ли они, и, если ответит, сможет ли
им помочь?
     - Вам запрещается приближаться к Госпиталю более чем на пять миль,  -
внезапно проговорил тот же голос, - иначе вы создадите угрозу космическому
транспорту, а также существам с пониженной устойчивостью к радиации.
     - Понятно, - сказал тельфианин.
     - Отлично, - отозвался голос.  -  Вам,  должно  быть,  известно,  что
представители  вашего  вида  слишком  "горячи"  для  нас,  что   исключает
непосредственное общение с вами. Но дистанционно управляемые механизмы уже
на пути к вам  и  они  облегчат  проблему  эвакуации,  если  вы  доставите
пострадавших к самому большому люку корабля. А если это вам не удастся, не
стоит волноваться: мы располагаем механизмами, которые  сумеют  проникнуть
внутрь вашего корабля и вынесут пострадавших.
     Голос сообщил еще, что  Госпиталь  надеется  помочь  пациентам,  хотя
точный прогноз в настоящее время невозможен, и умолк.
     Тельфианин подумал про себя, что скоро боль, которая терзает его мозг
я многочленное тело, исчезнет, но с нею исчезнет и добрая четверть  самого
тела...


     С ощущением счастья, которое испытываешь, только когда позади у  тебя
восемь часов сна, внутри - отличный завтрак,  а  впереди  -  увлекательная
работа, Конвей поторопился к своей палате. Строго говоря, это нельзя  было
назвать "своей палатой" - если бы там  произошло  что-либо  серьезное,  то
самое большее, чего ожидали от него, - это призыва о помощи. Однако Конвей
находился в Госпитале всего лишь два месяца, а потому  не  придавал  этому
особого значения, понимая, что ему не скоро  доверят  большее,  чем  самые
простые процедуры. Всякую информацию о любой форме внеземной психики можно
получить за считанные минуты с помощью мнемограммы, но умение использовать
полученные сведения, особенно в хирургии, приходит только со  временем.  И
Конвей готов был посвятить этому свою жизнь.
     В поперечном коридоре он заметил своего  знакомого  из  класса  ФГЛИ,
стажера-тралтана, горбатую слоноподобную тушу  на  шести  губчатых  ногах.
Сегодня короткие ноги тралтана, казалось, прогибались больше  обычного,  а
маленькое существо ОТСБ, жившее в симбиозе с громадной тушей, пребывало  в
бессознательном состоянии.  На  радостное:  "С  добрым  утром!"  -  Конвей
получил   в   ответ   переведенное   транслятором   и   потому,   конечно,
невыразительное: "К-ш-ш-ш!" Он усмехнулся в ответ.
     Накануне в Приемной и вокруг нее царило  заметное  оживление.  Конвея
туда не пригласили, но тралтан выглядел так, словно не успел  за  ночь  ни
отдохнуть, ни разогнуться.
     Через несколько  шагов  Конвей  встретил  второго  тралтана,  который
неторопливо шествовал рядом с маленьким существом класса ДБДГ,  сходным  с
самим Конвеем. Впрочем, не совсем сходным: термин ДБДГ означал всего  лишь
групповую классификацию,  которая  учитывала  только  основные  физические
признаки, вроде количества рук, ног, голов и их  положения  на  теле.  Это
существо было семипалым, возвышалось над полом всего лишь на четыре фута и
походило на кудлатого плюшевого медвежонка.
     Руки ДБДГ были сплетены  за  спиной,  а  сосредоточенно-отсутствующий
взгляд  устремлен  вниз.  Его  неуклюжий   спутник   выглядел   таким   же
сосредоточенным, только его взгляд был устремлен вверх - вследствие  иного
расположения  зрительных  органов.   И   у   того   и   у   другого   были
профессиональные знаки отличия - золотые шевроны на  рукавах,  означавшие,
что  их  владельцы  являются  по  меньшей  мере  почтенными   диагностами.
Поравнявшись с ними, Конвей воздержался  от  приветствий  и  даже  ступать
постарался как можно тише.
     Вероятно,  они  погрузились  в  глубокие  размышления  над   какой-то
медицинской проблемой, но с  равным  успехом  могли  просто  повздорить  и
намеренно  игнорировали  друг  друга.  Диагносты  вообще  были   странными
существами.
