й главе. - Нашел! Тут есть статья,  в
которой другими словами сказано то же самое, что и в 121-й.
   - Только не говори об этом Яревскому. Вчитавшись,  я  обнаружил  одно
отличие.
   -  Начнем  с  мистера  Сифорта,  -  проскрипел  лейтенант   Яревский,
укладывая больную ногу поверх здоровой.
   - Есть, сэр. - Я встал. - Вчера я  забыл  о  третьем  параграфе  64-й
статьи, где тоже говорится об отстранении, как и в 4-м  параграфе  121-й
статьи. Различие между этими статьями в следующем: в 121-й речь идет  об
отстранении офицера в его присутствии, а в 64-й - в его отсутствие.
   - Хорошо, гардемарин, - искренне похвалил Яревский, -  но  не  совсем
точно. 64-я статья не требует, а лишь допускает отсутствие отстраняемого
офицера. Он может присутствовать, а может и  отсутствовать.  А  в  121-й
статье присутствие обязательно. Садись.
   Яревский, медленно расхаживая туда-сюда, хромая то больше, то меньше,
начал подробно нам объяснять, как с помощью 64-й статьи  можно  избежать
катастрофы, если находящийся  где-то  далеко  командир  отдал  по  связи
безумный или просто  ошибочный  приказ.  Кары  за  злоупотребление  этой
статьей предусмотрены жесточайшие, а доказать, что отстранение командира
законно, не всегда просто, поэтому за всю историю космического флота еще
не было случая отстранения офицера по 64-й статье.
   - Как прошел урок, Ник? - спросил меня Арван Хагер по пути  на  ужин.
Конечно, я сразу обратил внимание, что он называет меня уже Ником, а  не
Никки. Большой прогресс.
   - Яревский задал нам сочинение на тему о том, в каких  случаях  может
быть применена 64-я  статья,  -  ответил  я  упавшим  голосом.  -  Нужно
придумать примеры.
   - Не мучайся, Ник, таких примеров не существует. Ведь эта  статья  не
что иное, как подстрекательство к бунту. Будь я судьей в  трибунале,  то
всегда выносил бы  обвинительный  приговор  тем,  кто  отстранил  своего
командира по этой статье. Я даже не вникал бы в  суть  дела!  Виновен  и
баста!
   - Но ведь...
   - Именно так, Ник! На флоте главное дисциплина. Разве тебя  не  учили
этому в Академии?
   Я уже был достаточно умен, чтоб не спорить.
   На следующий день Яревский разбабахал мое сочинение в пух и прах,  но
почему-то поставил оценку А. Бог знает этих лейтенантов, что  у  них  на
уме.
   После урока я дождался, когда все гардемарины  вышли,  и  попросил  у
Яревского прощения за свою позавчерашнюю дерзость.
   - Дать  тебе  хороший  совет,  Сифорт?  -  спросил  он  с  отеческими
интонациями.
   - Конечно, сэр.
   - Наберись терпения. Ты уже взрослый.
   После завтрака я сразу пошел в свой кабинет. К горлу подкатил  комок.
Завтра этот кабинет не будет моим.
   Пришел Толливер, едва козырнул, без разрешения  сел  в  свое  любимое
кресло и с ходу затараторил:
   - Я накопал кучу материалов о воровстве этого сукина сына, теперь  он
не отвертится. Сейчас покажу...
   - Не надо.
   - Не надо?! Зачем же ты позвал меня сюда? Серенко вор! Я доказал это!
Надо передать материалы в прокуратуру.
   - Забудь об этом деле.  Уничтожь  все  компрометирующие  материалы  и
никому ничего не рассказывай.
   Толливер долго молчал, пронзая меня взглядом, наконец встал,  подошел
ко мне, облокотился на стол.
   - Ты у них на крючке?
   - Это не ваше дело, лейтенант! - холодно ответил я. - Я больше вас не
задерживаю, идите.
   Он направился к двери, вдруг резко вернулся к моему столу.
