я.
   - По-моему, как раз наоборот, - возразила миссис  Донхаузер.  -  Ведь
чем дальше от центрального Правительства, тем слабее влияние власти.
   - Конечно! - горячо подхватил он, будто миссис Донхаузер  подтвердила
его точку зрения. - Так оно и было бы, если все пустить на  самотек.  Но
центральная  власть,  наше  Правительство,  держит  все  под  контролем,
устанавливает правила и стандарты, обязательные для всех  независимо  от
обстоятельств, требуя неукоснительного их выполнения.
   Комната была выдержана в  пастельно-зеленых  тонах,  которые  принято
считать успокаивающими. Наглядным примером тому служил крепко спящий  на
откидном кресле мистер  Барстоу.  Кают-компания  была  величиной  в  две
пассажирские  каюты,  и  в  ней  свободно  могли  разместиться   человек
пятнадцать. Там стояли мягкие кресла, шезлонги,  скамейка,  два  столика
для игр и хитроумная машина  для  приготовления  кофе  и  безалкогольных
напитков.
   Разговор не очень меня интересовал. Теория мистера Ибн Сауда была  не
нова. В Академии нам подавали ее в гораздо лучшем виде.
   Но пришлось вмешаться, потому что ко мне обратилась миссис Донхаузер:
   - Скажите  ему,  молодой  человек.  Разве  не  правда,  что  командир
обладает в космосе всей полнотой власти и ни перед кем не отчитывается?
   - Это два разных вопроса, - ответил я. - И  да,  и  нет.  Командир  -
последняя инстанция на корабле, находящемся в рейсе. На борту корабля он
ни перед кем не отчитывается. Но его действия ограничиваются уставами, и
он обязан их соблюдать. Иначе по возвращении ему грозит разжалование или
еще что-нибудь пострашнее.
   - Вот видите! -  торжествующе  воскликнул  Ибн  Сауд.  -  Центральная
власть сохраняет силу даже в глубинах космоса.
   - Фи! - презрительно  бросила  миссис  Донхаузер.  -  Командир  может
делать что хочет - двигаться медленнее, быстрее, даже повернуть назад, и
тут центральное Правительство бессильно.
   Ибн  Сауд  посмотрел  на  меня  и  пожал  плечами:  что  толку,  мол,
объяснять?
   - Миссис Донхаузер, - сказал я,  -  мне  кажется,  вы  заблуждаетесь,
пытаясь   противопоставить   полномочия   Командира    корабля    власти
Объединенных Наций. Командир не противостоит центральной  власти.  Он  и
есть власть. По закону он имеет право женить  и  разводить  людей,  даже
пытать и казнить их. Ему принадлежит абсолютная и  непререкаемая  власть
на корабле. - Последняя фраза была цитатой из  официальных  пояснений  к
корабельному уставу. Я привел ее, потому что она красиво звучала. -  Был
такой корабль "Клеопатра". Вы что-нибудь слышали о нем?
   - Нет. А почему я должна была о нем что-то слышать?
   - Это случилось лет пятьдесят назад. Командир, не помню его имени...
   - Дженнингс, - вставил Ибн Сауд,  покачивая  головой  в  предвкушении
рассказа.
   - Так вот, Дженнингс вел себя весьма странно. Офицеры  посоветовались
с доктором и освободили командира от командования  по  причине  душевной
болезни. Они заперли его в каюте и привели корабль в "Околоземный порт".
- Чтобы усилить впечатление, я помолчал.
   - И что же?
   - Всех их повесили. Всех до единого. Военный суд признал их  действия
не правомерными, безосновательными. А ведь  действовали  они  из  лучших
побуждений.  -  Воцарилась   тишина.   -   Как   видите,   Правительство
поддерживает власть даже в космосе. Командир,  так  же  как  и  церковь,
представляет Правительство, и его нельзя сместить.
   - Какой поразительный случай!
   - Такое может произойти и сегодня, миссис Донха-узер.