     Из  громкоговорителей  на  каждом  перекрестке  раздавалась  какая-то
внеземная тарабарщина, которую Конвей слушал  вполуха,  но,  когда  диктор
внезапно переключился на земной язык и он уловил собственное  имя,  то  от
удивления замер как вкопанный.
     - ...к двенадцатому входному шлюзу немедленно, -  монотонно  повторял
голос. - Доктор Конвей, немедленно отправляйтесь к  двенадцатому  входному
шлюзу. Классификация ВТКМ-23...
     В первый момент Конвей подумал, что это к нему не  относится,  потому
что  речь  шла  о  серьезном  клиническом  случае,  ибо  цифра  23   после
классификационного  индекса   означала   количество   подлежащих   лечению
пациентов. И вдобавок сама эта  классификация  была  для  него  совершенно
новой. Правда, он подозревал, что такое сочетание букв вполне  возможно  -
так  могла  обозначаться  некая  разновидность   телепатических   существ,
жизнедеятельность которых основана на прямом потреблении радиации, и такие
организмы, как правило, существуют в виде тесно взаимодействующей  группы,
или психоединства. Он все еще соображал, способен ли  справиться  с  таким
случаем, а ноги уже сами несли его к двенадцатому шлюзу.
     Пациенты  ожидали  его  возле   шлюза   в   небольшом   металлическом
экранированном  свинцовыми  брусками  ящике,  погруженном  на   самоходную
тележку. Санитар  кратко  объяснил  Конвею,  что  существа  называют  себя
тельфианами и, судя по предварительному диагнозу, работать с ними придется
в радиационной  операционной.  Благодаря  портативности  своих  пациентов,
добавил он, Конвей может сэкономить  время,  взяв  их  с  собой  в  секцию
мнемограмм и оставив за дверью на время, пока он сам будет  впитывать  там
тельфианскую мнемограмму.
     Конвей благодарно кивнул, лихо прыгнул в  тележку  и  включил  мотор,
будто делал это по сто раз на дню...
     В той приятной и деятельной жизни,  которую  он  вел  в  этом  весьма
необычном месте, именуемом Общим сектором,  только  одно  претило  ему,  и
сейчас он  снова  столкнулся  с  этим,  войдя  в  секцию  мнемограмм:  там
находился  на  дежурстве  монитор.  А  мониторов  Конвей  не  выносил.  На
присутствие кого-либо из  них  он  реагировал  примерно  так  же,  как  на
носителя особо страшной инфекции. Конвей считал себя  существом  разумным,
цивилизованным, не лишенным нравственных  начал,  а  потому  не  способным
всерьез возненавидеть кого-либо или что-либо, однако  это  не  мешало  ему
совершенно не выносить  мониторов.  Он  знал,  разумеется,  что  время  от
времени в любом коллективе случаются срывы и всегда нужны люди, которые  в
этом случае  предпримут  определенные  меры,  необходимые  для  сохранения
порядка. Но испытывая отвращения ко всякому насилию, Конвей органически не
мог хорошо относиться к тем, кто такие действия предпринимал.
     Да и было ли что этим мониторам вообще делать в Госпитале?
     Человек  в  темно-зеленом  комбинезоне,  сидевший  перед  контрольной
панелью информатора, заслышав шаги, торопливо обернулся, и Конвей  испытал
еще один удар. В  добавление  к  майорским  нашивкам  на  плечах  монитора
красовались значки с изображением жезла и змеи - эмблемы врача!
     - Меня зовут О'Мара, - достаточно приветливо  представился  он.  -  Я
главный психолог этого бедлама. А вы, полагаю, доктор Конвей?
     Он улыбнулся.
     Конвей заставил себя улыбнуться в ответ,  прекрасно  сознавая,  сколь
вымученная его улыбка, и опасаясь, что собеседник это тоже понимает.
     - Вам нужна тельфианская мнемограмма? -  спросил  О'Мара,  голос  его
звучал уже  менее  приветливо.  -  Ну,  доктор,  на  этот  раз  вам  выпал
действительно фантастический случай! Только закончив работу,  постарайтесь
как  можно  скорее  стереть  мнемограмму.  Поверьте,  это  отнюдь  не   те
воспоминания, что хотелось  бы  сохранить  надолго.  Поставьте  вот  здесь
отпечаток пальца и присядьте вот туда.
