рыгнул через них,  ринулся  с  мечом  на  Бранда,
отбил ответный удар. И вдруг отступил назад, выронил меч, еще  отпрыгнул
назад, железными рукавицами  принялся  сбивать  охватившее  ноги  пламя.
Бранд наседал с поднятым топором, забыв о кодексе drengskapr. Взорвалась
еще одна пивная кружка, на этот раз у его ног, потом  еще  одна  и  еще,
команда  Стеффи,  воодушевленная  первым   успехом,   стала   закидывать
глиняными снарядами каждую свободную полоску камня на обеих лестницах.
   Рыцари Ордена окружили своего императора, тушили его  горящую  одежду
рукавицами и голыми руками.  На  второй  лестнице  Агилульф,  который  в
подражание  императору  вышел  на  поединок  с  Гудмундом,   незатейливо
повернулся спиной и побежал, сбив по пути с дюжину своих воинов; ему уже
доводилось побывать на краю огненной могилы, и один вид пламени приводил
его в панику. Викинги  ломанулись  было  вперед,  но,  почувствовав  под
ногами жар, остановились.
   Обе   противоборствующие   стороны   теперь   потихоньку   отступали,
единственным  звуком  был  рев  пламени,  призрачного  пламени,  которое
выбрасывало  клубы  черного  дыма  и,  казалось,  ничего   не   сжигало.
Арбалетчики, все утро  выпрямлявшие  и  затачивавшие  свои  поврежденные
стрелы, прицелились и выпустили последний залп, с силой пронзивший  щиты
и тела братьев Ордена.
   - Отпустите меня, - выдохнул император, обращаясь  к  людям,  которые
тащили его подальше от выстрелов. - Отпустите меня, облейте меня  водой,
и мы должны попытаться еще раз.
   - На этот раз неудача, Kaiser, - сказал баварец Тассо.  -  Ты  свалил
большого ублюдка, но им было чем нас встретить. На этот раз достаточно.
   Через ряды воинов проталкивался какой-то человек. Это был  рыцарь  из
охраны Грааля, он не имел права покинуть свой пост, разве  что  в  самом
худшем случае. Но рыцарь улыбался.
   - Эркенберт - я хочу сказать, его святейшество  -  просил  немедленно
подойти к нему. Он нашел кой-чего, что ты искал. Или кой-кого.
   Онемение в лодыжке прошло, и появилась пульсирующая боль, каждый удар
сердца отдавался  в  воспаленном  суставе.  Голая  ступня  покраснела  и
раздулась. Шеф держал ее над землей, пока не свело мышцы, его тошнило от
одной мысли, что придется коснуться больной ногой чего бы то ни было. Он
все еще старался стоять прямо и выглядеть спокойно, как и подобает воину
перед лицом смерти, но все тело начинало дрожать  от  слабости,  боли  и
усталости. Подумают, что он боится. Как  там  говорил  Бранд?  "Воин  не
должен хромать, пока ноги у него равной длины". Он постарается.
   Разговорчики  стражников  замерли,  и  Шеф,  прикованный  за   высоко
поднятые запястья к стене, попытался выпрямиться.
   И перед ним появился император, а рядом Эркенберт.
   Они не виделись со времени битвы при Бретраборге, хотя  не  проходило
дня,  чтобы  они  не  вспомнили  друг  о  друге.  Теперь   они   пытливо
всматривались, чтобы  проверить  свою  память,  убедиться,  какие  следы
оставило время.
   "Император тоже ранен, - понял Шеф,  -  его  суровое  невыразительное
лицо время от времени невольно подергивается от  боли.  От  него  пахнет
кровью и гарью, и морщины на лице прорезались глубже". А император видел
перед собой мужчину, не достигшего и тридцати лет, с сединой на висках и
со взглядом, прищуренным как у человека на двадцать лет  старше.  Вокруг
пустой глазницы плоть усохла и втянулась. Он  шатался  от  слабости,  на
ногах его удерживали только оковы. Каждый из двоих однажды уже  сохранил
другому жизнь. Каждый видел в другом  приметы  решительности  и  тяжкого
бремени ответственности.
   - Ты вероотступник и бунтовщик против Бога, - сказал Бруно.
   - Нет, не против Бога, - ни против  твоего  Бога,  ни  против  любого
другого. Только против твоей Церкви.  В  Англии  ни  один  священник  не
подвергается преследованиям, ни один христианин  не  пострадал  за  свою
веру.
   Голос императора стал резче:
   - Ты прятал от меня Святой Грааль. Выкрал его у меня обманом.
   - Я нашел тебе Святое Копье. Если бы не я, оно  бы  никогда  тебе  не
досталось.
   Казалось, император не знает, что сказать. Его растерянность  прервал
голос фанатичного Эркенберта:
   - Ты изготовил подложные книги и ложные Евангелия и распространил  их
по всему христианскому миру!
   - Почему ты думаешь, что они ложные?
   - Вот видишь! - крикнул Эркенберт императору. - В  своей  доброте  ты
готов простить его даже сейчас. Задумайся же вот о чем.  Другие  еретики
грешны тем, что борются против нашей веры, а  этот  человек  -  если  он
человек - порочит все религии сразу. Если он добьется своего, все  книги
станут просто написанными словами, которые можно толковать и так и этак.
Относиться к ним, как  к  клятвам  лошадиного  барышника  или  обещаниям
шлюхи.
   - Книги и есть просто  слова,  -  слабо  сказал  Шеф,  он  уже  терял
сознание. - Просто нельзя спросить у писателя,  написал  ли  он  правду.
Нельзя взглянуть ему в глаза.
   - Он усомнился в Слове Божьем, - решительно заявил Бруно. -  Это  его
грех перед Святым Духом. Как он должен умереть, ваше святейшество?
   - Мы в Риме. Сделаем так, как делают римляне, мы распнем его.
   - Разве он заслуживает умереть так же, как Спаситель?
   - Святой Петр был распят вверх ногами, поскольку не дерзнул подражать
Спасителю. Прибьем этого с высоко поднятыми над головой руками.
   "Только не трогайте мою ногу", - подумал Шеф. Напрасная надежда. Ноги
они прибьют тоже. Теперь он все больше и больше виснул на запястьях, все
меньше и меньше веса держал на единственной здоровой ноге. Чем раньше он
потеряет сознание, тем лучше.
   -  Сделать  это  там,  где  увидят  его  люди?  -  спросил  голос  из
подступающей к Шефу темноты.
   - Нет. Лучше, если о нем не будет  никаких  легенд,  если  он  просто
исчезнет. Уведите его куда-нибудь в сад. Пусть  рыцари  Грааля  сторожат
его, пока он не умрет.
   Оковы с его рук сняли, он споткнулся,  наступил  на  больную  ногу  и
рухнул ничком. Император поглядел вслед тащившим его рыцарям.
   - Он мог бы быть великим воином рати Господней, - сказал Бруно.
   - И  сатана  некогда  был  Люцифером,  светлейшим  ангелом  Небес,  -
откликнулся Эркенберт.
   Его руки были вытянуты вверх, а  ноги  вниз.  Он  не  ощутил,  как  в
запястья вбивали  гвозди.  Как  только  стальное  острие  коснулось  его
больной лодыжки, он до крови закусил губы, чтобы не закричать, но  после
первого же удара уже ничего не чувствовал. Мучители прибили  под  ногами
крошечную перекладину, выступавшую от  ствола  дерева,  на  котором  его
распяли, не больше чем на три дюйма, на нее он мог опираться. Почти всем
весом. Когда здоровая нога больше не  могла  его  удерживать,  он  опять
повисал на пробитых запястьях, ощущал, как боль стискивает ребра.  Теряя
сознание. Шеф переносил вес на больную ногу и снова приходил в  себя  от
пронзительной боли. Солнце медленно поднималось к зениту, и нескончаемой
была череда обмороков и прояснений сознания.