   - Что тебе посулили?! Адмиральское звание?! -  остервенело  спрашивал
он. - И ты продажный? Подался в политиканы?
   - Да как ты смеешь?! - Я вскочил, но вовремя  взял  себя  в  руки.  -
Выполняй приказ!
   - Нет! Пусть меня судят! На трибунале я все расскажу! Боже мой, какой
я дурак! Верил тебе...
   Зазвенел телефон. Я не обращал на него внимания.
   - Сегодня я ухожу в отставку, а вызвал тебя только для того, чтоб  ты
помог мне составить прошение об отставке.
   - Не делай этого. - В голосе Толливера проскользнуло то,  чего  я  от
него ни разу не слышал. Мольба.
   - Я должен уйти в отставку. Не спрашивай меня о причинах,  все  равно
не  скажу.  Официальным  предлогом  для  отставки  будет  моя   болезнь,
вызванная переутомлением. Прошение должно быть подано сегодня же.
   Постучав в дверь, в кабинет просунул голову сержант Киндерс.
   - Сэр, вам звонят...
   - Никаких звонков сейчас, сержант! - отрезал я.
   - Звонит адмирал Дагани.
   - Черт бы его... Извините.
   - Мне уйти, сэр? - спросил Толливер.
   - Не надо. - Я взял трубку. - Сифорт слушает.
   - Хочу ознакомить вас с официальной версией истории с "Веллингтоном".
Капитан Причер заболел гриппом, осложненным обезвоживанием организма, но
уже идет на поправку. Вот и все. Конечно, "Веллингтоном" он  командовать
больше не будет. Может быть, когда-нибудь дадим ему другой корабль.
   - Хотелось бы надеяться, сэр, ведь он впервые столкнулся с рыбами...
   - Не учите меня, Сифорт.
   - Есть, сэр.
   - И еще... - Голос адмирала смягчился. - Знаете, я  много  думал  обо
всем этом... Я имею в виду вашу дерзость и вообще  тот  страшный  бой  с
этими чудовищами.
   - Простите, сэр...
   - Не перебивайте! Помните, я говорил вам о  двух  типах  офицеров,  о
солдатах и о политиках? Так вот, я  проворочался  без  сна  всю  ночь  и
пришел,к выводу, что вы оказались очень хитрым политиком. С точки зрения
устава вы совершили мятеж, что бы по этому поводу ни болтала Сандерс,  и
вы прекрасно поняли это. Поэтому, как только закончился  бой,  вы  сразу
побежали вниз к журналистам. Теперь вашими фото залеплены  все  журналы,
из мятежника вы превратились в героя. Да, именно так! Вас  все  называют
героем! Отличный  политический  ход,  молодец,  Сифорт  Вы  очень  ловко
уклонились от трибунала, хитрец. Только не задирайте нос, ведь мы знаем,
кто вы на самом деле. То, что я о вас думаю, лучше не произносить вслух!
   - Сэр, вы не правильно поняли... - Я вдруг осознал, что  обращаюсь  к
коротким гудкам. Адмирал уже не слышал меня.
   Я бросил трубку и обхватил ладонями пылающие уши.
   - По-моему, адмирал не прав, - промолвил Толли-вер.
   - Ты же сам недавно обвинял меня в продажности и политиканстве.
   - Брось нести чепуху, ты ни в чем не виновен. Из всех, кого  я  знаю,
ты единственный не рвался к званиям любой ценой, а твоя  прямолинейность
несовместима с политиканством. Даже мне, пострадавшему  от  тебя  больше
других, трудно тебя ненавидеть.
   - Спасибо, лейтенант.
   - Прости, если тебе померещился в  моих  словах  сарказм.  Я  говорил
искренне. Зачем ты уходишь в отставку?
   - Это обсуждению не подлежит.
   - Очевидно, это как-то связано с "Веллингтоном". Наверно,  прекратить
расследование о воровстве Серенко тебя попросил адмирал. Но почему ты не
отказался? У него есть на тебя компромат?
