готов допустить,  что
ты прав. В конце концов, мы всегда говорили - и ты сам всегда говорил, и
доказал это своими делами, вот  Хардред  может  подтвердить,  -  что  мы
боремся не против христиан и не против христианства,  а  против  Церкви,
которая управляется из Рима. Потому что  мы-то  прислушиваемся  к  твоим
словам, но если бы ты попробовал сказать такое императору и находился  в
его власти, тебе бы очень повезло, если бы ты умер  легко.  Христианская
Церковь не терпит соперников! Не хочет делиться властью и монополией  на
истину. Именно это наш основатель ярл Радборд знал и  предвидел.  Именно
поэтому мы проповедуем Путь. Чтобы каждый мог сам выбирать себе дорогу.
   - Каждый мог сам выбирать себе дорогу, - повторил Шеф. -  Поэтому  мы
здесь.
   Он глубоко вздохнул, поскольку наступил решающий момент:
   - Я считаю, что пришло время для новых путей.
   - Для новых путей?
   - Для новых амулетов. Для нового знания. Свандис  уже  подала  пример
своим амулетом в виде  пера  птицы.  Он  подразумевает  изучение  нашего
мышления, записи всего,  что  кажется  нам  самым  мимолетным.  Изучение
мышления и материи разума. Какого бога ты  избрала  своим  покровителем,
Свандис?
   - Никаких богов, - ответила дочь Ивара. - И никаких богинь.  Я  взяла
имя из наших сказаний. Я ношу перо Эдды, что  значит  "прабабушка",  как
знак наших старинных преданий и обычаев. - На  латыни  edo  означает  "я
пишу", - заметил Скальдфинн. - Свандис  этого  не  знала.  Одно  из  тех
совпадений, которые посылают боги. Я думаю, у Свандис есть новое знание,
которое нам следует принять.
   - Нам нужен еще один амулет, - сказал Шеф. -  Арабский  значок  sifr,
что означает "ничто, ноль". Могущественное "ничто". Если бы у  меня  еще
не было своего знака, я бы выбрал этот. Это  будет  знак  для  тех,  кто
умеет считать, а их богом будет  Форсети,  который  прекращает  споры  и
дарует определенность. Третьим знаком будут крылья Велунда. Для  Толмана
и других летунов. Шеф обвел присутствующих  своим  единственным  глазом,
стараясь подчинить сомневающихся своей воле и  оценивая,  насколько  это
ему удается. Пока они с ним. Жрецы Велунда, жрецы Форсети, это ново,  но
их примут. Жрецы Пути всегда приветствовали  новые  профессии,  будь  то
летание по небу, изготовление линз или  вычисления.  Пора  приступать  к
самому трудному:
   - Считаю, что нам нужен и четвертый  знак.  Для  таких,  как  Стеффи,
который обжег себе руки, стараясь осветить нам поле боя. Нам нужны люди,
которые будут носить знак огня. Знак Локи.
   Торвин сразу вскочил, его молоток сам скользнул с пояса в руку, а  на
лицах Скальдфинна и Хагбарта, да и  Фармана  тоже,  появилось  выражение
ужаса.
   - Ни один человек не может носить этот знак! Мы зажигаем огонь  Локи,
чтобы он напоминал нам, с чем мы имеем дело. Но  мы  не  поклоняемся  ни
огню, ни его богу. Даже если ты все сказал верно  про  людей,  создающих
богов, и так  далее,  зачем  нам  создавать  богов,  подобных  Локи?  Он
обманщик, отец чудовищного отродья. Погубитель Бальдра.
   - Зачем создавать? Да мы уже их создали. - Шеф оглядел комнату, чтобы
видеть, как воспринимают его слова. - Если Ханд прав и Локи  существует,
тогда это мы его создали. Создали из страха и  ненависти.  Сделали  так,
что он погубил добро и красоту, потому что мы завидовали. Приковали его,
чтобы не винить во всем самих себя.  Сделали  его  безумным.  Сейчас  он
вырвался на волю. Я  сам  боюсь  его  сильнее,  чем  вы.  Но  я  заявляю
следующее. Такая же свобода для Локи, как для Тора. Для  зла  такая  же,
как для добра. Если он нападет на нас, мы его уничтожим. Но огонь  может
быть за нас, а не только против нас.
   Торвин огляделся, словно ожидая, что раздастся гром с ясного неба.
