рмовавших стены,  только  что  собранная  в  единую
колонну,  медленно  начала  распадаться,  переговариваясь,   подсчитывая
потери. - Ну, значит собор у них, - сказал самому  себе  Шеф.  -  Но  мы
можем получить машины.
   - Бранд, - окликнул он. - Бранд. Так я могу получить  своих  двадцать
человек?


Глава 5

   Группа людей сидела на бледном солнечном свете  в  безлистной  зимней
роще недалеко от Йорка. Их окружали натянутые на копья  нити,  на  нитях
яркие гроздья рябины. Собрались жрецы, все жрецы Пути, входившие в армию
Рагнарсонов: Торвин, жрец Тора, Ингульф, жрец Идунн, но не  только  они.
Был тут и Вестмунд, мореплаватель, наблюдатель  звезд,  жрец  бога  моря
Ньорта; Гейрульф, летописец сражений, жрец Тюра; Скальдфинн, переводчик,
жрец Хеймдалля. Самым уважаемым  за  свои  видения-странствия  в  других
мирах считался Фарман, жрец Фрея.
   Внутри круга было воткнуто серебряное копье Отина рядом со  священным
огнем  Локи.  Но  ни  один  жрец  в  Армии  не  брал  на  себя  огромную
ответственность копья Отина. А жрецов Локи никогда не было, хотя  о  его
существовании никогда не забывали.
   Внутри круга, но отдельно  от  жрецов  сидели  два  мирянина:  Бранд,
витязь из Галланда, и Хунд, подмастерье Ингульфа. Они должны были давать
показания и, если понадобится, советы.
   Осматривая собравшихся, заговорил Фарман:
   - Мы должны обсудить наше положение.
   Молчаливые кивки в знак согласия. Эти люди не любят разговаривать без
необходимости.
   - Мы все знаем, что история мира, heimsins kringla,  мирового  круга,
не предопределена. Но многие их нас много раз видели в  своих  видениях,
каким может стать этот мир.
   - Мир, которым правит один бог Христос. В  котором  тысячелетие  люди
подчиняются только ему и его жрецам.  А  в  конце  этого  тысячелетия  -
всемирный пожар и голод. И на протяжении  всего  тысячелетия  стремление
оставить людей такими, каковы они есть, заставить их забыть об этом мире
и думать только о следующем, загробном. Как  будто  судьба  Рагнарока  -
битвы богов, людей и гигантов - уже решена, и люди  обязательно  одержат
победу. - Лицо его застыло, как камень.  Он  снова  оглядел  собравшихся
жрецов. - Именно против этого мира мы выступаем, это будущее мы  обязаны
предотвратить. Вы помните, что в Лондоне я  случайно  услышал  о  смерти
Рагнара Волосатые Штаны. И в моем видении мне открылось, что это один из
тех моментов, когда мир может принять другой поворот. И потому я призвал
Бранда, - он рукой указал на массивную фигуру в нескольких  ярдах,  -  и
попросил его отнести  новость  сыновьям  Рагнара  и  сделать  это  таким
образом, чтобы они не смогли отказаться от вызова. Мало кто  остался  бы
живым после такого поручения. Но Бранд выполнил его,  он  выполнил  свой
долг перед всеми нами во имя того, кто придет с Севера. Придет с Севера,
как верим мы, и направит мир на истинный путь.
   Люди в круге притронулись к своим подвескам.
   Фарман продолжал:
   - Я считал, что братья Рагнарсоны, напав на христианские  королевства
Англии, послужат нашим целям, целям Пути. Глупо было мне считать, что  я
угадал цели богов. Глупо считать, что что-то доброе может  произойти  от
зла Рагнарсонов. Они не  христиане,  но  то,  что  они  делают,  придает
христианам силы. Пытки. Насилия. Создание хеймнаров.  Вмешался  Ингульф,
хозяин Хунда:
   - Айвар - это отродье Локи, он послан, чтобы на земле воцарилось зло.
Его видели по другую сторону -  и  не  в  облике  человека.  Его  нельзя
