ь, в чем дело... Твоего  отца  хватит
инфаркт, если он узнает, что ты пошел в армию. А без его разрешения я не
имею права взять тебя на службу, ведь ты несовершеннолетний.
   - Имеете право. Если несовершеннолетний летит на военном корабле  без
родителей, то командир корабля становится его  опекуном  и  имеет  право
решать такие вопросы.
   - Откуда ты это знаешь?! - изумился я.
   - Спросил у лейтенанта Кана. А помните, как вы взяли на  службу  двух
несовершеннолетних на борту "Дерзкого"? Они ведь не хотели.
   - У меня достаточно нормальных гардемаринов, зачем мне наркоман?
   - Я не наркоман! - возопил он.
   - Хватит! - Я встал. -  Утром  тебя  выпустят.  Пока  обвинения  тебе
предъявлять не буду, но если ты еще хоть раз набезобразничаешь, то...
   - Что тогда?! - с вызовом крикнул он.
   - Тогда я разберусь с тобой по-настоящему.
   Я вышел в надежде, что достаточно его припугнул. Гардемарин! Курам на
смех. Упаси бог от таких гардемаринов.
 
28 
 
   Утром доктор  Зарес  снял  с  моей  сросшейся  челюсти  крепления.  Я
посмотрел в зеркало, улыбнулся. Боже, как отвратительно!
   - Доктор, когда можно начать выращивание новых зубов? - Я не  слишком
забочусь о своей внешности, но с беззубым ртом смириться не мог.  Офицер
Военно-Космических Сил не должен шамкать, отдавая приказы.
   - Можно прямо сейчас, - ответил доктор. - Но учтите, процедура эта не
из приятных.
   - Знаю. - Однажды в баре Лунаполиса мне  в  драке  выбили  зубы,  вот
тогда я и познакомился с крайне болезненной методикой их выращивания:  в
зубные лунки закладывают костную ткань, а потом выращивают  эти  зачатки
ежедневным применением жужжащего приборчика, стимулирующего рост костей.
   - Капитан, почему бы вам не привести в порядок лицо? - показал он  на
мое страшное пятно от ожога, вместо кожи покрытое пленкой. -  Удивляюсь,
почему вы не избавились от него еще в госпитале?
   - Я оставил его как память. А почему вы так настаиваете?
   - Потому что оно отталкивает людей. В  наше  время  наращивание  кожи
столь доступно и просто, что демонстративное ношение  такого  уродливого
пятна  воспринимается  людьми  не  иначе,  как  жеманство,   недостойное
уважения.
   - Не забывайте, с кем говорите! - вспылил я.
   - Прежде всего вы мой пациент, а потом уже  командир.  Если  вам  так
нравится это украшение, носите его! Зубы начнем выращивать завтра.
   - Хорошо. Доктор, а что с мистером Тамаровым?
   - Я не психотерапевт, капитан. Пока я дал ему успокаивающие таблетки.
Может быть, придется назначить психотропные лекарства, но вначале хорошо
бы провести исследование на предмет баланса гормонов.
   К тем, у кого нарушался гормональный баланс,  на  кораблях  почему-то
относились снисходительно, а чаще насмешливо, как к  чокнутым.  Примерно
такие же чувства вызывали они у меня, хотя умом я понимал,  что  это  не
правильно. Из-за этого дурацкого предрассудка несколько лет  тому  назад
на борту "Порции" я медлил с согласием на обследование моей первой  жены
Аманды. А у нее был дисбаланс  гормонов.  Потом  оказалось  поздно,  она
покончила жизнь самоубийством.
   Если я  не  прикажу  обследовать  Алекса,  то  в  следующем  припадке
меланхолии он наложит на себя руки,  и  вина  ляжет  на  меня.  Но  если
дисбаланс гормонов будет выявлен, карьере Алекса конец. Но  разве  можно
сопоставить цену карьеры с ценой жизни? Да и на какую карьеру  он  может
рассчитывать со своей амнезией?
