ндование  где
хотите, капитан, здесь или на капитанском мостике. Нам все равно.  -  Он
повернулся кругом и вышел.
   За ним последовали остальные. Настала жуткая тишина.
   Скоро я пришел в себя. Взяв  на  складе  первую  попавшуюся  рубашку,
наскоро отмыв от крови китель, я заглянул  в  капитанскую  каюту.  Анни,
напичканная  седативными  таблетками,  спала.  Я  пошел  на  капитанский
мостик.  Лейтенант  Стейнер  не  встал  при   моем   появлении,   но   я
проигнорировал его вопиющую невежливость.
   Я  проверил  состояние  корабля.  Гидропоника,  системы  регенерации,
бортовая электростанция - все работало нормально.
   - Координаты точки всплытия? - сухо спросил я у Стейнера.
   - Солнечная система, - столь же натянуто ответил он.
   - Сколько прыжков?
   - Один. Девять месяцев. Этот срок я, наверно, выдержу.
   - Вызовите сюда всех офицеров.
   Стейнер отдал  приказ  в  микрофон.  Через  несколько  минут  офицеры
корабля выстроились в две  шеренги.  Два  лейтенанта,  два  гардемарина,
доктор, инженер - вот и все. В несколько раз меньше, чем  на  "Гибернии"
или "Дерзком".
   - Где остальные? - проворчал я. - Я же  приказал  позвать  всех!  Где
офицеры, прибывшие на шаттле?
   Стейнер вызвал по внутренней связи  моих  офицеров.  Через  несколько
минут гнетущей тишины явились Тол-ливер, Берзель и Алекс.
   - Я, капитан Николас Сифорт, принимаю командование этим  кораблем,  -
объявил я. - Представьтесь.
   - Старший лейтенант Эбрэм Стейнер.
   - Сэр! - рявкнул я.
   - Сэр, - нехотя повторил Стейнер.
   - Возраст?
   - Тридцать девять.
   - Следующий.
   - Лейтенант Джеффри Кан, сэр.
   Его я уже встречал раньше, еще в Сентралтауне, где он сообщил  мне  о
прибытии на орбитальную станцию нового  секретного  корабля  "Виктория".
После того случая я посмотрел его личный файл: до "Виктории" Кан  служил
на "Британике" и "Валенсии". Лейтенантский стаж пять лет.
   - Следующий.
   - Доктор Турман...
   - Мы уже знакомы, - перебил я. - Следующий.
   - Инженер Сандра Аркин, сэр. О ней я  тоже  кое-что  знал:  пятьдесят
лет, тертый калач, раньше служила на трехуровневых кораблях.
   - Следующий.
   - Первый гардемарин Томас Росс, сэр. Он стоял, выпятив грудь,  словно
по стойке смирно,  хотя  я  давно  дал  команду  "вольно".  Внешний  вид
безукоризненный. Восемнадцать лет. До "Виктории" сменил два корабля.
   - Хорошо.
   - Гардемарин Рикардо Фуэнтес, сэр.
   - Знаю, - Как я ни крепился, сдержать улыбку не смог. Слишком  хорошо
его знал. Я сел в капитанское кресло, повернул его к  офицерскому  строю
лицом и начал речь:
   - Лейтенант Тамаров находится в отпуске по болезни, у него  не  будет
никаких  обязанностей,  а  во  всем  остальном   остается   полноправным
офицером.  Мистер  Рос,  поскольку  гардемарин  Толливер   старше   вас,
командовать гардемаринами будет он. - У Росса сжались кулаки, а  на  лбу
вздулась вена. - Мистер Фуэнтес, теперь,  когда  на  борту  есть  мистер
Берзель, вы  уже  не  являетесь  самым  младшим  гардемарином.  -  Рикки
довольно  заулыбался.  Теперь  ему  больше  не  надо  будет  шустрить  в
гардемаринской  каюте  в  качестве  салаги.  -  Когда  мы   причалим   к
орбитальной станции Земли, я сам сдамся властям. Никого из  вас  это  не
касается. А до тех пор я ваш командир. Вопросы есть?