использовать ни для каких целей.
   - Это мы теперь видим, - ответил Фарман. - Он  не  только  не  сломил
силу церкви  Христа,  он  заключил  с  ней  союз.  В  своих  собственных
интересах - и только такой дурак, как архиепископ, может довериться ему.
Но пока они оба от этого стали сильнее.
   - А мы беднее! - воскликнул Бранд, забыв об уважении к жрецам.
   - Но стал ли Айвар богаче? - спросил  Вестмунд.  -  Не  понимаю,  что
получили Айвар и его братья от этой сделки. Кроме доступа в Йорк.
   - Могу объяснить, - сказал Торвин. - Потому что я обдумал  это  дело.
Мы все видели, какие плохие здесь деньги. Мало  серебра,  много  свинца,
много меди. Куда ушло серебро? Даже англичане спрашивают друг  друга  об
этом. Я могу вам сказать. Его взяла церковь.
   - Мы не представляем, даже Айвар не знает, насколько  богата  церковь
Нортумбрии. Она здесь уже двести лет и все время принимает дары в золоте
и серебре, получает землю. А из земли извлекает еще серебро;  а  из  тех
земель, которыми пока не владеют, священники выжимают еще больше. За то,
что побрызгают ребенка водой, за то, что освятят брак,  наконец  за  то,
что похоронят в святой земле и устранят угрозу вечных мук, - мук  не  за
грехи, а за то, что не заплатили церкви.
   - Но что они делают со всем этим серебром? - спросил Фарман.
   - Делают украшения для своего бога. Все оно теперь в соборе, такое же
бесполезное, как когда лежало в земле.  Серебро  и  золото  в  церковных
чашах, в больших распятиях и покровах, в плитах, покрывающих алтарь, и в
ящиках, в которых лежат мощи  святых.  Все  это  из  денег.  Чем  богаче
церковь, тем меньше серебра в монетах. -  И  он  с  отвращением  покачал
головой.
   - Церковь ничего не отдаст, а Айвар даже  не  знает,  что  у  него  в
руках.  Жрецы  обещали  ему  собрать  монеты  со  всего  королевства   и
переплавить их. Очистить от других металлов и оставить только серебро. А
потом отчеканят ему новые монеты. Монеты  Айвара  Победоносного,  короля
Йорка. И Дублина также.
   - Может, Рагнарсоны не станут богаче. Но они станут сильнее.
   - А Бранд, сын Барна, беднее! - послышался гневный голос.
   - Вот чего мы добились,  -  подвел  итог  Скальдфинн,  -  мы  помогли
объединиться жрецам Христа и  Рагнарсонам.  Ты  уверен  теперь  в  твоих
видениях, Фарман? А что же с историей мира и его будущим?
   - Но одного я тогда во снах не видел, - ответил Фарман. - А с тех пор
видел, и не раз. Это этот парень Скейф.
   - Его зовут Шеф, - поправил Хунд.
   Фарман кивнул.
   -  Подумайте.  Он  бросил  вызов  самому  Айвару.  Он   сражался   на
хольмганге. Он прорвал стены Йорка.  И  он  пришел  на  нашу  встречу  и
сказал, что пришел с Севера.
   - Он только имел в виду, что пришел из северной части королевства, из
Норфолка, - возразил Хунд.
   - Что он имел в виду - это одно, а что имели в  виду  боги  -  совсем
другое, - сказал Фарман. -  Не  забудьте  также:  я  видел  его  на  той
стороне. В доме самих богов. - И еще одно в нем необычно. Кто его  отец?
Ярл Сигварт себя считает его отцом. Но так утверждает только его мать. И
мне приходит в голову, что парень этот - начало крутого поворота,  центр
круга, хотя сам об этом не догадывается. И я должен спросить его  друзей
и тех, кто его знает:
   - Безумен ли он?
   Все медленно повернулись к Ингульфу. Тот поднял брови.
   - Безумен? Лекари таким словом не пользуются.  Но  поскольку  вы  так
ставите вопрос, я вам отвечу. Да, конечно, этот Шеф  безумен.  Подумайте
сами...