   Значит, обследование необходимо. Но допустим, мы с Алексом поменялись
местами? Как бы я реагировал, отправь он  меня  на  такое  обследование?
Нет, на это пойти нельзя.
   - Подождите, мистер Зарес, - попросил я. - Вначале я поговорю с  ним.
Можно?
   Доктор кивнул. Я вошел в больничную палату. Алекс спал. Лампа светила
в десятую часть накала. Я осторожно, на цыпочках подошел к  стулу  возле
кровати, сел.
   Лицо его было совершенно безмятежным,  дыхание  ровным.  Вспомнилось,
как я впервые увидел его  на  "Гибернии".  Тогда  ему  было  пятнадцать.
Сколько с тех пор он вынес муштры и упреков! Вначале от меня,  потом  от
Филипа Таера. Прожить такую  трудную  жизнь  и  умереть  молодым?  Какая
несправедливость!
   Я сполз на колени, сложил на  груди  руки  для  молитвы.  Пожалуйста,
Господи, сжалься над ним, верни ему память. Знаю,  Господи,  что  ты  не
любишь меня, но я ведь не за себя прошу, Со мной делай что хочешь, а его
помилуй. Переложи его грехи на меня.
   - Давно ты пришел? - послышался вдруг голос Алекса.
   Я открыл глаза.
   - Ты уже проснулся?
   - Только что. - Он положил руку  под  голову,  удивленно  смотрел  на
меня.
   - Я тоже только что вошел, - изобразил я улыбку, вставая с  колен.  -
Как самочувствие?
   - Устал я... От всего.
   - Не делай больше так, а то... - Я запнулся.
   - Что тогда?
   - Мне будет слишком одиноко без тебя. - Я положил ладонь на его руку.
- Пожалуйста, Алекс, не губи  свою  душу,  это  великий  грех.  Наберись
терпения.
   -  Конечно.  -  Он  убрал  руку.  -  Терпение,  терпение...  Сплошное
терпение, бесконечное ожидание. - Он сел, отшвырнул одеяло. - Зачем меня
сюда привели?
   - Это не карцер, а лазарет. - Может быть, в самом деле запереть его в
карцере? Оттуда он точно не сбежит, и повеситься там не на чем.
   Когда я рассказал Анни  о  тяжкой  беседе  с  Алексом,  она  уверенно
заявила:
   - Я с ним поговорю! Я знаю, что это такое, когда не хочется жить. Это
плохое чувство. Не правильное. Я ему объясню. Знаешь, Никки, когда  тебя
долго не было, я тоже хотела себя убить. А  теперь  не  хочу.  Не  уходи
больше надолго, ладно? Что ты так смотришь на меня?
   - Я тебя очень люблю, Анни. Она прижалась ко мне.
   - Никки, обещай, что никогда меня не бросишь. - Произношение ее стало
правильным, четким:
   - Я не могу без тебя.
   Я закрыл глаза и горячо  молился.  Господи,  сделай  так,  чтобы  она
выздоровела. Пусть у нее все будет хорошо после моей смерти.
   Джеренса освободили и перевели в другую каюту. Алекс все еще лежал  в
лазарете.
   При моем появлении в  офицерской  столовой  все  замолкали,  разговор
обрывался на полуслове, а Томас Росс сразу уходил прочь, чтобы не дышать
со мной одним воздухом.  Брэм  Стейнер  снова  попросился  во  временную
отставку.
   Я  регулярно  просматривал  бортовой   журнал.   Количество   нарядов
гардемаринам уменьшилось, а Толливер вообще  прекратил  их  давать.  Это
меня порадовало.
   Моя  челюсть  страшно  болела,  зубы  медленно  прорезывались  сквозь
распухшие десны. Иногда на короткое время боль уходила, но потом  давала
о себе знать с новой  силой.  Однажды  я  сорвался,  накричал  на  Рикки
Фуэнтеса за ошибку в решении задачи по навигации и тут же
   Весь перекосился  от  жуткой  боли.  Томас  Росс  наблюдал  за  моими
гримасами с  демонстративным  отвращением.  Я  послал  его  на  порку  к
Толливеру. Стейнер выпорол бы слабее.