     Пока О'Мара закреплял  на  его  голове  налобную  ленту  и  электроды
образовательной машины, Конвей старался выглядеть особенно невозмутимым  и
не избегать жестких и умелых рук. Короткие волосы О'Мары отливали  тусклым
металлическим блеском, и взгляд у него тоже  был  металлический,  колючий.
Конвей понимал, что этот  взгляд  сейчас  фиксирует  все  его  реакции,  а
острый, проницательный ум делает соответствующие выводы.
     - Ну, вот и все, - сказал наконец О'Мара, когда сеанс  закончился.  -
Да, пока вы не ушли, доктор, вот еще что: думаю, нам с вами не  мешало  бы
провести  небольшую  беседу  установочного  характера,  если   можно   так
выразиться. Не сейчас, конечно,  сейчас  у  вас  серьезный  случай,  но  и
особенно не откладывая.
     Конвей спиной ощущал на себе его цепкий взгляд, пока шел к двери.
     Как ему сказали, он должен гнать из головы лишние мысли, чтобы  вновь
приобретенная информация улеглась в голове соответствующим образом. Однако
он  неотвязно  думал  о   назначении   монитора,   который   относился   к
высокопоставленной части постоянного персонала Госпиталя, да к тому же еще
был врачом. Как можно совмещать две такие разные профессии? Конвей подумал
о нарукавной повязке, которую носил.  На  ней  были  изображены  черный  и
красный  круги  тралтан,  пылающее  солнце  дышащих  хлором  илленсанов  и
обвивающая чашу змея земных медиков - известные всем  медицинские  символы
трех главных рас Галактического союза.  А  тут  этот  доктор  О'Мара,  чьи
петлицы на воротнике свидетельствовали, что он - целитель,  а  нашивки  на
рукавах говорили, что к медицине никакого отношения не имеет.
     Одно  теперь  было  ясно:  отныне  Конвей  не  успокоится,  пока   не
разузнает, почему главный психолог Госпиталя является еще и монитором.



                                    2

     Конвей впервые принял внеземную  мнемограмму  и  теперь  с  интересом
наблюдал, как раздваивается  его  сознание  -  верный  признак  того,  что
программа "прижилась". Подойдя к операционной, он уже  ощущал  себя  сразу
двумя существами  -  и  земным  человеком  по  имени  Конвей,  и  огромным
пятисотчленным   тельфианским   психоединством,   которое   должно    было
регистрировать все, что касалось физиологии этой расы. В таком  раздвоении
состоял единственный недостаток системы мнемограмм, если  это  можно  было
считать  недостатком.  В  мозгу,  прошедшем  "обучение",  в  равной   мере
запечатлевались не только факты, но и личность  существа,  хранившего  эти
факты. Не удивительно, что диагносты, порой державшие в памяти  до  десяти
мнемограмм сразу, вели себя несколько странно!
     Диагност  -  самая  важная  фигура  в  Госпитале,  размышлял  Конвей,
облачаясь в  противорадиационные  одежды  и  готовясь  к  предварительному
осмотру своих пациентов. Все чаще он подумывал о том, чтобы  самому  стать
диагностом. Основная задача диагноста состояла  в  том,  чтобы,  используя
свою наполненную мнемограммами память, вести самостоятельные  исследования
в области ксенологической терапии и хирургии, прибегая к  консилиуму  лишь
при отсутствии мнемограммы, когда необходимо поставить диагноз и  наметить
курс лечения.
     Рядовые простенькие болезни и травмы их не касались.  Чтобы  диагност
удостоил пациента своим вниманием, тот должен быть  уникальным  больным  и
лежать на смертном одре. Но уже если  диагност  взялся  за  него,  считай,
больной выздоровел, - диагносты с методичным однообразием творили  чудеса.
Конвей знал,  что  врачи  более  низкой  квалификации  всегда  боролись  с
искушением не стирать содержимое мнемограммы, а сохранить его в  памяти  в
надежде сделать какое-нибудь оригинальное открытие, которое их  прославит.
Однако   люди   здравомыслящие,   подобные   ему,   этим   искушением    и
ограничивались.


     Хотя Конвей исследовал своих крохотных пациентов  поодиночке,  видеть
их он все равно не мог, даже прибегнув  к  зеркалам  и  защитным  экранам.
Однако он знал, как они выглядят и внутри и снаружи - ведь мнемограмма,  в
сущности,  превратила  его  в  одного  из  них.  Этих  сведений  вместе  с
результатами  обследования  и  историей  болезни  было  достаточно,  чтобы
приступить к лечению.