   - Толливер!
   - Ты сдался без боя, решил уйти в отставку.  Теперь  Серенко,  почуяв
безнаказанность, начнет воровать вдвое больше. Крепко же Дагани подцепил
тебя на крючок.
   - Не Дагани, - признался я.
   - А кто?
   - Не могу сказать. - Ни к чему это знать Толливеру. А впрочем... Ведь
мы с ним прошли сквозь огонь и воду. От кого я таюсь? Если не с ним,  то
с кем же еще поделиться бедою? - Все дело в  Анни.  Подробности  тут  не
важны, а суть в том, что мне надо было уйти в отставку еще тогда,  когда
мы вернулись домой  на  "Виктории".  Лучше  давай  обсудим  прошение  об
отставке, я не хочу скандала.
   - Тогда тебе надо где-то спрятаться от газетчиков. Подай прошение  об
отставке в Фарсайде, там они тебя не достанут.
   Лететь на Луну только для того, чтоб подать прошение об отставке?  Не
прав ли  опять  Толливер?  В  Фарсайде  можно  затаиться,  пока  буря  в
средствах массовой информации не утихнет. А  тут,  в  Девоне,  газетчики
будут околачиваться у забора, караулить. Вдруг  удастся  взять  интервью
или хотя бы меня сфотографировать?
   - Не хотелось бы лететь туда без благовидного предлога.
   - Послезавтра в Фарсайд отправляются около сотни кадетов, -  напомнил
Толливер. - Вот тебе и благовидный предлог.
   - Я не могу ждать, мне надо подать прошение сегодня.
   - Пошли его сегодня, а дату отставки укажи послезавтрашнюю.
   - Наверно, послать его надо Дагани.
   - После его сегодняшнего звонка?  Он  же  полностью  извратил  мотивы
твоего поведения на "Веллингтоне". Отправь прошение в отдел кадров.
   Я представил себе текст: "Капитану Францу Хигби от капитана  Николаса
Эвина  Сифорта,  начальника   Академии   Военно-Космических   Сил   ООН.
Заявление.  Прошу...  "  Вот  Хигби  обрадуется!  Ну  и  черт   с   ним.
Посоветовавшись с Толливером, я составил заявление  всего  за  несколько
минут. Тренькнул телефон, я снял трубку.
   - С вами  желает  побеседовать  сенатор  Боланд,  -  доложил  сержант
Киндерс.
   - Ладно, - скривился я. - Соединяй.
   - Доброе утро, капитан, - раздался голос Ричарда Боланда.  -  Как  вы
себя чувствуете после инцидента с "Веллингтоном"?
   - Я очень занят, сенатор, говорите по существу, - проворчал я.
   - Поздравляю с удачным интервью журналистам! А что касается сути,  то
вот она: вопрос, поднятый моим коллегой на борту "Веллингтона", решен  в
вашу пользу.
   - Что вы имеете в виду? Толливер навострил уши.
   -  Не  бойтесь  его  угроз,  поступайте  с   вашим   интендантом   по
справедливости, смело  отдавайте  его  под  суд.  Уиверн  не  будет  вам
пакостить.
   Я немедленно отключил звук в динамике, оставив голос Боланда только в
трубке, но уже было поздно. Толливер кое-что понял.
   - Знаете, сенатор, я сейчас не могу... в общем... понимаете,  дело  в
том, что... - бессвязно залопотал я, а Толливер с интересом  посматривал
на мою смущенную физиономию.
   - Ник, уверяю вас, все устроено  в  лучшем  виде!  Не  бойтесь  этого
сукина сына, - бархатно  рокотал  Боланд,  не  догадываясь,  в  каком  я
дурацком положении. - На Уиверна тоже имеется  компромат,  так  что  нам
есть чем его подцепить. Не сомневайтесь! Уиверн крепко сидит на  крючке.
Сведения, порочащие вас и вашу жену, в печати  не  появятся.  Об  утечке
информации не беспокойтесь.