   Боги взирали на него из  Асгарда  без  жалости  и  сочувствия,  но  с
интересом и расчетливо. Здесь  бьм  его  отец  Риг,  с  лисьим  лицом  и
коварным взглядом, и Велунд, чье место однажды занял Шеф, хромой кузнец,
некогда бывший человеком, но взятый в Асгард за свое искусство.  Впереди
всех стоял одноглазый Один, враг Шефа и покровитель его врагов. Рядом  с
Одином стоял еще кое-кто, да, на его лице  можно  было  различить  следы
страданий и змеиного яда, но они уже разглаживались и почти  зажили.  Из
всех лиц меньше всего враждебности выражало лицо Локи. Но в нем  было  и
меньше всего человеческого. Неспроста был Локи отцом,  а  также  матерью
чудовищного отродья. Из-за Шефа в мире тоже появились чудовища.
   - Он висит, как однажды ты висел, отец, - сказал  Локи.  -  Ты  висел
девять дней, чтобы обрести мудрость. Ему уже слишком поздно  становиться
мудрым.
   - Он не может обрести мудрость, - сказал Риг. - Он сеет семя мудрости
в других.
   - Как ты сеял семя в Эдду, Амму и Мотир, мать, бабку  и  прабабку?  -
сказал Локи, лояльный, но острый на язык. - Ты обманул их мужей, улучшил
породу. Но у этого его семя умрет вместе с ним. Что в том хорошего ?
   - Может быть, не совсем с ним, - сказал Риг. - В любом случае,  Локи,
- вмешался Велунд. - Безжильный, изобретатель крыльев, -  его  настоящее
семя не из тела. Его сыновья - это рабы,  ставшие  свободными.  Стальных
дел мастер Удд и моряк Ордлав.  Воздушных  дел  мастер  Квикка,  который
теперь носит мой амулет. Косоглазый Стеффи, который носит твой знак.  Ты
должен быть ему благодарен,  Локи.  Ты  освободился  и  стал  сильнее  и
станешь еще сильнее, но ты бы так и безумствовал внизу от змеиного  яда,
если бы он не дал людям повод поверить в тебя.
   - Все равно  не  будет  сыновей  Шефа,  Шефингов,  как  были  сыновья
Скволда, Скволдунги, - сказал Один.

