ний, я как во сне прошел за отцом на кухню, сел
за стол, невидящим взглядом стал смотреть в стену. Засвистел  закипевший
чайник.
   - Выпей чаю, - сказал отец.
   - Не могу.
   - Можешь. Потом сразу пойдешь спать.
   Я даже не шелохнулся.
   Полицейские не разрешили  мне  сопровождать  труп  Джейсона  в  морг,
только спросили о  его  родителях.  Я  назвал  им  фамилию  его  матери.
Бедняжка, как ей тяжело будет увидеть останки сына! Горевала бы обо  мне
моя мать? Мы  с  ней  ни  разу  в  жизни  не  виделись,  но  она  где-то
существовала, и в этом  смысле  я  происходил  из  нормальной  семьи,  а
Джейсон был клоном, поэтому отца у него никогда не было.  Клоны  еще  до
рождения обречены быть сиротами.
   - Брось рубашку в стирку, - приказал отец. Только сейчас я заметил на
рукаве кровь. Какая ерунда!
   - Черт с ней, - огрызнулся я.
   Отец замахнулся на меня, но раздумал, опустил руку.
   - Понимаю, - смягчился он. - Но не одобряю.  И  ты  пойми,  что  волю
Господа иногда невозможно постигнуть.
   Проклятый Господь! Зачем он убил Джейсона? Вслух этого я, конечно, не
произнес, богохульствовать при отце было немыслимо, но согласиться с ним
тоже не мог. Я твердо решил держать  свое  горе  в  себе,  но  откуда-то
изнутри подступили рыдания и вмиг разрушили всю мою решимость.
   Отец молча слушал мои рыдания, потом взял за руку.  Это  было  слабым
утешением, но мало-помалу я стал приходить в себя.
   - Твой друг не хотел идти по праведному пути, вот  почему  я  его  не
уважал, - сказал отец. Я попытался выдернуть руку. -  Он  и  тебя  хотел
совратить. Надеюсь, ты его попыткам противился. Если же нет, то  совесть
твоя нечиста. - Я сильнее дернул руку, но отец сжимал ее, как в  тисках.
- Но он все-таки был тебе другом, поэтому я уважаю твою скорбь.  Он  был
еще молод и мог успеть встать на путь истинный, если бы Господь дал  ему
время.
   - Ты лишь поэтому терпел его? Потому что он мог исправиться?
   - Нет, Николас. Потому, что он был твоим другом. - Отец отпустил  мою
руку, - Я буду молиться за его душу. Если хочешь, молись со мной.
   - Конечно, - прошептал я.
   - Пойдешь на похороны?
   - Куда?! - Неужели Джейсона в  самом  деле  зароют  в  яму?  Как  это
жестоко! Отец, хоть бы ты меня утешил! Обними меня, скажи, что жизнь  не
так беспросветна, что я еще смогу жить.
   - Его должны похоронить до твоего отъезда.
   - Похороны? - Меня передернуло.  Смерть  Джейсона  все  еще  казалась
нереальной.
   Отец встал, наполнил свою кружку. Мой чай уже остыл, я к нему  так  и
не притронулся.
   - Николас, ты забыл про Академию?
   - Какой смысл туда ехать?
   - А какой смысл оставаться  здесь?  Ты  ведь  мечтал  о  ней.  Смерть
Джейсона здесь ни при чем. Ты не поможешь ему, отказавшись от Академии.
   - Но я не могу бросить Джейсона! - взвыл  я  плачущим  голосом.  Ведь
если его в самом деле опустят в могилу и  зароют,  значит,  о  ней  надо
будет заботиться. Цветы, прополка...
   - Он уже ушел от тебя, Николас.
