давать каждого
имеющегося в нашем распоряжении человека и каждую марку серебра. - Он  с
вызовом оглядел собравшихся. -  Я  сказал,  каждого  человека  и  каждую
марку.
   Но при всем при том  я  считаю,  что  Копье  Лонгинуса,  Копье  Карла
Великого, Копье будущего императора,  я  считаю,  что  это  Копье  будет
обретено благодаря вмешательству руки, человеку не принадлежащей.

***

   Пока Бранд и Гудмунд закупали провиант для морского перехода  на  юг,
Шеф уйму времени проводил, бродя по  большой  толкучке  -  от  тинга  до
летней ярмарки, - наблюдая, как устраивают свои дела  норвежцы.  К  нему
присоединялись  и  другие  англичане,   которым   разрешалось   свободно
разгуливать,  но  таких  было  немного  -  ведь  все  время  требовалось
сторожить Кутреда, а беглые рабы  никогда  не  выходили  за  размеченную
Шефом ограду, не считая посещений  общего  отхожего  места,  совершаемых
группами под водительством Бранда или Гудмунда.
   Обычай  собирать  тинг  -  обычай  очень  странный,   заключил   Шеф.
Собственно говоря,  тинг  еще  не  собрался.  Традиционно  на  Гула-Тинг
являлись в период летнего  солнцестояния,  до  которого  еще  оставалось
несколько недель. Во время тинга множество  судебных  дел  рассматривали
тридцать шесть выборных мудрейших, представителей земель тинга, трех его
fylkir'ов - Согна, Хорда и Фьордса. В этих областях гнездилось множество
пиратских банд, каждое лето уходящих в набеги на юг. Нелегко было судить
человека за убийство, разбирать земельные тяжбы или дела о наследстве  в
летний период, когда многие были  в  набегах  или  просто  не  являлись.
Поэтому в большинстве случаев собирался малый  состав  суда,  пытавшийся
привести стороны к какому-нибудь соглашению  и  не  передавать  дело  на
окончательное рассмотрение полного состава мудрейших.
   Одновременно  в  городе  не  прекращалась  торговля,  шумели  менялы,
непрестанно причаливали и отплывали суда.
   Шеф был изумлен бьющей в глаза роскошью. Что английские земли  богаты
и плодородны, он убедился за то короткое время, что правил своей  частью
страны. Но в норманнские страны на протяжении двух  с  лишним  поколений
стекалось серебро и даже золото. Богатые викинги могли  платить  высокую
цену за роскошные вещи, и купцы в погоне за выгодой пробивались, хотя  и
с опаской, на судах с усиленной командой через воды  пиратов  Рогаланда.
Шел еще поток товаров с севера, включая такие роскошества, о которых Шеф
и не слыхивал. Сам он теперь был богат  благодаря  налогам  с  Восточной
Англии, часть казны Бранд держал  для  него  на  "Морже".  По  настоянию
Бранда Шеф купил себе куртку из лучшей водонепроницаемой тюленьей  кожи,
капюшон ее был отделан волчьим мехом, на котором даже в  самую  морозную
погоду не выступает иней от дыхания. А  также  обоюдоострый  меч  доброй
шведской  стали,  с  рукоятью,  вырезанной  из  витого  рога  одного  из
таинственных животных северных морей, которое  Бранд  называл  нарвалом.
Спальный мешок, снаружи обшитый опять же тюленьей кожей шерстью вниз и с
пухом северных птиц внутри.  Шеф,  неохотно  тративший  деньги,  которые
никогда не считал своими, провел, однако,  так  много  ночей,  дрожа  от
стужи в негодной одежде под тонким одеялом, что готов был на  все,  лишь
бы никогда больше не испытывать холода. Его поразило терпение  мастеров,
делавших эти вещи, он изумлялся, как же долго нужно ловить  и  ощипывать
редкую гагу, которая дает самый теплый и легкий в  мире  пух.  Но  Бранд
лишь рассмеяться на его слова.
   - Мы их не добываем, - сказал он. - Их добывают для нас финны.
   - Финны? - Шеф никогда не слышал этого слова.
   - На севере, - показал Бранд, - где граничат Норвегия и Швеция, рядом
с Галогаландом, откуда я родом,  земля  становится  такой  суровой,  что
невозможно вырастить ничего, ни рожь, ни ячмень, ни  даже  овес.  Свиньи
умирают от холода, а коров приходится всю зиму кормить в их стойлах. Там
в шатрах из шкур живут финны, у них нет лошадей, они переходят  с  места
на место со своими стадами северных оленей.  Мы  собираем  с  них  дань,
Finn-skatt.