   Дежурить на капитанском мостике я  предпочитал  в  одиночестве.  Даже
тщательно скрываемое презрение Кана было мне невмоготу.
   Время от времени я навещал Алекса, всякий  раз  со  страхом  открывал
дверь его палаты, но веревки, к счастью, там не оказывалось.
   Всего через три дня после выхода из карцера Джеренс устроил  дебош  в
комнате  отдыха  первого   уровня:   ругался   и   прицельно   метал   в
добропорядочных граждан банки из-под напитков.  Гардемарин  Росс  наивно
схватил шалуна за шкирку и поволок на  второй  уровень.  Однако  Джеренс
прикидывался  паинькой  лишь  до  лестницы,  где  снова  превратился   в
отъявленного хулигана и спустил гардемарина  по  лестнице.  Низверженный
офицер Военно-Космических Сил распластался и принялся подавать сигналы о
помощи стоном. В конце концов три дюжих солата справились  с  Джеренсом.
Лица  их  сияли.  Незапланированное  развлечение  доставило   им   массу
удовольствия.
   Я отволок Джеренса в лазарет. В поисках ампул  доктор  Зарес  обыскал
его с ног до головы, и одежду, и тело, а гардемарины обшарили каюту,  но
наркотиков нигде не нашли.
   Я затолкал бедокура в карцер и побрел по кораблю, не  чуя  под  собой
ног от усталости; по пути заглянул  в  столовую,  поглазел  на  поваров,
готовивших ужин, потащился дальше. Проходя  мимо  каюты  Стейнера,  вяло
подумал: а не кинуть ли его тоже в карцер? Пусть поживет  там  до  конца
полета. Хотел в отставку - получай. Заглянув в инженерное  отделение,  я
прикрикнул на Сандру, потаращил глаза на  экраны,  индикаторы  и  прочую
жуть, пошел обратно на первый уровень, остановился у  гардемаринской.  В
эту каюту по традиции капитан имеет право входить только  с  официальной
проверкой. Черт бы их побрал, эти традиции! Я ворвался с воплем:
   - Проверка! Смирно!
   Первым вскочил Толливер,  потом  Рикки.  На  шахматной  доске  стояла
сложная  позиция.  Значит,  играли  в  шахматы.  Доска   чистая,   койки
заправлены безупречно. Молодец, Толливер, старый служака! Впрочем, разве
иного можно было от него ожидать? Черт возьми, не к чему  придраться!  Я
вышел вон, хлопнув за собой дверью.
   У своей каюты я немного остыл, нервы медленно  приходили  в  порядок.
Анни в каюте не оказалось. Где она может  быть?  Я  заглянул  в  комнату
отдыха. Перед компьютером сидел Алекс.
   - Привет, Сифорт.
   - Привет. - Я заставил себя улыбнуться. - Чем занимаешься?
   - Читаю, - показал он на экран. - Справочник колониального фермера.
   - Ты же не фермер.
   - Я никто. Лучше читать это, чем  сидеть  без  дела.  Если  прикажешь
смотреть в стену, я и это буду делать часами.
   - Хватит себя жалеть! - рявкнул я и выбежал вон.
   Наступило время дежурства на капитанском мостике. При моем  появлении
лейтенант Кан встал как положено, отдал честь, но когда  сел,  развернул
свое кресло спиной ко мне. Целый час я сидел молча, накапливая злость, и
наконец взорвался:
   - Мистер Кан, вызовите мистера Стейнера, пусть он сменит вас.
   - Есть, сэр, - холодно отозвался он.
   Вскоре место Кана занял Стейнер. Несколько часов прошло  в  тягостной
тишине.
   Отсидев вахту, я побрел в свою каюту. Анни спала. О, хоть  ты  утешь,
уверь меня, что все будет в порядке! Я нежно погладил ей руку.