   Господи! Я уронил голову на стол. Толливер... Отставка... Анни... Все
вокруг закружилось.
   - Что с вами, сэр? - деликатно поинтересовался Толливер.
   Я сделал над собой усилие, прильнул к трубке.
   - Вы уверены, сенатор?
   - Абсолютно уверен! Поверьте мне, Сифорт.
   - Мистер Боланд, почему вы помогаете мне?
   - Просто так. Хочу и помогаю! - хихикнул он и положил трубку.
   -  Господи  Боже  ж  ты  мой!  -  Я  вскочил,  бросился   расхаживать
взад-вперед. - Вот так задачка... вот так задачка...
   -  Я  пойду,  сэр,  -  поднялся  Толливер,  -  вызовите  меня,   если
понадоблюсь.
   - Спасибо.
   Толливер вышел. В одиночестве я бродил по кабинету на  ватных  ногах,
пытаясь осмыслить обрушившееся  на  меня  как  гром  среди  ясного  неба
известие.  Откуда  сенатор  Боланд  узнал,  что   Уиверн   угрожал   мне
разоблачением в печати? Зачем Боланд вмешался? В чем его интерес?
   Временами звонил телефон, но я не брал трубку, расхаживал, садился за
стол, снова вскакивал. Лишь через час  я  догадался,  что  произошло,  и
заорал:
   - Мистер Киндерс!
   Сержант мигом вбежал в кабинет. Я отдал приказ вызвать  Боланда  и  с
нарастающим нетерпением истаптывал кабинет, пока в дверь  не  постучали.
Вот он! Явился!
   - Кадет Боланд по вашему приказанию прибыл, сэр! - доложил  салага  и
замер  по  стойке  "смирно".  Его  внешний  вид  был  безупречен,  а  на
мальчишеском лице  угадывались  начатки  уверенности  будущего  офицера;
наивностью он уже не страдал. Крепкий орешек.
   Я чувствовал, что расколоть его будет непросто. Буравя его  взглядом,
я долго молчал, испытывая его нервы, и наконец загремел:
   - Начальник Академии не вызывает кадетов  по  пустякам!  То,  что  ты
сделал, неслыханно! Возмутительно!
   - А что я сделал, сэр? - непонимающе спросил он.
   Я дал ему пощечину и загремел пуще прежнего:
   - Молчать!  Я  еще  не  задавал  вопросов!  Ты  забыл,  что  кадет  в
присутствии капитана имеет право открывать  рот  только  для  ответа  на
вопросы?!
   - Никак нет, сэр! Не забыл!
   - Кадет Боланд, зачем я тебя вызвал?! - орал я, как  сумасшедший.  Но
он стойко выдерживал мой натиск.
   - Не знаю, сэр! - По лицу его текли тонкие струйки слез, но выражение
лица оставалось непроницаемым.
   Я уставился на него, скорчив свирепую морду, долго сверлил  взглядом,
но он упорно молчал. Пришлось сменить тактику.
   - Роберт, как ты подслушал? - тихо спросил я.
   - Что я подслушал, сэр? Не понимаю, о чем вы говорите.
   Я снова влепил ему пощечину и рявкнул:
   - Отвечай! Это сработало.
   - Меня тошнило не только в шаттле, но и на "Веллингтоне", -  сбивчиво
залопотал он, - поэтому мистер Тенер приказал мне идти в туалет. А когда
я возвращался по коридору, услышал за углом  ваш  голос  и  остановился.
Вначале я не хотел останавливаться, но...
   - Но решил подслушать!
   - Нет, сэр, я не решился показаться  вам  на  глаза,  потому  что  вы
говорили с сенатором Уиверном  очень  сердито.  Голос  Уиверна  я  сразу
узнал, ведь он часто бывал у нас дома. Я стоял в  растерянности,  думал,
как быть... Вот так и получилось, что я услышал...
