нет движения. И колени тупо болят.
   И за  ним  наблюдает  кое-кто  еще,  не  одна  из  могучих  фигур.  А
крошечная, как муравей в этом полутемном, заполненном  дымом  зале,  как
мышь, выглядывающая из-под стенной панели. Это Торвин! Нет,  не  Торвин,
человек меньше ростом, стройнее, с длинным лицом  с  резким  выражением,
подчеркнутым редеющими волосами, уходящими назад со лба. Но одет он  как
Торвин, весь в белом, вокруг шеи  ягоды  рябины.  И  выражение  похожее,
задумчивое, крайне  заинтересованное,  но  есть  в  нем  осторожность  и
опасения. Маленький человек пытается заговорить с ним.
   - Кто ты, мальчик? Ты пришел из царства людей, на время  оказался  во
владениях Волунда? Как ты попал сюда, как нашел Путь?
   Шеф качает головой, делая вид, что просто стряхивает искры  с  волос.
Он опускает колесо в ведро с водой и начинает готовить новую работу. Три
быстрых удара, поворот, еще три удара, и что-то сверкающее  отправляется
в ведро с водой, а на наковальне немедленно  появляется  новое.  Шеф  не
знает, что он  делает,  но  эта  работа  наполняет  его  возбуждением  и
огромной нетерпеливой радостью, как у человека, которого освобождают  из
заключения, но он не хочет, чтобы тюремщик видел его радость.
   Шеф замечает, что одна из гигантских  фигур  приближается  к  нему  -
самая высокая, та, что с копьем. Человек-мышь тоже видит это и ныряет  в
тень, теперь он едва заметен.
   Палец, подобный стволу ясеня, поднимает подбородок  Шефа.  Один  глаз
смотрит  на  него  с  лица,  похожего  на  лезвие  топора:  прямой  нос,
выступающий подбородок, острая седая борода, широкие-широкие  скулы.  По
сравнению с этим лицом лицо Айвара кажется понятным, постижимым, легким,
на том лице только человеческие страсти: зависть, ненависть, жестокость.
А это совсем другое: стоит только прикоснуться к мыслям за этой  маской,
и - Шеф знает - любой человек сойдет с ума.
   Но гигант не кажется враждебным, скорее он задумчив и рассудителен.
   - Тебе предстоит долгая дорога, человечек, -  говорит  он.  -  Но  ты
начал ее хорошо. Молись, чтобы  я  не  призвал  тебя  слишком  скоро  на
встречу. - Зачем тебе звать меня, Великий? - спрашивает Шеф,  удивленный
собственной безрассудной смелостью.
   Лицо улыбается, как огромный ледник.
   - Не спрашивай, - говорит гигант.  -  Мудрые  не  подсматривают,  как
девушка, которая ищет возлюбленного.  Даже  сейчас  он,  серый  свирепый
волк, смотрит в двери Асгарда.
   Палец опускается, огромная рука проносится над горном, и наковальней,
и инструментами, над скамьями и ведрами, над  всей  кузницей,  смахивает
их, как человек смахивает шелуху орехов с  одеяла.  Шеф  чувствует,  как
взлетает в воздух, вертится, передник с него спадает, и  последнее,  что
он  видит:  маленький  человек  из  своего  укрытия  смотрит  на   него,
запоминает.

***

   Он мгновенно вернулся на траву под открытое небо  Англии,  на  лесную
поляну. Но солнце  передвинулось,  теперь  он  в  тени,  ему  холодно  и
страшно. Где Годива? Она ускользнула от него на мгновение, а потом...
   Шеф вскочил, совершенно проснувшись, осмотрелся в поисках врага.  Шум
в кустах, звуки борьбы, возглас женщины, которой рукой зажали рот.
   Шеф бросился на этот  звук,  и  тут  из  укрытия  за  стволом  дерева
поднялись люди, схватили его, словно  сжали  руки  судьбы.  И  повели  к
гадгедлару  Мюртачу,  у  которого  на  лице  свежий  шрам  и   выражение
сдержанной ярости.
   - Ты почти ушел от нас, парень, - сказал ирландец. - Тебе нужно  было
бежать, не останавливаясь, не пытаться взять женщину Айвара. Но  горячий
член не знает удержу. Скоро он остынет.
   Шеф пытался вырваться, броситься в кусты, к Годиве,  его  держали  за
плечи. Схватили ли ее тоже? Как их отыскали? Может, они  оставили  след?
Сквозь возгласы гадгедларов послышался смех. Шеф узнал его,  он  дрался,
пытался вырваться, вовлек в борьбу всех викингов. Это смех  англичанина.
Его сводного брата. Альфгара.