   - Такая же свобода для Локи, как для Тора! - повторил он. -  Но  ведь
он отец чудовищного отродья. Ты их видел. Ты с ними встречался.
   Его взгляд нерешительно остановился на Свандис, словно оценивая,  как
далеко можно зайти. Тор-вин убежден, вспомнил Шеф, что отец девушки Ивар
Бескостный был порождением Локи, имеющим нечеловеческую форму  в  другом
мире, в мире богов. Если уж на то пошло, Шеф и сам в это верил. Но  Локи
тогда был прикован и безумствовал от боли.
   - Свобода не тоже самое, что беззаконие,  -  заговорил  Шеф.  -  Если
приверженец Локи придет и скажет, что его бог заставляет  его  совершить
при  погребении  человеческое  жертвоприношение   или   разрезать   ради
удовольствия женщину на кусочки, мы скажем ему, что наказанием за  такие
дела будет смерть. По закону людей Пути это всегда так. Это  и  отличает
нас от язычников. Сейчас я не знаю, что заставило  Локи  убить  Бальдра,
что заставило людей придумать Локи и Бальдра и убийство  одного  другим.
Но я знаю, что, когда мы исцелим мировой  недуг  и  вернем  Бальдра,  мы
должны будем уверовать во что-то иное, кроме вечной вражды.
   Фарман заворочался на своем стуле и заговорил тихим голосом.  Человек
он был невыразительный: когда Шеф впервые встретил его, это произошло  в
видении Велунда, где Шеф был хромым, но могучим кузнецом богов, а Фарман
- не более чем мышью, попискивающей  из-за  плинтуса.  По  временам  Шеф
теперь так  и  воспринимают  его.  как  попискивающую  мышь.  Однако  он
пользовался большим уважением. Все признавали, что его видения верны. Он
и Виглик были двумя самыми знаменитыми провидцами Пути.
   - Расскажи нам предание о плаче по Бальдру, - сказал он, посмотрев на
Торвина.
   Торвин выглядел нерешительным, он подозревал, что его рассказ так или
иначе вызовет возражения. Однако по обычаям Пути он не мог отказаться.
   - Вам известно, - начал он, - что  после  смерти  Бальдра,  вызванной
кознями Локи Лафейярсо-на, одноглазый верховный бог  Один  построил  для
своего сына погребальную ладью, на которую и положил его тело. Но прежде
чем поджечь ладью, Один послал своего слугу  Хермота,  лучшего  воина  в
Эйнхериаре, в мир Хель,  чтобы  узнать,  нет  ли  какого-нибудь  способа
вернуть Бальдра. И Хермот пересек мост Гиаллар, подъехал к воротам  Хель
и перепрыгнул через них на восьминогом коне Одина.
   Теперь Шеф заворочался на стуле,  потому  что  этот  рассказ  он  уже
слышал, но сам видел немножко другое.
   - Он въехал в мир Хель и просил богиню Хель отпустить Бальдра, но она
отказалась и сказала, что Бальдр сможет выйти из мира Хель, только  если
все существа, живые и мертвые, заплачут  о  нем.  Если  хоть  кто-нибудь
откажется, Бальдр должен будет остаться. И Хермот приехал назад, и тогда
боги велели  всем  сотворенным  сущностям  плакать  по  тому,  кого  они
утратили, и все они заплакали: люди, животные, земля, камни и  растения.
Но в конце посланник богов попал в пещеру  к  женщине  гигантов,  и  она
сказала, - тут голос Тор-вина превратился в глубокий бас, которым всегда
исполнялись священные песнопения:

   Ни слезинки не проронит Текк на похоронах Бальдра.
   Лишь проклятья одноглазый слал ей в мудрости своей.
   Так пусть у Хель останется то, что есть у ней.

   Итак, требование богини Хель не было выполнено, и  Бальдр  остался  у
нее. Тело Бальдра сожгли на погребальной ладье, а вместе с  ним  -  жену
Бальдра Наину, которая умерла от скорби. Большинство людей  думают,  что
та женщина гигантов - это и был Локи Лафейярсон в ином обличье.
   - Хорошо и верно рассказано, Торвин, - вступил  Фарман  своим  мягким
голосом, - но остаются еще некоторые вопросы. Вам известно,  что  слюна,
текущая из пасти волка Фенриса, называется "von", то есть  "надежда",  и
это означает, что полагаться на надежду, как  это  делают  христиане,  и
прекращать борьбу, когда надежды не остается, - ниже достоинства  воина.