   - Отвратительно.  -  Мне  вдруг  вспомнилось,  как  на  "Гибернии"  я
подслушивал разговоры своего экипажа. К  черту  воспоминания!  Из  своих
кадетов мне надо сделать более достойных офицеров, чем я сам. -  Роберт,
отвратительно не то, что ты случайно подслушал, хотя это тоже  плохо,  а
то, что ты передал мой разговор с Уиверном своему отцу.
   - Я хотел вам помочь, - прошептал Роберт.
   - Ты не должен был вмешиваться! Я выгоню тебя из Академии сегодня же,
если ты не дашь слово, что никогда больше  не  будешь  выдавать  секреты
флота посторонним.
   - Обещаю, - едва слышно пролепетал он.
   - Ладно, выгонять не буду,  но  от  наказания  тебе  не  уйти.  Сними
китель, повесь на стул. Так, теперь руки на стол, нагнись, подбородок на
руки. - Я взял из угла розгу, размахнулся и со свистом  хлестнул  кадета
по заду. Мальчишка дернулся, но не издал ни звука.  -  Это  вам,  мистер
Боланд, за то, что опозорили флот.
   Нахлеставшись  до  усталости,  я  отпустил  всхлипывающего  пацана  в
казарму, с отвращением бросил розгу в угол. На душе было гадко.
   Правильно ли я поступил? Не скатились ли мы  к  варварству,  введя  в
практику телесные наказания? Но ведь были времена, когда детей не  били.
Времена, оставшиеся в памяти человечества под именем Эпохи Бунтов. Тогда
общество натерпелось от буйных  подростков  столько,  что  решило  любой
ценой отвратить их от преступлений, беспутства и лени.
   И все-таки почему нельзя  воспитывать  ребенка  в  радости,  а  не  в
страхе; в любви, а не в страдании? А если бы отец воспитывал меня не так
строго? Разве не стал бы я лучше?
   Возник образ отца.
   - Библия, Николас.
   Помню, отец. "Кто жалеет розги  своей,  тот  ненавидит  сына;  а  кто
любит, тот с детства наказывает его... Не оставляй юноши без  наказания:
если накажешь его розгою, он не умрет; ты накажешь его розгою и  спасешь
душу его от преисподней".
   Из моей груди вырвался тяжкий вздох. С Библией не поспоришь.
   Щурясь от яркого солнца, мы с  Эдгаром  Толливером  прогуливались  по
территории Академии.
   - Нелегко пережить такой резкий переход, - жаловался я.
   - Похоже на второе рождение, - без тени сарказма заметил Толливер.
   - Эдгар, пойми меня правильно. Я мечтал о тихой жизни с Анни...
   - Среди груд журналов, украшенных твоими портретами, - съязвил он.
   Мне сразу полегчало. Вечный, незыблемый сарказм Толливера -  как  это
привычно, как искренне! И очень по-дружески.
   - Что же мне делать теперь?
   - Покончи с Серенко, - посоветовал сарказматик.
   - А потом?
   -  Полетишь  с  кадетами  в  Фарсайд,  подготовишь  базу   к   визиту
Военно-Космической комиссии ООН.
   Это верно, в Фарсайде дел невпроворот. Толливер, как всегда, прав.  А
может, послать в Фарсайд Толливера и Джеффа Торна, а самому  остаться  в
Девоне? Или навестить Анни? Эх, мечты...
   - Ладно, лечу в Фарсайд.
   В качестве начальника Академии мне приходилось летать в  Фарсайд  уже
несколько раз, но еще ни разу  я  не  организовывал  полет  целой  сотни
кадетов. Одному  проще  -  заказываешь  вертолет,  летишь  в  Лондонский
кос-мопорт, оттуда на шаттле до орбитальной станции "Порт Земли", а  там
тебя встречает какой-нибудь гардемарин.
   А тащить в Фарсайд целое стадо  первокурсников  -  настоящий  кошмар.
Слава Богу, мне помогали сержанты. Они свое дело знали хорошо.