   - Только не на пассажирском судне. Тот корабль, видимо, был  военным,
- сказала она.
   Это  было  уже  слишком.  Как  можно  не  понимать,  на  каком  судне
находишься!
   - Миссис, вас, возможно,  смутил  тот  факт,  что  на  корабле  много
гражданских и трюмы забиты их багажом.  Но  помните,  не  в  этом  дело.
Главное, что командир и  все  члены  экипажа  -  военные.  "Гиберния"  -
полноправное военное судно. По  закону  Военно-Космический  Флот  обязан
доставлять в колонии грузы,  но  эти  грузы  не  более  чем  балласт.  И
пассажиры в данном случае просто дополнительный груз. У  вас  нет  здесь
никаких прав, не говоря уже о праве выражать  свое  мнение,  что  бы  ни
случилось на корабле. - Вес это, разумеется, я говорил  вежливым  тоном.
Иначе нельзя. Оскорблять пассажира запрещено.
   - В самом деле? -  Ее  вовсе  не  обескуражило  мое  сообщение,  и  я
подумал, что из нее выйдет замечательная миссионерка. - Но  почему-то  у
нас есть  комитеты  по  общественным  вопросам  и  совет  пассажиров,  -
продолжала она, - мы даже голосовали,  делать  ли  на  следующей  неделе
остановку у обломков "Селестины", не говоря  уже  о  том,  что  мы  сами
выбирали себе место. Где же ваше диктаторство?
   - Соблюдение внешних приличий, - ответил я. - Поймите это.  Вы  очень
важное лицо, раз  можете  себе  позволить  межзвездный  вояж.  Зачем  же
Военно-Космическому  Флоту  наживать  себе  врагов  среди  столь  важных
персон? Все мы - офицеры и экипаж - должны быть вежливы с пассажирами  и
по возможности выполнять их желания. Вам предоставляют лучшие помещения,
лучшую еду и обслуживание по самому высокому разряду. Но это  ничего  не
значит. В любой момент командир может отменить все  ваши  решения.  -  Я
спохватился, не зашел ли слишком далеко.
   Но старая  боевая  лошадь,  хоть  настроение  у  нее  и  испортилось,
успокоила меня:
   - У вас сильные аргументы, молодой человек. Я подумаю и  в  следующий
раз объясню, в чем вы не правы.
   - Буду ждать с нетерпением, мэм, - сказал я с улыбкой и, извинившись,
вернулся в свой кубрик на первом уровне. Какие бы  доводы  ни  выдвигала
миссис Донхау-зер, это  ничего  не  меняло.  Власти  Объединенных  Наций
понимали, что в мире слишком много анархии и люди  в  своем  большинстве
приветствуют контроль и порядок. Локальные  войны  и  революции  наконец
прекратились. Последовавшее затем процветание сделало возможным прорыв в
космос и колонизацию таких планет,  как  Надежда  и  Окраинная  колония.
Военно-Космический Флот, главный среди остальных военных ведомств,  стал
оплотом Правительства Объединенных Наций в борьбе с силами  сепаратизма,
характерного для всех колониальных систем.
   Я разделся и залез на койку,  стараясь  не  разбудить  Алекса.  Вчера
лейтенант Казенс выпорол его на бочке, и теперь  он  вынужден  был  есть
стоя и плохо спал. Бог с ним, с наказанием, но  я  слишком  хорошо  знал
Алекса, чтобы поверить, будто он вел себя нагло и нарушил  субординацию,
как утверждал лейтенант. Либо у Казенса было плохое настроение, либо  он
искал повода показать свою власть.
   Согласно уставу, любой гардемарин  мог  подвергнуться  порке,  но  до
определенного возраста. Алекс в  свои  шестнадцать  лет  уже  перемахнул
установленную границу. Исключением мог быть только серьезный  проступок.
Лейтенант Казенс не нарушил устав, но нарушил традицию.  Алекс  выглядел
несчастным, но не жаловался, и правильно делал.