     Пациенты  Конвея  составляли   часть   тельфианского   психоединства,
управляющего межзвездным кораблем, на котором произошла авария  одного  из
ядерных реакторов. Эти маленькие, похожие  на  жучков  и,  если  брать  их
порознь, весьма тупые создания были пожирателями радиации, но  происшедшая
вспышка  была  слишком  мощной  даже   для   них.   Болезнь   можно   было
классифицировать как исключительно тяжелый случай переедания в сочетании с
чрезмерной стимуляцией всех органов чувств, в особенности болевых центров.
Поместив тельфиан в  антирадиационный  контейнер  и  посадив  на  голодную
радиационную диету (что исключено в условиях их  радиоактивного  корабля),
Конвей уже через несколько часов, похоже, для семидесяти процентов из  них
успешно провел бы  лечение.  Даже  сейчас  он  мог  сказать,  кто  из  его
пациентов попадет в число счастливчиков. Судьба остальных была  трагичной:
даже избежав физической смерти,  они  испытают  более  страшную  участь  -
утратят  способность  к  взаимослиянию  разумов,  а   для   тельфиан   это
равносильно превращению  в  беспомощного  калеку.  Только  приобщившись  к
образу мышления, характеру и инстинктам тельфианина, можно  было  осознать
истинную глубину подобного несчастья. И, судя по истории болезни,  на  это
обречены  были  именно  те  существа,  которым  удалось  приспособиться  к
ситуации и сохранить способность действовать, что позволило  за  несколько
секунд спасти корабль от полного уничтожения.
     Впрочем,  способ  лечения  этих  несчастных  все  же  существовал   -
единственный способ. В процессе подготовки сервомеханизмов  к  предстоящей
процедуре Конвея не оставляла мысль, что  способ  этот  в  высшей  степени
нежелателен.  Это  был  сознательный  риск  -  ставка  здесь  делалась  на
объективную клиническую статистику, которую не в состоянии  были  изменить
все его усилия. Он ощущал себя чем-то вроде обыкновенного механизма.
     Быстро взявшись за  дело,  Конвей  прежде  всего  удостоверился,  что
шестнадцать из его пациентов страдают  тельфианским  эквивалентом  острого
несварения  желудка.  Этик  особей  он  отделил  и  заключил  в  закрытые,
поглощающие  радиацию  сосуды,  чтобы  вторичное  излучение  их  все   еще
"горячих"  тел  не  тормозило  процесса  лечения.  Сосуды  он  поместил  в
небольшую реакторную установку с нормальным для тельфиан уровнем  радиации
и  к  каждому  сосуду  подсоединил  детектор,   рассчитанный   на   снятие
экранировки, как только спадет избыточная радиоактивность.
     Семеро остальных тельфиан нуждались в особом лечении. Он поместил  их
в другой реактор, и когда настраивал приборы, чтобы воспроизвести условия,
возникшие  внутри   корабля   в   результате   аварии,   раздался   сигнал
коммуникатора. Конвей прежде закончил наладку, все проверил и только потом
отозвался:
     - Слушаю.
     - Говорит справочная. Доктор Конвей, с тельфианского корабля поступил
запрос относительно пострадавших. Можете ли вы  сообщить  им  какие-нибудь
новости?
     Конвей понимал, в данных обстоятельствах его новости не так уж плохи,
но ему очень хотелось, чтобы они были лучше.  Разрушение  или  перестройка
однажды сформированного тельфианского психоединства была  аналогична  лишь
смертельной травме, и Конвей, впитав мнемограмму, ощущал  это  всем  своим
существом. Он говорил, взвешивая каждое слово:
     - Через четыре часа шестнадцать тельфиан будут в полном порядке, а из
семи оставшихся, боюсь, половина умрет, но кто именно, станет ясно  только
через несколько дней. Я дал им двойную норму радиации и  будут  постепенно
снижать этот уровень до нормального. Понятно?
     - Я понял.
     Через несколько минут коммуникатор снова ожил:
     - Тельфианин остался доволен информацией и благодарит вас. Отбой.
     Наверно, следовало бы радоваться, что он  так  успешно  справился  со
своим первым самостоятельным случаем, а  Конвей  испытывал  разочарование.
