ей  он  установил,  что  хирург  совершил
серьезную, грубую оплошность.
     Две следующие ошибки произошли через более продолжительные промежутки
времени. Действия  Маннона  стали  ужасающе  медлительными,  его  движения
скорее напоминали дерганье  практиканта,  а  не  работу  одного  из  самых
искусных  хирургов   Госпиталя.   Он   был   настолько   заторможен,   что
хирургическое вмешательство  пришлось  прекратить,  и  Маннон  едва  успел
должным  образом  остановить  операцию  и  поднять  кровяное  давление   у
пациента, чтобы состояние его не стало необратимым.
     - ...Это было весьма печально, -  продолжая  сильно  дрожать,  сказал
Приликла. - Он хотел  работать  быстрее,  но  прежние  ошибки  лишили  его
уверенности в себе. Он по два  раза  прикидывал,  как  сделать  простейшие
вещи,  вещи,  которые  хирург  его  класса  сделал  бы   не   задумываясь,
автоматически.
     Какое-то время Конвей оставался безмолвным, размышляя о  том  ужасном
положении, в котором оказался Маннон. Затем он спросил:
     - Было ли еще что-нибудь необычное в его  чувствах?  Или  в  чувствах
операционной бригады?
     - Когда источник излучает так... так,  с  таким  отчаянием,  выделить
тонкие нюансы в эмоциях трудно.  -  Приликла  заколебался.  -  Но  у  меня
сложилось впечатление... эффект трудно  описать...  что-то  вроде  слабого
эмоционального эха разной продолжительности.
     - Вероятно, худларианская мнемограмма, - предположил Конвей.  -  Я  и
сам не раз испытывал раздвоение личности.
     - Возможно, что дело могло бы быть и в этом,  -  сказал  Приликла.  В
устах существа, которое неизменно и с энтузиазмом соглашалось со всем, что
ему говорилось, эти снова практически означали отрицательный ответ.
     У Конвея начинало складываться ощущение, что он, похоже,  натолкнулся
на что-то важное.
     - А как насчет остальных?
     - Две медсестры излучали комбинацию удивление - беспокойство - страх,
указывающую на неприятные переживания. Я находился на смотровой галерее  и
наблюдал оба случая, причем один из них меня просто потряс...
     Когда одна из медсестер поднимала поднос с инструментом, с  ней  чуть
было не произошло  несчастье.  Длинный,  тяжелый  худларианский  скальпель
шестого размера, используемый для вскрытия исключительно твердого  кожного
покрова этих существ, по  какой-то  причине  соскользнул  с  подноса.  Для
келгиан даже небольшая колотая или  резаная  рана  представляет  серьезную
опасность. Поэтому медсестра-келгианка,  увидев,  что  злополучное  лезвие
падает на незащищенную часть  ее  тела,  сильно  испугалась.  Но  каким-то
образом - каким, учитывая форму и балансировку лезвия,  сказать  трудно  -
оно  упало  так,  что  не  повредило  ни  кожу,  ни  даже  мех.  Келгианка
успокоилась и благодарила судьбу, но чувство недоумения у нее осталось.
     - Могу себе представить, - сказал Конвей. - Наверно,  старшая  сестра
устроила ей  разнос.  Там,  где  дело  касается  операционного  персонала,
маленькие ошибки могут стать причиной большого преступления...
     Нош Приликлы  вновь  задрожали,  это  был  признак  того,  что  эмпат
пытается выразить легкое несогласие.
     - Существо, о  котором  шла  речь,  сама  была  старшей  операционной
сестрой. Вот почему, когда другая сестра напутала с инструментом -  то  ли
чего-то не хватало, то ли что-то было лишним, - выговор  был  относительно
мягким. И в обоих случаях я  уловил  эхо-эффект,  как  у  Маннона,  только
теперь он исходил от медсестер.
     - Возможно, в этом что-то есть! - возбужденно воскликнул Конвей. -  У
них был какой-либо физический контакт с Манноном?
     - Они ему ассистировали, - ответил Приликла, - и были  соответствующе
одеты. Так что я не вижу,  судя  по  вашему  возбуждению,  то,  о  чем  вы
подумали. Извините, друг Конвей, но, мне кажется,  эти  эхо-эффекты,  хотя
они и своеобразны, не заслуживают внимания.
     - Однако в них сеть что-то общее, - возразил Конвей.
