ься? - фыркнул я. - Ладно, пошли.
   Мы вышли в коридор. Вокруг списка  толпились  кадеты.  Кто-то  ревел,
многие ликовали. Работая локтями, я медленно пробивался к цели.
   - Прекратить толкучку!  Всем  встать  в  очередь!  -  раздался  голос
гардемарина Торна.
   Кадеты  притихли,  выстроились  в  очередь.  Толливер   оказался   на
несколько человек впереди нас с Арлиной. Обнаружив свою фамилию, он лихо
снял фуражку и швырнул ее в дальнюю стену.
   - Есть! Я уже не кадет! Понял, Сифорт?! - Радость сделала его  улыбку
почти человечной.
   - Поздравляю, - равнодушно сказала Арлина.
   Толливер бросился за фуражкой, снова запустил  ее  по  коридору.  Она
пролетела в сантиметре от носа Торна, но тот лишь усмехнулся:
   - Погоди, Толливер, тебе еще придется выдержать Последнюю Ночь.
   - Выдержу, сэр! - крикнул он, словно традиционные муки Последней Ночи
его совсем не волновали.
   Робби Ровер снова и снова пробегал взглядом  весь  список.  Увы!  Его
фамилии не было. У бедняги дрожали губы. Несколько секунд он мужественно
сдерживался, но всему есть предел. Горечь вырвалась наружу.  Робби  утер
рукавом слезы.
   - Ничего, Робби, будем кадетами вместе, - утешал его я.
   - Может, еще не все потеряно?  Может,  еще  станем  гардемаринами?  -
хныкал он.
   - Держись, - похлопала его по плечу Арлина.  -  Керси  просто  старый
осел, все знают это.
   Боже Праведный! Я ткнул ее под ребра. Не дай Бог, кто услышит...
   - Спасибо. - Робби помчался в казарму, чуть не сбил с ног гардемарина
Дженкса, пришедшего поглазеть на трагикомедию.
   Настала очередь Арлины. Она повела  по  списку  пальцем,  замерла  на
фамилии Сандерс. Не помня себя от радости, я обнял ее, закружил в  диком
танце.
   - Ох, Никки, а я так боялась, - постанывала она.
   - Хватит беситься! - прикрикнули на меня из очереди.
   - Посмотри, Никки, может быть, ты тоже там есть, - упрашивала Арлина.
   - Нет меня там, что толку  смотреть?  -  Все-таки  я  бросил  ленивый
взгляд на список. Что это?! Неужели? Моя фамилия? -  Боже  мой!  Так  не
бывает! - Я протер глаза, снова  глянул.  Точно,  ошибки  нет.  "Сифорт,
Николас Э. " Чудеса в решете! - Кажется, я  стал  гардемарином,  -  тупо
пролепетал я.
   Онемев от такой "нелепости", я пошел  по  коридору,  ничего  не  видя
перед собой. Гард Дженкс подставил мне подножку, и я растянулся  бы,  не
поймай меня вовремя другой гард. Это был Джефф Торн.
   Добравшись до койки, я плюхнулся на спину,  поднял  над  собой  руку,
уставился на серую материю рукава. Кадетский  цвет.  Скоро  будет  синий
гардемаринский. Я гард? Странно все это...
   - Арлина! Когда церемония?
   - Завтра в полдень.
   - Не верится.
   - Ночью поверится.
   Последняя Ночь! К издевательствам  кадетам  не  привыкать,  над  ними
издеваются все кому не лень, но в Последнюю Ночь пытки особенно жестоки.
Такова  традиция.  Ну  да  черт  с  ней!  Главное  -  завтра   я   стану
гардемарином.
   Из нашей казармы в списках оказалось  девять  кадетов.  Наша  радость
скоро сменилась подавленностью. Скоро придется расстаться с  товарищами,
друзьями... Что мы получим взамен? Старый друг лучше новых двух. Лучше б
меня не было в том списке.
   Они пришли после отбоя.