Глава 10

   Когда Мюртач вместе с остальными гадгедларами втащил  его  за  ограду
лагеря, Шеф был близок к беспамятству. Прежде всего  он  был  совершенно
истощен. К тому же испытал шок от вторичного пленения. Викинги по дороге
назад обращались с ним грубо, связали руки, пинали, гнали по  лесу,  все
время настороженно ожидая возможной стычки с другими англичанами. Потом,
когда они вышли на луг и увидели  товарищей,  которые  ловили  уцелевших
лошадей, в грубом торжестве снова и снова сбивали пленника  с  ног.  Они
очень испугались. У них всего один трофей для Айвара,  и  они  опасались
последствий. Смутно, сквозь усталость  и  ужас,  Шеф  понимал,  что  они
склонны отыграться на нем за свои страхи и унижения. Но  прежде  чем  он
смог об этом  подумать,  его  втолкнули  в  загон  и  избили  до  потери
сознания.
   Он хотел только одного - не приходить в себя. Его бросили за ограду в
середине утра. Большую часть  длинного  теплого  дня  поздней  осени  он
пролежал без сознания. Когда наконец он открыл залитые кровью глаза, все
тело его болело,  онемело,  но  он  больше  не  устал  и  не  чувствовал
головокружения. Но промерз до костей, рот пересох от жажды,  он  ослабел
от  голода  -  и  испытывал  смертельный   страх.   Вечером   он   начал
осматриваться в поисках возможности для освобождения или бегства. Ничего
не увидел. Железные кольца на ногах привязаны к прочным  колышкам.  Руки
связаны впереди. Он  мог  бы  со  временем  вывернуть  эти  колышки  или
прогрызть кожаную  веревку  на  руках,  но  малейшее  движение  вызывало
рычание и пинок ближайшего стражника. Шеф понял, что пленников почти  не
осталось. В суматохе ночного нападения почти все  рабы,  захваченные  во
время кампании, разбежались и исчезли, унеся с собой  прибыль  викингов.
Только несколько вторично пойманных и связанных, как он  сам,  пленников
виднелись в загоне.
   Их слова не принесли утешения Шефу. Это были немногие уцелевшие воины
Эдмунда, которые сражались до последнего мгновения в попытке  уничтожить
Рагнарсонов и лишить армию  викингов  руководства.  Все  ранены,  многие
тяжело. Они ожидали  смерти  и  в  ожидании  негромко  разговаривали.  В
основном сожалели, что не удалось в первые минуты после прорыва  одолеть
врагов. Но они говорили, что  нельзя  было  и  думать,  что  им  удастся
прорваться к самому сердцу Великой Армии без сопротивления.  Они  хорошо
справились: сожгли корабли, перебили экипажи.
   - Мы заслужили великую славу, - сказал один. - Стояли, как  орлы,  на
телах убитых. И не будем жалеть о своей смерти.
   - Хотел бы я, чтобы не  захватили  короля,  -  сказал  в  наступившей
тишине один из товарищей воина, говоря с трудом:  у  него  было  пробито
легкое. Все серьезно закивали, и глаза их устремились к углу загона.
   Шеф вздрогнул. Ему не хотелось смотреть в  лицо  поверженному  королю
Эдмунду. Он вспомнил, как король подошел к нему, разговаривал с ним -  с
нищим, с троллом, с рабом, с ребенком, не помнящим отца, - и вот  король
просил его отойти в сторону. Если бы он послушался, англичане  могли  бы
победить в ту ночь. И ему не пришлось бы предстать перед гневом  Айвара.
Шеф помнил, что говорили викинги  о  том,  как  с  ним  поступит  Айвар.
Вспомнил парня-проводника, который показывал  ему  эти  самые  загоны  и
рассказывал, как Айвар обходится с теми, кто встает у него  на  пути.  А
он, Шеф, отобрал  у  Айвара  женщину.  Взял  ее,  чувственно,  физически
овладел, превратил девушку в женщину. Что с ней случилось? Ее не привели
с ним назад. Кто-то увел ее. Но он не мог  по-настоящему  тревожиться  о
ней. Слишком близка собственная судьба. И больше страха  смерти,  больше
стыда предательства - ужас перед Айваром. И снова и снова на  протяжении
ночи Шеф думал: если бы только я мог сейчас умереть  от  холода.  Он  не
хотел дожить до утра.

