адемии.
   Как тоскливо одному в  огромной  квартире!  За  час  до  ужина  я  не
выдержал гнета  одиночества  и  выбрался  наружу.  Вокруг  все  сверкало
чистотой и ухоженностью,  дверные  ручки  блестели.  Это  мне  по  душе.
Бывало,  по  воскресеньям  я  часами  вылизывал  свою  кадетскую  форму,
полировал запонки и заколку для галстука, пока другие кадеты тратили все
свободное время на развлечения.
   От офицерской гостиницы я прошел к строевому плацу, по  которому  под
присмотром строгих сержантов маршировали кадеты, пересек его и  вошел  в
знакомый учебный корпус, где я не был  с  тех  пор,  как  покинул  стены
Академии юным гардемарином. Моя рука автоматически пригладила  волосы  и
поправила мундир, словно я все  еще  был  кадетом.  Старые  привычки  не
так-то легко вытравить.
   На  стенах  висели  прежние  фотографии:  стройные  шеренги  кадетов,
напряженно смотрящих прямо в камеру. Сущие младенцы. Когда-то  и  я  был
таким  же.   Столь   юный   призывной   возраст   обусловлен   печальной
необходимостью. Дело в том,  что  N-волны,  генерируемые  сверхсветовыми
двигателями, могут вызвать  раковую  опухоль  меланому-Т.  Облучение  же
N-волнами в течение пяти лет  периода  полового  созревания  значительно
снижает вероятность этой смертельно опасной болезни.
   Я внимательно вглядывался в мальчишеские лица, воплощение невинности.
Когда я превратился из такого вот симпатичного  паренька  в  погубившего
свою душу грешника?
   В коридоре послышались шаги, тихий разговор.  Из-за  угла  вышли  два
кадета - мальчик и девочка -  испуганно  вытаращились  на  меня,  отдали
честь  и  замерли  по  стойке  "смирно"  каменными  изваяниями.  Будь  я
сержантом, они бы просто козырнули и пошли по  своим  делам  дальше.  Но
офицер, да не какой-нибудь, а капитан первого ранга! В их  представлении
это нечто жутко серьезное!
   Вместо того чтобы небрежно отдать команду "вольно" и отпустить  салаг
подобру-поздорову, я, ностальгирующий маразматик, застигнутый  у  старых
фотографий врасплох, от смущения изобразил грозную физиономию и принялся
инспектировать их  внешний  вид.  Какая  ошибка!  Традиция  предписывает
капитану не обращать особого внимания даже на гардемаринов, не говоря  о
кадетах. Лучше бы я сделал вид, что не заметил их.
   Как и большинству кадетов Академии, им было лет по  четырнадцать  или
пятнадцать. Паренек был  выше  своей  сверстницы,  с  короткими  черными
кудряшками, а у нее локоны спускались до самого воротника, что по уставу
вполне допустимо для девушек. У обоих серая кадетская униформа и ботинки
были  в  идеальном  порядке,  пряжки  на  ремнях  блестели.  К  чему  же
придраться?  Ага!  У  мальчишки  узел  галстука  не  точно  по   центру!
Нахмурившись, я поправил его и строго спросил:
   - Фамилия, курс?!
   - Омар Бенгхади, сэр! Второй курс! -  отчеканил  он  и  покраснел  от
смущения.
   - А вы? - посмотрел я на девчонку.
   - Алишия Джонс, сэр. Первый курс.
   - Хорошо. - В первые недели  первокурсники  сильно  выделялись  своим
неуклюжим поведением и осанкой, но сейчас, в конце учебного года, манеры
у Алишии были вполне офицерскими.  Значит,  сержанты  Академии  муштруют
своих подопечных как следует.
   - Чем могу помочь, лейтенант? -  послышался  сзади  голос,  несколько
резковатый, но  достаточно  вежливый.  Я  обернулся.  Сержант  стрельнул
глазами по моим капитанским нашивкам и смутился:
   - Ой, простите, сэр. Сержант Рамон Ибарес!
   - Вольно, - поспешно скомандовал я. Задерживаться с этой  командой  и
вообще  подчеркивать  свою  власть  над  сержантами  перед  их  кадетами
непедагогично.
   - Извините, капитан Сифорт, сразу не узнал вас. Они, - кивнул  он  на
кадетов, - что-то натворили?
   Мальчишка от его сурового  тона  весь  сжался,  а  у  девчонки  нервы
оказались покрепче.