***

   Хунд отыскал своего друга, как и  заранее  догадывался,  среди  груды
обгоревшего дерева и изогнутого металла в  северо-восточной  башне,  над
Олдварком, в окружении группы заинтересованных носителей подвесок.
   - Разобрался? - спросил Хунд.
   Шеф поднял голову.
   - Я думаю, что знаю теперь ответ. Около каждой машины был монах,  его
обязанность - уничтожить машину, чтобы ее не захватили. Они  это  начали
делать, а потом убежали в собор. Но  оставшиеся  не  хотели  следить  за
горением. Захватили этого раба. - Он указал на  англичанина  в  железном
ошейнике, которого окружали викинги. - Он мне  рассказал,  как  работают
машины. Я не пытался ее восстановить, но теперь знаю.
   Он указал на груду обгоревших балок и кусков металла.
   - Это машина, которая выпускает стрелы.
   - Видишь, пружина не из дерева, из веревки. Скрученная  веревка.  Вот
эта ось поворачивается и натягивает веревку, а веревка прикладывает  все
больше и больше силы к тетиве. Если в нужный момент отпустить тетиву...
   - Бам! - сказал один из викингов. - И прощай старый Тонни.
   Взрыв хохота. Шеф указал на зубчатое колесо в раме.
   - Видишь на них ржавчину? Они очень старые. Не знаю,  давно  ли  ушли
римляне. Но с тех пор эти штуки лежали  в  арсенале.  И  сделали  их  не
монахи из собора. Они могут ими только пользоваться.
   - А что с большой машиной, метавшей камни?
   - Она обгорела сильнее. Но я знал, как она устроена, еще до того, как
мы перебрались через стены. У монахов все это в книгах, и есть  запасные
части, оставшиеся от старых времен. Так говорит раб. Но мне жаль, что ее
сожгли. И хотелось бы взглянуть на книгу, в которой  говорится  об  этих
машинах. И еще книгу о числах.
   - Эркенберт - мастер чисел, - неожиданно сказал раб, уловив слово  на
норвежском в английском произношении Шефа. - Он arithmeticus.
   Несколько викингов схватились за свои подвески. Шеф рассмеялся.
   - Arithmeticus он или нет, но я могу построить машины получше.  Много
машин. Троллы говорят, что слышали, как один из монахов говорил о себе и
о римлянах, что христиане теперь - это карлики на плечах  гигантов.  Ну,
что ж, может, у них и есть гиганты, с их  книгами  и  старыми  машинами,
старыми стенами,  оставшимися  из  прежних  времен.  Но  они  все  равно
карлики. А мы, мы...
   - Не произноси этого, - вмешался один из викингов, выступая вперед. -
Не произноси злого слова, Скейф Сигвартсон. Мы не гиганты, а  гиганты  -
iotnar - враги богов и людей. Я думаю, ты это знаешь.  Разве  ты  их  не
видел?
   Шеф медленно кивнул, вспомнив свой сон  о  незавершенной  стене  и  о
гигантском   неуклюжем   хозяине   жеребца.   Окружающие   зашевелились,
переглянулись.
   Шеф бросил на пол металлическую деталь, которую держал в руках.
   - Отпусти раба, Стейнульф, в награду за то,  что  он  нам  рассказал.
Покажи ему, как выбраться, чтобы Рагнарсоны его не  схватили.  Мы  можем
теперь делать свои машины без него.
   - А у нас есть на это время? - спросил викинг. - Нужно только дерево.
И немного работы у горна. До собрания Армии еще два дня.
   - Это новое знание, - добавил один из слушателей. - Торвин велит  нам
это делать.
   - Встретимся здесь завтра утром, - решительно закончил Шеф.
   Уходя, один из викингов сказал:
   -  Это  будут  долгие  дни  для  короля  Эллы.  По-собачьи   поступил
христианский архиепископ, отдав его в руки Айвара. У Айвара есть кое-что
для него в запасе.
   Шеф посмотрел в спины уходящим, потом повернулся к другу.
   - Что это у тебя?
   - Лекарство от Ингульфа. Для тебя.
   - Мне не нужно лекарство. От чего оно?
   Хунд колебался.
   - Он говорит, что оно тебя успокоит. И - позволит тебе вспомнить.
   - А что плохого с моей памятью?
   - Шеф, Ингульф и Торвин говорят - ты забыл даже, что мы  лишили  тебя
глаза. Торвин держал тебя, Ингульф накалял иглу. А я - я уколол  ею.  Мы
сделали это только для того, чтобы не сделал какой-нибудь мясник Айвара.
Но они говорят: неестественно, что ты даже не упоминаешь  об  этом.  Они
считают, что ты забыл об этом. И забыл о Годиве, ради которой  явился  в
лагерь.
   Шеф   смотрел   на   маленького   помощника   лекаря   с   серебряной
подвеской-яблоком.
   - Скажи им, что я ни на миг ничего не забывал.
   - Но все же прими лекарство. - Хунд протянул руку.