   Я уснул.
 
4 
 
   Через две недели мне снова пришлось держать экзамен на  "причаливание
судна". Я бесконечно долго прокладывал курс. Лишь на то, чтобы вычислить
наше местонахождение, ушел целый час. Даже потерял  всякое  терпение.  Я
покинул мостик весь мокрый от пота, но корабль не разбил, хотя воздушные
шлюзы вошли в контакт довольно жестко.
   Мне захотелось похвастаться Аманде своими успехами, и я  нашел  ее  в
комнате отдыха, где она смотрела эпическую поэму по головиду. Она тотчас
выключила его и внимательно  меня  выслушала.  Говорил  я  увлеченно,  с
волнением.
   Я больше  не  сидел  за  ее  обеденным  столиком,  но  мы  оставались
друзьями. Подолгу гуляли по  круговому  коридору,  вместе  читали  в  ее
каюте. Она рассказывала о текстильном концерне своего отца, я - о  жизни
в Академии. Единственное, что мы позволяли  себе,  -  это  держаться  за
руки. Я мог бы спать с ней, устав разрешал.
   Кроме  того,  мне,  как  и  остальным  гардемаринам,   доктор   Убуру
ежемесячно делала инъекцию для поддержания стерильности.  Но  Аманда  не
приглашала меня, а настаивать я не мог: она была пассажиркой.
   Прошло несколько дней после моего триумфа на капитанском  мостике.  Я
валялся  на  койке,  наблюдая,  как   Сэнди   дразнит   Рики   Фуэнтеса,
корабельного юнгу.
   - Можно мне поиграть? Ну пожалуйста, сэр! Пожалуйста! - Юнга  тянулся
к оркестрону, который Сэнди,  ухмыляясь,  держал  у  себя  над  головой.
Двенадцатилетний Рики, добрый и доверчивый, был всеобщим любимцем.  Даже
Вакс относился к нему снисходительно.
   Рики  посещал  кубрики  экипажа,  офицерские  каюты  и  кают-компании
пассажиров. Такая у него была служба. Он  передавал  сообщения,  находил
забытые матросами  и  офицерами  принадлежности  и  вообще  делал  много
полезного. Такие мальчики были на каждом большом корабле - обычно сироты
или те, кто  хотел  сделать  карьеру.  Как  правило,  еще  не  достигнув
двадцати лет, они  становились  моряками  первого  класса  или  младшими
офицерами.
   Сэнди наконец отдал ему оркестрон. Мальчик выбрал  арфу,  французский
рожок и тубу, установил ритм бонго бит и стал  наигрывать  на  крошечных
клавишах простую мелодию. Потом  заставил  инструмент  повторить  ее  и,
используя остальные инструменты, сделал контрапункт.
   Рики слушал, как развивает оркестрон записанную им мелодию.
   - Тащусь! Ну просто тащусь! - Видимо, он хотел сказать, что ему очень
нравится. Я был всего на  пять  лет  старше  него,  но  жаргон  меняется
быстро. Запись подошла к концу, - Спасибо, Сэнди.  Мне  надо  бежать.  Я
сегодня помогаю на кухне, то есть на камбузе. Пока, сэр! - Он умчался.
   В возрасте Рики я рубил дома дрова, отец заставлял. Я  не  был  таким
открытым,  общительным  и  никогда  не  буду.  Мы  с  отцом   почти   не
разговаривали друг с другом и уж, конечно, не смеялись.
   После ухода Сэнди я задремал.
   Спустя какое-то время вошел Вакс и включил свет. Приятные  сновидения
исчезли.
   - Выключи свет, Вакс, - пробормотал я.
   Он, словно не слыша, неторопливо раздевался.
   - Вакс, выключи свет, я тебе говорю!
   - Конечно, Ники. - Он шлепнул по выключателю, стараясь  выказать  мне
свое полное пренебрежение.