   Похороны прошли спустя два дня. В непривычном, плохо сидящем  на  мне
костюме я стоял между своим  отцом  и  матерью  Джейсона  то  тихой,  то
безутешно рыдающей. На дне узкой ямы лежал недорогой гроб. Как взрослые,
я тоже бросил в могилу друга горстку каменистой земли. Его мать печально
мне улыбнулась. Я был  благодарен  ей  за  то,  что  она  разрешила  мне
положить Джейсону в фоб  модель  корабля  "Трафальгар",  собственноручно
вырезанную мной из бальзы. Джейсон так восхищался им...
   С похорон в наш тихий, скучный, смертельно тоскливый дом мы  с  отцом
шли молча. После чая отец раскрыл Библию. Мы читали вслух псалмы,  потом
отрывок из Притчей Соломона. Видимо, вид у меня был такой  угрюмый,  что
показался страшным даже отцу, поэтому он пе-релистнул страницы и  открыл
Новый Завет. Вместе с отцом я шептал давно заученную наизусть  18  главу
Святого Благовествования от Луки: "... пустите детей приходить ко Мне  и
не возбраняйте им, ибо таковых есть Царствие Божие".
   Через два дня мы сели в поезд. Окружающий мир был мне безразличен. Не
волновало меня и то, что едем мы не куда-нибудь,  а  в  Академию.  Мечта
сбывалась, но радости не было.
   Наконец, поезд остановился. Я взял сумку, вышел  вслед  за  отцом  на
перрон.
   - Не тратьте денег на автобус, туда можно  дойти  пешком,  -  сказали
отцу в справочном бюро.
   Мы шли молча. Сумка казалась тяжелой: несъеденный  завтрак,  огромная
Библия и еще несколько книг, которые я  зачем-то  захватил  в  последний
момент, хотя мог бы взять вместо них  легонькую  дискетку.  Чтобы  я  не
потерялся в толпе, отец взял меня за плечо.  Он  шел  слева,  поэтому  я
переложил сумку в правую руку и протянул ему левую, но отец сделал  вид,
что не заметил ее. Неужели он не изменит своей  суровости  даже  сейчас,
когда минута расставания так близка? Я сделал еще одну  попытку,  но  он
так и не взял меня за руку.
   Неужели ему так легко расстаться  со  мной?  Ведь  разлука  продлится
годы! Может быть, больше встретиться нам  не  суждено.  Отец,  ну  утешь
меня, скажи хоть что-нибудь!
   Ты любишь меня?
   Ты покинул свой любимый Кардифф, пусть ненадолго, но я знаю, как  это
тебе нелегко. Ты сделал это ради меня, другого доказательства  любви  не
надо. Отец, я буду очень стараться, стараться изо  всех  сил,  чтобы  ты
мною гордился.
   Впереди показались металлические ворота. Я снова попытался взять отца
за руку, но он не вынул ее из кармана.
   В молчании мы подошли к КПП, остановились. Часовые открыли ворота.  Я
собрался прощаться с отцом, но он развернул меня за плечи  к  воротам  и
подтолкнул. Ошеломленный, с тяжелой сумкой, я покорно побрел в раскрытую
пасть ворот.
   Сделав несколько неуверенных шагов, я обернулся. Отец уже шел обратно
на станцию. Я помахал ему вслед, надеясь,  что  он  все-таки  обернется,
проводит меня взглядом хотя бы издалека. Но он даже не замедлил шаг, так
и шел, не оборачиваясь, пока не исчез из виду.  Словно  железное  кольцо
сомкнулось на моей шее.
   Я сморгнул слезу. Так начался мой первый день в Академии.
   - Что с вами, мистер Сифорт? - тревожно теребил меня за рукав сенатор
Боланд. - Почему вы побледнели?
   Я очнулся от воспоминаний, стряхнул с рукава его руку.
   - Ничего. Спасибо, все хорошо. - Я подозвал его сына.  -  Роберт,  на
территории Академии я не буду с тобой разговаривать или  еще  каким-либо
образом выделять тебя из  общей  массы.  Ко  всем  кадетам  должно  быть
одинаковое отношение. Понял? И помни, что отец  тебя  любит,  иначе  его
здесь сейчас не было бы. - Я кивнул сенатору и  быстрым  шагом  вошел  в
ворота.