   - Нет, сержант, просто... - Я замялся в поисках  оправдания  и  вдруг
сообразил, что оправдываться мне не в чем. Смех да и только!  Я  окончил
Академию несколько лет назад, дослужился до капитана,  а  чувствую  себя
перед сержантом так, словно он имеет надо  мной  власть.  Сообразив  все
это, я сказал увереннее:
   - Это просто проверка. А вы, - повернулся я к  кадетам,  -  идите  по
своим делам.
   - Есть, сэр, - ответили они хором и с облегчением удалились.
   - Чем могу вам помочь, сэр? - снова с  прохладцей  произнес  сержант,
словно спрашивая: "Что это ты тут делаешь в моей Академии, парень? "
   Значит, не зря поговаривали у нас в кадетских  казармах,  будто  наши
сержанты никого не боятся, даже начальника Академии. Вот  почему  мы  их
так боялись.
   - Спасибо, сержант, все в порядке, - ответил я,  но  решил,  что  это
прозвучало  грубовато,  словно  "пошел  прочь",   и   смягчил   ситуацию
доброжелательным вопросом:
   - Готовите их к экзаменам?
   - В основном придумываю первокурам занятия,  чтоб  не  слонялись  без
дела, сэр, - сдержанно улыбнулся сержант. - А  задания  даю  из  первого
семестра второго курса, но они об этом не подозревают. - Наконец  улыбка
коснулась и его суровых глаз, преобразив  их  до  неузнаваемости.  -  Мы
разминулись с вами всего  на  два  года,  сэр.  Я  служу  в  Академии  с
девяносто четвертого.
   - А я окончил ее в девяносто втором.
   - Знаю.
   - Откуда? - изумился я.
   - Я даже знаю, в какой  казарме  была  ваша  койка,  -  сиял  улыбкой
сержант. - Номер три в Вальдес-Холле. Мы выделяем ее  лучшему  кадету  в
качестве поощрения.
   - Бог мой! - Уж не разыгрывает ли он меня? Вряд ли. Даже  бесстрашный
сержант Академии не решится разыгрывать капитана первого ранга. А может,
все-таки...
   - Здесь все утверждают, что хорошо помнят вас, даже те, кто  ни  разу
не вел с вами занятий, - на полном серьезе продолжал сержант Ибарес.
   Чепуха какая-то! Надо срочно сменить тему.
   - Вы служите классным инструктором? - спросил я.
   -  Так  точно,  сэр  Кроме  этого,  я  веду  занятия  по  стрельбе  и
рукопашному бою. Кстати, только что мы с сержантом Востом обсуждали, как
вдолбить в голову одному из моих  салаг  элементарный  курс  космической
навигации.
   Я почувствовал к нему расположение.
   - Выпьете со мной чашку кофе, сержант? - предложил я.
   - Кофе? - От сержантского хладнокровия не осталось  и  следа,  сквозь
суровость наконец-то проступило смущение.  -  Ну,  коли  не  шутите,  не
возражаю, сэр.
   - Напомните, где тут комната отдыха? -  В  давние  кадетские  годы  я
меньше всего  думал  о  чашечке  кофе,  поэтому  понятия  не  имел,  где
росположены комнаты отдыха.
   - Комната  для  преподавательского  состава  находится  в  том  конце
коридора, - показал сержант Ибарес. Я уселся в удобное кожаное кресло.
   - Всего двенадцать дней, - сказал сержант, разливая по чашкам кофе.
   - Пардон?
   - До вашего вступления в должность начальника Академии, - пояснил он.
- Наверно, мне не следовало об этом говорить, простите, если я веду себя
невежливо.
   Это действительно несколько выходило за  рамки  принятых  на  корабле
отношений между сержантом и капитаном, но на Земле в подобных строгостях
нет необходимости, поэтому прямолинейность сержанта  меня  не  коробила.
Наоборот, я испытал облегчение.
   - Ничего, все в порядке,  -  успокоил  его  я.  -  Какая  тут  уютная
обстановка. Это ничего, что мы хозяйничаем тут как у себя дома?
   - Почему капитан Николас Сифорт не должен чувствовать себя  в  родной
Академии как дома? - искренне удивился сержант
   - В самом деле, пожалуй, может быть... - забормотал я, чувствую  себя
идиотом.
   Сержант пристально всмотрелся в мою физиономию, отвернулся  Наступила
неловкая тишина. Я ерзал в удобном кресле, как на иголках Скорей  допить
кофе и смыться отсюда!
   - Не привыкли вы еще к славе, - констатировал сержант.
   Какая дерзость! Как он смеет меня поучать?!
   - Пардон? - ледяным тоном процедил я.
   - Видать, я только что схоронил свою карьеру? Извините, сэр.