Но что подразумевает имя женщины гигантов -  Текк,  -  которое  означает
"благодарность", как "von" означает "надежду"? - Торвин покачал головой.
-  Не  подразумевает  ли  оно,  что  цена  за  возвращение   Бальдра   -
просто-напросто благодарность?
   - Благодарность за что? - прорычал Торвин.
   - За все, что Локи сделал раньше.
   - В преданиях говорится, что Локи был верным товарищем, когда  они  с
Тором отправились к Чужому Локи, чтобы бороться со Старостью  и  поднять
Змея Мидгарда, - подтвердил Хагбарт.
   - Значит, Локи был верным товарищем в борьбе против  Локи,  -  сказал
Фарман. - Но когда его верность не признали и не поблагодарили  за  нее,
он  стал  тем,  что  мы  из  него  сделали.  Не  предлагает  ли   король
поблагодарить и признать доброго Локи?  И  направить  его  против  злого
Локи?
   -  Хермот  не  попал  в  мир  Хель,  -  сказал  Шеф  с   несокрушимой
уверенностью,  порожденной  ниспосланным  ему  некогда  видением.  -  Он
остановился у решетки Гринд. Он отрезал голову  петуха  и  перекинул  ее
через стену, а потом поехал  назад.  Но  прежде  чем  Хермот  уехал,  он
услышал, что петух закукарекал с той стороны.
   - Значит, жизнь есть даже в мире смерти, - заключил  Фарман.  -  Даже
там, где находится Бальдр. Значит, есть шанс... Шанс исцелить мир от его
болезни и вернуть в него красоту. - Он посмотрел на  Шефа,  предназначая
свои слова для него одного: - И таким способом старые становятся  юными.
Не как драконы, цепляющиеся за то, что у них было. А как змеи,  скидывая
свою кожу. Кожу прежних верований. Старые знания умирают.
   "Фарман участвовал не в одном-единственном моем  видении,  -  подумал
Шеф, - хотя я и не замечал его".
   Торвин, чувствуя, что нить разговора  от  него  ускользнула,  оглядел
сидящих и увидел на их лицах разнообразные выражения,  от  оцепенения  у
Хардреда до растущего интереса у Скальдфинна и  сердитого  несогласия  у
Свандис.
   - Этот вопрос нужно передать на полный круг жрецов, - предложил он.
   - Рано или поздно, да, - согласился Фарман.
   -  Но  какое  это  имеет  отношение   к   нашим   планам?   К   нашим
непосредственным ближайшим планам?
   - На это я тебе отвечу, - отозвался Шеф. - Сдается мне, что мы  можем
сделать очень много разных вещей. Мы можем отправиться  домой,  отбросив
греков со своего пути.
   - Может быть, по пути еще чем-нибудь разживемся, - предложил Гудмунд.
   - Мы можем войти в устье Гвадалквивира и подняться до Кордовы. Халифа
больше нет, если наши сведения верны.  Наша  поддержка  может  оказаться
важной для его преемника. Думаю, что  мы  сможем  потребовать  для  себя
право проповедовать Путь. Покойный халиф нам бы такого не разрешил, да и
любой халиф, уверенный в своей власти. А при  нынешней  ситуации  -  кто
знает?
   - Мы можем здорово разжиться в Кордове, - сказал Бранд Гудмунду. - Ты
в ней не был, но я тебе  говорю,  в  том  налете  пятнадцать  лет  назад
Рагнарссоны только слегка поскребли поверхность.
   - Но если то, что мы говорили, - правда, - продолжал Шеф, - тогда,  я
думаю, нам следует сделать нечто другое. Ведь  мы  все  говорили,  Ханд,
Свандис и даже Фарман, что силу в  этом  мире  дает  вера.  Значит,  нам
следует усилить самих себя и тех, кто к нам  настроен  дружественно  или
хотя бы терпимо. И мы должны разрушить веру  тех,  кто  не  дает  другим
вздохнуть. Кто не оставляет свободы ни  Локи,  ни  Тору.  Никому,  кроме
своего Единого Бога.
   - И как нам это сделать? - любезно осведомился еврей Соломон.
   - Во-первых, бумага. Во-вторых, агенты. Сейчас объясню...