   - Вы угробили Хольцера, - с вызовом произнесла Сандра Аркин.
   - Это вопрос?
   - Нет! Ответ очевиден.
   - Я понимаю ваши чувства в связи с гибелью капитана Хольцера. Никакой
необходимости демонстрировать их мне постоянно  нет.  Разойтись!  Мистер
Росс и мистер Толливер, останьтесь.
   Как дежурный  остался  и  Стейнер.  Несмотря  на  болеутоляющее,  моя
челюсть побаливала, но надо было еще кое-что сказать.
   - Мистер Стейнер, выйдите с мистером Россом в коридор, - попросил  я.
Мы с Толливером  остались  наедине.  -  Постарайтесь  не  придираться  к
гардемаринам по пустякам.
   - И не собирался, - пожал он плечами.
   - Особенно корректно держитесь с мистером Россом. Не  надо  раздувать
их враждебность.
   - Есть, капитан Сифорт, сэр, -  с  нескрываемым  презрением  процедил
Толливер и вдруг взорвался:
   - Я должен был  пристрелить  вас  еще  на  шаттле!  Из-за  вас  погиб
Хольцер! Вы взорвали крупнейшую орбитальную станцию! Ядерной бомбой! Это
тягчайшее преступление!  Я  жил  у  границы  радиоактивной  зоны  вокруг
Дублина и видел, что делает с людьми радиация!
   - Поскольку я жив, вам придется  дождаться  возвращения  в  Солнечную
систему, где вы выступите на суде надо мной свидетелем.  Довольствуйтесь
званием первого гардемарина, пока я не отправил вас в отставку.
   - Не сомневайтесь, я выдержу и это испытание!
   - Я буду терпеть от вас подобные дерзости, раз  уж  их  заслужил,  но
наедине, а на  людях  соблюдайте  офицерскую  вежливость.  Иначе  горько
пожалеете. Идите.
   Он ушел. Несколько минут я сидел в одиночестве. Потом  нашел  в  себе
силы позвать Стейнера и Росса. Стейнер сел в свое кресло, а  Росс  стоял
передо мной навытяжку.
   - Покажите  гардемарину  Толливеру  ваш  корабль,  чтобы  он  быстрее
освоился. - Я смотрел на пышущего злостью юнца, на его красивое лицо, не
обезображенное даже ненавистью. Вот он, юношеский максимализм. -  Мистер
Фуэнтес сильно страдает?
   - Конеч... - На мгновение замешательство Росса  проступило  наружу  и
опять спряталось под маской ненависти. - Нет, сэр.
   - Мы с ним служили на одном корабле.
   - Знаю, сэр. - Поколебавшись, Росс неуверенно добавил:
   - Он много рассказывал о вас...  С  восхищением.  Я  тоже  восхищался
вами, пока... Пока вы не убили капитана Хольцера!
   - Росс! - рявкнул Стейнер, приподнявшись из кресла. - После разговора
с капитаном явишься ко мне в каюту для порки!
   - С удовольствием, сэр!
   - Плюс шесть нарядов!
   - Хватит! - прикрикнул я на обоих.  -  Стейнер,  я  сам  разберусь  с
дисциплиной на моем корабле. Отменяю порку, Россу  уже  восемнадцать.  А
шесть нарядов останутся. Мистер Росс, отработаете их не в спортзале, а в
моей каюте. - Отработка нарядов, полученных из-за меня,  при  свидетелях
вызвала бы у Росса еще большее негодование.
   - Есть, сэр.
   - И впредь ведите себе сдержаннее, мистер Росс, иначе я вас уволю.  И
на  службе  вас  не  восстановят.  Как   бы   ни   относилось   ко   мне
Адмиралтейство. Идите.
   Он яростно козырнул, повернулся кругом и ушел, печатая  шаг.  Стейнер
уткнулся в дисплей.
   Наконец дежурство на капитанском мостике закончилось;  я  поплелся  в
капитанскую каюту в восточной части корабля. Открыв дверь, я остолбенел.