   Но то ли от обильного  ужина,  то  ли  оттого,  что  я  не  занимался
гимнастикой, я тут же уснул мертвым сном.
   Через некоторое время я услышал недовольный голос Вакса:
   - Холодно. Сделай потеплее, Уилски.  -  Послышался  шорох  простыней.
Сэнди встал, чтобы усилить обогрев. Через несколько минут снова раздался
голос Вакса:
   - Сэнди, ужасно жарко. Убавь. Сэнди опять поднялся.  На  этот  раз  я
заснул уже не так быстро.
   - Прибавь жару, Уилски!
   Я очнулся, внутренне холодея от ярости. Алекс застонал во сне. Сэнди,
видимо, спал и не ответил.
   - Уилски, ты,  жопа  сраная,  а  ну  поднимайся  и  прибавь  жару!  -
Последовало  еше  несколько  нецензурных  ругательств.  Опять  зашуршали
простыни. Сэнди поднялся и отрегулировал температуру.
   Я лежал и думал. Конечно, я далеко не всегда вступался за Сэнди перед
этим чертовым Ваксом, но всему есть  предел.  Еще  чуть-чуть  -  и  чаша
терпения у Сэнди переполнится. Более того, переполнится она  и  у  меня.
Где подвести черту? И каким образом, чтобы эта  здоровенная  горилла  на
соседней койке не снесла мне башку и чтобы я  не  потерял  контроль  над
своим кубриком?
   - Теперь убавь.
   - Все нормально, - услышал я свой собственный голос.
   - Жарко. Этот болван не может отрегулировать температуру.
   - Тогда встань и сам отрегулируй. Вакс сделал вид, будто не слышит.
   - Уилски, спусти свою  очаровательную  задницу  и  сделай  нормальную
температуру. Так, с меня хватит.
   - Оставайся на своем месте, Сэнди. Это приказ.
   - Есть, мистер Сифорт! - отрапортовал Сэнди с благодарностью.
   - Какого черта ты встреваешь, Ники?
   - Хватит, Вакс, - сказал я как мог строго.
   - Пошел ты... Вот и говори с ним.
   - Вакс, включи свет.  -  Я  ждал,  но  он  не  пошевелился,  форсируя
развязку.
   По абсолютной тишине в каюте я понял, что никто не спит.
   - Алекс, вставай. Включи свет.
   - Есть, мистер Сифорт! - Алекс,  сонный,  с  взъерошенными  волосами,
щелкнул выключателем и нырнул в койку, от беды подальше. Вакс сел, глаза
его горели злобой.
   Я лег на спину, положив руки под голову.
   - Вакс, двадцать отжиманий. - Атмосфера накалялась.
   - Отжимайся сам, Ники.
   У Алекса перехватило дыхание.
   - Вакс, двадцать отжиманий. Это приказ.
   - Не будь большей задницей, чем ты есть на самом деле. - Это уже  был
открытый вызов, - Ты смеешь мне приказывать? Давай заставь, попробуй.  -
Он был  прав,  если  учесть  традиции.  Но  и  старший  гардемарин  имел
кое-какие права.
   - Это прямой приказ, Вакс. Двадцать отжиманий на палубе.
   - Нет. Маловат ты еще, чтобы отдавать  приказы.  По  крайней  мере  в
кубрике. - Это был верный ход. Вакс посягал на мой авторитет в  кубрике,
а не на корабле.
   - Мистер Хольцер, немедленно доложите наверх о вашем поведении, - Это
значило, что он должен постучаться  в  каюту  к  старшему  лейтенанту  и
доложить о наказании за неподчинение. За это его, скорее всего,  выпорют
на бочке, несмотря на возраст.
   - Ты шутишь. Знаешь, чем это для тебя пахнет? Я знал.
   - Мистер Хольцер, немедленно ступайте к дежурному офицеру и доложите.
   - И не подумаю. - У Вакса был шанс, но небольшой.  Дело  в  том,  что
карьера  гардемарина,  призывающего  на  помощь  офицера  для  наведения
порядка в кубрике, можно сказать, кончена.