Глава 12

   С Хлитскьяльфа, сторожевой площадки богов, Аэзиры  смотрели  вниз  на
землю. Далеко внизу они видели языки пламени,  напоминающие  наконечники
копий, видели, как собираются волки и  вороны.  Хеймдалль,  который  мог
слышать, как растет трава и как ворочаются мысли в голове  человека  или
бога, вздернул голову и, задрав бровь, повернулся к своему брату Ригу. В
голове Одина прозвучала мысль: "власть уплывает из моих  рук".  Но  Отец
всего сущего не высказал свою мысль, и Хеймдалль промолчал.

   - Хотел бы я знать, кто освободил его от цепей,  -  наконец  произнес
Один.
   Даже Хеймдалль не знал, что это  сделал  Риг,  потому  что  Риг  умел
скрывать свои мысли, когда хотел.
   - Все со временем изнашивается, - заметил  Риг.  Не  слишком  удачный
ответ тому, кто не желал признавать границ для своей власти -  хотя  эти
границы были достаточно очевидны всем. Риг  попробовал  зайти  с  другой
стороны:
   - Но и семена всходят вовремя.
   - О чем ты говоришь?  -  рявкнул  Один.  -  Локи  вырвался  на  волю,
Хеймдалль готов протрубить в рог, Последняя Битва богов  и  людей  может
начаться в любой момент, с огненным оружием и летающими воинами, а  наши
приверженцы сейчас переходят на сторону  Локи.  Вслед  за  твоим,  между
прочим, приверженцем.
   - Ну, он пока не сменил свой амулет, - ответил Риг. - Я  прошу  тебя.
Отец всего сущего, вспомни, что было несколько поколений  назад.  Какими
мы тогда  были?  Слабыми.  Создания  немногочисленных  лесных  бродяг  и
морских пиратов. Мы превращались уже в простых коббольдов  и  никсов.  А
сейчас мы стали сильными. И не  благодаря  жертвоприношениям  в  Упсале,
которые отпугивали тысячу людей, а укрепляли веру у  десятка.  Благодаря
вере и преданности.
   - Ну и чем это поможет в том, что Локи  освободился?  И  люди  готовы
поклоняться ему?
   - Локи не всегда был плох.
   Один обратил на Рига свой устрашающий единственный глаз:
   - Он убил моего сына. Он лишил мир света и сделал его пустым.
   Риг не боялся, но взгляд Одина трудно было выдержать. Он отвел глаза,
однако продолжал говорить:
   - Когда-то Локи был нашим товарищем. Если бы мы это признали,  он  не
почувствовал бы ревности и зависти, которые  заставили  его  взяться  за
омелу и обмануть Хеда.
   - Он говорил нам много злого в нашем  собственном  доме,  -  вмешался
Хеймдалль. - Меня он  звал  "чернозадым",  говорил,  что  я  раб  богов,
которому не разрешают спать.
   - Ты никогда не спишь, - ответил Риг.  -  Дело  в  твоем  собственном
сыне, - сказал Один. - В твоем сыне и приверженце, которого  ты  упросил
меня пощадить один раз, другой. Это он освободил  Локи,  снова  выпустил
его в этот мир. Хотя он, кажется, не хочет того, чего хочет Локи. Но все
равно, объясни-ка мне, почему я должен пощадить его в третий раз?
   Один поднял свое копье Гунгнир, направил его на синеющее далеко внизу
Внутреннее море.
   - Яне прошу для него пощады, -  сказал  Риг.  Все  боги,  вся  дюжина
собравшихся, с недоверием взглянули на своего брата. - Возьми его,  если
хочешь. Это будет не самый удачный  новобранец  для  твоего  Эйнхериара,
Один. Бочки с медами не опустеют и десяти раз, как герои  начнут  ковать
себе оружие, убивающее на расстоянии, и слабейшие станут сильнейшими. Но
возьми его, если хочешь. Я скажу только одно: поживем  -  увидим.  Может
быть, если он пойдет своим путем, сильные боги станут слабыми,  а  боги,
которые были слабы - как мы когда-то, несколько поколений назад, когда и
я был почти забыт, - эти боги могут стать сильными.
   "Это правда, - подумал Хеймдалль, - и не несколько поколений  прошло,
а меньше чем жизнь одного  человека;  Риг  был  простой  тенью  на  краю
праздника богов, недостаточно значительным, чтобы Локи над ним издевался
или Один советовался с ним. Теперь же многие носят его амулет, и  братья
уступают ему дорогу. Как же все это вышло?"
   - Кто, по-твоему, станет слабым? - наконец спросил Хеймдалль.