   Внезапно  она  встрепенулась,  цапнула  меня  ногтями,  откатилась  в
дальний край постели с визгом:
   - Не трогай меня!
   - Прости, Анни, я всего лишь хотел...
   - Не трогай! Не прикасайся ко мне! - Она с плачем убежала  в  ванную,
заперлась.
   Я подошел к зеркалу, посмотрел на свое изможденное лицо. Алекс  прав:
лучше умереть, чем жить такой жизнью. Весь корабль презирает меня.  Даже
в своей каюте я не нахожу утешения.
   Но перед смертью я кое-что сделаю.
   Я вернулся на капитанский мостик. Стейнер вскочил.
   - Сидеть и молчать! - приказал я, позвонил Толливеру:
   - Мистер Толливер,  найдите  мистера  Тамарова  и  приведите  его  на
капитанский мостик.
   Вскоре Толливер и Алекс стояли передо мной навытяжку.
   - Компьютер, записывай в бортовой журнал! - решительно начал я.  -  С
этого момента лейтенант Эбрэм Стейнер временно отправлен в  отставку  по
собственному желанию. Он исполнял свои обязанности удовлетворительно,  и
отставка вызвана исключительно его личной просьбой,  -  Я  повернулся  к
нему. - Стейнер, вон отсюда!
   Побелев, он отдал честь и вышел. Я повернулся к Алексу:
   - Компьютер, записывай. Лейтенант Алекс Тамаров отозван из отпуска  и
возвращается к своим офицерским обязанностям. Конец записи.
   - Но ведь я... Я же ничего не помню! - ужаснулся Алекс.
   -  Научим.  Мистер  Толливер,  назначаю  вас  помощником   лейтенанта
Тамарова. - У бедняги Толливера отвисла  челюсть.  -  Помогайте  ему  во
всем, будьте при нем неотлучно. В столовой будете сидеть с ним за  одним
столом.
   - Мистер Сифорт! - взмолился Алекс. - Я не смогу...
   - Сэр! - рявкнул я. - Капитана надо называть "сэром"!
   - Есть, сэр.
   - Мистер Толливер, найдите ему униформу. Постоянно обучайте его  всем
предметам, которые положено знать кадетам, гардемаринам  и  лейтенантам.
Начните с навигации.
   - Есть, сэр.
   - Сэр, - залепетал Алекс, - я не хочу...
   - Это приказ! - отрезал я.
   - Но ведь...
   - Извините, мистер Тамаров, - вмешался Толливер,  -  с  капитаном  не
спорят.
   Алекс посмотрел на меня, надеясь  на  поддержку,  но  мое  лицо  было
непроницаемой маской.
   - Разойтись! - приказал я.
   Когда они вышли, я вызвал Кана  и  приказал  ему  прочесть  последние
записи в бортовом журнале. Он прочитал их без комментариев.
   - Выбирайте, мистер Кан! Вежливость или карцер  до  конца  полета!  -
резко сказал я.
   - Сэр! Вы...
   - Стейнер вам не поможет! - гремел я. - Теперь он не имеет права меня
отстранить! .
   - Я не имел в виду отстранение...
   -  Налагаю  штраф  в  размере  месячного   жалованья   за   нарушение
субординации! Выбирайте, мистер Кан! Или вы будете соблюдать  офицерскую
вежливость, или проведете семь месяцев в карцере!
   - Вежливость, сэр. - Лоб его покрылся капельками нервного пота.  -  Я
полагал...
   - Да, открытого неповиновения с вашей стороны  не  было.  Но  и  того
презрения, что вы демонстрировали, достаточно. Уж не  полагаете  ли  вы,
мистер Кан, что я единственный тиран на всем флоте? Кадеты и гардемарины
проходят сквозь ад, чтобы выдержать службу всюду!  Разве  вас  не  учили
этому в Академии?
   - Учили, сэр.
   - Если вы не сможете служить под моим командованием, то  и  флоту  не
нужны. Рассматривайте службу на моем корабле как тренировку, мистер Кан.