   - Алекс!
   - Да, мистер Сифорт!
   - Надень штаны, отправляйся к дежурному офицеру и доложи, что старший
гардемарин сообщает о мятеже. Мистер Хольцер отказался выполнять  прямой
приказ. Пусть военный трибунал разберется и установит мою правоту.
   - Есть, сэр! - Алекс сбросил одеяло и потянулся за штанами.
   - Отставить, Алекс. Ты не посмеешь, Ник. -  В  голосе  Вакса  звучала
угроза. - Я тебе отплачу. Ты никогда не станешь командиром корабля, если
не в состоянии справиться с кубриком. Тебе не светит даже очередной чин!
   - Вас это больше не касается, мистер Хольцер.  -  Я  говорил  ледяным
тоном. Это был мой последний шанс. - Мистер Уилски!
   - Да, сэр?
   - Одевайтесь. Отправляйтесь в дежурное помещение. Разбудите  старшину
корабельной полиции. Ты арестован, Вакс.
   - Есть, сэр! - скорее пропищал, чем проговорил Сэнди  и  стал  быстро
одеваться.
   Алекс уже направился к двери. Вакс преградил ему путь:
   - Ник, отмени приказ. Это наше внутрикубриковое дело. Давай  разрешим
его здесь, между собой. Он попался.
   - Поздно, Вакс. Ты нарушил приказ.  Отпусти  Алекса.  -  Я  продолжал
лежать, даже не пошевелившись.
   - Прекрати, Ник. Давай поговорим. - Он помедлил. - Прошу тебя. - Вакс
знал, что  мне  придется  распрощаться  с  карьерой,  если  оба  младших
гардемарина выполнят приказание. Но он  также  знал,  что  ему  придется
предстать  перед  трибуналом,  после  чего,  скорее   всего,   последует
заключение, а может, и увольнение из военного флота.
   Я сделал вид, что колеблюсь:
   - Алекс, Сэнди, сядьте. - Я повернулся к Ваксу, - Начнем все сначала,
мистер Хольцер. Двадцать отжиманий.
   Он уставился на меня, стараясь  понять,  насколько  это  серьезно.  Я
отвел взгляд. Пусть  думает,  что  хочет,  мне  наплевать.  Видимо,  мое
безразличие убедило его. Он опустился на палубу:
   - Мы еще об этом поговорим, Ник.
   - Поговорим. - Я хорохорился, но чувствовал себя неуверенно.
   Он отжался двадцать раз. Добросовестно. Так, как  учили  в  Академии.
Потом встал на колено.
   - А теперь еще двадцать, - Я смотрел ему прямо в глаза.
   Однажды сдавшись, Вакс уже не имел  выбора.  И,  посинев  от  злости,
отжался еще двадцать раз.
   - Спасибо, - Я повернулся к двум младшим гардемаринам,  -  А  вы  оба
ложитесь.
   Они не посмели сказать ни слова. По-прежнему боялись Вакса. Он оделся
и процедил сквозь зубы:
   - Самое время прогуляться, Ники. Не хочешь ко мне присоединиться?
   Тут я пожалел,  что  вступился  за  Сэнди.  Вакс  весил  на  двадцать
килограммов больше меня, был на  голову  выше,  на  два  года  старше  и
гораздо сильнее. Сейчас  он  вышибет  из  меня  мозги.  Но  выхода  нет,
придется пройти через это. Я поднялся, надел брюки, носки  и  туфли,  но
остался в нижней рубашке. Зачем портить верхнюю рубашку и китель?
   Мы молча шли к спортивному залу  для  пассажиров  на  втором  уровне.
Сейчас, после полуночи, он был пуст. Вакс вошел первым.
   Я знал, что лучше всего ходить кругами и уклоняться от его выпадов. И
он знал, что я это знаю. Поэтому, едва переступив порог зала, я бросился
на него, молотя кулаками по лицу, прежде чем он принял защитную  стойку,
держа меня на расстоянии. Я отступил.