   Риг ничего не сказал, но Хеймдалль услышал  его  мысль,  и  умирающий
человек тоже услышал ее. "Ваши Скволдунги проиграли, когда умер  Сигурд,
- подумал Риг. - Мой сын направил мир по дороге Шефингов. Не  по  дороге
мира и не по дороге войны, но по такой дороге, где наши сыновья и дочери
будут свободны в своем  выборе,  смогут  делать  себе  богов  по  своему
подобию. Будут сами выбирать меж добром и злом".
   "Может быть, у Велунда найдется для меня место в кузнице,  -  подумал
Шеф, не обращая внимания на беззвучную  мысль  Рига.  -  Там  мне  будет
лучше, чем в лисьих норах отца моего Рига".

   Видение исчезло. Шеф снова вернулся в мир палящего  зноя  и  мучений.
Солнце больше не светило в лицо, оно поднялось высоко  над  головой,  но
жгло даже через шапку побелевших  волос.  "Дадут  ли  они  мне  воды?  -
подумал Шеф. Римские солдаты дали воду Иисусу, я это видел. И что  же  с
Белоснежным Христом? Я не верю в него, но теперь  он  должен  быть  моим
врагом".

   На следующий раз к нему пришел его бывший  король,  король  Восточной
Англии Эдмунд. Десять лет назад летней ночью они  вместе  ждали  смерти.
Король окончил жизнь  раньше  него,  умер  от  ножа  и  долота  И  вара,
сделавшего ему "кровавого орла".  Он  пришел  к  Шефу,  когда  тот  тоже
мучился от боли, лишившись своего правого глаза; ему тогда казалось, что
он висит на Хлитскьяльфе, приколоченный сквозь глазницу, как  сейчас  он
на самом деле приколочен за лодыжки и запястья. Но куда ушел король?  Он
сражался и умер за христианскую веру, даже под пытками отказался от  нее
отречься. Если Белоснежный Христос мог спасти кого-то, то уж,  наверное,
короля Эдмунда ?
   Король больше не  держал  в  руках  свой  позвоночник.  Казалось,  он
смотрит вниз откуда-то издалека, из места гораздо  дальше  Хлитскьяльфа,
откуда боги Асгарда с таким интересом следят за делами людей. У короля и
великомученика Эдмунда были теперь  другие  интересы.  Он  ушел  куда-то
дальше.
   - В начале было Слово, - сказал он, и слова его падали как крыльчатки
ясеня на ветру. - И Слово было  у  Бога  <Евангелие  от  Иоанна,  1:1.>.
-Голос его изменился. - Но Слово не  было  Богом.  Слово  создали  люди.
Библия, Заветы,  Талмуд,  Тора,  hadith,  Коран,  комментарии.  Все  они
созданы людьми. И это люди превратили свои творения в Слово Божье.
   - Труд больше, чем простые слова, - мысленно  ответил  Шеф,  вспомнив
английскую пословицу.
   - Это верно. И поэтому ты можешь быть  прощен.  Из-за  того,  что  ты
сделал,  слова  могут  умереть,   потерять   свою   значительность,   ту
значительность, в которой отказывали их авторам,  простым  смертным.  Та
значительность, которая проистекает от веры, - она может  остаться.  Те,
кто хочет верить в христианское  Спасение,  в  мусульманский  Шариат,  в
Закон иудеев, по-прежнему свободны в  своем  выборе.  Но  они  не  могут
заявлять, что их слова священны и неизменны.