   Шайка гардемаринов во главе с  Дженксом  хищно  рыскала  по  казарме,
шарила по нашим лицам яркими пятнами фонарей, выискивая тех, кому завтра
предстояло получить офицерское звание. Вначале они выдернули из  постели
Рестона и Лорка, вывели их в коридор. Мы, затаив дыхание, вслушивались в
тишину. Временами как будто  слышались  стоны  и  плач.  Прошел  час,  я
задремал.
   Дико завизжала Арлина. Я вскочил. Она  яростно  трепыхалась,  пытаясь
высвободиться из  простыней,  напичканных  льдом.  Вскоре  осколки  льда
разлетелись по всей казарме. Ухмыляющийся гардемарин пощупал  ее  мокрую
майку.
   -  Ублюдки!  -  взревел  я,  мгновенно  спрыгнул  на  пол   и   начал
расшвыривать гардемаринов. - Скоты!
   Меня тут же скрутили, заломили за спину руки.  Извернувшись,  я  пнул
Дженкса ногой.
   - Ах, ты еще сопротивляешься?! - Дженкс надел мне на голову ведро.  -
Ну, вякни еще что-нибудь! Бешено извиваясь, я сбросил ведро.
   - Придется поучить этого лопуха скромности. Тащите его  в  клозет!  -
приказал Дженкс.
   - Не зверствуйте, ребята, - робко подал голос какой-то кадет.
   - Кто квакнул?! А ну-ка, пожалуйста, повторить! - Дженкс провел лучом
фонаря по койкам. Кадеты забились под одеяла, как мыши в норы,  не  смея
пикнуть.
   Двое  крепких  гардемаринов  поволокли  меня  в  туалет.  Как  я   ни
извивался, вырваться не мог. Меня подвели к раковине умывальника.
   - Капрал Толливер, сюда! -  приказал  Дженкс.  Через  две  секунды  в
туалет вбежал Толливер в трусах и майке.
   - Да, сэр?
   - Смотри, салага, как учат хорошим  манерам.  А  вы,  жлобы,  держите
крошку Никки покрепче. - Дженкс открыл кран до упора,  заткнул  мне  рот
мылом, а отверстие раковины - пробкой. - Сифорт, гардемарин должен  быть
вежливым, скромным, слушаться старших. Сейчас мы  тебя  маленько  поучим
хорошим манерам.
   Раковина наполнилась холодной водой. Мучители начали окунать туда мою
голову, крепко придерживая за волосы. Чем больше я брыкался, чем  дольше
меня держали харей в воде. Наконец я понял, что  лучше  не  рыпаться,  и
затих. Погружения стали менее продолжительными.
   В туалет вошли еще двое с бутылкой горячей воды. Дженкс что-то шепнул
им, показывая на капрала-кадета, и они поволокли Толливера к унитазу.
   Мне снова пригнули голову  ко  дну  раковины.  Я  задыхался,  давился
мылом, пытался выплюнуть его, но рот был  крепко  зажат  гардемаринскими
ладонями. А сзади из кабинки доносились дикие вопли Толливера.
   Новая униформа показалась мне странной и неудобной, хотя от кадетской
отличалась  лишь  цветом  и  формой  воротника.  Разумеется,  нас  сразу
перевели в другую казарму. Гардемарины не должны спать в одном помещении
с кадетами. Наши вчерашние друзья,  оставшиеся  в  кадетах,  с  чувством
собственного достоинства отдавали нам честь, а мы козыряли  им  в  ответ
немного смущенно.
   Немногие  из  новоиспеченных  гардемаринов   остались   в   Академии,
большинство распределялось по кораблям  и  военным  базам.  Каждый  ждал
своего направления и отбытия к месту службы с трепетом.  Шли  дни,  наши
ряды таяли. Мы с Арлиной получили свои направления в числе последних.
   В один из этих дней ко мне в казарму пришел Джефф Торн.
   - Выдержал Последнюю Ночь? - спросил он.
   - С трудом. - Мне все еще мерещился вкус мыла во рту.
   - Извини, я ничего не мог  сделать.  Дженкс,  этот  придурок,  старше
меня.
