возможно,  никогда  ими  не  были:  поэтому пост  или
целомудрие  могли свидетельствовать  только об амбициях,  а  не  о  реальном
положении. Человеком в капюшоне мог оказаться кто угодно.
     Пастушок  неуклюже  преклонил колена, снова встал. Из полукруга донесся
голос, но не из середины, а с краю. Видимо,  нарочно  выбрали  человека, чей
голос пастушок не мог узнать. Как бы то ни было, говорил он только шепотом.
     -- Что ты видел в Пигпуньенте?
     Парнишка задумался.
     --  Я подбирался близко  к  скале  со всех сторон, кроме восточной, где
идет  дорога.  Ворота  там  разбиты, башни  сожжены и  большинство  каменных
построек  разрушены.  Вокруг  замка рыщут люди императора, их там тучи,  как
блох на старой собаке.
     -- А что снаружи?
     --  Христиане  поставили дозорных вокруг всей скалы, как можно  ближе к
основанию, окружили со всех сторон кольцом. Это здоровенные люди в доспехах,
по жаре они ходят мало.  Им привозят еду  и воду. Я не смог понять, что  они
говорят друг другу,  но они  не  спят и  вроде бы не жалуются. Большую часть
времени они поют свои языческие песни и гимны.
     Совершенные  не  обратили  внимания,  что  пастушок   назвал   христиан
язычниками: они и  сами придерживались того  же мнения. Голос  спрашивающего
стал еще тише:
     -- А ты не боялся, что они могут схватить тебя?
     Паренек улыбнулся.
     --Люди в  доспехах? Поймают меняв горах или в maquis? Нет, сударь. Если
б они меня и увидели, им меня не поймать. Но они меня даже не видели.
     -- Ну  хорошо же,  тогда  скажи нам  вот что. Сможешь  ли ты  -- ты  и,
допустим, кто-нибудь из твоих приятелей, --  сможете ли вы пробраться  через
это кольцо стражи и перелезть через стену внутрь крепости? Допустим,  вместе
с кем-то из нас? С горцем, но уже не таким шустрым пареньком, как ты?
     На лице пастушка  отразились сомнения. Если он скажет "да", попросят ли
его  действительно   сделать  это?   Он   не   имел  ни   малейшего  желания
присоединиться  к тем трупам, которые,  как он видел, выносили из крепости и
складывали на  зеленой  лужайке чуть  ниже  ворот. Но  больше всего он хотел
заслужить одобрение людей, которых все уважали и почитали.
     --  Их  посты  расставлены повсюду, и дозорные  начинают стрелять, едва
только лисица шелохнется в кустах. Да, я могу пробраться сквозь их посты. И,
пожалуй,  три-четыре  моих приятеля. Человек постарше... Понимаете,  шипы на
кустах растут  высоко, может быть на фут или на два от земли. Я там не хожу,
я  ползаю на  животе,  но так быстро, как другие ходят.  Человек  покрупнее,
который не может согнуться, который  начнет  говорить  "ох, моя спина", -- в
это мгновение парень передразнивал своего  деревенского священника, который,
как и  все, был еретиком,  но  во избежание  подозрений поддерживал связь  с
Церковью и епископом, -- он не пройдет. Его схватят.
     Отметив категоричность этого вывода, укрытые капюшонами почти незаметно
закивали.
     --  А  чтобы его схватили,  мы допустить  не можем, --  раздался тот же
шепот.
     -- Спасибо тебе, парень, что ты сослужил нам добрую службу.
     В твоей деревне об этом узнают. Прими наше  благословение, и  пусть как
растешь ты,  так растет и наше  расположение  к  тебе.  Поговори  с  людьми,
которые ждут снаружи. Покажи им, где ты видел посты.
     Когда пастушок ушел, некоторое время царило молчание.
     -- Плохие новости,  -- сказал  потом один из  людей в капюшонах.  -- Он
знает, что там кое-что спрятано.
     -- Он догадался, потому что Маркабру вел себя с таким гордым вызовом.
     Если бы они сдались  и вышли из крепости, император подумал бы, что это
просто  очередная  взятая крепость,  и отправился  бы дальше. Лучше  было не
привлекать внимание. Сдаться, отречься от нашей веры, поклясться подчиняться
папе, как мы всегда делали. А потом, после их ухода, вернуться к тому, о чем
знаем только мы.