   Каждый из них должен раз в год заплатить нам шкурами, мехами,  пухом.
Они живут охотой и рыболовством,  поэтому  им  нетрудно  выполнить  свой
урок. То, что они добывают сверх дани, они нам  продают,  а  мы  продаем
здесь или везем на юг. Во всем мире короли  одеваются  в  меха,  добытые
моими финнами, и цену за них дают королевскую! Но  в  первую  очередь  я
покупаю масло и сыр. Ни один финн не доит коров, и ни  один  финн  не  в
силах отказаться от чашки с молоком.
   Это обмен выгодный.
   "Выгодный для вас, - подумал Шеф. -  Нелегко,  должно  быть,  собрать
такую дань".
   По окончании торгов он прошел туда, где решались  судебные  дела.  По
большей части люди просто собирались в группы, стоя в полном вооружении,
опираясь на копья, выслушивая, что говорят им их друзья и  советчики,  а
также мудрейшие из их округа. Законы в Гула-Тинге были суровые, но  мало
кому известные, поскольку их никто не записывал. Обязанностью  мудрейших
было  выучить  наизусть  как  можно  больше  законов  -  а  то   и   все
законодательство, если они собирались на всю жизнь стать  судьями,  -  и
объявлять их тяжущимся.
   Последние могли затем хитрить и увиливать, стараться подыскать  более
подходящий к их случаю закон  либо  просто  склонять  своего  противника
уладить дело миром, но не могли нахрапом отрицать слова закона.
   Однако попадались и  такие  дела  -  соблазнение,  изнасилование  или
похищение женщин, в  которых  законы  были  ясны,  но  уж  очень  сильно
накалялись страсти. За два дня Шеф  несколько  раз  слышал,  как  голоса
переходили в крики и звенели мечи. Дважды звали на помощь  Ханда,  чтобы
промыть и перевязать раны, а однажды молчаливые  люди  увезли  уложенный
поперек лошади труп.
   - Кого-то  за  это  дело  сожгут,  -  отметил  Бранд.  -  Люди  здесь
непростые, здесь долгое время что-то может сходить с рук. А потом соседи
однажды  соберутся  и  подожгут  дом.  Убьют  каждого,  кто   попытается
выскочить. В  конечном  счете  это  действует  даже  на  берсерков.  Как
говорится в саге:

   Кто мудр, себя сильнейшим не считает,
   Не то вдруг встретит сильных и узнает
   На всякого найдется укорот.

   На второй день Шеф бездельничал на солнышке,  наблюдая,  как  Гудмунд
яростно торгует две бочки соленой свинины -  его  умением  сбивать  цену
восхищались даже жертвы, истово клянущиеся, что никогда бы не  поверили,
что знаменитый покоритель монахов может так разоряться  из-за  какого-то
ломаного пенни. Тут Шеф заметил, что  всеобщее  внимание  отвлеклось  на
что-то другое, головы повернулись, и народ устремился к камням судебного
круга. Гудмунд осекся, выпустил ворот продавца свинины, бросил деньги  и
последовал за толпой, Шеф торопливо догнал его.
   - Что там такое? - спросил он.
   Гудмунд пересказал, что сам только что услышал:
   - Два человека хотят уладить свое дело по-рогаландски.
   - По-рогаландски? А как это?
   - Рогаландцы все нищие, до недавних пор у них и мечей-то  хороших  не
было, только сабли вроде твоей да  топоры,  как  у  дровосеков.  Но  все
равно,  свое  дело  они  знают.  Поэтому,  когда  рогаландцы  собираются
драться, они не идут на площадку, огороженную ореховыми прутиками, и  не
делают настоящий хольмганг, в котором ты когда-то участвовал.  Нет,  они
расстилают бычью шкуру и становятся на нее. Сходить с нее нельзя.  Потом
они дерутся на ножах.
   - Это не, кажется слишком опасным, - рискнул предположить Шеф.
   - Первым делом они связывают между собой свои левые запястья.
   Место для таких поединков находилось в ложбине, так что зрители могли
встать по ее склонам и все видеть. Шефу и Гудмунду  достались  места  на
самом  верху.  Они  увидели,  как  разостлали  бычью  шкуру,  как  вышли
противники. Затем жрец Пути произнес напутствие, которого не было слышно
наверху, и два норманна медленно сняли рубахи, оставшись в одних штанах.