 
6 
 
   Толливер стукнул в дверь моего кабинета, просунул голову и доложил:
   - Кадеты для принятия присяги готовы, сэр.
   - Хорошо. - Я выключил дисплей, встал. - Пошли.
   - На всякий случай я захватил для вас листок с текстом присяги.
   - Толливер! - рявкнул я. Как он посмел! ? Как будто не знает,  что  я
помню ее наизусть!
   - Так я и знал. - Он шел на шаг позади меня. -  Вы,  наверно,  хорошо
помните день, когда присягали?
   - Конечно. Помню так, словно это было сегодня. А вы?
   - Еще бы! Помню даже место, где я стоял. Мы поднялись  по  крыльцу  в
административное здание, вошли в большой зал.
   - Смирно! - прогремел ближайший к двери сержант.
   Все  замерли  по  стойке  "смирно".  Лишь  некоторые  из  новобранцев
недостаточно расправили плечи и выпрямили спины, но я не обращал на  них
внимания.
   - Вольно! - Я вышел на  сцену.  -  Сержант  Радс,  построить  будущих
кадетов в две шеренги.
   - Есть, сэр.
   Вскоре сорок  семь  мальчишек  и  тринадцать  девчонок  стояли  двумя
нестройными шеренгами. Я начал речь:
   -  Я,  капитан  Николас  Эвин  Сифорт,  начальник  Военно-Космической
Академии ООН, сегодня приведу вас к присяге. Это не просто формальность,
а торжественное обещание Самому Господу Богу верно служить  космическому
флоту пять лет. Вместе с этим вы принимаете мое опекунство на весь  срок
обучения вплоть до получения звания гардемарина. Помните, ВКС -  это  не
просто отборные, а самые лучшие  войска  за  всю  историю  человечества,
служить в них - великая честь. Как и всякая клятва, присяга  имеет  силу
лишь в том случае, если дается добровольно. Кто желает принять  присягу,
поднимите правую руку.
   Все новобранцы подняли руки одновременно. Я по  памяти  начал  читать
текст присяги:
   - Я...
   - Я, - повторил за мной нестройный хор будущих кадетов, перешедший  в
бессвязное лепетание своих имен и фамилий.
   - Громче, пожалуйста, - потребовал я,  -  это  торжественная  клятва.
Клянусь своею бессмертной душой... Хор усилился, зазвучал стройнее:
   - Клянусь своею бессмертной душой...
   - ... выполнять законы Генеральной Ассамблеи Организации Объединенных
Наций...
   - ...  выполнять  законы  Генеральной...  Один  мальчишка  дрожал,  у
другого на глазах выступили слезы.
   - ... добросовестно служить в Военно-Космических Силах ООН в  течение
всего срока службы...
   - ... добросовестно служить в Военно-Космических Силах ООН в  течение
всего срока службы...
   - ... и  подчиняться  всем  законным  приказам  и  приказаниям  своих
командиров. Да поможет мне в этом Всемогущий Господь Бог.
   - ... и  подчиняться  всем  законным  приказам  и  приказаниям  своих
командиров. Да поможет мне в этом Всемогущий Господь Бог.
   Несколько секунд прошли в полной тишине.
   - Теперь вы кадеты Космического  Флота,  -  торжественно  объявил  я,
вытянулся по стойке "смирно", четко козырнул, как на параде,  повернулся
по-строевому и вышел из зала.
   В коридоре на полпути к кабинету меня догнал Толливер.
   - Господи... Иисусе, сын Божий, - восторженно бормотал он,  шагая  за
мной.
   - Что? - обернулся я и чуть не потерял равновесие. Пережитое волнение
еще сказывалось.
   - Блестяще! Великолепно! Церемония прошла  просто...  Никогда  ничего
подобного не слышал!
   - Хватит издеваться, - буркнул я.