***

   На  следующее  утро  топот  ног  привел  его  в  себя  после  ночного
оцепенения. Шеф сел, прежде всего ощутив сухой распухший  язык  во  рту.
Вокруг стражники разрезали веревки, вытаскивали тела: некоторым повезло,
и желание Шефа для них ночью исполнилось. Перед ним на  корточках  сидел
человек, маленькая худая фигура, в  грязной,  в  пятнах  крови  рубашке,
человек с очень усталым лицом. Это  Хунд.  Он  держал  кувшин  с  водой.
Несколько минут Шеф ни о чем другом не мог думать, а Хунд осторожно,  со
многими мучительными паузами давал ему по глотку за раз. Только когда он
ощутил благословенную наполненность водой по горло и мог позволить  себе
роскошь прополоскать рот и сплюнуть воду на землю, Шеф понял,  что  Хунд
что-то говорит ему.
   - Шеф, Шеф, постарайся понять. Нам нужно кое-что знать. Где Годива?
   - Не знаю. Я увел ее. Мне кажется, ее захватил кто-то другой. Но меня
схватили до этого.
   - Как ты думаешь, кто ее захватил?
   Шеф вспомнил смех в кустах, то странное ощущение; тогда  он  забыл  о
нем: в лесу полно других беженцев. - Альфгар. Он всегда  хорошо  шел  по
следу. Должно быть, выследил нас. Шеф задумался, отгоняя летаргию холода
и усталости.
   - Я думаю, он вернулся и привел к нам Мюртача  с  остальными.  Может,
они договорились. Они получили  меня,  а  он  ее.  А  может,  он  просто
захватил ее, пока они были заняты мной. Их было мало, и они не  захотели
рисковать и преследовать его. После испытанного ночью страха.
   - Вот как. Айвара больше интересуешь ты, чем она. Но он знает, что ты
увел ее из лагеря. Это плохо.  -  Хунд  провел  рукой  по  своей  редкой
бороденке. - Шеф, постарайся вспомнить. Кто-нибудь видел, чтобы ты  убил
викинга собственными руками?
   - Я убил только одного. Это было в темноте, и никто не видел.  И  это
не было  великим  деянием.  Но  кто-то  мог  видеть,  как  я  в  загонах
освобождал рабов, освобождал Альфгара. - Рот Шефа скривился. - И знаешь,
я прорвал строй викингов горящей мачтой, когда все воины короля не могли
это сделать. -  Шеф  повернул  ладони  и  внимательно  осмотрел  полоски
побелевшей  кожи,  крошечные  отверстия,  проделанные  шипом  на   месте
волдырей.
   - Да. Но все же это не может служить основанием для кровной мести. Мы
с Ингульфом принесли много пользы ночью  и  на  следующий  день.  Многие
вожди погибли бы или остались калеками на всю  жизнь,  если  бы  не  мы.
Знаешь, он может даже сшить кишки, и человек иногда остается  жив,  если
он достаточно силен, чтобы выдержать боль, и в теле его нет яда.
   Шеф внимательней взглянул на пятна на рубашке своего друга.
   - Ты попытаешься выкупить меня? У Айвара?
   - Да.
   - Ты с Ингульфом? Но какое ему дело до меня?
   Хунд окунул в остаток воды черствый хлеб и передал Шефу.
   - Это все Торвин. Он говорит, что это дело Пути.  Говорит,  что  тебя
нужно спасти. Не знаю почему, но  он  совершенно  одержим  этим.  Кто-то
рассказал ему вчера, и он тут же прибежал к нам. Ты что-то такое сделал,
о чем я не знаю?
   Шеф откинулся в своих путах.
   - Многое, Хунд. Но в одном я уверен. Никто не сможет отобрать меня  у
Айвара. Я взял его женщину. Как я могу заплатить ему за это?
   - Если велика обида, велика и цена.  -  Хунд  снова  наполнил  кувшин
водой из меха, положил рядом немного хлеба  и  дал  Шефу  кусок  грязной
домотканой материи, которую нес на руке. - В лагере мало еды, а половину
одеял использовали на повязки.  Это  все,  что  я  смог  найти.  Растяни
надолго. Если хочешь заплатить выкуп, узнай, что может сказать король.
   Хунд  подбородком  указал  на  угол  загон,  возле  которого   сидели
умирающие воины, сказал что-то стражнику, встал и вышел.
   Король, подумал Шеф. Какой выкуп потребует Айвар?