     - Да, - согласился Приликла, - но это  что-то  не  имело  собственной
индивидуальности. Всего лишь слабое эмоциональное эхо разных чувств разных
людей.
     - Даже если и так, - промолвил Конвей.
     Два дня назад в этой операционной три человека либо допустили ошибки,
либо с ними что-то случалось, при этом  они  излучали  эмоциональное  эхо,
которое эмпат счел незаслуживающим внимания. Наличие случайного совпадения
Конвей  исключал,  так  как  в  этом  отношении  методы   отбора   кадров,
применяемые О'Марой, были  весьма  эффективны.  Но  предположим,  Приликла
ошибается,  и  кто-то  проник  в  операционную  или  Госпиталь,   какая-то
неизвестная до сих пор форма жизни, которую трудно обнаружить. Было хорошо
известно, что, если в Госпитале происходило что-то странное,  очень  часто
причины этого оказывались внешними. Однако в данный  момент  у  Конвея  не
было достаточно свидетельств, чтобы выдвинуть хоть  какую-то  гипотезу.  И
первым делом было необходимо собирать факты, даже если он и упустил что-то
важное для разгадки.
     - Я проголодался, да и самое время побеседовать с самим человеком,  -
неожиданно предложил Конвей. - Давайте найдем его и пригласим на ленч.


     Столовая для членов медицинского и обслуживающего персонала,  которые
дышали кислородом, занимала целый уровень. Когда-то помещение разделили на
секции  для  каждого  физиологического  вида  с  помощью  низко  натянутых
веревок. Но система сработала плохо, так как посетители разных видов часто
хотели пообщаться друг с  другом  за  столом  или  обнаруживалось,  что  в
какой-то секции все места заняты, а в другой, наоборот,  пустуют.  Поэтому
было неудивительно, что, когда они прибыли  на  место,  перед  ними  встал
выбор между огромным тралтанским столом со скамейками  на  соответствующем
расстоянии и столом для  мелфиан,  который  был  удобнее,  но  стулья  тут
напоминали  сюрреалистические  корзины  для  мусора.  Они  выбрали  второй
вариант и, кое-как устроившись, приступили к обычной процедуре заказа.
     - Сегодня я являюсь сам собой, - ответил Приликла на вопрос Конвея. -
Мне, пожалуйста, как всегда.
     Конвей набрал заказ "как всегда" - три порции чего-то,  напоминающего
земное спагетти, - и посмотрел на Маннона.
     - У меня за душой ФРОБ и МСВК, - угрюмо сообщил тот. -  Худлариане  в
пище непривередливы, а вот этих  чертовых  МСВК  тошнит  от  всего,  кроме
птичьего корма! Дайте мне что-нибудь съедобное, только не говорите что,  и
сделайте из этого три сэндвича, чтобы я не видел начинку...
     В ожидании заказа Маннон вел спокойную беседу, но, судя по тому,  что
Приликла трясся как лист, его спокойствие было наигранным.
     - Ходят слухи, что ваша парочка пытается вытащить  меня  из  беды,  в
которую я угодил. Очень мило с вашей  стороны,  но  вы  зря  теряете  свое
драгоценное время.
     - Мы так не думаем,  да  и  О'Мара  придерживается  иного  мнения,  -
возразил ему Конвей, значительно исказив истину. - О'Мара считает,  что  и
физически,  и  психически  вы  абсолютно  здоровы  и  что  ваше  поведение
абсолютно для вас  нехарактерно.  Тут  должно  быть  какое-то  объяснение,
возможно, что какое-то влияние извне, что-нибудь  такое,  чье  присутствие
или отсутствие повлияло на ваше поведение необычным образом...
     Конвей подчеркнул, как мало они на сегодня знают, стараясь чтобы  его
слова звучали более обнадеживающе, чем он чувствовал себя на  самом  деле,
но Маннон был отнюдь не дураком.
     - Не знаю, то ли я должен испытывать благодарность за ваши усилия, то
ли беспокойство о том, все ли благополучно с вашими уважаемыми головами, -
сказал он, когда Конвей закончил  свою  речь.  -  Вес  это  своеобразие  и
достаточно сомнительное влияние на умственные процессы  извне  заключается
в... в... рискуя  обидеть  нашу  Долгоножку,  я  все  же  скажу,  что  все
своеобразие заключается в ваших умах и в том, что вы  сами  себе  лжете  -
ваши попытки найти мне оправдание становятся нелепыми!
