и бы за отказом.
   Он сказал:
   - Мои слова и поступки  принадлежали  психотерапевту,  работавшему  с
искалеченной, страдающей от эмоционального стресса  и  лишившейся  своей
профессии пациенткой. На данный момент ты уже давно не пациентка и ни  в
какой психотерапии не нуждаешься. Поэтому я признаюсь тебе в том, что  я
эгоистичен, несовершенен, недостоин восхищения и  уважения,  и  во  всей
Галактической Федерации не найдется психолога, который  не  сочтет  меня
ненормальным - потому что мне нужна твоя дружба и даже более того.
   В первые же часы после того, как я записал себе твою  мнемограмму,  -
продолжал О'Мара, - я испытал сильнейшую эмоциональную  привязанность  к
тебе, - продолжал О'Мара. - Это была самая настоящая  любовь  с  первого
взгляда,  но  любовь  не  физическая,  она  не  имела  ничего  общего  с
сексуальным влечением. Будь это так - вот  это  уже  было  бы  настоящим
отклонением от нормы. Я любил и  люблю  личность  по  имени  Маррасарах,
талантливого медика, которая упорно трудилась и училась,  чтобы  достичь
высот в своей профессии, которая даже на просвещенной Кельгии является в
основном достоянием мужских особей.
   Мне нравилось то, как бескорыстно ты  помогала  своим  однокурсникам,
самым тяжелым  пациентам,  а  потом  -  коллегам,  у  которых  возникали
профессиональные и личные проблемы. Чем сложнее были эти проблемы, с тем
большей заботой и пониманием ты их решала.  Несмотря  на  то  что  в  то
время, как ты стала донором мнемограммы,  ты  была  очень  молода,  тебя
высоко ценили, уважали и любили - потому что ты всегда была  советником,
другом, а порой - и матерью для всех, кто нуждался в помощи. Если  бы  я
встретил женщину-землянку, похожую на тебя, моя молодость стала бы  иной
и уж точно - счастливой. Но случилось другое. Ты стала  моей  партнершей
по разуму. Все твое стало частью меня, и я был счастлив - так  счастлив,
что и представить себе невозможно.
   С тех пор, - продолжал О'Мара, не дав Маррасарах прервать  его,  хотя
заметил, что она готова это сделать, - твой опыт помогал мне  в  работе,
дарил мне больше  понимания  в  профессиональном  общении  с  пациентами
других  видов,  удерживал  от  эмоциональных  стрессов.   Особенно   это
сказалось во время последнего происшествия  с  пациентом  Туннекисом,  о
котором ты пока не знаешь.
   Но задолго до того, как я стал осознавать,  как  велика  и  неоценима
твоя помощь мне, - продолжал О'Мара, - я жутко злился  из-за  того,  что
какой-то  глупый  несчастный  случай,  из-за  которого  пострадала  твоя
шерсть, положил конец твоей многообещающей карьере. И  я  решил  сделать
нечто такое, что, согласно материалам, собранным  в  нашей  компьютерной
библиотеке, было принципиально невозможно. Я попытался заново  отстроить
разрушенное здание блестящего ума кельгианки с  поврежденной  шерстью  -
отстроить изнутри. Вот этим мы  с  тобой  и  занимались  половину  нашей
жизни. Я говорю ?мы?, потому что ты помогала  мне  сдерживать  злость  и
бороться  с  горьким  отчаянием,  которое  влекло  тебя  к  тому,  чтобы
покончить счеты с жизнью.
   Я благодарен тебе и за это, потому что для меня  нестерпимо  было  бы
потерять тебя как личность, хотя твой разум остался бы в моем  до  конца
дней моих.
   Много раз, рассказывая тебе о Главном Госпитале Сектора, -  продолжал
он, - я пытался говорить и  о  себе  -  все,  что  мог,  но  рассказывал
бедными, корявыми, неверными словами. Но  теперь,  если  ты  согласишься
принять мою мнемограмму, ты сможешь узнать обо мне всю  правду.  У  меня
было много ошибок, у меня  по  сей  день  масса  дурных  привычек,  я  -
асоциальный тип, у меня полным-полно тайных страхов  и  фобий  с  самого
раннего детства, и теперь ты можешь узнать обо всем этом.  В  результате
тебе  может  стать  неловко,  страшно,  моя  личность   может   попросту
оттолкнуть тебя. Если это окажется так, то мнемограмму  можно  будет  за
несколько минут стереть. Однако я должен  тебя  предупредить.  Результат
мнемографии создает впечатление гораздо большей глубины и близости,  чем
те, что возникают  при  акте  соития,  потому  что  происходит,  образно
говоря, бракосочетание разумов. Я знал и всегда буду знать  тебя  именно
так, Маррасарах, и хочу, чтобы ты точно так же узнала меня. Прошу  тебя,
скажи мне ?да?. Или тебе нужно еще время на раздумья?
   - Нет, - ответила  она  и  без  всякой  растерянности  направилась  к
креслу,  стоявшему  возле  стола,   на   котором   стоял   контейнер   с
мнемографической аппаратурой. О'Мара молча,  не  решаясь  произнести  ни
слова, собрал, проверил, перепроверил и настроил аппаратуру  для  записи
мнемограммы землянина кельгианке. Так же молча он  бережно  водрузил  на
коническую головку Маррасарах шлем и включил  приборы.  Через  несколько
минут он снял с кельгианки шлем, думая о том, что это первый и,  как  он
надеялся, его единственный физический контакт с ней. То  есть  повторный
контакт мог бы понадобиться в том случае, если бы  Маррасарах  попросила
бы стереть мнемограмму. Но она только  смотрела  на  него,  а  маленькие
островки ее подвижной  серебристой  шерсти  ходили  ровными,  спокойными
волнами. О'Мара молчал.
   - Ну как? Есть проблемы? - спросил  он  наконец.  -  С  тобой  все  в
порядке? Хочешь стереть запись?
   - Нет, да и нет, - ответила Маррасарах. - Теперь я знаю тебя, О'Мара,
знаю обо всем, что ты  пережил,  что  думал  о  себе  и  о  других,  кто
повстречался тебе в жизни, а особенно - обо  мне.  Твое  сознание  уютно
устроилось рядом с моим, и я хочу, чтобы это так и было до самого  конца
моих дней. Но есть в тебе одно, чего я не пойму никогда.
   - Что? - спросил О'Мара, и ему показалось, будто захлестнувшая его  с
головой волна счастья вдруг замерла и  готова  отхлынуть.  -  Теперь  ты
знаешь все и должна все понимать. Что во мне тебе непонятно?
   - Я не понимаю, мой партнер по разуму O'Mapa, - ответила  Маррасарах,
- как тебе только удается сохранять равновесие и не падать,  стоя  всего
на двух ногах.