***


   Любое толкование может быть оспорено. Ты  доказал  это  своему  другу
Торвину. Твоя подруга Сван-дис доказала это тебе. В Слове  есть  истина,
но не единственная истина.
   - Могу я верить твоим словам ? - попытался Шеф  заговорить  с  тающей
фигурой. - Есть ли истина в моих видениях?
   - Спроси Фармана, - донесся голос короля на высокой удаляющейся ноте.
- Спроси Фармана.

   "Фарман около кораблей, - подумал Шеф. - Около воды.  Есть  ли  здесь
вода?" Солнце уже светило ему в скулу. Он попытался крикнуть  охраняющим
его рыцарям, попросить дать ему пить или дать  ему  умереть,  но  вместо
голоса вырвался только хрип, как воронье карканье. Рыцари разговаривали,
они не слышали его.
   - Если он в этот раз их не разобьет, они разобьют его.
   - Он их разобьет.
   - Итальянцы собираются, чтобы защищать своего антипапу.
   Лающий смех.
   - Итальяшки!
   - Говорят, люди видели арабский флот...
   - Греки его потопят. Где же твоя вера?
   Молчание. Сомневающийся голос произнес:
   - Хотел бы я, чтобы мы сражались вместе с императором.
   - Мы здесь, чтобы охранять Грааль. И этого еретика.
   - От кого? - буркнул сомневающийся.

***

   Шеф знал, что теперь он  близок  к  смерти,  и  жажда  перестала  его
мучить. Чего он хочет? В последний раз увидеть Годиву? Нет, ей предстоит
счастливая жизнь и счастливая смерть, она так же  далека  от  него,  как
король Эдмунд. Тогда, может быть, он хочет увидеть ребенка, который  был
бы у них со Свандис? Если ребенок родится, с такой матерью его нет нужды
защищать. Он хотел бы, чтобы он не ударил  тогда  Квикку.  Он  хотел  бы
снова увидеть Дом Мудрости и все, что Удд успел придумать  за  еще  одно
мирное лето.

   Он увидел не Дом Мудрости,  а  главу  его,  Фарма-на,  жреца  Фрейра.
Странно. Шефу доводилось встречать в видениях других знакомых людей,  но
только один человек видел его, отвечал ему, словно в самом деле был там,
и этим человеком был Фарман в видении кузницы  богов.  И  сейчас  Фарман
снова появился, настойчиво его расспрашивал.
   - Где ты ?
   - Я не знаю. Где-то в саду.
   - Рим от тебя на востоке, - сказал Фарман. - Акведук на юге. Посмотри
на тени.
   Шеф открыл глаз, посмотрел на тень от дерева, на  котором  он  висел,
сейчас уже довольно длинную. Будь у него костяшки на проволоке,  он  мог
бы сосчитать, мог бы сосчитать...
   - Этого достаточно. Этого достаточно.

   Нога Шефа соскользнула с крошечной  перекладины,  приделанной  не  из
жалости, а для того, чтобы продлить мучения. Вес его  тела  переместился
на запястья и на больную  ногу.  На  этот  раз  боль  не  заставила  его
очнуться, она милосердно опустила его ниже всех уровней сознания.