   Он пошел на меня, бледный  от  ярости.  Я  снова  отступил.  Он  стал
двигаться быстрее. И опять я пошел прямо на него,  размахивая  кулаками,
но получил боковой удар в голову, от которого меня затошнило. По инерции
он пролетел вперед и оказался прямо передо мной.
   Я начал колотить его по животу, груди, челюстям, потом упал на пол  и
откатился в сторону.
   Он растерялся, на это я и надеялся. У меня был  единственный  шанс  -
делать то, чего он меньше всего ожидал. Теперь он наступал осторожно, не
забывая о защите. Я принял позу карате. Он тоже. Мы оба маневрировали. Я
парировал его удары, но он упорно наступал, загоняя меня в угол,  и  мне
ничего не оставалось, как отступать.
   В следующие несколько минут ему удалось несколькими сильными  ударами
прорвать мою защиту.  Он  с  размаху  бил  меня  по  голове,  бросал  на
перегородку, наносил удары по груди и  рукам.  У  меня  не  хватало  сил
удержать его на расстоянии, поэтому я делал вид, будто мне очень больно,
что, впрочем, соответствовало действительности.
   Я шатался, притворяясь, что теряю сознание. Изо рта и из носа  лилась
кровь. Ноги подкашивались. Я  начал  медленно  оседать  на  пол,  но  он
схватил меня под руки. Именно этого я и ждал. Собрав последние  силы,  я
ударил Вакса в пах.
   Он согнулся, обхватив себя руками. Я отступил, отирая кровь  с  лица.
Черт,  он  умел  драться.  Вакс,  бледный,  с  полуприкрытыми   глазами,
прислонился к стене.
   Руки у меня ломило от боли. Не было сил для очередного удара, Тогда я
подался всем телом вперед и, сцепив руки перед собой, побежал  на  него,
как баран, врезавшись ему плечом в бок. Мы оба упали.
   Тяжелый, как глыба, Вакс  с  трудом  поднялся  на  ноги,  со  сжатыми
кулаками и ненавистью в глазах. Я встал, набычился и  снова  ринулся  на
него. Он стукнулся о перегородку, и из носа у него потекла кровь.  Плечо
у меня онемело. Мы оба вскочили. Я  снова  замахнулся,  но  он  выставил
вперед руки и отбил мое нападение. Тогда я опять пошел на него.
   - Стой! - Вакс тяжело дышал. Я попятился назад:
   - Теперь держись, мальчик. - Я опустил голову и  снова  атаковал.  Он
попытался ударить меня коленом по лицу, но не успел. Я  врезался  ему  в
живот, и он рухнул на палубу. Интересно, не сломал ли я себе шею?  Через
несколько мгновений я поднялся. Он тоже.
   - Баста! - Вакс обеими руками держался  за  живот.  Я  прислонился  к
стене, боясь потерять сознание.
   - Мир! - Он вытянул вперед руку, как будто отталкивая меня.  Я  никак
не мог отдышаться. - Я не могу взять над тобой верх. А ты -  надо  мной.
Мир!
   - Нет. - Я снова двинулся на него. Сил у меня оставалось немного,  но
он был слишком занят своими помятыми ребрами, чтобы защищаться. Он сполз
вниз, на палубу, и с усилием встал.
   - Ради Бога, Ники, хватит! Ничья. Я кивнул:
   - Только оставь в покое Сэнди! Твои издевательства  переходят  всякие
границы.
   - Шутки не запрещены.
   - Но  все  имеет  свои  пределы.  Издевайся,  но  если  я  прикажу  -
прекращай!
   - Ладно, договорились.
   - Я не буду трогать тебя,  -  сказал  я,  -  а  ты  не  нарывайся  на
неприятности.
   - Договорились, - Он сглотнул и осторожно попытался  отнять  руки  от
живота.
   - И не назыв