   - Есть вещи, о которых... - начал я с негодованием и осекся.  Чего  я
окрысился?  Сам  же  пригласил  его  выпить  кофе,  а  значит,  дружески
поболтать, а теперь затыкаю ему рот. Нехорошо. Пригасив гнев,  я  встал,
подошел к окну. На плацу все еще маршировали кадеты. -  Верно,  сержант,
не привык я к славе. Честно говорю, она мне в тягость.
   Снова воцарилась тишина, но на  этот  раз  сержант  молчал  с  другим
выражением. Наконец он задумчиво произнес:
   - Странно. Другие многое отдали б, чтобы оказаться на вашем месте.
   - Не пожелал бы вам оказаться на моем  месте,  -  сказал  я  с  видом
приговоренного к смерти.
   - У нас в Академии все были уверены, что вам дадут корабль. Никто  не
верил слухам, будто вас отстранят от полетов.
   Из коридора донесся звонок. В Академии  он  не  означает,  что  можно
захлопнуть карманные компьютеры и радостно броситься на  перемену.  Урок
заканчивается лишь после команды преподавателя, а она может поступить  и
через несколько минут после звонка.
   - Я сам отказался от корабля.
   - Вы нужны флоту, сэр.
   Опять! Что они, сговорились все, что ли?!  Талдычат  одно  и  то  же!
Сейчас этот сержант, как и сенатор Боланд, начнет объяснять,  что  флоту
нужны герои, особенно в военное время, а  война  с  космическими  рыбами
вот-вот разразится совсем рядом  с  Землей.  Но  сержант  завел  речь  о
другом:
   - Понимаете... Академия закоснела. Я обернулся.  Он  грустно  смотрел
себе под ноги на ковер.
   - Что вы имеете в виду? - нетерпеливо спросил я.
   - Не подумайте, что я недоволен сложившимися  здесь  порядками,  сэр.
Традиции, конечно, нужны, они укрепляют порядок. - Он  подошел  к  окну,
задумчиво посмотрел на плац, на вертолетную площадку. - Я согласен,  что
начальник  Академии  должен  держать  дистанцию,  не   позволять   своим
подчиненным фамильярности, иначе его авторитет упадет, он потеряет ореол
кумира, которому подчиняются не по принуждению, а  с  благоговением.  Но
порой традиции заходят слишком далеко. Ваш предшественник  Керси  иногда
держал уж слишком большую дистанцию. Он очень уважает традиции, очень  в
них верит, сэр.
   Я понял, что сержант Ибарес говорит от чистого сердца.  Упрекать  его
за это нельзя. Я глянул на часы.
   - Ваша точка зрения мне понятна. Пора на ужин. - Я протянул ему руку.
   На столе конференц-зала оставалось еще  четыреста  двадцать  папок  с
личными делами кандидатов в кадеты. Разумеется,  их  копии  хранились  в
памяти компьютера Академии, поэтому мы, члены приемной  комиссии,  могли
бы не шуршать сотнями листов, как в старину, а просматривать  тексты  на
экранах. Так было бы быстрей и удобнее. Однако  досье,  отпечатанное  на
бумаге, - одна из тех старых традиций, о которых говорил сержант Ибарес.
   - Какие еще будут предложения? - спросил начальник Академии Керси.
   - Мне кажется, мы сформировали  достаточно  хорошие  пропорции  и  по
национальному  составу,  и  по  континентам.  Возрастной  состав   тоже.
неплохой, хотя  в  этом  году  оказалось  больше  четырнадцатилетних,  -
осторожно высказался лейтенант Дарвин Слик.
   Эдгар Толливер, сидевший рядом со мной, не подавал голоса, рисовал  в
своем блокнотике каких-то чертиков.
   - А что скажете вы, мистер Сифорт? Откуда мне знать, кого выбрать?  Я
не могу судить о людях лишь по их  анкетам.  Вот,  например,  лейтенанта
Толливера я хорошо знаю. Я не переваривал его, еще когда был кадетом.  И
почему я от него не отделался? А ведь была прекрасная возможность.
   - У меня нет... - начал я, но в этот  момент  Толливер  подсунул  мне
свой дурацкий блокнот. Я хотел было отшвырнуть его, но вовремя заметил в
нем дважды подчеркнутую фамилию Теро. - Как насчет Теро? - автоматически
спросил я и только после этого допер, что вовсе  не  собирался  идти  на
поводу у Толливера.
   - Кто это такой? Тот парижанин? - спросил Керси.
   - Так точно, сэр, - ответил вместо меня Толливер.
   - Если вы так  настаиваете,  мы  можем  рассмотреть  его  кандидатуру
повторно, - недовольно произнес Керси с тем самым выражением, которого я
так страшился, когда был кадетом.