   - Ничего, все обошлось, сэр.
   - Не сэр, а Джефф. Не забывай, что ты уже гардемарин.
   - Конечно,  сэ...  э...  Как-то  трудно  привыкнуть.  -  Я  изобразил
застенчивую улыбку.
   - Помню, у меня так же было. - Джефф протянул мне руку, мы обменялись
рукопожатиями. - Завтра улетаю, меня направили на корабль "Таргон".  Вот
я и пришел пожелать тебе удачи. И вам, Сандерс.
   Арлина и в новой казарме спала на соседней койке.
   - Спасибо. Я.... - Поколебавшись, я выпалил:
   - Мне будет не хватать вас, мистер Торн.
   - Маловато мы сделали, не успели отключить гравитроны, - с  напускной
серьезностью сказал Джефф.
   - Этого пока никому не удавалось, - ухмыльнулся я.
   - Прости за все. - Джефф хлопнул меня по плечу и ушел.
   А через два дня распределили и  нас  с  Арлиной.  Меня  направили  на
корабль "Хельсинки", а ее - на "Свободу". После четырехдневного  отпуска
в Лунаполисе нам предстояло явиться на орбитальную станцию "Порт Земли",
где после дальних полетов отдыхали наши корабли.
   Отпуск казался чем-то непостижимым. Ничего не делать? Заниматься  чем
хочешь? И это после жизни, расписанной по минутам? После  двух  лет  под
постоянным присмотром, когда нас  всех  вместе  гоняли  в  столовую,  на
стадион, в парикмахерскую, в душ? Мы с Арлиной таращились друг на друга,
как идиоты. Неужели мы заслужили отпуск?
   Вместе с гардемаринским званием мы получили статус  совершеннолетних.
Штатские в нашем возрасте все еще обязаны  слушаться  родителей,  лишены
тех удовольствий и развлечений, на которые имеют право взрослые,  а  мы,
гардемарины, независимо от возраста имеем право пить спиртное, управлять
автомобилем и прочее, и тому подобное.
   Пьянящие перспективы  кружили  нам  головы.  Мы  напрягали  фантазию,
строили грандиозные планы.
   Не знаю, что чувствовали другие гардемарины, а у меня комок  в  горле
стоял, когда я смотрел через иллюминатор шаттла  на  купола  Академии  в
Фарсайде. В этот момент я любил всех-всех, даже сержанта  Свопса.  Хотя,
нет, не всех... За что любить Дженкса?
   В Лунаполисе можно было остановиться в недорогой гостинице, многие из
гардемаринов так и делали, но  мы  с  Арлиной  поселились  в  офицерском
общежитии, чтобы сэкономить  деньги  на  развлечения  и  музеи.  Со  дня
присвоения нам гардемаринского звания мы начали получать  жалование,  но
накоплений у нас почти не было. Надо было как-то дотянуть до аванса.
   Мне    казалось,    что    бродить    по    Лунаполису,    осматривая
достопримечательности и музеи, можно неделю, но я все обошел в первый же
день. Большинство экспонатов  в  Музее  космонавтики  оказались  копиями
того, что я видел в музее Академии. Гораздо  интереснее  мне  показалось
первое построенное на Луне  подземное  жилое  сооружение,  названное  за
тесноту "кроличьим садком". Удивительно, как люди  могли  жить  в  таких
условиях?
   Второй день я провел в баре, а вторую ночь - в туалете над  унитазом,
выворачиваясь наизнанку. Наблевался я  тогда  от  души.  Третий  день  я
провел с жуткой головной  болью  и  чувством  глубокого  раскаяния.  Оно
погнало меня вечером в  церковь,  и  я  долго  замаливал  свои  грехи  и
проклинал свою глупость.
   И вот настал четвертый, последний день отпуска. Набравшись  наглости,
собравшись с духом, я поплелся знакомиться  с  сомнительными  местечками
города.
   Как и в любом другом городе, в Лунаполисе  есть  районы,  изобилующие
злачными  местами.  Один   из   них   называется   Старым   Лунаполисом.