Глава 19

   Император собирал оставшиеся у него войска у  подножия  лестницы,  от
которой его недавно эвакуировали.  На  этот  раз  противники  не  делали
попыток обмануть друг друга или застать врасплох.  Это  было  похоже  на
игру, в которую любят играть солдаты. Два человека садятся напротив друг
друга за столом, сцепляются руками, и  каждый  старается  положить  руку
противника на стол. Соревнование на силу, а  в  случае  равных  по  силе
соперников - соревнование на силу воли. Если солдаты  играют  достаточно
пьяными, они  вбивают  гвозди,  чтобы  их  острия  торчали  из  стола  и
прокололи ладонь проигравшего. Это чрезвычайно стимулирует силу воли.  И
именно так дела обстояли сейчас. Весь день  циркулировали  разнообразные
слухи, одна за другой вспыхивала вдруг  паника:  итальянцы  восстали,  у
берега видели арабский флот, король язычников улетел на своих  волшебных
крыльях, чтобы привести новую армию. Все это не имело  значения.  Король
язычников мертв или скоро будет мертв. Его  армия  будет  к  завтрашнему
утру разгромлена. После этого Бруно намеревался уйти в  горы,  отступать
до самой Германии, где можно будет  собрать  силы  для  возвращения.  Но
нынешнее дело нельзя оставлять неоконченным,  нельзя  давать  повод  для
легенд о победе над императором.
   Бранд после полудня чистил свои доспехи  и  обдумывал,  какое  оружие
выбрать. У него был такой же настрой, как у  императора.  Большая  часть
его армии, вернее, того, что от нее  осталось,  превратилась  в  простых
зрителей  из-за  ранений  или  нехватки   боеприпасов   и   оружия.   Он
рассчитывал, что большая часть армии противника  находится  в  таком  же
состоянии. Бранд видел, что сторожевые посты снаружи от стены все  время
тают - из-за дезертирства и оттого,  что  надежные  части  отзывают  для
неотложных надобностей внутри городских стен. "В конце концов  все  дело
решится в  схватке  нескольких  ратоборцев.  Может  быть,  только  двоих
ратоборцев", - подумал Бранд.
   Вопрос был, каким оружием драться с ублюдком.  Бранд  не  думал,  что
Бруно окажется так же стремителен, как Ивар, или так же  силен,  как  он
сам. Но император определенно был быстрее, чем Стирр и Бранд, и сильнее,
чем Ивар. Бранд решил  не  брать  свой  топор  "Боевой  тролль".  Против
действительно искусного  мечника,  в  отличие  от  просто  хорошего  или
среднего, топор не давал преимуществ. Бранд взял меч у  Гудмунда,  помял
его в руках и вежливо отказался. В конце концов Бранд  решил  полагаться
на  голую  силу,  а  по  силе  он  превосходил   любого   человека.   Он
позаимствовал у одного  из  английских  коротышек  алебарду  и,  отпилив
половину древка, сделал  из  нее  невероятно  массивный  топор.  Никакой
другой человек не сумел бы управляться с ним одной рукой.  Это  и  будет
его, Бранда, преимущество. Топор с одной стороны рукояти, шип с другой и
наконечник  копья  впереди.  Три  оружия  сразу,  и  все  три   довольно
громоздкие. Бранд также отказался от своего  щита,  взял  у  кого-то  из
убитых другой  щит  и,  обкорнав  его  до  половины  диаметра,  накрепко
привязал к левому предплечью, так что кисть  руки  оставалась  свободна.
Поверх кольчуги он надел кожаную куртку с еще одного убитого, у  нее  на
левой стороне слой кожи был  двойным,  это  позволяло  хотя  бы  немного
обезопасить область, которая должна быть прикрыта нормальным щитом.
   Когда у неприятеля опять затрубили в трубы, набычившийся Бранд  вышел
к вершине лестничного марша. Ему было жарко  и  хотелось  пить  -  враги
давно перекрыли поток воды в акведуке. Бранд уже ничего не боялся.
   Император стоял во главе своих отборных тяжеловооруженных пехотинцев.
В первых рядах у германцев появились какие-то непонятные устройства.
   - Это что ж у них такое? - спросил Бранд у Стеффи,  взявшего  в  руки
один из последних трех огненных снарядов. - Я вижу, у  них  там  навроде
шланги, - сказал Стеффи. - Небось для  воды.  Какие-то  водяные  насосы.
Наверное, чтобы тушить пламя.
   И  действительно,  люди  Бруно  разыскали  муниципальных  пожарных  и
заставили их принести противопожарное оборудование.
   - Эти штуки ни к чему, - крикнул Бранд  по-норвежски.  Он  знал,  что
Бруно поймет его, тот выучил язык за время поисков Святого Копья.  Бранд
развернул Стеффи назад, легонько подтолкнул его.
   - Эй, здоровяк, дай я поднимусь и подеремся, - крикнул Бруно.
   - Я спущусь вниз.
   - Если я тебя побью, твои люди сдадутся?
   - Если ты победишь, спроси их сам. А если победа будет моя, я  спрошу
твоих.
   Бруно подошел к подножию лестницы, а его германцы немного  отступили,
оставив свободное пространство в двадцать футов шириной.
   Но не все взгляды были устремлены на ристалище. Наверху за  парапетом
шептались Квикка с Озмодом.
   - Как ты думаешь, что случилось с хозяином?
   - Он разбился! И они его захватили.
   - Мертвого? Как считаешь?
   - Пошмотрим, - ответил Квикка, по-прежнему  шепелявя  своим  щербатым
ртом. - Кто б там внизу ни победил,  я  намерен,  как  только  стемнеет,
скинуть со стены веревки - я приготовил из  оснастки  змея  с  полдюжины
достаточно прочных - и мы все сможем спуститься. По  крайней  мере,  все
англичане. А потом прорвемся и будем искать государя.
   -  В  чистом  поле  они  нас  порежут  на  кусочки.  Арбалеты  теперь
бесполезны.
   - С этими парнями то же самое, что с нами. Многие из них уже сыты  по
горло. Как ни крути, нас три сотни человек, раз