Каждый держал в правой руке  длинный  широкий  нож,  похожий  на  тесак,
который носили катапультеры Шефа,  но  с  прямым  клинком  и  отточенным
острием - не только  рубящее,  но  и  колющее  оружие.  Кожаную  веревку
привязали к их левым  запястьям.  Шеф  заметил,  что  свободной  веревки
оставалось фута три. Каждый  противник  наполовину  выбрал  эту  слабину
веревки и зажал ее в кулаке, так  что  в  начале  драки  их  левые  руки
соприкасались. У одного из них, молодого  и  высокого,  длинные  светлые
волосы перехвачены тесемкой  около  шеи.  Другой  был  лет  на  двадцать
старше, крепкий лысый мужчина с выражением угрюмой злости на лице.
   - Из-за чего они дерутся? - негромко спросил Шеф.
   - Тот, что помоложе, обрюхатил дочь  старого.  Молодой  говорит,  она
была согласна, а отец говорит, он ее изнасиловал в поле.
   - А она что говорит? - поинтересовался Шеф, вспоминая подобные случаи
из собственого опыта судьи.
   - Не думаю, чтобы ее кто-то спрашивал.
   Шеф открыл было рот для дальнейших расспросов, но понял, что  уже  не
время. Последние фразы  ритуала,  формальное  предложение  уладить  дело
через посредников, принять которое было бы  теперь  позором.  Два  кивка
головами.
   Законник торжественно сходит с бычьей шкуры, подает сигнал.
   Мгновенно противники пришли в движение, запрыгали вокруг друг друга.
   Оскорбленный отец пырнул противника ножом  сразу  при  взмахе  судьи,
пырнул ниже связанных рук. Но в ту же секунду молодой  норманн  отпустил
слабину веревки и отскочил назад на всю ее длину.
   Отец тоже выпустил свою свободную часть веревки, рванулся к ее концу,
свисающему с запястья его противника. Если бы ему удалось  ее  схватить,
он мог бы притянуть юношу к себе на расстояние вытянутой руки,  а  может
быть, и еще ближе, и зарезать его. Но чтобы  нанести  смертельный  удар,
нужно самому под него подставиться.  В  поединке  такого  рода  нетрудно
убить противника.
   Если ты готов дать ему возможность убить тебя.
   Старик промахнулся, а молодой отходил назад, к самому краю шкуры.
   Внезапно он сделал выпад и полоснул противника по предплечью. Возглас
при виде проступившей крови, ответная усмешка раненого.
   - В этой игре поцарапать легко, -  заметил  Гудмунд.  -  Но  царапины
ничего не решают. Разве что потеря крови, если драка будет  долгой  -  а
долгой она не бывает.
   Один из соперников все время старался  приблизиться  и  ударить  ниже
привязанных друг к другу  рук,  хватаясь  и  дергая  за  соединяющую  их
веревку.
   Другой  не   обращал   на   веревку   внимания,   держал   дистанцию,
стремительными взмахами полосуя руки и ноги противника, но следя,  чтобы
нож не застрял, не задержал его даже на мгновенье.
   Он слишком этим увлекся. Лысый норманн, весь в крови от дюжины мелких
порезов, получил еще один - чуть выше левого бицепса.  Но  зато  схватил
своей левой рукой ударившую его руку, правую руку  противника.  Принялся
яростно ее выкручивать, крича что-то, чего Шеф не мог  разобрать  сквозь
шум толпы.
   Молодой норманн взметнул свою левую руку, безуспешно пытаясь  в  свою
очередь захватить правую руку соперника. Но старик извернулся, держа нож
позади себя, чтобы его было не достать, попробовал ударить снизу,  потом
сверху, не забывая по-прежнему выкручивать запястье врага.
   Не имея другого выхода,  пойманный  юноша  выпрыгнул  обеими  ногами,
стараясь "ножницами" ударить противника по  бедрам,  сбить  его  с  ног.
Когда они упали на землю.  Шеф  увидел  фонтан  крови,  услышал  громкий
выдох, вырвавшийся из груди ближайших зрителей. Вышли  судьи,  растащили
тела противников. Шеф увидел, что нож глубоко вонзился  в  грудь  юноши.
Когда перекатывали старика. Шеф увидел и второй  нож,  торчащий  из  его
глаза.
   Женщины завизжали и кинулись прочь. Шеф обернулся к Гудмунду, готовый
обругать порядок, из-за которого женщина за время  одного  удара  сердца
лишается и мужа и отца, а ее ребенок - отца и деда. Но слова застряли  у
него в глотке.