     -- Маркабру сражался до  последнего, потому что боялся,  что кто-нибудь
проговорится. И потом, кто знает? А вдруг им пришлось сделать это? Возможно,
у них был свой приказ. В конце  концов, нам неизвестно, что произошло внутри
крепости. Может быть, обнаружились признаки измены.
     Снова повисло молчание. Еще один голос стал рассказывать:
     -- Говорят, после того как  император  взял  крепость,  все тела из нее
вынесли  на берег реки  и сожгли. Но  перед этим люди  императора  раздели и
осмотрели мертвых.  Даже  вспарывали  ножами их животы, чтобы убедиться, что
там ничего не спрятано. А после сожжения  его  люди  еще и просеяли пепел. И
все внутри крепости,  каждую щепку от  стола  или  стула вынесли  и сложили,
чтобы их могли осмотреть император и  его черный  дьякон. Деревяшки  он тоже
сжег, на глазах у жителей окрестных  деревень, он следил  за  их лицами.  Он
думал, крестьяне дрогнут, если увидят, как жгут святую реликвию.
     -- Значит, он не знает, что искать.
     -- Нет. И не знает, как найти вход в то место, где спрятан Грааль.
     -- Но он разбирает крепость  камень за камнем. Сколько времени пройдет,
пока под ударом кайла не покажется дверь или лестница?
     --  Долго  же  ему  придется  искать,  --  сказал  один  из  голосов  с
уверенностью в тоне.
     --  Но  если  он будет копать до  самой  скалы?  В третий раз наступило
молчание.  Тени,  отбрасываемые  заходящим  солнцем  в  комнате  с  узеньким
окошечком,  становились все  длиннее, и наконец  самый уверенный из  голосов
заговорил снова.
     -- Мы  не можем рисковать. Мы должны вернуть  наши сокровища. Бой.  Или
кража. Или подкуп. Если понадобится помощь извне, мы должны найти ее.
     -- Извне? -- последовал вопрос.
     -- Мы  спрятались от мира, но мир пришел за  нами. Император, наследник
Шарлеманя, от которого мы избавились восемьдесят лет назад. И другие тоже.
     Вы  все  слышали  необычные новости из Кордовы. Больше всего мы  должны
остерегаться  думать как миряне, будто бы все происходящее в мире происходит
из-за простой случайности или из-за деяний смертных. Ведь мы знаем, что весь
мир  -- поле битвы между  Тем,  Кто Вверху, и Тем,  Кто Внизу. И  если битва
произойдет, произойдет в этом мире, мы знаем, кто победит.
     -- И все же Он -- princeps huius mundi, великий Князь Мира.
     -- Итак, мы должны выйти наружу. Из этого мира, из нашего.
     И не торопясь, совершенные, верившие, что бог христиан -- на самом деле
дьявол,  который  должен  быть  свергнут,  когда  пробьет  его  час,  начали
вырабатывать свой план, чтобы приблизить этот час.

        x x x


     Старик,  сидевший  в  тени  под  увитой  виноградной   лозой  решеткой,
поглядывал  на  сидящего напротив  короля Севера с сомнением. Тот отнюдь  не
выглядел  как настоящий  король, а еще  меньше -- как человек,  упомянутый в
пророчествах. Он не был одет в царский пурпур. Его люди ему не кланялись. Он
сидел на маленькой табуретке и, следуя обычаю северян, расположился на самом
солнцепеке, словно бы ему было недостаточно солнца. Пот струился с его лба и
постоянно капал на плитки балкона,  с  которого открывался  вид  на  море  и
гавань далеко внизу.
     -- Ты уверен, что он король? -- снова  спросил старик у  Сулеймана. Они
говорили на иврите. Шеф терпеливо, хотя и не понимая ни слова, прислушивался
к  звукам чужого языка, которого ни один англичанин в мировой истории прежде
не слышал.
     --  Я его видел в его королевстве,  в его собственном дворце. Он правит
обширной страной.
     -- Ты говоришь, он был  рожден христианином. Тогда он поймет. Скажи ему
вот что... -- Старик, князь Септимании Бенджамин, Лев иудеев, правитель горы
Сион, произнес длинную речь.  Через несколько мгновений Сулейман -- или, как
его звали в собственной стране, Соломон -- начал переводить.
     -- Мой князь говорит, что ты поймешь сказанное в нашей священной книге,
которая  была и  твоей  священной  книгой в те  дни, когда ты принадлежал  к
христианской церкви.  В  книге Притчей  бен-Шираха,  которого  вы  называете
Екклесиастом, сказано: "Горные мыши  -- народ слабый, но ставят домы свои на
скале".