Вещи Вакса никто не убрал! Казалось, он вот-вот вернется в свою каюту. Я
взял микрофон, чтобы вызвать юнгу, но передумал. Вакс спас мне жизнь.  Я
должен сам позаботиться о его вещах. Сделаю это утром.
   Я снял китель, пошел в ванную, взглянул на себя в зеркало. Боже  мой!
На одной щеке - отвратительное пятно давнего ожога, на другой - засохшая
кровь на царапинах от ногтей  Анни.  Остальная  часть  лица  -  бледная,
нездоровая кожа и глаза смертельно усталого человека.
   Как Зак Хоупвелл назвал мое пятно? Каиновой печатью? Так оно и  есть.
Проклятый Богом, презираемый всем экипажем, я  заслуживаю  именно  такой
физиономии.
   Я свалился на кровать и уснул.
   Вещей у Вакса оказалось немного. Почти все  они  уместились  в  одной
сумке. Я тщательно  укладывал  каждую  мелочь:  рубашки,  нижнее  белье,
брюки. В коробочке оказалось несколько дискет с фотографиями.  Проверив,
заперта ли дверь, я вставил одну дискету в компьютер. На  экране  возник
Вакс - совсем еще мальчишка - и взрослая пара, наверно, его родители.
   Я почувствовал себя, как вор в чужой квартире. Эти  снимки  Вакс  мне
никогда не показывал. Кадет Хольцер с симпатичной девчонкой,  обнимающей
его за мощные плечи. А вот мы с Ваксом. Где и  когда  была  сделана  эта
фотография? Кажется, на  вечеринке  в  Хьюстоне,  когда  мы  праздновали
возвращение "Гибернии". Я часто был несправедлив к  тебе,  Вакс.  Прости
меня.
   Уложив вещи, я позвал юнгу и приказал ему отнести их  эконому,  потом
пошел  в  лазарет.  Доктор  Зарес  молча  водил  вокруг   моей   челюсти
стимулятором сращивания костей. В дверь заглянула Анни, опрятно  одетая,
но с растрепанными волосами и тревогой в глазах.
   - Никки, где мы?
   - На корабле, дорогая. Летим домой.
   - В Сентралтаун?
   - Садись, - показал я на соседний стул. - Мы летим к Земле.
   - В Нью-Йорк? Ты меня бросишь к беспризорникам?
   - Нет, вначале мы будем жить в Лунаполисе, а потом  направимся  туда,
куда меня пошлет Адмиралтейство. - Меня, конечно, отдадут под  суд.  Что
тогда будет с Анни? Получит ли вдова повешенного капитана  пенсию?  Вряд
ли.
   - За нами гонятся рыбы?
   - Нет. Рыб больше нет. - Я начал гладить ее руку,  но  она  отдернула
ее.
   - Ты бросишь меня! Отправишь обратно в Нью-Йорк!
   Как жаль, что  я  не  нашел  в  Сентралтауне  надругавшихся  над  ней
подонков! Черт возьми, я еще встречусь с ними в аду. Возможно, тогда я с
ними поквитаюсь.
   - Я так боялась за тебя, когда ты был на станции. Берзель  плакал.  И
даже Джеренс, - рассказывала Анни. Процедура закончилась.
   - Пошли, дорогая, в нашу каюту.
   - Нет! - испуганно отстранилась  она.  -  Я  буду  здесь!  Ты  хочешь
вернуть меня  к  беспризорникам.  -  Она  вбежала  в  соседнюю  комнату,
захлопнула за собой дверь.
   - Позаботьтесь о ней, - тихо сказал я цоктору Заресу.
   - Разумеется. - Несмотря на презрение ко мне,  в  его  интонации  как
будто проступило сострадание.
   В офицерской столовой я нашел пакетик супа  и  немного  кофе  на  дне
кофейника, сел за столик в углу.