Разнообразные кафешки, бары,  рестораны  и  прочие  невинные  на  первый
взгляд заведения предлагают  широчайший  выбор  всех  плотских  утех,  о
некоторых из них я, пылкий юноша, грезил во тьме ночной, а  о  некоторых
не осмеливался даже помыслить.
   Я испуганно  шарахался  от  зазывных  вывесок  и  невольно  вспоминал
страшную  лекцию  врача-венеролога,   сопровождавшуюся   соответствующим
фильмом ужасов. Наконец я забрел в какое-то кафе, показавшееся мне самым
дешевым, и заказал ужин. Поскольку  в  спиртных  напитках  я  совсем  не
разбирался, то смело согласился на  услужливо  предложенное  официанткой
вино. Оно оказалось мутной жидкостью неопределенного  цвета,  да  еще  с
омерзительным запахом, но  я  глотал  ее  мужественно,  как  и  положено
настоящему офицеру. Вскоре у моего столика как бы случайно  остановилась
проходившая мимо еще вполне молодая женщина, непринужденно заговорила со
мной, села напротив. Познакомились. Она назвалась Линеттой.
   После ужина по ее предложению мы пошли прогуляться вместе. Из книг  я
имел  некоторое  представление  о  женщинах,  торгующих  телом,   и   не
сомневался, что встретил одну из них, поэтому с напряжением ждал,  когда
же  она  предложит  свои  услуги  за  деньги.  Конечно,  я  собирался  с
негодованием отказаться. Но, к моему удивлению, денег она не требовала и
вела себя очень мило. Очень скоро эта прелестница взяла меня за  руку  и
ласково прошептала в ухо о своем желании. Я  смотрел  на  нее,  не  веря
своим глазам. Неужели я так ей понравился? А может быть, она влюбилась в
меня? Почему бы и нет?
   Я повел  ее  в  гостиницу,  лихо  заплатил  за  номер  большую  часть
оставшихся у меня денег.
   - Никки, наконец-то мы с тобою  наедине!  -  возбужденно  воскликнула
Линетта. - Какое блаженство!
   Она мягко подтолкнула меня в кресло, устроилась у  меня  на  коленях,
начались поцелуи, ласки. Я смущался  своей  неопытности,  но  она  нежно
направляла мои руки в свои интимные места, и вскоре я почувствовал  себя
увереннее. Возбуждение нарастало.
   По ее команде я разделся, делая вид, будто  это  мне  не  впервой,  с
вожделением поглядывая на обольстительно раздевающуюся Линетту. Ее соски
прижались к моей безволосой груди.
   Вскоре мы лежали в  постели.  Мои  фантазии  разгорались,  но  робкие
попытки овладеть  Линеттой  почему-то  не  удавались.  Она  крутилась  и
извивалась, но как-то невпопад, не так, как мне  хотелось;  прижималась,
но тоже как-то не так, вызывая досаду. Возбуждение медленно пропадало, я
начал спешить, но  она  не  давалась;  вернее,  вроде  бы  давалась,  но
неудобно.  Я  ничего  не  понимал.  Что  происходит?  Как   это   должно
происходить? Может быть, все  дело  во  мне?  Может  быть,  я  никчемный
мужчина? Да, наверно. Как стыдно!
   Отчаявшись, я неподвижно лежал, проклиная свою  неопытность.  Желания
не было, остался лишь стыд. Линетта снова начала меня возбуждать. У меня
появился проблеск надежды. Может, еще получится?  Я  напрягал  фантазию,
пытаясь воспламенить увядшую страсть, но пальцы  Линетты  действовали  у
меня между ног так грубо, так неприятно, что желание не  разгоралось,  а
вскоре исчезло совсем.
   - Разве ты мужчина? -  едко  стыдила  меня  Линетта,  жестко  работая
пальцами. - Почему ты не возбуждаешься?
   - Не знаю... Не надо! Хватит! - Я резко убрал  ее  руку,  причинявшую
одну только боль.