     Князь говорит, что  здесь --  а  я пересказал  ему,  как твоя  странная
женщина отзывалась  о  евреях, --  здесь евреи не  живут  как слабый  народ.
Однако они  все равно  ставят домы свои на  скале,  как  ты  можешь  увидеть
повсюду, --  он  махнул  рукой  в  сторону возвышающихся  неподалеку  гор  и
отвесных каменных стен, окружающих город и гавань.
     Шеф смотрел на него непонимающе. Предположение князя, что все христиане
должны знать  Ветхий и  Новый  Завет, было чрезвычайно далеко от истины. Шеф
никогда не слышал про Екклесиаста, никогда не читал Библию, в сущности, даже
ни  разу  не  видел Библию  до того случая,  когда присутствовал на  свадьбе
своего партнера Альфреда и своей возлюбленной Годивы в кафедральном соборе в
Вунчестере.  У  священника  в  его  родной  болотной  деревушке были  только
требники с цитатами из Библии на случай различных церковных праздников. Все,
чему отец  Андреас  пытался  учить своих прихожан,  сводилось  к почтению  к
святыням, будь то  Символ  Веры, "Отче наш",  церковная  десятина или власти
предержащие. Он также никогда не видел горных  мышей, что, впрочем, не имело
значения, так как Соломон, за неимением лучшего, назвал их кроликами.
     -- Кролики не живут в скалах, -- сказал Шеф. -- Они живут на лугах.
     Соломон задумался.
     -- Мой  князь  имел  в  виду,  что  нас  здесь  охраняют  непреодолимые
природные и искусственные препятствия.
     Шеф огляделся.
     -- Да, с этим я согласен.
     -- Он меня не понял, -- вмешался Бенджамин.
     -- Увы. Дело в том, что эти  люди почти  не  получили образования, даже
если родились христианами. Из них немногие умеют читать  и писать. По-моему,
сам король  умеет, но  не  слишком хорошо.  Не думаю,  что он  вообще  знает
Писание.
     -- Значит, они не люди Книги.
     Соломон замялся. Не время было объяснять учение Пути и заложенное в нем
стремление   к   новым   знаниям.  Князь   и   его   народ   не   испытывали
верноподданнических чувств к  халифу, и еще менее того к императору,  готовы
были на любой союз, суливший перемены к лучшему. Не стоило разочаровывать их
в северянах.
     --  По-моему,  они стараются ими  стать,  --  предположил  Соломон.  --
Самостоятельно преодолевают трудности. Я видел их  письмена. Они возникли из
меток, которые вырезали ножом на дереве.
     Князь неторопливо поднялся на ноги.
     -- Добродетельность, -- сказал он, -- требует от нас  помогать жаждущим
знаний. Покажем  этому  королю, что такое школа. Школа  для  детей истинного
народа Книги, а не для приверженцев Мухаммеда,  вечно заучивающих непонятое,
и  не  для  приверженцев Иешуи,  вечно  затемняющих  смысл  языком,  который
позволено знать только их священникам.
     Шеф  тоже  поднялся,  не  то  чтобы неохотно  уступая  приглашению,  но
чувствуя скуку от долгой речи, которую никто не  удосужился  перевести. Пока
Соломон объяснял, куда они направятся, взгляд Шефа против его воли обратился
к тому, что происходило внизу, в людной и солнечной гавани. У внешнего мола,
где встали на якорь корабли  северян, подальше от берега и  местных судов --
там снова запускали воздушный змей. Шеф оглянулся, ждет ли его старый князь,
увидел, что тот уже исчезает  в прохладной  полутьме.  Вытащил  из-за  пояса
подзорную трубу и бросил через нее быстрый взгляд. Свежий бриз хорошо держал
змея, Стеффи уверенно руководил  всеми действиями. И Толман, самый маленький
и самый легкий  из  корабельных  юнг,  стоял у борта!  Неужели  эти  ублюдки
собираются  провести  такой  важный  опыт  без  своего короля?  Погода  была
подходящая, и Толман, выросший в рыбацкой семье из Лаестофта, славился своим
умением плавать как рыба.
     Евреи ждали  его. Шеф сложил  трубу  и хмуро последовал  в  темноту  за
князем  Бенджамином,  Скальдфинном,  Соломоном  и  остальной  свитой.  Чтобы
продолжить знакомство с народом Книги.