***

   - Он принял лекарство, - сказал Ингульф.
   - Шеф как птица в старом предании, - заметил Торвин. - Том  самом,  в
котором рассказывается,  как  англичане  на  севере  стали  христианами.
Говорят, когда король Эдвин созвал совет, чтобы обсудить, должен ли он и
его королевство отказаться от веры отцов  и  принять  новую,  жрец  асов
сказал, что должны, потому  что  поклонение  старым  богам  не  принесло
никакой пользы. Но другой советник сказал - и это  истинная  история,  -
что ему наш мир кажется королевским залом в зимний вечер: в нем тепло  и
светло, но снаружи темно и холодно, и там невозможно что-нибудь увидеть.
   - И в этот зал, - сказал советник,  -  влетает  птица,  на  мгновение
оказывается в тепле и свете, а потом снова улетает на холод и во тьму. И
если бог Христос может точнее сказать нам, что происходит с человеком до
его рождения и после смерти, - продолжал советник, - то мы должны больше
узнать о его учении.
   - Хорошая история, и в ней правда, - сказал  Ингульф.  -  Я  понимаю,
почему ты сравниваешь Шефа с этой птицей.
   - Он может быть - но может и не быть кем-то иным. Когда Фарман  видел
его в своем видении в жилище богов, в Асгарде, Шеф занял  место  кузнеца
богов Волунда. Ты не знаешь эту историю, Хунд.  Волунд  был  захвачен  и
порабощен злобным королем Нитхадом, ему подрезали  сухожилия,  чтобы  он
мог работать, но не мог убежать. Но Волунд заманил сыновей короля к себе
в кузницу, убил их, сделал пряжки из их глаз и ожерелья из  их  зубов  и
дал из отцу, своему хозяину. Заманил дочь короля в кузницу, одурманил ее
пивом и изнасиловал.
   - Но зачем он это сделал? Ведь  он  оставался  пленником,  -  спросил
Хунд. - Если был хром и не мог убежать?
   - Он был великим кузнецом,  -  ответил  Торвин.  -  Королевская  дочь
проснулась, пошла к отцу и рассказала ему все, и  король  пришел,  чтобы
замучить своего раба-кузнеца. И тогда Волунд надел крылья, которые тайно
сковал в кузнице. И улетел, смеясь над теми, кто считал его калекой.
   - Так почему же Шеф подобен Волунду?
   - Он видит вверху и внизу. Он видит то, чего  не  видят  другие.  Это
великий дар, но боюсь, это  дар  Отина.  Отина,  всеобщего  отца.  Отина
Больверка, Отина, отца зла. Твое  лекарство  поможет  ему  увидеть  сон,
Ингульф. Но что будет в этом сне?

***

   Засыпая, Шеф думал о вкусе. Лекарство Ингульфа имело вкус  меда,  оно
очень отличалось от  горьких  снадобий,  которые  обычно  они  с  Хундом
составляли. Но наряду со сладостью был и какой-то другой вкус.  Плесень?
Грибы? Он не знает. Что-то сухое и гнилое. И как  только  выпил,  понял,
что ему что-то предстоит.
   Но сон его начался так же, как и многие предыдущие, задолго до  того,
как начались его беды. Даже до того, как он  узнал,  что  ему  предстоит
стать троллом.

***

   Он плывет по воде. Сила гребков удваивается и  утраивается,  и  берег
остается далеко позади, и он плывет теперь быстрее, чем  скачет  лошадь.
Постепенно он поднимается над водой и летит в воздухе, сначала невысоко,
потом страх оставляет его, и он поднимается все выше и выше, как  птица.
Местность под ним зеленая и солнечная, повсюду свежая  весенняя  листва,
луг постепенно повышается, становится освещенным солнцем плоскогорьем. И
вдруг становится темно. Перед ним гигантский столб  темноты.  Он  знает,
что был тут раньше. Но тогда он был в этом столбе и смотрел наружу, и он
не хочет снова увидеть то, что видел тогда. Он видел короля  Эдмунда,  с
печальным измученным лицом, с собственным позвоночником  в  руках.  Если
сейчас будет осторожен, не станет оглядываться, может  быть,  не  увидит
его на этот раз. Медленно, осторожно он приближается к  темному  столбу.
Это гигантский ствол дерева. К нему пригвождена, как он заранее и  знал,
фигура, и у нее в одном глазу торчит игла. Он всматривается в  лицо:  не
его ли оно?
   Нет. Здоровый глаз закрыт. Кажется, им не интересуются.
   Над головой фигуры  повисли  две  черные  птицы  с  черными  клювами:
вороны. Они смотрят на него яркими  глазами,  с  любопытством  наклоняют
головы. Расправленные крылья слегка дрожат, птицы  без  усилий  парят  в
воздухе. Фигура - это Отин, или Вуден, вороны - его постоянные спутники.
Как же их зовут? Это очень важно. Он знал  их  имена.  По-норвежски  они
звучат... да, верно - Хугин и Мунин. По-английски это будет Хайг и Майн.
Хугин  -  Хайг.  Это  значит  "мозг".  Но  ему  не  это  нужно.   Словно
освобожденный, ворон летит вниз, садится на плечо хозяина.
   Мунин - Майн. Это значит "память". Вот  что  ему  нужно.  Но  за  это
придется платить. У него есть друг, защитник среди  богов,  это  он  уже
знает. Но это не Отин, что бы ни думал Бранд.  Он  знает,  какой  должны
быть цена. Снова непрошенно в памяти возникает стих - на  английском.  В
нем описан  повешенный  на  виселице,  он  раскачивается,  не  способный
пошевелить рукой, и к нему слетаются вороны...
   Они приходят за его глазами. За глазом. Птица уже здесь, так  близко,
что закрыла все поле зрения, ее черный клюв, как стрела, всего  в  дюйме
от глаза. Не от здорового глаза. От того, что не видит. Того, что он уже
потерял. Но это воспоминание о том времени, когда у него  еще  был  этот
глаз. Руки его опущены, он не может ими  двигать.  Это  потому,  что  их
держит Торвин. Нет, на этот раз он может ими двигать, но не  должен.  Не
будет. Птица понимает, что он не будет двигаться. С торжествующим криком
она устремляется вперед, глубоко погружает клюв в его глаз и  мозг.  Его
пронзает бело-горячая волна боли, и в  памяти  вспыхивают  слова,  слова
обреченного короля.