   - Знала бы, что ты такой хлюпик, не  стала  бы  связываться!  Сколько
тебе лет, щенок? Тринадцать?
   Хлюпик! Не мужчина!  Я  отвернулся.  Какой  кошмар!  Первая  в  жизни
женщина... Не смог... Позор!
   - Все хорошо, дорогой, - перешла на  ласковый  тон  Линетта,  ласково
поглаживая мое вздрагивающее от всхлипов тело. - Все хорошо,  не  плачь.
Получится, вот увидишь.
   Я благодарно повернулся к ее объятьям. Несколько минут она была очень
нежна, я воспрял духом, но  тут  она  поцеловала  меня  слишком  сильно,
больно куснула губу. Я  вскрикнул,  желание  снова  пропало.  Набравшись
терпения, я начал ласкать ее грудь, но Линетта  почему-то  замерла,  как
бревно. Я пробовал и так  и  сяк,  а  она  была  холодна,  как  труп.  О
возбуждении не могло быть и речи.
   Наконец я понял,  что  все  бесполезно.  Может  быть,  у  нас  с  ней
несовместимость? Пора уходить. Я встал.
   - Смыться решил? - сварливо спросила она.
   - Почему смыться? Просто уйти.
   - Ты говорил, твой папаша живет в Уэльсе? - Она села,  пронзила  меня
злобным взглядом. - Как ты думаешь, что он скажет, если узнает,  как  ты
со мной поступил?
   Хорошего не скажет, это уж точно. Я спешно одевался.
   - Он скажет, что ты не мужчина! Не  можешь  справиться  с  отдавшейся
тебе женщиной! - беззастенчиво верещала она.
   - Что тебе от меня надо?
   - Ничего! Ничего ты не можешь дать женщине. Попробуй с мужчиной, а!
   Такого оскорбления вынести я не мог, в ярости  я  замахнулся  на  нее
ладонью, но Линетта вовремя отшатнулась. Пощечины не получилось, а жаль.
   - Беги домой, мальчик, займись онанизмом, это тебе  в  самый  раз!  -
презрительно голосила она.
   Я быстренько напялил китель, галстук, выбежал в коридор, а вслед  мне
неслись ее визги:
   - Урод! Гермафродит! Может, у тебя в жопе влагалище? Гомик! Педераст!
Ничтожество!
   Боже мой! Неужели она права?! Я стремглав выскочил на улицу,  как  из
пристанища сатаны.
   До офицерского общежития  я  добрался  через  несколько  часов  после
хаотичных блужданий, пряча от прохожих глаза - не  дай  Бог  догадаются,
какое я ничтожество. Наконец, я уединился в своей комнатушке,  стянул  с
себя пропитанную потом одежду и упал без  сил  на  кровать,  но  тут  же
вскочил, полез  в  душ,  ожесточенно  смывал  с  себя  грязь  чудовищной
женщины. Почему она так обошлась со мной? За что мне такое наказание?
   Долгие минуты под целительными струями теплой воды немного  облегчили
душевную боль, ослабили нервное напряжение. Я вытерся насухо,  обмотался
полотенцем вместо трусов,  лег  на  кровать.  Как  жить?  Жениться  мне,
конечно, нельзя, до конца дней своих останусь холостяком. Отдам все силы
службе. Завтра вольюсь в экипаж  "Хельсинки",  корабельная  жизнь  с  ее
многочисленными заботами и обязанностями поможет забыть о женщинах.
   Спать не хотелось, я решил молиться  до  утра.  Может  быть,  Господь
услышит меня, умиротворит истерзанную душу?
   Кто-то постучался в дверь, но я не открывал.  Началась  новая  жизнь,
отныне я буду нелюдим, чтоб никто не догадался о моем пороке.
   Стук в дверь усиливался.
   - Никки! Открой! Это я.
   Черт бы тебя побрал, Арлина! Как не вовремя ты пришла!