     Пока  Шефа  твердой  рукой  вели  по  территории  иудейской   цитадели,
основанной  давным-давно,  еще во  времена заката  Римской  империи,  у него
нарастало ощущение нереальности происходящего и  подавленности. Повидав двор
кордовского халифа, Шеф считал, что  готов к  встрече с любой диковинкой, но
этот город-крепость был непохож на все,  что доводилось ему видеть на Севере
и на Юге.  Здесь кипела та  же многолюдная и деятельная жизнь, к  которой он
привык на улочках и базарах Кордовы, люди носили  точно такую же одежду, и в
их разговорах он время от  времени улавливал  знакомые арабские и  латинские
слова.  Однако  того  ощущения   простора,  свободы  не  спрашивать  ничьего
позволения, не бояться  контроля и чисто физических  ограничений  для  любых
занятий здесь не было. Сначала князь повел гостя на подробный осмотр внешних
укреплений: их каменные  стены  искусно  сочетались с  природными  скальными
утесами и пропастями, защищая залив и гавань  с трех сторон почти  замкнутым
кругом. Странным же было то, что в любом другом  укрепленном городе, который
видел  Шеф,  будь  то  Йорк,  Лондон  или  Кордова,  снаружи от стен  всегда
вырастал, несмотря на все  запреты,  внешний пояс трущоб: лачуг и хижин, чьи
обитатели  были  слишком  бедны,  чтобы  жить в защищенной внутренней  части
города,  однако   настойчиво  тянулись   к  накопленным  в  ней  богатствам,
потихоньку  просачивавшимся  наружу.   Бдительные  стражники   постоянно  их
третировали,  сгоняли  бедняг с  насиженных  мест,  стараясь оставить  перед
стенами  чистое простреливаемое пространство. Но у них ничего не получалось.
Шлюхам, мелким жуликам  и  нищим  всегда удавалось пробраться назад и заново
отстроить свою слободу.
     Но не здесь. Ни одна постройка не лепилась к стенам, ни собачья конура,
ни сортирная  будка.  И ничто не могло вырасти в  щелях между камнями -- Шеф
видел,  как на одной  из стен  группа  рабочих  опускает через парапет своих
товарищей,  чтобы те  вырвали  пробивающиеся сорняки.  Хотя  вдали виднелись
возделанные поля  и  сады,  на  них  не было даже шалаша для сторожа. Группы
людей, которые двигались между  полями и городом, носили с собой инструменты
на  работу  и  обратно, отметил Шеф. Они  не оставляли вне стен даже тяжелые
плуги и корзины для зерна.
     -- Я  понимаю, для чего  вы это  делаете, --  в конце  концов сказал он
Соломону, который по-прежнему торжественно переводил все высказывания своего
правителя. -- Но  я не понимаю,  как  вы заставляете  народ следовать  вашим
правилам.  Я  не  смог  бы добиться такой  законопослушности от собственного
народа, даже если  бы  все мои люди были рабами. Всегда найдется кто-то, кто
попытается  нарушить закон,  а потом  еще  десять  вслед  за ним. Даже  если
прибегать к бичеванию и клеймению, как делали черные монахи, всегда найдется
кто-то, кто не  понимает,  что  от него  требуется, сколько ему ни объясняй.
Ваши люди, они что, рабы? Почему они подчиняются так охотно?
     -- У  нас нет рабства, -- отвечал Соломон. -- Иметь рабов нам запрещено
нашим Законом. --  Он перевел слова  Шефа, выслушал  долгий ответ, заговорил
снова: --  Бенджамин ха-Наси говорит, что ты правильно задал этот вопрос,  и
он  видит,  что  ты  действительно  правитель.  Он говорит --  ты прав,  что
встретить  знание  закона  более  удивительно,  чем   подчинение  закону,  и
заявляет, что, по его мнению, все беды мира происходят только от невежества.
Он хочет, чтобы вы  поняли, что мы, иудеи, отличаемся от вашего народа и  от
арабов тоже. В  нашем обычае позволять  открытые споры по  любому вопросу --
уважаемая Свандис может прийти  в наше  помещение  для диспутов  и высказать
все, что пожелает, и  никто не посмеет  прервать ее. Но в  наш обычай  также
входит, что  коль скоро решение выработано и  закон принят, все  должны  ему
подчиняться, даже те, кто больше всех против него возражал. Мы не наказываем
за  несогласие.  Мы наказываем за  неподчинение воле общества.  Поэтому  наш
народ охотно  выполняет все наши законы. Потому что мы не только люди Книги,
но и люди Закона.