   Возле брода, поросшего ивами, у деревянного моста,
   Лежат старые короли, под ними их корабли.
   Глубоко внизу они спят, охраняя свой дом.
   Проведи плоскую линию в четыре пальца шириной
   От подземной могилы на север.
   Здесь лежит Вуффа, сын Веххи.
   Он караулит сокровище.
   Ищи, кто осмелится.

   Он выполнил свой долг. Птица отпускает  его.  И  он  сразу  падает  с
дерева, беспорядочно поворачиваясь, руки его по-прежнему неподвижны,  он
летит к земле, до которой много  миль.  Много  времени,  и  есть  о  чем
подумать. А руки не нужны.  Он  может  теперь  поворачивать  тело,  куда
хочет, он поворачивается, пока не смотрит снова  на  солнце,  продолжает
опускаться и мягко подлетает к тому месту,  где  на  соломенном  матраце
лежит его тело. Странно видеть  отсюда  землю,  с  ее  людьми,  армиями,
торговцами, которые приходят и уходят, многие ужасно торопятся, но с его
места, с высоты в двадцать миль, видно, что они совсем не  движутся.  Он
видит болота, видит  море,  видит  кучевые  облака,  видит  курганы  под
зеленым дерном. Он запомнит это и подумает в другое время. Теперь у него
только одна обязанность, и он ее выполнит, как только душа его  вернется
на место, в тело, которое он уже видит на соломенном  матраце,  тело,  в
которое он входит...

***

   Шеф мгновенно проснулся.
   - Я должен запомнить, но я не умею писать! -  в  отчаянии  воскликнул
он.
   - Я умею, - сказал Торвин. Он стоит в шести футах, его едва видно при
прикрытом огне.
   - Ты умеешь? Писать, как христиане?
   - Да, я умею писать, как христиане, но я умею писать и  по-норвежски,
как жрец Пути. Я умею писать рунами. Что я должен записать?
   - Пиши быстро, - сказал Шеф. - Я узнал  это  у  Мунина,  узнал  ценой
боли.
   Торвин не отрывал взгляда от таблички, в руке он  держал  нож,  готов
был вырезать.

   Возле брода, поросшего ивами, у деревянного моста,
   Лежат старые короли, под ними их корабли...

   - Трудно писать по-английски рунами, - заметил Торвин. Но говорил  он
это еле слышно.

***

   Три недели спустя после того дня, когда христиане празднуют  рождение
своего бога, Армия - обеспокоенная и в дурном настроении - собралась  на
открытой площадке за пределами города, у  восточной  стены.  Семь  тысяч
человек  заняли  много   места,   особенно   полностью   вооруженные   и
закутавшиеся от холода и  слякоти.  Но  после  того  как  Шеф  сжег  тут
оставшиеся дома, образовалось достаточно  места,  и  все  встали  грубым
полукругом от стены до стены.
   В середине полукруга стояли Рагнарсоны и  их  приспешники,  над  ними
флаг Ворона. В нескольких шагах от них  в  окружении  шафрановых  пледов
стоял черноволосый король -  бывший  король  Элла.  Со  своего  места  в
тридцати ярдах Шеф видел, что у короля бледное лицо, белое,  как  яичный
белок.
   Ибо Элла был обречен.  Армия  еще  этого  не  провозгласила,  но  это
неминуемо, как судьба. Скоро Элла услышит  звон  оружия,  которым  Армия
обозначает свое согласие. А по