.
     - ФГЛИ, ДБЛФ, ЭЛНТ, нидиане-ДБДГ, ААЦЛ и ХЦХЛ, - сказал он. - Шесть.
     О'Мара поджал губы.
     - Я бы не возражал, если бы на вашем месте был диагност, - проговорил
он. - Им не привыкать к разшестерению сознания. Но вы...
     - Главный медицинский чин в госпитале, - перебил Конвей с усмешкой.
     - Гм, - буркнул О'Мара.
     В наступившей тишине слышны были человеческие голоса и  разнообразные
инопланетные звуки,  проникавшие  в  кабинет  из  коридора.  Должно  быть,
разговор велся на высоких тонах, ибо  стены  кабинета  главного  психолога
считались звуконепроницаемыми.
     - Ладно, - произнес майор, - попробуйте. Но мне совершенно не хочется
потом лечить вас от шизофрении, которую вы наверняка заработаете. В  наших
условиях надевать на вас смирительную рубашку - непозволительная  роскошь,
поэтому я приставлю к вам сторожевого пса. Вас  будет  сопровождать  ГЛНО.
Бот вам и седьмая мнемограмма.
     - Приликла!
     - Да. Ему, поскольку он эмпат, в  последние  часы  пришлось  очень  и
очень  несладко,  а  потому  я   вынужден   был   дать   нашему   приятелю
успокоительного.  Но  приглядеть  за  вами  или  даже  помочь  он  сможет.
Ложитесь.
     Конвей улегся на кушетку, и О'Мара закрепил на его голове шлем. Затем
майор заговорил, принялся задавать вопросы и сам на них отвечать.  Конвей,
заявил он, должен погрузиться в бессознательное состояние, должен проспать
по крайней мере четыре часа. Быть может, прибавил психолог,  он  и  затеял
все это лишь для того, чтобы иметь возможность как следует выспаться. Ему,
прибавил О'Мара, предстоит выполнить неимоверно сложную  работу,  от  него
потребуется, помимо того, чтобы быть одновременно семью существами, еще  и
находиться в семи местах  сразу,  так  что  сон  доктору  ни  капельки  не
помешает...
     - Я думаю, обойдется, - произнес Конвей, борясь  с  желанием  закрыть
глаза. - Выучив в палате несколько основных фраз, я передам  их  тамошнему
персоналу и отправлюсь дальше. Ведь  нужно  только,  чтобы  они  понимали,
когда хирург  просит  скальпель  или  зажим,  а  когда  говорит:  "Сестра,
перестаньте дышать мне в затылок"...
     Последним, что Конвей слышал отчетливо, были слова О'Мары:
     - Шути, сынок, шути. Чувство юмора тебе ох как пригодится...


     Он очнулся в помещении, которое было  слишком  просторным  и  слишком
узким, смутно знакомым и в то же  время  чужим.  Отдохнувшим  он  себя  не
чувствовал. Под потолком, вцепившись  в  него  шестью  ножками-трубочками,
висело крошечное, огромное, хрупкое, прекрасное, отвратительное  существо,
которое являлось кошмарным сном во плоти. Оно напоминало по виду  клеллов,
которыми он закусывал на дне своего озерца, и многое другое, в  том  числе
такого  же,  как  и  он   сам,   обычного   цинруссианина-ГЛНО.   Существо
затрепетало,  уловив  исходящее  от  него  эмоциональное  излучение.   Ну,
разумеется, цинруссиане - эмпаты.  Вынырнув  на  поверхность  сознания  из
водоворота чужих мыслей, воспоминаний и впечатлений, Конвей  сказал  себе,
что пора приниматься за  дело.  Первое  испытание  он  решил  провести  на
Приликле, благо тот был рядом, и начал рыться в памяти, отсеивая  ненужные
сведения и подбираясь шаг за шагом к  обретенному  столь  необычным  путем
знанию цинруссианского языка. Нет, поправил он себя, не цинруссианского, а
своего родного. Он должен мыслить и чувствовать, как  истинный  ГЛНО.  Вот
как будто что-то намечается. Ох, ну и мерзость...