     - И  это  вы  мне  будете  указывать  на  своеобразие  моего  ума!  -
воскликнул Конвей.
     Маннон спокойно рассмеялся, но Приликла задрожал еще сильнее.
     - Обстоятельства,  кто-то  или  что-то,  -  повторил  Конвей,  -  чье
присутствие или отсутствие, должно быть, повлияло на ваше...
     - О, боги! - взорвался Маннон. - Вы же не думаете о моей собаке!
     Конвей как раз думал о собаке, но он внутренне  смалодушничал,  чтобы
сразу это признать. Вместо этого он спросил:
     - Доктор, а вы о ней думали во время операции?
     - Нет! - ответил Маннон.
     Наступила  долгая,  неловкая  тишина,  во  время  которой  панели  на
обслуживающем устройстве скользнули в  сторону  и  на  свет  появились  их
заказы.
     Именно Маннон заговорил первым.
     - Я любил этого пса, - осторожно сказал он, - то  есть  любил,  когда
был самим собой. Но последние четыре года  в  связи  с  преподавательскими
обязанностями я был вынужден жить постоянно с мнемограммами МСВК и ЛСВО, а
недавно Торннастор пригласил меня  участвовать  в  своем  проекте,  и  мне
понадобились записи жителей Худлара  и  Мелфа.  Эти  мнемограммы  тоже  не
стирались. Когда  твой  мозг  считает,  что  он  принадлежит  пяти  разным
существам - пяти очень разным существам... ладно, вы сами  хорошо  знаете,
каково это испытывать...
     Конвей и Приликла знали это более чем хорошо.
     Госпиталь имел все необходимое для исцеления  любой  известной  формы
разумной жизни, но один отдельный врач мог удержать в  голове  лишь  малую
толику  физиологических  данных,  необходимых   для   успешного   лечения.
Хирургическое мастерство зависело от способностей  и  практики  врача,  но
полное знание физиологии любого пациента обеспечивалось с помощью  учебной
мнемограммы,  которая  являлась  просто  репликой  личности  какого-нибудь
медицинского гения, принадлежащего к той  же  или  подобной  расе,  что  и
больной.  Если  доктору  с  Земли  приходилось  лечить   келгианина,   ему
накладывали физиологическую мнемограмму ДБЛФ, а когда лечение завершалось,
запись в мозге стиралась. Единственным исключением из этого  правила  были
старшие терапевты-преподаватели и диагносты.
     Последние принадлежали  к  элите,  это  были  существа,  чья  психика
считалась достаточно устойчивой, чтобы постоянно содержать в мозге  шесть,
семь, а то и десять мнемограмм  одновременно.  Их  переполненным  знаниями
мозгам  поручались  оригинальные  разработки  в  области  ксеномедицины  и
лечение новых болезней у ранее неизвестных пациентов.
     Но записи привносили не только информацию  о  физиологии,  но  и  все
воспоминания и  личность  того,  кто  ею  обладал.  По  существу  диагност
добровольно становился  жертвой  сильнейшей  формы  шизофрении.  Существа,
разделяющие один мозг, могли быть неприятными или агрессивными  личностями
- гении редко бывают обаятельными, - отягощенными разного рода  фобиями  и
недостатками. Это проявлялось не  только  во  время  приема  пищи.  Самыми
страшными были периоды,  когда  носитель  мнемограммы  расслаблялся  перед
сном.
     Ночные  кошмары  инопланетян  были  действительно  кошмарами,  а   их
сексуальные фантазии и мечты об исполнении желаний  могли  заставить  кого
угодно возжелать,  если  он  вообще  еще  оставался  способен  чего-нибудь
осознанно желать, только одного - собственной смерти.
     - ...На протяжении лишь нескольких минут, - продолжал  Маннон,  -  из
свирепого лохматого зверя, намеревающегося вырвать перья с  моего  живота,
она превращалась в  безмозглый  клубок  шерсти,  который  так  и  хотелось
растоптать одной из шести моих ног,  если  она  не  уберется  с  дороги  к
чертовой матери, и при этом она оставалась обыкновенной  собакой,  которой
просто хотелось  поиграть.  Вы  знаете,  это  было  не  совсем  честно  по
отношению к дворняге. Под конец она стала очень дряхлой и сбитой  с  толку
собакой, и я скорее рад, чем огорчен, что она умерла.