   - В самом деле, я нисколько не издеваюсь,  сэр.  -  Похоже,  Толливер
говорил искренне.
   - Лучше обсудим кое-какие дела.
   В кабинете я первым делом сбросил китель (еще в зале меня  бросило  в
жар), включил дисплей, сунул в дисковод дискетку с бюджетом и  вывел  на
экран таблицу расходов.
   - Во-первых, - начал я, - в  вашу  задачу  будет  входить  постоянное
наблюдение за расходами. Следите, чтобы мы не превысили  указанных  норм
ни по одной позиции.
   - Есть, сэр. Но разве это не прямая обязанность интенданта?
   - Вы будете его контролировать. Во-вторых,  проверьте,  действительно
ли Академия получает то, за что платит деньги.
   - Понимаю, -  усмехнулся  Толливер,  -  в  некотором  смысле  я  буду
генерал-инспектором.
   - Мне не до шуток, Эдгар. - На Надежде адмирал Де Марне назначил меня
генерал-инспектором, и я взялся за эту работу так рьяно, что в первые же
дни отстранил от должности начальника Вентурской базы. Адмирал кипел  от
гнева. - В-третьих, изучите отчеты за прошлый  учебный  год.  Посмотрите
наши заказы. Все ли мы по ним  получили?  Особое  внимание  обратите  на
оборудование и прочие товары, приобретенные за наличный расчет. Обо всех
нарушениях и подозрительных заказах докладывайте мне лично.
   - У вас есть основания для подозрений?
   - Дело в том, что, по словам адмирала Дагани, я  имею  право  тратить
деньги из бюджета  по  своему  усмотрению  и  отчета  никто  у  меня  не
потребует.  Странно  все  это.  Очевидно,  такое   положение   сложилось
благодаря привилегированному положению космического флота.
   С одной стороны, это  хорошо,  а  с  другой,  открывает  простор  для
злоупотреблений. Возможно, такой порядок вещей был  кем-то  придуман  из
корыстных...  -  Я  прикусил  язык.  Нельзя  критиковать  начальство   в
присутствии подчиненных. - Короче говоря, проверьте на всякий случай.
   - Но лейтенант Слик старше меня по должности, ему не понравится, если
я буду совать нос в его дела.
   - Постарайтесь проводить проверку не  слишком  открыто.  Если  же  он
обнаружит ее и будет чинить препятствия, обращайтесь ко мне.
   - Есть, сэр. Насколько  строго  мы  должны  придерживаться  указанных
здесь норм расходов?
   - Адмирал сказал, что мы вовсе не обязаны придерживаться каких бы  то
ни было норм. Более того, я  даже  могу  не  отчитываться  о  количестве
кадетов. Понятия не имею, что Дагани имел в виду, но выразился он именно
так, а расспрашивать было некогда. Выясните этот вопрос сами. Поищите  в
кодексах и уставах, спросите у юристов.
   - Есть, сэр. Что еще я должен сделать?
   - Пока это все. Идите.
   Толливер ушел. Заложив руки за голову, я откинулся на удобную  спинку
кожаного кресла.  Наверно,  сейчас  новоиспеченные  кадеты  получают  на
складе обмундирование. Древний ритуал, неизменный для  призывников  всех
времен. Вначале им выдадут серые штаны, потом белые рубашки, потом серые
кители. Подходящие по размеру ботинки и нижнее  белье  новобранцы  будут
выбирать из огромных куч.
   Потом сержанты поведут их  в  казармы.  Слушаться  сержантов  кадетам
придется беспрекословно, а изредка заглянувший в казарму  офицер,  перед
которым по стойке "смирно" вытягиваются даже сержанты,  тринадцатилетним
кадетам покажется чуть ли не богом, на минуту снизошедшим с небес.
   - ... В шеренгу по одному становись! Равняйсь!  Ты,  болван,  направо
надо смотреть, а не налево! Щас подвинчу башку!