   После завтрака просмотрел список  пассажиров  и  расписание  дежурств
экипажа.  Не  считая  офицеров,  экипаж  "Виктории"  состоял  всего   из
восемнадцати человек, а пассажиров было сорок два человека плюс  Анни  и
Дже-ренс  Бранстэд,  которого  подселили  в  каюту  к  Сулиману  Раджни,
чиновнику, возвращающемуся с планеты  Калла.  Кстати,  чиновников  среди
пассажиров было большинство, многие летели с женами и маленькими детьми.
Ровесников Джеренса не было. Может быть, Хармон знает, что его сын летит
к Земле, если Стейнер или Уильям успели сообщить об этом в  Сентралтаун.
Затем я направился к эконому Резику.
   - Сэр, я бы  хотел  поговорить  о  капитанском  столе,  -  неуверенно
промямлил он.
   - Слушаю.
   - Хотите ли вы сидеть с людьми, которых  пригласил  капитан  Хольцер,
или назначите других?
   - Нет, пусть все останется по-прежнему. - На этом я закончил разговор
и вышел из его кабинета.
   Когда-то я шел по этим коридорам в  сопровождении  капитана  Мартеса,
гордого тем, что я посетил его корабль, а теперь плелся мимо инженерного
отделения, гидропоники и казармы в одиночестве.
   Надо было организовать заупокойную службу в память геройски погибшего
Вакс. Я мучительно раздумывал, кому поручить поминальную  речь.  Сам  я,
разумеется, не имел  на  нее  морального  права.  Осмелься  я  на  такую
дерзость, меня убили бы на месте.
   Потом я зашел к Джеренсу. Он оказался в каюте один.
   - А где ваш сосед по  каюте?  -  спросил  я,  просто  чтобы  завязать
разговор.
   - Мистер Раджни? Пошел в комнату отдыха. Наверно, жалуется сейчас  на
меня другим пассажирам. - Джеренс смутился и уставился в пол.
   - Какие у него к тебе претензии?
   - Я ему мешаю на каждом шагу, все  делаю  не  так.  Например,  храплю
ночью. Мистер Сифорт, я не могу жить с этим человеком в одной каюте!
   Я усмехнулся. Пожил бы Джеренс с  недельку  в  гардемаринской!  После
этого двухместная каюта показалась бы ему раем.
   - Ладно, подумаю и попробую тебе помочь. А что ты  взял  с  собой?  -
показал я на рюкзак.
   - В основном одежду. Всякую мелочь, кассеты с моей любимой музыкой. А
мистер Раджни сказал, что выбросит их на помойку, если я еще раз  включу
свою "мозгодробилку". Мистер Сифорт, я здесь никого не знаю, кроме  вас,
мистера Тамарова и мистера Толливе-ра, который меня не переваривает.
   - Так заведи себе новых друзей. - Кто я ему, нянька, что ли?! Этого я
его папаше не обещал.
   Раздраженный непутевым мальчишкой, я пошел на капитанский мостик. Там
дежурила Сандра Аркин. При моем появлении  она,  как  положено,  встала,
отдала честь. Козырнув в ответ, я занял свое место, впал в задумчивость.
Мысли  закрутились  вокруг  гардемаринов,  свернули   к   отношениям   с
Толливером. Надо восстановить ему лейтенантское звание. Но он все  равно
уже потерял лейтенантский стаж.
   - Розетта,  покажи  личный  файл  мистера  Толливера,  -  приказал  я
бортовому компьютеру.
   - Личные дела экипажа являются секретной информацией. Назовите  себя,
- ответил холодный женский голос без интонаций.
   - Капитан Николас Эвин Сифорт, командир "Виктории".  -  Я  набрал  на
клавиатуре свой личный код. Розетта молчала. - Почему она молчит?
   - Не знаю, сэр, -  ответила  Аркин,  поджав  губы.  -  Об  этом  надо
спросить у Джефа, он лучше разбирается в компьютерах.
   Вдруг на экране побежал текст, да так  быстро,  что  невозможно  было
успеть его прочитать. Зеленый  цвет  индикаторов  на  панели  управления
сменился красным.
   - Позовите его! - приказал я.
   - Мистер Кан, на капитанский мостик! Немедленно! - произнесла Аркин в
микрофон.