   В казармах сержанты научили  неопытных  кадетов  складывать  дорожные
сумки. Сержанты в приемных - Киндерс в  Девоне  и  Обуту  в  Фарсайде  -
согласовали время прибытия вертолетов и шаттла.
   Я был вконец измотан всей  этой  беготней.  Проверки  и  перепроверки
проводил самолично. Вечером, совсем обессиленный,  пригласил  к  себе  в
кабинет Толливера.
   - Как там в Фарсайде со снабжением? - устало спросил я.
   - Хватает всего - и жратвы, и туалетной бумаги.
   - Толливер!
   - Когда интендант сидит в карцере, заниматься снабжением нелегко,  но
кое-что нам удалось. Провианта и прочего кадетам хватит.
   - Когда сержанта Серенко переведут в тюрьму?
   - Завтра после обеда. Его отвезут в Портсмут,  там  же  допросят  под
наркотиками правды на детекторе лжи.
   Однажды мне тоже пришлось пройти допрос с применением так называемого
наркотика правды и полиграфа. Голова после этого болит  несколько  дней,
но потом все проходит бесследно.
   - Кажется, к отлету подготовились, - неуверенно пробормотал я.
   - Кажется. - Толливер потянулся. - А как насчет  твоих  "специальных"
кадетов? Они полетят со всеми или с тобой?
   - Я им не нянька!
   - Конечно, не нянька. Ты начальник Академии, большая шишка!
   - Что вы предлагаете, старший лейтенант Толливер?
   - Возьми их с собой, ты ведь им обещал особый статус.
   - Ладно, уговорил.
   Утром после легкого завтрака мы тронулись в путь. В  вертолете  я,  к
своему удивлению, наткнулся на гардемарина Кина.
   - Что вы здесь делаете, мистер Кин? По-моему, вы должны  были  лететь
на большом вертолете с кадетами и сержантом Радсом.
   - Так точно, сэр. - Он покраснел до кончиков ушей. - Но сержант  Радс
приказал мне лететь с вами.
   Я пристегнулся к сиденью; вертолет начал набирать высоту.
   - Зачем?
   - Так просто, сэр, - промямлил Кин.
   - Повторите точно, что он сказал, - потребовал я.
   - Он сказал, чтобы я убирался к начальнику, то есть к вам, и досаждал
начальнику, то есть вам, так же, как ему,  то  есть  сержанту  Радсу,  -
пролепетал гардемарин с обреченным видом, покорно ожидая наказания.
   Йохан Стриц ткнул локтем в бок Кила Дрю, кадеты весело переглянулись.
Конечно, наивным мальчишкам не  удалось  скрыть  от  меня  свою  озорную
радость, мордашки выдали их с головой, но я сделал вид, будто ничего  не
заметил, отвернулся к иллюминатору. Пусть потешатся,  не  часто  кадетам
случается  видеть  гардемарина,   корчащегося   под   гневным   взглядом
начальника. Вертолет уже поднялся на шестьсот метров.
   - Ладно, досаждайте мне, мистер Кин, - приказал я.
   - Есть, сэр. Я не досаждал сержанту Радсу, просто хотел ему помочь.
   - Воображаю, как это было. - Черт с ним, пусть живет,  не  буду  пока
наказывать.
   Мой вертолет приземлился в Лондоне первым. Я  наблюдал  за  прибытием
больших вертолетов, за высадкой и построением кадетов, в отряде сержанта
Ибареса заметил Роберта  Боланда.  Походка  его  была  неестественной  -
последствия моей порки.
   Кадетов отвели в огромный зал ожидания, а меня Толливер отвел в более
уютный зал для офицеров ВКС под предлогом  того,  будто  кадеты  в  моем
присутствии  ведут  себя  как-то  не  так,  отчего  ими  якобы   труднее
командовать. Иногда  у  Толливера  ум  за  разум  заходит.  Как  старший
лейтенант, он время от времени гонял Джеффа Торна посмотреть,  как  идет
посадка кадетов.
   Наконец кадеты разместились в