Теперь, когда самое страшное было уже позади, в сознании  его  все  как-то
перемешалось. Неотвязно крутилась мысль, что семь  пополам  -  это  три  с
половиной. Так как же быть с  этой  чертовой  половинкой  тельфианина?  Он
все-таки надеялся, что в живых останутся четверо, а не трое, и что у  всех
четверых сохранятся все их  способности.  Он  думал  о  том,  как  хорошо,
наверно, быть тельфианином, непрерывно впитывать в  себя  радиацию  и  все
богатые разнообразные ощущения составного тела. От этих мыслей собственное
тело стало казаться ему каким-то одиноким. Не  без  усилия  над  собой  он
заставил себя покинуть уютное тепло радиационной.
     Закрыв дверь, Конвей сел в тележку и направился  обратно  к  входному
люку. Самым правильным было бы теперь явиться  в  Образовательную  секцию,
чтобы стереть тельфианскую мнемограмму, собственно, ему даже приказали так
поступить. Но туда не хотелось идти;  перспектива  встречи  с  О'Марой  не
радовала, больше того -  страшила.  Конвей  знал,  что  все  мониторы  ему
неприятны, но тут примешивалось нечто другое. Скорее всего то, как отнесся
к нему О'Мара при разговоре. Конвей ощущал себя приниженным, словно О'Мара
в чем-то его превосходил, а он не мог  мириться  с  мыслью  о  собственной
приниженности рядом с каким-то жалким монитором!
     Сила  этих   чувств   пугала   его;   ему,   человеку   воспитанному,
уравновешенному, вообще должны быть чужды подобные чувства,  да  еще  если
они близки к настоящей ненависти. Испугавшись - на сей раз самого себя,  -
Конвей решил взять себя в  руки  и  постараться  установить  контроль  над
собственными мыслями. Тем более, что можно было повременить  с  визитом  в
Образовательную секцию под предлогом обхода своих палат. Это  была  вполне
обоснованная отговорка на случай, если О'Мара заговорит  об  опоздании,  а
тем временем главного психолога могут вызвать  куда-нибудь  или  он  уйдет
сам, Конвей очень рассчитывал на это.
     Первый вызов у него был  к  АУГЛу  с  Чалдерскола  II,  единственному
обитателю палата,  отведенной  для  больных  этого  вида.  Конвей  влез  в
соответствующую защитную амуницию -  в  данном  случае  легкий  водолазный
костюм - и сквозь люк  проник  в  цистерну  с  тепловатой  зеленой  водой,
воспроизводящей  среду  обитания  больного.  Он  достал   инструменты   из
встроенного шкафчика и громко оповестил о своем присутствии.  Если  чалдер
действительно спит и спросонья испугается, последствия  могут  быть  очень
серьезными. Один случайный взмах этого хвоста - и в палате  будут  уже  не
один, а два пациента.
     Чалдер был покрыт мощной чешуйчатой броней и напоминал сорокафутового
крокодила, только вместо лап у него  были  похожие  на  обрубки  ласты,  а
середину  туловища  опоясывала  бахрома  лентообразных  щупалец.  Он  вяло
дрейфовал у дна большой цистерны, и единственным  признаком  жизни  в  нем
были  периодические   завихрения   воды   возле   жабер.   Конвей   провел
предварительный осмотр - он немного припоздал из-за  тельфиан  -  и  задал
обычные вопросы. Ответ в какой-то немыслимой  форме  прошел  сквозь  воду,
достиг транслятора, и в наушниках  доктора  раздалась  медленная  лишенная
интонаций речь:
     - Я тяжко болен, - сообщил чалдер, - я страдаю.
     Врешь ты все, подумал про себя  Конвей,  врешь  всеми  своими  шестью
рядами зубов!  Доктор  Листер,  директор  Госпиталя  и,  возможно,  лучший
диагност современности обследовал  этого  чалдера  вдоль  и  поперек.  Его
диагнозом было неизлечимое состояние ипохондрии. Далее он  установил,  что
признаки перенапряжения отдельных чешуек  в  панцире  пациента  и  чувство
дискомфорта объясняются просто-напросто  немыслимой  ленью  и  обжорством.
Каждый знает, что живые формы с наружным скелетом могут прибавлять в весе,
наращивая плоть только изнутри! Диагносты никогда в своих определениях  не
ходили вокруг да около.
     Чалдер действительно становился больным, когда возникла  угроза,  что
его