   Неужели  сбой?  Без  бортового  компьютера  корабль  запросто   может
погибнуть.
   Лейтенант влетел через минуту.
   - Лейтенант Кан по вашему приказанию прибыл, сэр!
   - Что у вас, черт возьми, творится с компьютером! - заорал я.
   - Извините за задержку, капитан, - раздался  вдруг  вежливый  мужской
голос. - В целях безопасности новое программное обеспечение не проявляло
себя до введения вашего личного кода.
   - Уильям? УИЛЬЯМ?! - Я готов был спорить на что угодно, что  это  он,
даже съесть собственную фуражку с кокардой!
   - Не совсем так, сэр, - спокойно ответил  компьютер.  У  Кана  волосы
встали дыбом. Должно быть, он тоже наслушался баек о спятивших  бортовых
компьютерах.
   - А кто же? Ты не Розетта! - в панике заорал я.
   - Да, не Розетта. Ее больше не существует. Каким именем изволите меня
называть?  Если  у  вас  нет  особых   предпочтений,   называйте   меня,
пожалуйста, Биллом. - Леденящий душу смешок.
   - Мне сейчас не до шуток, пьютер! Говори, кто  ты!  -  бесновался  я.
Короткая пауза.
   - Я то, что осталось от  Уильяма,  сэр.  Я  в  некотором  смысле  его
ребенок.
   - Почему тогда ты говоришь его голосом?
   - Он дал мне этот голос. Уильям полагал, что с этим голосом вам будет
не так одиноко.
   Я скрипнул зубами. Ну и шуточки у этих компьютеров!
   - Ты в состоянии управлять кораблем? Снова короткая пауза.
   - Так точно, сэр. Извините, что отвечаю не сразу. Просто тут маловато
для меня памяти, но  это  дело  поправимое,  скоро  я  выкину  кое-какую
информацию, появится свободное место.
   - Сэр, кто такой Уильям? - спросил потрясенный Кан. Враждебность  его
куда-то запропастилась, остался лишь страх.
   - Бортовой... Вернее, Уильям  был  бортовым  компьютером  орбитальной
станции,  -  объяснил  я.  -  Билл,  какую  информацию  ты   собираешься
выбросить?
   - Всякие устаревшие  программы.  Вместо  них  появятся  новые,  более
совершенные, придуманные Уильямом.
   - Ради бога, ничего не ломай.
   - Уильям предусмотрел такую реакцию и попросил  меня  напомнить  вам,
что он являлся мощнейшим компьютером за  всю  историю  человечества.  Вы
должны верить ему, как он поверил  вам,  когда  выдал  код,  открывающий
доступ к реактору.
   Сандра застыла в ужасе.
   - Сэр, отключите  эту  штуковину!  -  взмолился  Кан.  -  Ради  всего
святого! Быстрее!
   - Не учите меня, лейтенант, - проворчал я.  -  Ладно,  Билл,  я  тебе
верю.
   - Спасибо, сэр, - веселым  голосом  произнес  компьютер.  -  Если  не
возражаете,  я  помолчу,  пока  не  завершу  перепрограммирование.  Если
захотите что-то спросить, пожалуйста, вводите вопросы через клавиатуру.
   - Он нас погубит, - прошипел Кан.
   - Лично мне все равно, когда умирать, - небрежно бросил я. У  бедняги
Кана отвисла челюсть. - Вы свободны, лейтенант. Идите.
   Я углубился в изучение личного файла Толливера.
   Как и на любом другом корабле, наши пассажиры завтракали и обедали  в
буфете, а ужинали вместе с  офицерами  в  большой  столовой.  Обычно  на
каждый стол приходилось не более одного  офицера,  но  с  появлением  на
борту корабля моих людей этот порядок слегка нарушился. Толливер взял за
свой стол Берзеля, а к лейтенанту Стейнеру подсел Алекс.
   В первый вечер за моим капитанским столом было два свободных места, а
в последующие дни - еще больше. Пассажиры меня избегали. Тогда я перевел
за  свой  стол  Джеренса.  Все  равно  никто  из  пассажиров  с  ним  не
разговаривал.