   Ни на чем я не собирался настаивать и хотел лишь одного  -  побыстрее
смыться  отсюда,  но  недовольство  Керси  пробудило   во   мне   демона
противоречия, и я сказал:
   - Мне бы хотелось включить Жака Теро в список.
   - Ладно, - пожал плечами  Керси.  -  Вы  тоже  имеете  право  голоса.
Дарвин, внесите Теро в список вместо триста восьмидесятого номера.
   - Есть, сэр, - ответил лейтенант Слик и произвел указанное изменение.
   Сразу после заседания приемной комиссии я в  сопровождении  Толливера
поспешил домой, вернее, в свою новую квартиру в офицерской гостинице. До
отлета в Нью-Йорк к Анни оставалась всего пара часов. У  Толливера,  как
только он проводит меня до вертолета, будет целая неделя свободы.
   -  Почему  вы  предложили  Теро?  -  спросил  я  у  него   на   ходу,
автоматически козыряя по пути кадетам, старательно отдававшим мне честь.
   - А почему бы и нет? Разве он хуже других?
   Я резко остановился. Толливер пронесся еще пару метров, вдруг  понял,
что я куда-то исчез, и вернулся ко мне.
   - Отвечайте! - приказал я.
   - Сам не знаю, - пожал он плечами. - Наверно, потому, что он  вначале
был в списке  принятых,  а  потом  его  оттуда  выкинули,  чтоб  принять
русского ради  соблюдения  национальных  пропорций,  хотя  русский  сдал
экзамены хуже.
   - Вы идеалист? Поборник справедливости?
   - Называйте это как хотите, сэр. Мне кажется, я  поступил  правильно.
Если вы не согласны, тогда почему не возразили на комиссии?
   - Лучше последите  за  своими  манерами!  -  вспылил  я,  потому  что
никакого разумного возражения мне в голову не приходило.
   - Есть последить, сэр, - нагло ответил Толливер. Что ты с ним  будешь
делать? Он  просто  неисправим!  Вскоре  мой  мучитель  с  удовольствием
наблюдал, как вертолет уносил меня к Лондонскому космопорту.
 
2 
 
   Клиника была построена на бывшей автомобильной стоянке. Когда-то  там
находился огромный "Янки-Стадион". Но военный комендант Нью-Йорка решил,
что футбольные матчи  и  прочие  варварские  зрелища  чреваты  массовыми
драками болельщиков. С тех давних пор стадион зарос сорняками,  а  стены
его местами разрушились. Он напоминал древнеримский Колизей.  Контрастом
ему   было   современное   здание   клиники,    обрамленное    аккуратно
подстриженными газонами.  Этот  островок  благополучия  располагался  за
крепким высоким забором с колючей проволокой. Вокруг  были  беспорядочно
разбросаны хибары бедноты, обитателей так называемого Нижнего Нью-Йорка.
   Клиника тщательно охранялась. Скрытые камеры зорко следили за  каждым
сантиметром территории.  В  прочных,  но  красиво  отделанных  дверях  и
воротах  таились  детекторы,  способные  обнаружить   любое   оружие   и
взрывчатку. Все эти охранные навороты можно встретить  в  любом  крупном
городе  Земли,  не  только  в  Нью-Йорке;  они  давно   превратились   в
неотъемлемую  часть  урбанистической  жизни.  В  прошлом   году   только
благодаря  детекторам  пластиковой  взрывчатки   удалось   предотвратить
покушение на мэра Лондона Раджни Сивата.  Встреча  с  доктором  О'Нейлом
была назначена на два часа пополудни. Я прибыл в клинику вовремя, но мне
передали, что доктор задерживается  на  неопределенное  время.  Тогда  я
попытался что-то разузнать у его медсестры,  миссис  Тальбот,  когда  мы
вместе  шли  по  длинным  коридорам.  Но   она   то   разговаривала   по
радиотелефону, то заглядывала к своим коллегам. Пришлось  мне  набраться
терпения и смиренно дожидаться, пока эта болтушка соизволит довести меня
до тихого местечка. Наконец мы были на месте.
   - Разумеется, вы можете увидеться со своей женой, капитан  Сифорт,  -
застрекотала она. - Доктор сказал, что ваши визиты пойдут ей на  пользу,
если, конечно, вы оба хотите встречи.
   - Ей ведь свойственны перепады  настроения?  Не  расскажете  об  этом
поподробнее? - попросил я.