     А теперь давайте поговорим о чем-нибудь более приятном,  -  оживленно
заявил Маннон. - В противном случае мы окончательно испортим ленч  доктору
Приликле...
     Именно этим он и занимался в течение оставшегося времени, с очевидным
удовольствием пережевывая пикантные слухи, дошедшие из метановых палат для
СНЛУ. Конвей был несколько  изумлен,  каким  образом  происходят  скандалы
между  разумными  кристаллическими  существами,  живущими  при  минус  ста
пятидесяти градусах, и почему их этические недостатки  так  интересны  для
дышащего кислородом теплокровного. Если только это не одна из  причин,  по
которой старший терапевт Маннон является без пяти минут диагностом.
     Или являлся.
     Если Маннон ассистировал Торннастору,  главному  диагносту  отделения
патологии (то есть старшему диагносту  Госпиталя),  в  одном  из  проектов
этого августейшего существа, значит, он был обязан  находиться  в  хорошей
физической и психологической форме - диагносты  были  очень  разборчивы  в
своих помощниках. И все, что говорил ему главный психолог, указывало на то
же самое. Но тогда что могло найти на Маннона два дня  назад  и  заставить
его вести себя так, как это было?
     Пока собеседники Конвея говорили между собой, он начал понимать,  что
собрать необходимые показания,  возможно,  будет  очень  трудно.  Вопросы,
которые он должен задать, потребуют такта и каких-то объяснений, почему он
этим интересуется. Его мысли все еще витали где-то вдалеке, когда Маннон и
Приликла стали подниматься из-за стола. Выходя из зала, Конвей придвинулся
поближе к эмпату и тихо спросил:
     - Было какое-нибудь эхо, доктор?
     - Никакого, - ответил Приликла, - вообще никакого.
     За какие-то секунды их место  заняли  три  келгианки.  Пушистые  тела
серебристых гусениц украсили  стулья  для  ЭЛНТ,  их  передние  конечности
свесились над столом так, чтобы существам было удобно принимать пищу. Одна
из них была Нейдред - старшая медсестра из операционной  бригады  Маннона.
Конвей извинился перед друзьями и поспешил вернуться к столу.
     Когда он кончил говорить, первой ответила именно Нейдред.
     - Мы были бы рады помочь, сэр, но ваша просьба  весьма  необычна.  По
крайней мере она подразумевает соблюдение полной конфиденциальности...
     - Но мне нужны имена, - нетерпеливо заверил Конвей.  -  Ошибки  нужны
только для статистики, никаких дисциплинарных мер принято  не  будет.  Это
неофициальное расследование, и я веду его  частным  образом.  Единственная
его цель - помочь доктору Маннону.
     Естественно, они все искренне желали помочь  своему  шефу,  и  Конвей
продолжил:
     - Давайте просуммируем: если признать, что  старший  терапевт  Маннон
совершил крупное профессиональное нарушение, - а мы все это признаем, - то
следует предположить, что его ошибка была  вызвана  посторонним  влиянием.
Поскольку существует твердое свидетельство того, что доктор был психически
нормален и не страдал  какой-либо  болезнью  или  физическим  недостатком,
отсюда следует, что мы должны искать постороннее воздействие -  или,  если
быть  точнее,  признаки  его  наличия  или  отсутствия,  -  которое  может
оказаться психическим.
     Ошибки людей, облеченных властью, всегда заметнее  и  серьезнее,  чем
ошибки подчиненных, но, если эти ошибки вызваны внешними причинами, они не
ограничатся лишь неверными действиями начальства, и вот тут-то нам и нужна
информация. В данном случае ошибочные действия просто неизбежны,  особенно
среди стажеров - все мы это понимаем.  Что  мы  должны  узнать,  так  это,
наблюдалось ли общее или локальное увеличение числа мелких ошибок, и  если
наблюдалось, то конкретно где и когда это происходило.
     - Должны ли мы сохранять этот разговор в тайне? -  спросила  одна  из
келгианок.
     Конвей чуть не поперхнулся при мысли,  что  в  этом  заведении  можно
что-нибудь сохранить в тайне.  К  счастью,  сарказм,  прозвучавший  в  его
голосе, был отфильтрован транслятором.