   Я зарылся в подушку. Побарабанив в  дверь,  Арлина  ушла.  Я  остался
наедине с тяжкими воспоминаниями о Линетте. Как приговор, в ушах звенели
ее слова: "Онанист! Гомик. Попробуй с мужчинами! "  Я  достал  из  сумки
Библию, листал знакомые страницы. Прости, отец. Я никчемный, презренный,
глупый.
   Сын мой! Храни заповедь отца твоего... ибо заповедь  -  светильник...
чтобы остерегать тебя от негодной женщины, от льстивого языка чужой...
   Пожалуйста, Господи. Каюсь. Сделай так, чтоб я забыл весь этот ужас.
   Потому что из-за жены блудной обнищевают до куска хлеба.
   Я закрыл Библию. До куска  хлеба.  Ради  похоти  я  отдал  почти  все
деньги.
   Снова стук в дверь.
   - Никки!
   Я тяжко  вздохнул.  Арлина  стучалась  несколько  минут,  пока  я  не
ответил:
   - Не сейчас, Арлина.
   - Я на минутку!
   Тихо ругаясь, я открыл дверь.
   - Что надо?
   - Забавная униформа. - Источая запах вина, Арлина с ухмылкой смотрела
на полотенце,  обмотанное  вокруг  моих  чресел.  Глаза  ее  возбужденно
блестели. - Болит голова?
   - Ради Бога, Арлина! Быстрей говори, зачем пришла, и уходи!
   - Придурок! Я пришла попрощаться. Что вылупился?  Ну,  прибалдела  от
вина. Скидывай полотенце!
   - Глупая сука!
   Она влепила мне звонкую пощечину.
   - Дурак ты, Никки! Козел! Ненавижу! - Арлина гордо удалилась.
   Я расхаживал по комнате, потирая горящее лицо,  проклиная  всех  баб.
Почему они меня оскорбляют? Со злости я отфутболил оказавшийся  на  пути
стул, чуть не сломав на ноге пальцы, бросился на кровать, выключил свет.
Болело все: и лицо, и нога, и душа. Какой  я  несчастный,  оскорбленный,
униженный!
   Казалось, прошли недели. Я встал, включил свет. Но я провалялся всего
лишь час.
   Черт бы тебя побрал, Арлина! Даже ты оскорбила меня! А может быть,  я
сам виноват? Не мудрено потерять  голову  в  самый  горький  день  своей
жизни.
   Нет, самый горький день не сегодня. Это было тогда на стадионе, когда
я долго-долго стоял на коленях на холодной траве подле трупа друга.
   - Ой, Никки, какой ты мужественный!
   - Заткнись, Джейсон, ты мертв. Конечно, мне не хватает тебя, но лучше
не приставай ко мне.
   - Ладно. - Образ Джейсона растворился.
   - Нет, Джейсон! Не уходи! Тишина.
   - Прости, я не хотел обидеть.
   - Ты кому говоришь? Ей или мне?
   - Тебе. Нет, ей. Вернее, обоим. Тишина.
   Я оделся, вышел в коридор. В какой комнате живет Арлина?  Забыл!  Что
за жизнь! Сплошные сложности!
   Пришлось спуститься к вахтеру,  долго  втолковывать  ему,  зачем  мне
нужно зайти к гардемарину Сандерс.  Наконец,  вахтер  соизволил  назвать
номер, и я потащился по другой лестнице вверх. Конечно, сам  виноват,  я
первый ее оскорбил. Надо извиниться.
   - Арлина! - Я долго стучал, но за дверью не слышалось  ни  шороха.  -
Арлина, прости меня! Я и в самом деле  дурак!  -  Что  я  плету?  Совсем
одурел!
   Я поплелся обратно, ничего не видя перед собой, и  вдруг  на  кого-то
наткнулся.
   - Простите... Арлина?!
   - А я опять ходила к тебе.
   - Арлина, я хочу извиниться. Прости меня, дурака,  я...  Я  не  хотел
оскорбить тебя, это само вырвалось.
   - И ты меня прости, сама не знаю, что на меня нашло. Прости за все...
В казарме я бывала грубой, но  это  в