   В выемку спускался Кутред, со своим шипастым щитом  в  одной  руке  и
мечом в другой. За ним бежали Фрита и Озмод, в двух шагах позади -  Удд,
все  с  арбалетами,  но  с  крайне  беспомощным   видом.   Вскакивая   и
проталкиваясь им навстречу, Шеф  услышал  безумные  выкрики  Кутреда  на
ломаном норманнском языке.
   - Ублюдки! Трусы! Привязывают, чтобы  не  убежать.  Держат  человека,
чтобы зарезать. Дерись с англичанином, чего ты боишься, у которого  руки
развязаны. Одну руку завязать, если хочешь. Скоты, сукины дети! Вот  ты,
ты!
   Из его рта вылетала белая пена, и зрители расступались на  его  пути,
под конец оставив его в одиночестве с двумя мертвыми людьми, лежащими  у
его ног. Глянув вниз, Кутред неожиданно ударил мечом  и  глубоко  рассек
лицо мертвого юноши. Он принялся топать ногами и шумно запыхтел, готовый
напасть на всю толпу.
   Шеф встал перед ним, выждал, пока в  безумном  взгляде  не  мелькнуло
узнавание. Узнавание через силу.
   - Они не будут драться, - раздельно проговорил Шеф.  -  Нам  придется
подождать до лучших времен. А рубить трупы - грязная игра,  Кутред.  Это
плохая  игра,  ты  же  ordwiga,  herecempa,  frumgar,   ты   королевский
ратоборец.
   Сохрани себя для Рагнарссонов, для убийц твоего короля Эллы.
   На лице Кутреда отразилось воспоминание о его славе  капитана  стражи
короля  Нортумбрии.  Он  посмотрел  на  свой   окровавленный   меч,   на
разрубленный им труп, бросил оружие и разразился мучительными рыданиями.
Удд и Озмод приблизились к нему, взяли за руку и увели с собой.
   Утирая пот. Шеф  встретил  неодобрительный  взгляд  законника,  судьи
поединка.
   - Осквернение мертвого тела, - начал норманн, - карается штрафом в...
   - Мы заплатим, - сказал Шеф. - Мы заплатим. Но кто  заплатит  за  то,
что сделали с живым человеком?

***

   Следующим утром Шеф стоял на узких сходнях, ведущих на нежно  любимый
Брандом корабль, на  его  "Морж".  "Чайка"  Гудмунда,  уже  загруженная,
легонько покачивалась на волне в двадцати ярдах поодаль, головы  гребцов
вереницей  возвышались  над  невысоким  планширем.   Загрузка   кораблей
оказалась непростым делом. На каждом, имеющем по  восемнадцать  весел  с
борта, - полная команда в сорок  человек.  К  ним  требовалось  добавить
Шефа, Ханда, Карли и  Торвина,  восемь  катапультеров,  четырех  женщин,
спасенных  с   Дроттнингсхолма,   Кутреда   и   ватагу   беглых   рабов,
присоединившихся к ним по дороге через Уппланд и Согн, - круглым  счетом
почти три десятка человек, довольно много для тесного пространства  двух
узких кораблей.
   Но сейчас на месте были не все -  пропали  Лалла,  Фрита  и  Эдви  из
команды катапультеров. Что их задержало? Не прятали ли их  где-нибудь  в
окрестностях,   предназначив   для   продажи   в   рабство,   а   то   и
жертвоприношения?
   При мысли, что его  людей  могут  повесить  на  храмовых  деревьях  в
каком-нибудь захудалом городке, У Шефа лопнуло терпение.
   - Выводи всех людей на берег, - крикнул  он  Бранду,  -  и  ты  тоже,
Гудмунд. Мы можем выставить сотню человек. Пройдем через город  и  будем
переворачивать все палатки, пока нам не вернут наших людей. А кто станет
возражать, получит стрелу в брюхо.
   Шеф вдруг осознал, что Квикка и другие реагируют без того  оживления,
которое он ожидал в них  увидеть.  Они  напустили  на  себя  вид  полной
непричастности, верный признак, что знают нечто, о чем  не  осмеливаются
рассказать.
   - Так, - сказал Шеф, - и что случилось с этими тремя?
   Озмод, обычно бравший слово в затруднительных ситуациях, начал:
   - Тут вышло такое дело. Мы с ребятами прогуливались, смотрели товары.
   А все здесь только и говорят, что о катапультах, арбалетах и  прочем.
О них все много слышали, но никто не знает, как они  устроены.  Ну,  мы,
конечно, сказали, что мы все знаем про катапульты  и  арбалеты,  а  Удд,
можно сказать, сам их и изобрел. Тогда они и говорят -  а  они  нам  уже
поставили кружку-другую - говорят: "Вот здорово, а вы,  ребята,  знаете,
как сейчас с этим на юге?". - "Нет", - говорим мы, само собой,  ведь  мы
же не знаем.