     - Чем больше служащих Госпиталя  будут  поставлять  об  этик  случаях
информацию, тем лучше, - объяснил он, - просто будьте поосмотрительней.
     Несколькими минутами позже он стоял уже возле другого стола и говорил
что-то похожее. Затем еще один стол и еще... Сегодня он поздно вернется  в
свои палаты, но, к счастью, у него были хорошие ассистенты,  которые  были
просто рады, когда им выпадал случай показать, как отлично они справляются
без своего начальника.
     В течение оставшегося дня особых сообщений не поступило, да он  их  и
не ожидал, зато на следующий день представительницы младшего  медицинского
персонала всех видов и форм стали с подчеркнутой таинственностью подходить
к нему то здесь,  то  там  и  сообщать  о  различных  инцидентах,  которые
неизменно происходили с кем-нибудь другим. Конвей тщательно отмечал  время
и место происшествий, не проявляя при этом никакого интереса  к  именам  и
личностям, которых это касалось. Утром третьего дня, во время обхода,  его
отыскал Маннон.
     - Конвей, вы и впрямь занялись моим делом, не так ли? - резко спросил
он. - Я вам благодарен.  Преданность  -  приятная  штука,  даже  если  она
направлена не по  адресу.  Но  я  хотел  бы,  чтобы  вы  остановились.  Вы
нарываетесь на крупные неприятности.
     - Неприятности у вас, доктор, а не у меня, - ответил Конвей.
     - Это вы так считаете, - с уверенностью сказал Маннон. - Я только что
от О'Мары. Он хочет вас видеть. И немедленно.
     Через несколько минут ассистент О'Мары жестом указал Конвею, что  тот
может пройти в святая святых. При  этом  помощник  изо  всех  сил  пытался
предупредить врача бровями о приближении неминуемого  конца,  одновременно
выражая свое сочувствие опущенными уголками рта. Комбинация была настолько
нелепой, что Конвей ничего не успел сообразить,  как  уже  оказался  перед
О'Марой, на  лице  которого  играла  глупая  ухмылка,  означавшая  крайнюю
степень недовольства.
     Психолог  ткнул  пальцем  в  сторону  самого  неудобного   кресла   и
выкрикнул:
     - Какого черта, что вы там затеяли, наводнив  Госпиталь  бестелесными
разумными существами?!
     - Что?.. - начал было ничего не понимавший Конвей.
     - ...Вы что, играете в  дурака?!  -  продолжал  бушевать  О'Мара,  не
обращая внимания на попытки Конвея  ответить.  -  Или  намерены  выставить
дураком меня? Не перебивайте! Скажите спасибо, что вы здесь самый  молодой
старший врач, а  ваши  коллеги  -  отмечу,  никто  из  них  не  занимается
прикладной психологией -  очень  высоко  о  вас  отзываются.  Но  подобное
идиотское   и   безответственное   поведение   достойно   лишь    пациента
психиатрической палаты!
     Благодаря вам дисциплина младшего персонала катится вниз, - продолжал
О'Мара уже более спокойно. - Совершать ошибки  теперь  стало  едва  ли  не
заранее решенным делом! Практически каждая старшая медсестра слезно меня -
меня! - умоляет избавить ее от чудовища!  Вы  только  то  и  сделали,  что
придумали монстра, которого нельзя увидеть, пощупать и обнаружить.  Ну,  а
освободить от него, естественно, святая обязанность главного психолога!
     О'Мара сделал паузу, чтобы перевести дух, а когда он снова заговорил,
голос его стал спокойным и почти вежливым.
     - И не  думайте,  что  вам  удастся  кого-нибудь  обмануть.  Попросту
говоря, вы надеетесь, что если вокруг будет допускаться множество  ошибок,
то ошибка вашего друга пройдет  относительно  незамеченной.  И  прекратите
открывать и закрывать рот - ваша очередь говорить еще  настанет!  Во  всей
этой ситуации меня на самом деле волнует лишь один аспект - это то, что  я
разделяю с вами ответственность за происходящее. Я задал вам  неразрешимую
задачу в надежде, что вы подступитесь к  ней  под  новым  углом  зрения  -
углом, который принес бы нам хотя бы частичное решение, достаточное, чтобы
снять нашего приятеля с крючка. Вместо этого вы  создали  новую  проблему,
пожалуй, похлеще прежней.
     Возможно,  из-за   вполне   простительного   раздражения   я   слегка
преувеличиваю, д