Держите вашу ненависть в себе. Не вздумайте выставлять ее напоказ!
   - Есть, сэр.
   - Заступайте на вахту. - Я вышел.
   Дверь карцера оказалась открытой. Старшина Торрес вышел  с  подносом.
Джеренс, только что поужинав, сидел на полу на матраце. Я остановился  в
двери, оперся о косяк.
   - У тебя еще где-то припрятаны наркотики?
   - Может быть, - вяло ответил Джеренс.  -  Между  прочим,  я  умею  их
делать. Это не так уж трудно.
   - Почему ты так наплевательски относишься к собственной жизни?
   - А зачем мне такая жизнь?
   - Неужели тебе настолько ненавистна Надежда?
   - При чем здесь Надежда! Просто я живу там, как в этой  тюрьме.  Папа
хочет сделать меня плантатором. Почему я сам не могу выбирать?  С  какой
стати я обязан делать  то,  что  мне  не  нравится?  Кукуруза,  пшеница,
бобы... Проклятье Господне!
   - Не богохульствуй! - прикрикнул я.
   - Вы помешались на религии! Все считают  вас  сумасшедшим!  Вы  убили
Хольцера! Вы чудовище!
   - Именно так. - Я сел на койку, - Я не имею права читать тебе мораль,
потому что я не лучше тебя.
   Джеренс начал стучать кулаком в  стену,  все  сильнее  и  сильнее.  Я
думал, он разобьет себе руку. Вдруг  он  повернулся  ко  мне  и  крикнул
сквозь слезы:
   - Вы с ним были друзьями! Я знаю! Что вы молчите?!
   - Да, - прошептал я. - Мы были друзьями.
   - А у меня таких  друзей  никогда  не  будет!  Где  я  их  найду?  На
плантации?! - Джеренс немного успокоился, перестал реветь. - Что  теперь
со мной будет? Выпустите?
   - Нет. - Теперь выпускать его было нельзя.
   - Я просижу тут весь полет?
   - Да. А потом я отдам тебя под суд.
   - Боже мой!
   - У меня нет выхода. Ты ведь снова наглотаешься своей  дури,  если  я
тебя выпущу.
   Он долго молчал. Я думал, он соврет, но нет...
   - Слишком поздно, - с горечью признался он. - Я взял  с  собой  много
наркотиков, рассчитывал, что хватит на весь полет, но уже  почти  ничего
не осталось. Я много думал об этом. Они засасывают, как трясина.
   Какая кара ждет тех подонков, которые делают и продают  эту  гадость?
Смерть для них - слишком легкое наказание. Бог проклял их навеки. А этот
вздорный пацан тоже хорош! И себя губит, и другим отравляет жизнь...
   Нет, нельзя бросать его на произвол судьбы. Из-за  меня  погибло  так
много людей... Надо спасти хотя бы Дже-ренса.
   - Ложись на живот! - приказал я, схватил его за шиворот и  толкнул  к
койке.
   - Что вы хотите сделать? Зачем вы снимаете ремень? - залепетал  он  в
страхе.
   - Ты сам сказал, что я твой опекун. - Я грубо бросил его на койку.  -
Это тебе за наркотики! - Удары ремня  по  его  заднице  раздавались  как
выстрелы. Джеренс орал дурным голосом, пытался вырваться,  но  я  крепко
держал его и хлестал, хлестал. Выбившись из сил, я прекратил экзекуцию и
грозно рыкнул:
   - Поговорю с тобой завтра.
   - Ненавижу! - рыдал Джеренс. -  Ненавижу!  Я  запер  его  и  пошел  в
лазарет. Доктор Зарес сидел у себя в кабинете за столом.
   - Вы умеете делать наркотики? - с ходу спросил его я.
   - Это обвинение? Я не знаю, где мальчишка взял наркотики.
   - Отвечайте!
   - Если надо,  я  смогу  приготовить  наркотик,  но  никогда  этим  не
занимался.
   - Сделайте немного! - приказал я. - Одну ампулу.