     Он был цинруссианином, хрупким  насекомоподобным  существом  из  расы
эмпатов, обитающей на планете с низкой  гравитацией.  Теперь  он  сознавал
красоту пятнистого  экзоскелета  Приликлы,  замечал  юношеский  отлив  его
полуатрофированных крылышек и то, как шевелились жвала собрата от волнения
за него - него, Конвея. Ведь Конвей принадлежал к  расе  эмпатов  и,  если
верить воспоминаниям, вел счастливый  и  здоровый  образ  жизни  типичного
ГЛНО, однако  его  эмпатические  способности  куда-то  исчезли.  Он  видел
Приликлу,  но  не  воспринимал  его  эмоций;  свойство,  которое  как   бы
окрашивало в разговоре в различные  тона  каждое  слово,  жест  и  мимику,
позволяя двум цинруссианам, находящимся в пределах видимости  друг  друга,
получать неизъяснимое наслаждение, сейчас у Конвея начисто  отсутствовало.
Он помнил, что  всегда  умел  устанавливать  эмпатический  контакт,  но  в
действительности будто превратился к глухонемого. Человеческий же разум не
обладал способностью к эмпатии, а потому в настоящий момент не в силах был
чем-либо помочь ущемленному сознанию ГЛНО.
     Приликла  издал  ряд  щелчков.  Конвей,  который  никогда  раньше  не
обращался с ГЛНО без транслятора, понял, что  коллега  говорит  ему:  "Мне
очень жаль" - и выражает искреннее  сочувствие.  Он  попытался  произнести
подлинное имя Приликлы, которое лишь  весьма  приблизительно  передавалось
звуками  универсального  языка.  С  пятой  попытки  у  него  вышло   нечто
довольно-таки похожее на то, к чему он стремился.
     - Отлично, друг Конвей, - похвалил Приликла. - Я не надеялся, что ваш
замысел окажется успешным. Вы понимаете меня?
     Конвей  подыскал  в  голове  необходимые   звукоформы   и   осторожно
проговорил:
     - Да, благодарю вас.
     Затем они  попробовали  обменяться  фразами  посложнее,  техническими
терминами, медицинскими. Что-то у Конвея получалось, что-то - нет. Тем  не
менее,   с   грехом    пополам    он    теперь    мог    объясняться    на
пиджин-цинруссианском. Внезапно из коммуникатора  послышался  человеческий
голос:
     - Говорит О'Мара. Вы уже проснулись, доктор,  поэтому  опишу  вкратце
наше положение. Атака продолжается, но враг слегка  умерил  свою  прыть  -
вернее, ему помогли ее умерить наши  добровольцы-инопланетяне.  Среди  них
мелфиане, тралтаны  и  отряд  илленсанов.  Так  что  вам  понадобится  еще
мнемограмма ПВСЖ. В самом госпитале...  -  Последовал  подробный  отчет  о
количестве и состоянии раненых с  упоминанием  номеров  и  местонахождений
палат, а также о наличии медицинского персонала, - Решайте, с чего начать,
и чем скорее решите, тем лучше. На случай, если вы чего-то не  уловили,  я
повторю...
     - Не стоит, - сказал Конвей. - Я все запомнил.
     - Прекрасно. Как вы себя чувствуете?
     - Ужасно. Отвратительно. И - странно.
     - То есть, - подытожил О'Мара, - стандартная реакция. До связи.
     Конвей отстегнул ремни, удерживающие его тело на кушетке, и шевельнул
ногами. Незамедлительно его обуял панический страх,  поскольку  многие  из
тех, кто помещался в его сознании, буквально не переваривали  невесомости.
Кое-как совладав с испугом, он вновь  чуть  было  не  лишился  присутствия
духа, когда выяснил, что его ноги почему-то не прилипают к потолку, как  у
Приликлы. Конвей пересилил себя и  ослабил  хватку,  и  тут  заметил,  что
цеплялся за край кушетки бледным, дряблым отростком, ничуть не похожим  на
изящное  жвало,  какое  рассчитывал  увидеть.  Справившись   с   очередным
потрясением, он пересек помещение, выбрался в  коридор  и  продвинулся  по
нему на расстояние в пятьдесят ярдов прежде, чем его остановили.
     Санитар в зеленой форме Корпуса мониторов пожелал узнать,  почему  он
встал с постели и из какой он вообще палаты. Выражался санитар цветисто  и
не слишком почтительно.
     Конвей оглядел себя. Огромное, мясистое,  омерзительно-розовое  тело.
Вполне приличное тело,  уверил  его  голос  в  мозгу,  разве  что  немного
худоватое. В довершение всего, вокруг отвратительного туловища,  там,  где
от него отходили два нижних отростка, обмотана была белая тряпка, причем с
какой целью - оставалось для Конвея загадкой.  Тело  выглядело  нелепым  и
совершенно чужим.
     О Господи, подумал Конвей, я же забыл одеться!