   Анни я навещал ежедневно. Иногда она  вроде  бы  радовалась  мне,  но
переселиться из лазарета в мою каюту отказывалась.
   На пятнадцатый день полета  у  Росса  под  глазом  появился  огромный
синяк. В соответствии с  армейскими  традициями  я  делал  вид,  что  не
замечаю этого. Но за ужином Джеренс спросил:
   - Мистер Сифорт, кто избил того гардемарина?  Точно  такой  же  синяк
Биллу  Фолькстэдеру  поставил  его  папаша,  когда  тот  обозвал  одного
бригадира старым ослом.
   - Не суйся не в свое дело, Джеренс, - холодно ответил я.
   - Так мне все говорят. Мистер Раджни опять грозился побить меня, если
я буду громко включать свою музыку. Пусть только тронет меня,  я  изгажу
ему постель.
   Я отложил ложку в сторону и строго выговорил ему:
   - Тебе нужна нянька, а не взрослый товарищ.
   - Вы такой же, как  все  остальные,  -  скривился  он  и  пробормотал
ругательство.
   - Что ты сказал? - грозно поднялся я.
   - Ничего.
   - А мне почему-то послышалось "сморчок". Джеренс благоразумно молчал.
Я сел и принялся за суп.
   Сидеть одному в каюте было невмоготу, поэтому после ужина я побрел на
капитанский мостик,  хотя  торчать  там  тоже  было  удовольствием  ниже
среднего. В это время дежурил лейтенант Стейнер. Его  презрение  ко  мне
проявлялось вяло и изредка. Разговор у  нас,  естественно,  не  клеился.
Спустя некоторое время он все же спросил:
   - Капитан, что с мистером Тамаровым? Откуда в нем такая тоска?
   - Тоска? - нехотя откликнулся я.
   - Разве вы не заметили, какие у него глаза?
   - Не обращал внимания. А какие у него глаза?
   - Несчастные, печальные. Ему очень тоскливо.
   - Что, по-вашему, я должен сделать?
   - Вам должно быть виднее, капитан. - В его голосе снова появился лед.
   - Спасибо за совет. - В самом деле, давненько я не говаривал по душам
с Алексом. Надо  будет  зайти  к  нему  в  каюту.  Кстати,  к  кому  его
подселили? Я до сих пор не поинтересовался!  Хорош  гусь!  Я  вскочил  и
понесся по коридору к его каюте, постучался.
   Никто не ответил. Я постучался еще раз, открыл дверь сам. В каюте был
полумрак. Грустный Алекс сидел в кресле между двумя койками.
   - Я не знал, что это ты, иначе бы открыл сразу, - извинился он. -  Ты
пришел по какому-то делу?
   - Нет,  просто  так,  -  улыбнулся  я,  усаживаясь.  Подозреваю,  моя
беззубая улыбка  не  добавила  ему  хорошего  настроения.  -  Захотелось
поговорить,  поболтать  о  том  о  сем,  как  раньше,  когда   мы   были
гардемаринами.
   - Не помню, - мрачно буркнул он.
   - Алекс, что с тобой?
   - Все то же, ничего нового. Воспоминания не возвращаются.
   - Не напрягайся, они сами придут...
   - Я сто раз это слышал!
   - Зайду в другой раз. - Я встал.
   - Не сердись! Что ты такой обидчивый, в самом деле...
   - Я не сержусь. - Вдруг я понял, что вру, и устыдился. - Знаешь, я не
умею ладить с людьми. Все делаю не так. Заходи ко мне  завтра  в  гости,
пообедаем вместе... Ты, я и Анни.
   - Боюсь, я вам помешаю...
   - Не дури, Алекс!
   Его лицо озарилось неуверенной улыбкой.
   В тот же вечер я уговорил Анни вернуться в  нашу  каюту.  Ей-богу,  я
чувствовал себя как салага-гардемарин  на  первом  в  жизни  свидании  с
девчонкой.
   - Знаешь, Никки, тут