   Он был мускулистым,  широкоплечим,  ростом  под  метр  девяносто.  Мы
содрогались, когда он рычал на  нас,  словно  тигр.  Таков  был  сержант
Дарвин П. Свопе. Для нас он был Богом.
   Мы пошли разболтанным строем в казарму Вальдес-Холл. В одной  руке  я
держал связку только что выданного обмундирования, в другой -  сумку,  с
которой приехал из дому.
   - Первые пятнадцать человек в шеренгу по одному у правого ряда  коек,
остальные у левого! Каждому встать у своей койки! - прогремел сержант.
   Мы вошли в казарму. Я  остановился  у  койки,  которой  на  несколько
месяцев предстояло стать моей, переглянулся с взъерошенным соседом.  Его
улыбка погасла, как только вошел сержант.
   - Крууугом! - проревел сержант. - Поставить вещи у коек! Кругом! Руки
по швам! Вам уже говорили, как меня зовут, но некоторые из  вас  сегодня
туго соображают, поэтому напоминаю: я сержант Свопе. Наверно, вы знаете,
что сержантов обычно не называют сэрами. Однако, поскольку вы еще  дети,
будете называть меня сэром. Впрочем, иногда можно сержантом. На  приказы
и вопросы будете отвечать: "Есть, сэр", "Так точно, сэр" или "Да,  сэр".
И вообще, вы обязаны называть сэром всякого, кто не носит  серую  форму,
если это, конечно, не женщина. К женщинам вы  будете  обращаться  "мэм".
Поняли?
   - Да, сэр, - ответили мы хором. Я уже потел в своей теплой фланелевой
рубашке.
   - Правильный ответ: "Есть, сэр". Так надо отвечать на приказы.  А  на
вопросы надо отвечать: "Да, сэр".
   В шеренге напротив меня поднял руку высокий, нескладный кадет.
   - Спрашивай, - великодушно разрешил ему сержант Свопе.
   - Вы спросили нас, поняли ли мы ваши объяснения, - сбивчиво залепетал
долговязый, - значит это был вопрос, но вы сами только что сказали,  что
на вопросы надо отвечать: "Да, сэр". Почему же на этот вопрос мы  должны
отвечать: "Есть, сэр"?
   Сержант не спеша, с доброй  улыбкой  подошел  к  пытливому  пареньку,
приветливо поинтересовался:
   - Фамилия?
   - Фон Халштейн. Эрих фон Халштейн.
   - Так вот, Эрих фон  Халштейн,  для  начала  пробе-жись...  пробегись
вокруг казармы семь раз. Даю две минуты. Бегом марш!
   Эрих  оторопело  выпучил  на  сержанта  глаза,  но   пререкаться   не
осмелился.
   - Да, сэр! - отчеканил он и метнулся к двери.
   - Назад!  -  грянул  сержант.  Кадет  испуганно  тормознул,  потрусил
обратно. - А теперь, салага, скажи, приказ это был или вопрос?
   - Приказ, сэр.
   - Как ты сам только что остроумно заметил, на приказ надо отвечать...
как?!
   - Есть, сэр!
   - Молодец, - похвалил беднягу грозный сержант и вдруг снова  рявкнул,
как тигр:
   -  Три  наряда  за  неподчинение!  Каждый  наряд  означает  два  часа
непрерывных упражнений в спортзале. А пока вокруг казармы бегом марш!
   - Да... Есть, сэр! - Остроумный кадет пулей вылетел в дверь.
   - Салага, - проскрежетал сержант, - Еще есть вопросы?!
   Вопросов,  естественно,  не  было.  Запыхавшийся  остряк  вернулся  и
схлопотал еще один наряд за медлительность. Сержант скомандовал нам:
   - Выложить все из сумок на кровати! Снять все, в чем прибыли из дому,
сложить на подушки и шагом марш в душ!
   Я побледнел. Как же так? Раздеться догола при всех? Но ведь тут  есть
и девочки! Нет! Это выше моих сил.