                                    21

     Перво-наперво Конвей  собрал  в  кают-компании  госпиталя  по  одному
представителю от каждой расы  разумных  существ.  У  интеркомов  поставили
часовых-мониторов, чтобы они никого  не  подпускали  к  приборам  -  если,
разумеется, особо настырные и мускулистые инопланетяне не  принудят  их  к
тому силой. Теперь земляне могли свободно переговариваться друг  с  другом
по  системе  внутригоспитальной  связи.  Потом  инопланетян-представителей
усадили за селектор, чтобы они принимали вызовы и переадресовывали их тем,
кто поймет язык сообщения. Конвей потратил почти два часа - больше, чем  в
любом другом месте, - составляя для операторов список  синонимов,  который
позволит им общаться между собой, пускай даже на примитивном уровне.  Двое
мониторов, специалисты по языкам, которые  были  переданы  ему  в  помощь,
посоветовали доктору снять мнемограмму со своего семиязычного "розеттского
камня" [обломок скалы с текстом на нескольких  языках.  -  Прим.  перев.],
чтобы ей могли воспользоваться остальные врачи. Эти  лингвисты,  заодно  с
Приликлой и радиотехником, сопровождали Конвея  повсюду,  куда  бы  он  не
направлялся, а время от времени к процессии  присоединялись  еще  дежурные
медсестры. Словом, доктор шествовал по госпиталю с пышной свитой,  но  был
не в том настроении, чтобы радоваться подобному стечению обстоятельств.
     Что касается медицинского персонала - он состоял из  землян  примерно
наполовину, а вот среди раненых соотношение мониторы - инопланетяне - было
уже тридцать к одному. На  некоторых  уровнях  раненые  мониторы  занимала
целые палаты, а присматривали  за  ними  медсестра-землянка  да  несколько
тралтанов или келгиан. В таких случаях Конвей без особого труда  налаживал
общение между медиками и спешил дальше. Но бывало и так, что  медсестры  и
санитары относились к классам ЭЛНТ или ФГЛИ, а подопечными их  были  ДБЛФ,
ХЦХЛ и земляне; или земляне приглядывали за ЭЛНТ,  или  ААЦЛ  -  за  всеми
сразу. Проще и разумнее всего было бы  объединить  медсестер  и  пациентов
одного вида, но это не представлялось возможным, поскольку либо  состояние
пациентов не позволяло перемещать их с места на место, либо не  находилось
медсестер  той  же  классификации.  И  тогда  задача   Конвея   бесконечно
усложнялась. Вдобавок к хронической недостаче  медсестер  и  санитаров  он
столкнулся с катастрофической нехваткой врачей. Пришлось вызвать О'Мару.
     - Нам не хватает врачей,  -  сказал  Конвей.  -  Мне  кажется,  можно
разрешить медсестрам самим ставить диагноз и лечить раненых,  а  не  ждать
распоряжений от того, кто и так весь в делах и заботах. Раненые продолжают
поступать, и я не вижу иного-выхода, кроме как...
     - Вы начальник, - перебил его О'Мара, - вам и решать.
     - Хорошо, -  отозвался  Конвей.  -  И  второе.  Врачи  осаждают  меня
просьбами, котят принять по две-три мнемограммы  в  дополнение  к  той,  с
которой в данный момент работают. Да и девочки от них не отстают...
     - Нет! - возразил О'Мара. - Я видел кое-кого из  ваших  добровольцев:
они не годятся. Врачи, которые у нас остались - либо младшие интерны, либо
офицеры медицинской службы Корпуса, или инопланетяне, явившиеся  вместе  с
подкреплениями.  Никто  из  них  не  имеет  опыта  работы  с   несколькими
мнемограммами, так что все они спятят в течение первого  же  часа.  А  что
касается девочек, - прибавил он язвительно, - то  вы,  наверно,  заметили,
доктор, что  землянки-ДБДГ  обладают  весьма  любопытным  складом  ума.  В
частности, им  присуща  этакая  мысленная  привередливость  с  сексуальной
подоплекой. Они могут произносить красивые слова, но ни за что не допустят
в свои прекрасные головки каких-то там инопланетян. А если  такое  все  же
произойдет, результатом будет серьезное мозговое расстройство. Мой ответ -
нет. До связи.