   - Те боги, которые неспособны делиться властью или завоевывать сердца
людей без принуждения.
   - Ты подразумеваешь меня ? - с угрозой спросил Один.
   - Нет, отец. Тебя никто еще не называл ревнивым богом.
   Аэзиры задумались над словами своего  брата.  Некоторые  опять  стали
смотреть вниз, на обширное Средиземье, на узкой каемке которого только и
были у них приверженцы. Лица их  стали  неподвижными,  как  у  лошадиных
барышников, заметивших возможность словчить.
   - Но твой сын не вернет назад моего сына.
   - Есть пророчества, что после Рагнарока те, кто уцелеет, будут жить в
новом веке, в лучшем мире, где возродится Бальдр.  Но  ты  не  уцелеешь,
отец. Волк Фенрис ждет тебя, и Фрейра ждет Сурт. Но  если  Рагнарока  не
будет, если его не будет, разве  можем  мы  утверждать,  что  Бальдр  не
сможет все равно воскреснуть? Если даже Локи  готов  будет  заплакать  о
нем? Если ты хочешь снова увидеть своего сына вне стен мира Хель,  тогда
ты должен выбрать другую дорогу.
   На этот раз на  лице  Одина  появилось  выражение,  как  у  человека,
который видит далеко идущие последствия, свою выгоду.

   - Как вам удалось выбраться? - спросила  Свандис.  Перед  ней  сидела
одна из тех женщин, с кем она разговорилась и  всплакнула  у  фонтана  в
тенистом кордовском дворике, светловолосая Дльфлед, некогда ее  враг,  а
теперь ее товарищ.
   Альфлед пренебрежительно пожала плечами и откинула волосы с лица, уже
тронутого солнечным загаром.
   - Маленький черный ублюдок  сказал  широкоплечему  ублюдку,  что  нас
нужно превратить в монахинь. Берта - та франкская девушка, ты ее помнишь
- была счастлива при одной  мысли  об  этом,  она  никогда  не  получала
большого удовольствия от мужчин. Но Оулед не захотела стать христианкой,
а я-я не захотела стать монахиней. Я не  слишком  часто  видела  мужчин,
вернее, одного мужчину, пока жила в гареме халифа. У меня было время  по
ним соскучиться!
   - Так как же?
   - О, мужчинами так легко вертеть, ты же знаешь. Я заговорила с  одним
из стражников, которые вели нас  в  какое-то  проклятое  Аллахом  место.
Сказала ему, как несправедливо  полжизни  просидеть  взаперти,  а  потом
сбежать туда, где тебя опять  запрут.  Смотрела  на  него,  пока  он  не
посмотрел на меня, а потом еще секундочку посмотрела  и  отвела  взгляд.
Заставила его поверить, что я без ума от него. Мужчины такие тщеславные,
такие наивные. Когда он пришел ко мне ночью, я позволила ему снять  цепь
с дверей и увести меня в кусты. Он не  заметил,  что  за  нами  крадется
Оулед с длинной заколкой для волос. - Альфлед вдруг  рассмеялась.  -  Он
был чудесным мужчиной, это я могу про него  сказать.  Надеюсь,  он  умер
счастливым. Потом мы с Оулед стали пробираться  от  деревни  к  деревне,
все, что нам нужно, мы получали... за это самое.  Ты  рассказывала,  что
тебе тоже доводилось так поступать.
   Свандис кивнула.
   - А что ты намерена делать сейчас?
   - Говорят, что этот король - англичанин и он освобождает рабов. Здесь
даже есть люди, которые утверждают, что они сами бывшие  рабы,  это  те,
кто говорит  по-английски.  Наверняка  король  освободит  и  меня  тоже,
позволит мне вернуться домой.
   - Твои родственники  не  будут  тебе  рады,  -  заметила  Свандис.  -
Обесчещенная женщина. Мужа у тебя нет, но ты и не имеешь права ходить  с
непокрытыми волосами, как девушка.
   - Я вдова, - строго сказала Альфлед. - Вдова имеет право снова  выйти
замуж. И какой муж обвинит ее за то, что  это  самое  она  умеет  делать
получше, чем девственницы? А мы с Оулед умеем гораздо больше, чем  любая
девственница и чем все христианские жены, вместе взятые. Думаю, я  смогу
найти себе мужа здесь, или в Лондоне, или  в  Винчестере.  Что  касается
Оулед, то она мечта