     -- А откуда вы все знаете Закон?
     -- Сейчас увидите.
     От  крепостных  бастионов гости и хозяева прошли  в  центр многолюдного
городка  площадью акров сорок,  где  меж  оштукатуренных каменных  домов два
человека  с трудом  могли разминуться в узеньких проходах,  поднимающихся  и
спускающихся уступами,  которые иногда  шли так  часто, что  превращались  в
ступеньки лестницы.
     --  Посмотрите  сюда,  -- сказал  Соломон,  указывая внутрь  крошечного
дворика. Там в тени  сидел  одетый в  черное человек, который торжественно и
монотонно жужжал  что-то  дюжине детей различных возрастов,  расположившихся
прямо на земле.
     --  Это  один   из   geonim  князя.  Князь   содержит  их   двенадцать,
преподавателей,  которые обучают детей бесплатно, из любви к знанию. Видите,
он не  прервал  занятий, хотя заметил,  что  пришел  его  повелитель, князь.
Учение важней, чем властители.
     -- Чему он учит их?
     Соломон прислушался к непрекращающемуся жужжанию и кивнул.
     -- Он перечисляет им положения halakhah. Это часть  Мишнах. А Мишнах --
Закон нашего народа, изначально основанный на нашей священной книге, которую
христиане называют Ветхий Завет. Но в Мишнах  входит и все, что было сказано
об  этой  книге с тех пор,  как  мы впервые заключили свой  Завет с Господом
нашим. В halakhah мы изучаем конкретные решения, которые нужно принять в том
или ином частном случае.
     -- Какие, например?
     -- В  данный  момент gaon  объясняет,  что, когда речь идет о  жизни  и
смерти, в  первую очередь  спасают мужчину, но, несмотря  на это, прикрывать
наготу нужно сначала у женщины.
     Шеф  кивнул, в задумчивости двинулся  вслед за князем  в его скромный и
неафишируемый обход. Внимание короля привлекло еще одно обстоятельство.
     У  людей в  толпе были  книги.  Их носили с  собой, а какой-то  сидящий
мужчина близоруко уткнулся носом в страницы. Шефу вспомнилось, что на  одном
из базаров он вроде бы видел книги, разложенные на лотке словно для продажи.
     Шеф никогда не  слышал, чтобы книги продавались. Викинги похищали их и,
если  удавалось,  получали  выкуп от  их  владельцев. В  монастырях  святого
Бенедикта изготавливали книги для себя  и всех  священников.  Книг никто  не
продавал. Они были  слишком ценными. Тор-вин умер бы на месте, но не  продал
свое собрание священных песней, с таким трудом записанных рунами. Сколько же
книг у этих людей? И откуда они берутся?
     Хозяева и гость остановились у здания, которое  Шеф  счел  церковью  на
иудейский  лад.  Там  молились мужчины  и  женщины,  припадая  к  земле  как
магометане, но где-то в полутемной глубине Шеф разглядел теплящуюся свечу, в
ее  свете  человек  читал из  книги, по-видимому для  двух раздельных  групп
мужчин  и  женщин. Дальше располагалась площадка, на  которой  спорили  двое
мужчин. Каждый из  них бесстрастно  выслушивал, как  другой  произносит речь
слов  на пятьсот, затем начинал  говорить сам. Судя  по  звучанию голоса, он
сначала приводил какую-то цитату, а затем  разъяснял  ее смысл и опровергают
доводы противника. Их окружала внимательная толпа слушателей, молчаливая, но
позволяющая себе возгласы одобрения или несогласия.
     -- Один  говорит:  "Не отдавай деньги в  рост", -- пояснил Соломон. ~ А
другой отвечает, мол,  иноземцу можешь отдавать и в рост. Теперь они спорят,
кого считать иноземцем.
     Шеф  кивнул  и  задумался. Он  знал о власти,  опирающейся  на  оружие,
подобно его собственной и власти тех норманнов, которых он сверг. Он знал  о
власти,  основанной на страхе и рабстве, как у черных монахов и христианских
королей.
     Здесь,  кажется,  власть держалась  на книгах и  на  законе, на законе,
который был изложен в форме книги и не зависел от произвола короля, ярла или
ольдермена.   Однако   книжные    законы   не   выглядели   намного   мудрее
непосредственных решений,  которые  принимали анг