   - После душа,  -  гремел  сержант  Свопе,  -  я-наугад  проверю  двух
кадетов. Если они окажутся  плохо  вымытыми,  всем  вам  придется  туго!
Выполнять приказ! Живо!
   Сомнения терзали меня лишь до того страшного мгновения, когда на меня
устремился взгляд Свопса.  Едва  живой  от  ужаса,  я  быстренько  начал
раздеваться. В казарме  стояла  такая  тишина,  что  слышалось  шуршание
одежды.
   Прикрываясь обеими руками, я с толпой  голых  кадетов  вошел  в  душ.
Большинство мальчишек были  настолько  смущены,  что  даже  украдкой  не
посматривали на девчонок. Я мылся со всей мыслимой тщательностью и молил
Бога о том, чтобы страшный сержант не заметил  на  моем  теле  случайной
соринки.
   Когда мы, обмотав чресла полотенцами, вернулись  в  казарму,  сержант
уже почти разделался с нашими пожитками. На моей кровати остались книги,
дискетки и бумага для писем. Домашняя одежда валялась у сумки на полу.
   - Сейчас вы  наденете  кадетскую  униформу,  -  распоряжался  сержант
Свопе. - Потом затолкаете в сумки, привезенные  из  дома,  все  то,  что
лежит на полу. Они  будут  находиться  в  камере  хранения.  А  то,  что
осталось на  койках,  сложите  в  армейские  сумки,  которые  лежат  под
койками. Потом отнесете полотенца обратно  в  душ  и  выстроитесь  перед
казармой. Я поведу вас к парикмахерам. Да, кстати... Ты и...  ты.  Идите
сюда, проверю, как вы вымылись.
   Я вздохнул с облегчением. Слава Богу, его выбор пал не на меня.
   Отупевших  и  послушных  от   потрясения,   сержант   повел   нас   в
парикмахерскую, потом в столовую, оттуда обратно в казарму, где мы  весь
вечер учились заправлять койки так, чтобы даже сержанту придраться  было
не к чему.
   - Отбой будет через полчаса, - объявил Свопе. - К  этому  времени  вы
должны быть в трусах и майках. Я проверю. В санузел сходите до отбоя.
   Боже мой! Я зажмурился от  страха.  В  огромном  совмещенном  санузле
туалетные кабинки были без дверей и располагались напротив умывальников.
Испражняться  при  всех?!  Немыслимо!  Я  не  смогу.  По  крайней  мере,
несколько дней, пока не привыкну.
   Наступило время отбоя. Кадеты сидели на койках в нижнем белье и  тихо
переговаривались. Я угрюмо молчал, мне хотелось лишь одного: вернуться в
свою комнату в доме отца. Отчий дом. Пусть  там  скрипучая  кровать,  но
зато какое благословенное уединение! Вернулся сержант, пригасил свет.
   - Сядь к нему на койку,  -  неожиданно  мягким  голосом  попросил  он
одного из кадетов, показывая на мою койку. - И ты, - ткнул он  в  первую
попавшуюся девчонку.
   Они послушно сели по обе стороны от меня. Девчонка явно была смущена,
вся сжалась, сложила на груди руки. Я сидел как деревянный, стараясь  не
соприкоснуться с ней плечами.
   - Вы прибыли из разных стран. Кто-то из Северной Америки,  кто-то  из
Германии, двое из Лунаполиса. Короче, со всех концов света,  -  негромко
говорил сержант, медленно прохаживаясь между рядами коек.  -  Но  теперь
это в прошлом.  Теперь  все  будет  иначе.  Теперь  вы  все  из  казармы
Вальдес-Холл. Это ваш дом, все вы братья и сестры. -  Он  остановился  у
моей кровати. - Сифорт, потрогай ее лицо. Смелее,  обеими  ладонями.  Не
бойся, она не кусается. А ты, Сандерс,  положи  руку  ему  на  плечо,  -
приказал он девчонке. - Вы  не  должны  стесняться  прикасаться  друг  к
др