     Конвей возобновил обход. Мало-помалу он начал  устанавливать  -  хотя
перевод  давался  ему  все  лучше  и  лучше,  сам   процесс   был   крайне
утомительным. А в минуты передышек он чувствовал себя так,  словно  в  его
сознании  затеяли  громкий  спор  семеро  посторонних  людей,  причем  его
собственный голос возвышался над остальными отнюдь не  часто.  В  горле  у
Конвея першило -  не  просто  продолжительное  время  издавать  чужеродные
звуки; кроме того, он проголодался. Насчет утоления голода у всех  семерых
его личностей имелись различные идеи.  Из-за  боевых  действий  рационы  в
столовых  госпиталя  были  существенно  урезаны,  поэтому  Конвей  немного
затруднился с выбором блюд, какие бы не вызвали отвращения и тошноты у его
вторых "я". В конце концов он удовлетворился сэндвичами, которые сжевал  с
закрытыми глазами, чтобы не  увидеть  невзначай  их  начинки,  и  водой  с
глюкозой. Вода устраивала всех.
     Постепенно прием и размещение раненых были  налажены  на  большинство
используемых уровней - пускай  медленно,  но  они  осуществлялись.  Теперь
Конвею  предстояло  организовать  переноску  в  палаты  раненых,   которые
находились в коридорах возле шлюзов. Он двинулся было к ближайшему  шлюзу,
но его неожиданно остановил  Приликла.  ГЛНО  заявил,  что  доктор  Конвей
устал, на что тот ответил, что устали все, включая самого  Приликлу.  Сути
же прочих возражений Конвей с его  ограниченными  сейчас  способностями  к
общению не уловил, а потому попросту отмахнулся от них.
     Ситуация в шлюзе мало чем отличалась от положения  внутри  госпиталя.
Правда, возникла дополнительная  трудность  -  перевод  приходилось  вести
через коммуникатор скафандра, который с завидным упорством искажал  звуки.
Зато перемещение от группы к группе, когда  Конвей  выбрался  из  шлюза  в
открытый космос, чтобы осмотреть раненых в обломках кораблей, притянутых к
госпиталю лучами захвата, происходило моментально благодаря тем же  лучам.
Но  внезапно   взбунтовалась   мелфианская   частичка   сознания   Конвея:
невесомость пугала ее и под защитой стен, а снаружи повергла чуть ли не  в
безумие. Мелфианин, с которого сняли  мнемограмму,  принадлежал  к  классу
ЭЛНТ, то есть был крабоподобной амфибией, проводившей большую часть  жизни
под водой, а потому ведать не ведал, что такое космос. Усилием воли Конвею
удалось справиться со страхом, которым он был обязан  мнемограмме  ЭЛНТ  и
грандиозному зрелищу у себя над головой. О'Мара  сообщил  ему,  что  атака
ослабевает, но, подумалось Конвею, более яростной схватки он еще не видел.
     Флоты нападающих и  обороняющихся  сошлись  вплотную.  Из-за  тесноты
ракетных залпов друг по другу они уже  не  давали.  Корабли  чертили  небо
сверкающими искорками, кружились в диком, хаотическом  танце.  Их  силуэты
различались порой настолько отчетливо, что Конвею казалось - протяни  руку
и хватай удравшую от хозяина модель. Они сражались  вместе  и  поодиночке,
нападали,  уклонялись,  ломали  строй,  перегруппировывались  и  атаковали
снова. Картина сражения зачаровывала, тем паче, что велось  оно  в  полном
безмолвии. Те ракеты, которые выпускались, нацелены были  на  госпиталь  -
мишень слишком крупную, что имело смысл рассчитывать на промах; о  взрывах
же можно было догадываться лишь по ударной волне. Корабли  применяли  лучи
захвата,  которые  цеплялись  за  вражеские  звездолеты,  будто  невидимые
пальцы, и замедляли их движение, а потом  пускали  в  ход  виброустановки.
Время от времени целая эскадра  набрасывалась  на  одинокий  корабль  и  в
считанные  секунды  превращала  его  в  груду  металлолома.   Иногда   луч
виброустановки поражал сначала систему искусственной гравитации  и  только
потом - двигатель. Ускорение размазывало экипаж по стенам, и неуправляемый
корабль выпадал из боя, а дальше его либо уничтожали, либо  притягивали  к
госпиталю и искали на борту уцелевших. К тому же, металл  мог  пригодиться
впоследствии.