   Тогда они говорят...
   - Ну давай, давай, - прорычал Шеф.
   - На юге платят большие деньги опытным катапультерам, людям,  которые
знают, как строить катапульты и стрелять  из  них.  Большие  деньги.  Мы
думаем, что Лалла, Эдви и Фрита решили отправиться на заработки.
   Шеф изумленно  посмотрел  на  него,  не  зная,  как  реагировать.  Он
освободил этих людей. У себя в Англии они уже были землевладельцами. Как
это они могут уйти и служить еще кому-то, оставив своего лорда? Но  ведь
они были свободными людьми, потому что он освободил их...
   - Ладно, - сказал он. - Забудь об этом,  Бранд.  Озмод  и  остальные,
благодарю вас, что остались со мной.
   Думаю, что вы  от  этого  не  проиграете.  Давайте  все  на  борт,  и
отплываем.
   Вернемся в Англию через пару недель, если Тор пошлет попутный ветер.
   Не прислал, по крайней мере сначала. На всем пути к выходу из  узкого
фьорда, от места, где встречаются Согн и Гула, и до открытого моря,  оба
корабля постоянно боролись со свежим встречным бризом, глубоко просев  в
воду  из-за  тяжелого  груза  пассажиров  и  припасов.  Бранд  руководил
гребцами, поочередно сажая за весла англичан и своих викингов. -  Сейчас
свернем за мыс, - заметил он. - Тогда ветер будет у нас сбоку, мы сможем
больше не грести и поставить парус. Что это там впереди?
   Из-за  оконечности  мыса,  сторожившего  Гула-фьорд,  за  полмили   с
небольшим от них появился  корабль.  Странный  корабль,  не  похожий  на
торговые и рыболовные суда, с полудюжиной которых они  уже  разминулись.
Полосатый бело-голубой парус был надут попутным бризом, с мачты струился
вымпел, вытянутый ветром в их сторону,  так  что  увидеть  развевающееся
изображение удавалось лишь мельком. Что-то было не так с  парусом  этого
корабля. И что-то не так с его размерами.
   - Помоги нам Тор! - воскликнул стоявший за рулем Бранд. - Это один из
кораблей береговой охраны Хальвдана. Но у него два паруса.  И  даже  две
мачты. Такого я со  дня  своего  рождения  не  видывал.  Зачем  они  это
сделали?
   Шеф своим единственным, но острым глазом углядел знамя с изображением
Свирепого Зверя.
   - Командуй разворот, - сказал  он.  -  Уходим  отсюда.  Это  королева
Рагнхильда. И ничего хорошего нам от нее ждать не приходится.
   - Корабль у нее большой, но нас  двое  против  одного,  мы  могли  бы
сразиться с нею...
   - Разворот! - рявкнул Шеф, уловив нечто знакомое в движениях людей на
корабле.
   Бранд догадался одновременно с ним и послал  "Морж"  в  такой  крутой
поворот, что гребцы проехались по скамьям.
   - По правому борту табань, - командовал он, - грести с бакборта.
   Теперь грести вместе. Дружно, ударим посильнее. Распустить  парус  по
ветру, кто там около мачты, Нарр, Ансгейр,  помогайте.  Гудму-у-нд...  -
голос его долетел над водой до отставшей  на  фарлонг  от  них  "Чайки".
"Морж", подгоняемый теперь попутным ветром, пустился назад по  пути,  по
которому пришел.
   Наблюдая за преследующим их кораблем, Шеф, как и ожидал, увидел,  что
тот разворачивает бортом.
   - По моей команде резко делаем правый разворот, - хладнокровно сказал
он. - Давай!
   "Морж" стремительно повернул. В ту же минуту Бранд  крикнул  гребцам,
чтобы подняли весла, предоставив кораблю идти под одним  парусом.  Весла
согласно взметнулись из воды. Нарастающий  свист,  и  три  гребца  разом
повалились со скамей на днище корабля, послышались стоны и проклятья.
   Обломки весел взлетели в воздух и плавно стали падать в воду.  Камень
пронесся над кораблем на голову выше борта, полетел дальше,  подскакивая
на волнах, прежде чем зарыться и утонуть.
   - Ходили разговоры, что они сделали катапульту, - заметил  Бранд,  но
считалось, что корабль отдачи  не  выдержит.  Должно  быть,  перестроили
каркас и заодно поставили две мачты.
   - Но  кто  стреляет  из  "мула"?  -  недоумевал