   - Вы в своем уме?! - обалдел доктор.
   - Пока в своем, - хищно ухмыльнулся я беззубым ртом, - но если вы  не
сделаете ампулу наркотика...
   - Извините, капитан, - испуганно затараторил доктор, - но я не могу.
   - Можете! Это приказ!
   - Меня могут посадить в тюрьму или  даже  в  исправительную  колонию,
если вы не подтвердите свой приказ письменно.
   - Ладно! - Я подошел к его компьютеру и набрал на клавиатуре  приказ.
- К завтрашнему дню успеете?
   -  Неужели  вы  это  серьезно?  Господи...  Не  знаю.  Мне   придется
синтезировать его из имеющихся лекарств. Возможно, завтра к вечеру будет
готово.
   - Хорошо, в шесть вечера я зайду. Никому об  этом  не  говорите.  Это
приказ.
   - Приказ понят.  Вы  отдаете  себе  отчет  в  том,  что  вы  с  собой
собираетесь сделать?
   - Если б вы знали, что я уже с собой сделал! - Я развернулся и вышел.
   На следующий день я  терзался  ожиданием.  Анни  вела  себя  довольно
мирно, поскольку я к  ней  не  прикасался.  В  офицерской  столовой  Кан
поприветствовал меня вполне вежливо, сел рядом со мной за общий  длинный
стол. Правда, разговаривал он со мной довольно нервозно, видно было, что
вежливость давалась ему с трудом. Я заставил себя  поддерживать  беседу,
хотя она была мне в тягость.
   Вошел гардемарин  Росс,  увидел  меня  и  сразу  развернулся  на  сто
восемьдесят градусов, чтоб выйти вон.
   - Мистер Росс! - крикнул ему в спину Кан.
   - Слушаю, сэр, - развернулся обратно Росс.
   -  Сядьте,  пожалуйста,  с  нами.  -  Росс  нехотя  подчинился.   Кан
продолжил:
   - Мы обсуждаем планету Калла. Что вы думаете о ее рудниках?
   - Ничего не думаю, сэр, - с явным вызовом в голосе ответил Росс.
   - Два наряда! - стальным голосом произнес Кан.  -  А  теперь  что  вы
думаете?
   Я встал, пожелал им приятного аппетита и вышел.
   Потом я отдал распоряжения эконому насчет каюты.
   Во время ужина, как обычно, за моим капитанским столом половина  мест
пустовала,  а  застольная  беседа  свелась  к   нескольким   односложным
высказываниям.  После  ужина  я  проводил  Анни  в  каюту  и  пошел   на
капитанский  мостик,  где  дежурила  Сандра  Аркин,  посмотрел  бортовой
журнал, выяснил, что Кан выпорол Росса. Посидев еще немного, я  пошел  в
лазарет.
   - Готово? - спросил я с порога.
   - Да, - ответил доктор Зарес и показал на стол, где  лежала  короткая
пробирка с янтарной жидкостью, закрытая пластмассовой пробкой.
   - Хорошо.
   - Капитан, давайте я  лучше  дам  вам  антидепрессант.  У  меня  есть
лекарства, которые...
   - Это не для меня, - перебил я, сунул ампулу в карман и вышел.
   Доктор выбежал за мной в коридор.
   - Для мальчишки? Вы же превратите его в...
   - Назад! - рявкнул я.
   Из лазарета я прямиком направился  в  карцер,  открыл  камеру  и  без
лишних церемоний приказал:
   - Пошли!
   - Куда? - заныл Джеренс.
   - Снова выпороть? - Я начал снимать ремень.
   Джеренс мгновенно вскочил и потопал за мной как  шелковый.  Я  привел
его в каюту, подготовленную экономом.
   - Садись! - приказал я, показав ему на  кровать,  сам  сел  в  кресло
напротив. - Джеренс, отец тебя любит, хочет  отдать  тебе  в  наследство
плантацию, которая стоит миллионы. Хочешь вернуться к нему?
   - Не хочу, если м