   - Это обычное явление на такой стадии, - небрежно махнула она  рукой,
как будто речь шла о каком-то пустяке. Но для меня это была трагедия!  -
Ваша жена проходит  сложный  курс  лечения  для  восстановления  баланса
гормонов. Доктор очень тщательно следит за работой ее эндокринных  желез
и вносит корректировки после каждого анализа крови.
   Ох, бедная Анни! В отчаянии я комкал свою фуражку.
   - А кроме того, - понизила голос миссис Тальбот, - ваша жена пережила
тяжелую психическую травму,  так  что  дело  тут  не  только  в  балансе
гормонов.
   Конечно!  До  изнасилования  она  пережила  хаос  и   панику,   когда
космические рыбы метнули в Сентралтаун астероид. До этого был  голод  на
"Дерзком". Бедная Анни!
   - Вдобавок, у нее прошлое беспризорницы,  -  вкрадчиво  приговаривала
миссис Тальбот, - а это тоже неблагоприятный фактор.
   Зачем она напоминает мне об этих кошмарах?
   Много десятилетий тому назад  на  Нижний  Нью-Йорк  махнули  рукой  и
отдали его на растерзание беспризорникам, наводнявшим его  разрушающиеся
улицы. С тех пор там идет непрерывная и жестокая война  банд,  состоящих
из латиноамериканцев, негров и азиатов, от которых цивилизованные жители
Верхнего Нью-Йорка оградились  высоченными  заборами  и  современнейшими
охранными системами. Между собой "верхние" называют  "нижних"  чернью  и
отбросами, а при "черни" старательно избегают  обидных  слов,  чтобы  не
поплатиться за такое смертельное оскорбление жизнью.
   Вот в этих "нижних" трущобах и прошло детство Анни. Она была в  одной
банде с Эдди Боссом, которого я во время трудного  полета  на  "Дерзком"
зачислил в рядовые Военно-Космических Сил.  Позже  он  верой  и  правдой
служил мне и на Надежде. Я долго верил в Эдди Боссу, но  одной  страшной
ночью в Сентралтауне я застал его в постели с Анни. Она к  тому  времени
уже была моей женой, и я отправил его с первым же кораблем (им  оказался
"Ватерлоо") прочь за много световых лет к дальним планетам.
   - Вам обоим пришлось столько  вынести,  капитан.  Представляю,  какой
ужасный след оставили эти испытания в ваших душах.
   - Что было - то прошло, - пробормотал я, едва сдерживая свои истинные
чувства.
   - Теперь вы без того страшного... То есть  я  хотела  сказать,  после
выздоровления вы выглядите гораздо лучше.
   Без того страшного пятна на щеке, хотела сказать она. По  возвращении
с Надежды хирурги-косметологи так поработали  над  моим  лицом,  что  от
ожога не осталось и следа.
   - А теперь, если позволите,  я  бы  хотел  увидеться  с  женой.  -  И
побыстрее отделаться от бесцеремонной миссис Тальбот.
   - Пожалуйста. - Она встала, мы вышли в коридор.  -  Доктор  разрешает
миссис Сифорт гулять по всей территории клиники.  Проводить  вас  до  ее
палаты?
   - Нет, спасибо, я помню дорогу. Скажите... у вас есть дети?
   - Да. двое. Кэти и Джон.
   - У вас есть их фото?
   - На столе. Хотите взглянуть?
   - Очень.
   Мы вернулись в кабинет. На столе  лежала  не  голограмма,  а  обычная
фотография в старинном стиле. Я вынул из кармана ручку.
   - Можно сделать надпись?
   - Конечно, - улыбнулась миссис Тальбот, польщенная таким вниманием.
   Я написал: "Кэти и Джону с  благодарностью  за  заботу  и  помощь  их
матери. Николас Э. Сифорт, капитан Военно-Космических Сил".
   - Благодарю, капитан! - радостно  пропела  миссис  Тальбот,  прижимая
фотографию к груди. - Большое спасибо!
   Я вышел из кабинета внешне спокойный, но внутри у  меня  все  кипело.
Такие,  как  миссис  Тальбот,  готовы  прогибаться  перед   любым,   чьи
физиономии пестрят на обложках журналов. Фу! Но ради Анни я стерплю и не
такое. Лишь бы к моей жене относились заботливо.
   Мы сидели с ней на диване в  светлой  комнате  отдыха.  Одну  руку  я
положил на спинку дивана, а  сжатый  от  ярости  кулак  другой  сунул  в
карман.
   - Зря ты тратишь время на поездки ко мне, - равнодушно говорила Анни,
угрюмо уставившись в стену.
   - Я так хотел увидеться с тобой. Я навещал бы тебя каждый день,  если
бы это было возможно. - Мне хотелось придвинуться к н