***

   - Есть ли надежда? - спросил Торвин.
   Убийца-Бранд с легким удивлением взглянул на него.
   - На каком языке говорит жрец Пути?  Надежда?  Надежда  -  это  слюна
между клыками волка Фенриса, прикованного до самого дня Рагнарока.  Если
мы начнем совершать  поступки  только  из-за  надежды,  мы  кончим  хуже
христиан, поющих гимны своему богу,  потому  что  за  это  он  их  лучше
встретит на небе.
   Ты забываешься, Торвин.
   Бранд с интересом посмотрел на свою правую руку,  лежащую  на  грубом
столе рядом с горном Торвина. Она была разрезана мечом  между  вторым  и
третьим пальцами, разрублена почти до запястья. Над ней склонился лекарь
Ингульф, он промывал рану теплой водой со  слабым  запахом  трав.  Потом
медленно, осторожно развел края  раны.  На  мгновение  показалась  белая
кость, потом ее залила кровь.
   - Было бы легче, если бы ты сразу пришел ко мне, а  не  ждал  полтора
дня, - сказал лекарь. - Рану легче лечить, пока она свежая. Теперь  рана
начала затягиваться, и придется ее чистить, а потом  рискнуть.  Зашивать
прямо так. Но не знаю, что было на мече, который тебя ранил.
   На лбу  Бранда  выступил  пот,  но  голос  его  оставался  спокойным,
задумчивым.
   - Действуй, Ингульф. Я слишком много видел ран,  чтобы  бояться.  Это
всего лишь боль. А гниль плоти - настоящая смерть.
   - Все равно нужно было прийти раньше.
   - Полдня я лежал среди трупов, пока какой-то сообразительный воин  не
заметил, что все они остыли, а я нет. А когда я пришел в себя  и  понял,
что это моя самая тяжелая рана, ты был занят с более тяжелыми  ранеными.
Правда ли, что ты вытащил кишки старого Бьора, сшил их и затолкал снова?
   Ингульф кивнул, с  неожиданной  решимостью  вытащив  щипцами  осколок
кости.
   - Говорят, он теперь  называет  себя  Гринд-Бьор,  потому  что  видел
ворота самого ада.
   Торвин шумно вздохнул и придвинул кувшин к левой руке Бранда.
   - Ну, хорошо. Вы достаточно измучили меня своей болтовней.  Говорите.
Есть у нас шанс?
   Лицо Бранда побледнело, но ответил он прежним ровным тоном:
   - Не думаю. Вы знаете, каков Айвар.
   - Знаю, - сказал Торвин.
   - Он иногда бывает совсем неразумным. Я не говорю  "прощает",  потому
что мы не христиане, которые могут простить обиду или оскорбление. Но он
даже слушать не будет, не задумается над тем, что ему выгодно. Мальчишка
отобрал у него  женщину.  Отобрал  женщину,  относительно  которой...  у
Айвара были свои планы. Если бы  этот  дурак  Мюртач  привел  ее  назад,
тогда, может быть... Но  все  же  не  думаю.  Потому  что  девушка  ушла
добровольно. Это означает, что у парня есть что-то  такое,  чего  нет  у
Айвара. Он захочет крови.
   - Но должно  быть  что-то  такое,  что  заставит  его  изменить  свои
намерения, принять компенсацию.
   Ингульф начал зашивать рану, поднимая  иглу  над  правым  плечом;  он
прокалывал и затягивал, прокалывал и затягивал.
   Торвин положил руку на серебряный молот, висящий у него на груди.
   - Клянусь, это величайшая услуга, какую ты когда-либо оказывал  Пути,
Бранд. Ты знаешь, среди нас есть такие, кто обладает Видением?
   - Я слышал, ты говорил об этом, - согласился Бранд.
   - Они путешествуют в царство Могучих,  самих  богов,  возвращаются  и
рассказывают, что видели. Некоторые считают, что это просто видения,  не
больше, чем сновидения, что-то сродни поэзии.
   - Но иногда они видят одно и то же. Чаще - разные части одного и того
же; все равно что разные рассказы о ночной битве: некоторые скажут,  что
лучше были англичане, другие - что мы. Но все они  говорят  правду,  все
было вместе. И если рассказы подтверждают друг друга, значит это правда.
   Бранд хмыкнул. Может, недоверчиво, а может, от боли.
   - Мы уверены,  что  существует  мир,  помимо  нашего,  и  люди  могут
проникать в него. Так вот, вчера произошло нечто очень странное. Ко  мне
пришел Фарман, тот самый Фарман, жрец Фрея в этой армии, как  Ингульф  -
жрец Идунн, а я - жрец Тора. Он много раз бывал в другом мире, а я  нет.
Он говорит - он говорит, что побывал в самом Большом  Зале,  месте,  где
встречаются боги, чтобы решать дела девяти миров. Он был внизу, на полу,
крошечное  существо,  как  мышь  за  стенной  панелью  в  одном  из  его
собственных домов. И видел совет богов. -  Он  видел  моего  подмастерье
Шефа. Он не сомневается в этом. Видел его у горна и видел в видении. Шеф
был одет странно, как охотник в наших лесах Рогаланда или Халогаланда, и
плохо ходил, как калека. Но это, несомненно, был он. И сам отец богов  и
людей - разговаривал с ним. Если Шеф сможет вспомнить, что он сказал...
   - Редко бывает, чтобы путник в том мире увидел  другого,  -  заключил
Торвин. - Еще реже - чтобы боги заговорили с путником. И если происходит
и то, и другое...
   - И еще одно. Тот, кто дал мальчику имя, не знал, что делает.  Сейчас
это собачья кличка. Но не всегда было так. Вы слышали о Скьольде?
   - Основатель  династии  Скьольдингов,  древний  датский  король.  Его
потомков изгнали Рагнар и его сыновья.
   - Англичане называют его Скайльд Скифинг - Щит со Снопом. У них  есть
глупая сказка о том, как он переплыл океан на щите со  снопом  и  отсюда
получил свое имя. Но всякий может сказать,  что  Скифинг  означает  "сын
Шифа" <по-английски "сноп" - sheaf, шиф>, а не "со снопом". Так  кто  же
такой был Шиф? Кто бы он ни был, это он отправил  могущественнейшего  из
королей за океан, научил его всему, что  знал  сам,  чтобы  жизнь  людей
стала лучше. Это имя, которое приносит великую удачу. Особенно если  его
носитель об этом не подозревает. Шеф - это всего лишь  так  англичане  в
этой местности произносят слово "шиф".
   - Мы должны спасти парня от Айвара. Айвара  Бескостного.  Вы  знаете,
его тоже видели в том мире. Но не в облике человека.
   - Да, он человек не с одной шкурой, - согласился Бранд.
   - Он из отродья Локи, он послан  в  мир,  чтобы  уничтожить  его.  Мы
должны забрать у него моего ученика. Но как  это  сделать?  Если  он  не
послушает тебя, Бранд, или меня, может, мы сумеем его подкупить? Есть ли
что-нибудь такое, чего он хочет больше мести?
   - Не знаю, как воспринять этот разговор о других мирах и  путниках  в
них, - сказал Бранд. - Вы знаете, я с Путем, потому  что  у  него  много
знаний, как у  нашего  Ингульфа,  и  потому,  что  мне  не  нравятся  ни
христиане, ни такие сумасшедшие, как Айвар. Но мальчишка смело поступил,
явившись в лагерь за девушкой. Для этого нужна большая смелость. Я знаю.
Ведь я отправился в Бретраборг, чтобы заманить Рагнарсонов в  это  дело,
как сказали мне ваши жрецы, Торвин.
   - И потому я желаю мальчишке добра. Но я не знаю, чего  хочет  Айвар.
Да и кто это знает? Однако я могу сказать вам, что нужно  Айвару.  И  он
тоже это поймет, хотя и спятил. А если не  поймет,  то  поймет  за  него
Змееглазый. И он заговорил, а остальные двое задумчиво кивали.