     Некогда гладкая и сияющая в свете звезд  наружная  обшивка  госпиталя
сейчас представляла собой нагромождение искореженных  пластин,  в  которых
зияли многочисленные отверстия с зазубренными краями. А  поскольку  ракеты
зачастую попадали дважды или трижды в одно и то же место -  именно  так  и
был поврежден главный транслятор, - ремонтники старались забаррикадировать
эти отверстия  всякими  обломками,  чтобы  реактивные  снаряды  не  сумели
проникнуть вглубь. Конвей очутился поблизости от захватной установки в тот
самый миг, когда луч подтягивал к госпиталю очередной подбитый корабль. На
его глазах команда спасателей выскочила из-за  прикрытия  шлюза,  обогнула
корпус звездолета и  пробралась  внутрь.  Возвратились  они  минут  десять
спустя и не с пустыми руками.
     - Доктор, -  обратился  к  Конвею  старший  команды,  -  по-моему,  я
чокнулся. Мои ребята говорят, что такой твари им до сих пор не попадалось.
Они хотят, чтобы вы посмотрели на  нее.  Знаете,  обломки  все  одинаковы.
Сдается мне, мы выудили вражеский корабль.
     Шесть из  семи  частичек  сознания  Конвея  не  содержали  каких-либо
воспоминаний о войне,  так  что  седьмая,  его  собственная,  оказалась  в
меньшинстве. Впрочем, этическая сторона вопроса  может  подождать.  Конвей
быстро огляделся и сказал:
     - Доставьте его на двести сороковой уровень, палата семь.
     Обзаведясь мнемограммами, Конвей был вынужден  беспомощно  наблюдать,
как пациентов, состояние которых требует  вмешательства  по  крайней  мере
старшего врача, оперируют усталые до изнеможения, но преисполненные рвения
существа, не обладающие необходимой квалификацией. Они  сделали  все,  что
было в их силах, однако Конвея  неоднократно  подмывало  оттолкнуть  их  и
взяться за скальпель самому, но он сдерживался, напоминал себе  и  получал
напоминания от Приликлы и остальных, что его обязанность  -  заботиться  о
госпитале в целом, а  не  об  одном  конкретном  пациенте.  Но  теперь  он
чувствовал, что вправе забыть об организационных хлопотах  и  снова  стать
врачом. Раз такие существа прежде на лечение не  поступали,  требовать  от
О'Мары их мнемограмму бессмысленно. Даже если существо придет в  сознание,
положение не изменится, ибо система  трансляторов  мертва.  Но  Конвей  не
собирался отказываться от своего решения.
     Палата семь примыкала к отделению, где  келгианский  врач  с  помощью
Мэрчисон творил чудеса с ФГЛИ, ХЦХЛ и землянами, поэтому Конвей  пригласил
коллег присутствовать на операции.  Он  присвоил  новоприбывшему  раненому
классификацию ТРЛХ, рассмотрев особенности его строения  через  прозрачный
скафандр, который к тому же бал очень гибким. Если  бы  он  был  пожестче,
раны пациента оказались бы менее серьезными, но тогда взрыв не  перекрутил
бы его, а разодрал  на  мелкие  кусочки.  Конвей  просверлил  в  скафандре
крошечную дырочку, взял образец воздуха и  загерметизировал  отверстие,  а
потом вложил колбу с образцом в анализатор.
     - А я-то полагала, что хуже ХЦХЛ не бывает, - сказала Мэрчисон, когда
он показал ей результат анализа. - Ну что ж, если надо, то воспроизведем.
     - Да, пожалуйста, - ответил Конвей.
     Они облачились в  защитные  костюмы,  обычные  скафандры  для  низкой
гравитации,  только  их  рукава  заканчивались  специальными   перчатками,
которые облегали руки словно вторая кожа. Подождав, пока  палату  заполнит
смесь, которой дышал пациент, Конвей  начал  вырезать  последнего  из  его
скафандра. На спине у ТРЛХ имелся тонкий панцирь, который слегка загибался
книзу  и  в  известной   степени   предохранял   брюхо.   Четыре   толстых
односуставных лапы, голова с роговой оболочкой и четырьмя  манипуляторами,
два глубоко посаженных глаза и два рта, из уголка одного из  них  струйкой
стекала кровь. Должно быть, ТРЛХ несколько  раз  ударило  о  металлическую
поверхность. Конвей насчитал шесть трещин в панцире, причем в одном  месте
кости проникли в плоть, и рана сильно кровоточила. Конвей  просветил  тело
пациента ренгеноскопом и дал знак приступать. Не то чтобы он  ощущал  себя
готовым к операции, но медлить было нельзя - ТРЛХ истекал кровью.
     Расположение внутренних  органов  существа  показалось  диковинным  и
собственному сознанию Конвея, и сознаниям шести личностей, с  которыми  он
делил свой  мозг.  Однако  мнемог