***

   Как только они появились, Шеф понял, что это не люди  Айвара.  За  те
несколько дней, что он провел в лагере, он научился различать  отдельные
группы язычников. Это не гадгедлары, нет в них  и  того  полунорвежского
или ненорвежского вида, какой есть у воинов с Гебридских  островов  и  у
людей с Мэна, которых в основном набирал Айвар; не было у них и сходства
с  наименее  уважаемыми  норвежскими  последователями  Айвара.   У   тех
норвежцев, младших сыновей своих отцов,  часто  нарушителей  закона,  не
было своего дома, кроме лагеря. Те  же,  что  пришли  за  ним  в  загон,
оказались  людьми  плотного  сложения,  немолодыми,  среднего  возраста;
волосы у многих поседели. У них серебряные  пояса,  золотые  браслеты  и
кольца на шее: все это - свидетельства многих  лет  и  даже  десятилетий
достатка. Когда стражник преградил им дорогу и приказал уходить, Шеф  не
расслышал ответ. Он был произнесен негромко, словно говорящий не  привык
кричать или слышать окрики. Стражник оказался  упрям,  он  снова  что-то
крикнул и указал в сторону сгоревшего лагеря, в сторону палатки  Айвара.
Но не успел он закончить свою фразу, как послышался глухой удар и  стон.
Предводитель подошедших взглянул вниз, словно желая проверить,  возможно
ли еще сопротивление, вернул мешочек с песком в рукав и, не оглядываясь,
прошел в загон.
   Через несколько мгновений привязи на ногах Шефа разрезали, самого его
поставили на ноги. Сердце его неожиданно и неудержимо забилось  силь