-
Я с ним как с человеком, а он меня глупостями кормит.
   - Ничем я тебя  не  кормлю,  -  сказал  Сергей.  -  Сейчас  я  подъеду  и
разберусь. Хотя лично мне кажется, что это все твои фантазии.
   - Нет, - еще более ядовито, чем раньше,  произнесла  Варвара.  -  Это  не
фантазии. Это провокация с целью заманить тебя в мою квартиру и  соблазнить.
Ты как, соблазнишься?
   Дорогин плюнул и повесил трубку. "Ладно, - подумал он. - Хорошо  уже  то,
что она перестала молчать в трубку и  начала  язвить.  Значит,  все  не  так
страшно. А впрочем, черт их  разберет,  этих  женщин.  Они  могут  упасть  в
обморок  при  виде  паука,  а  через  десять  минут  так  отделать  зонтиком
маньяка-убийцу, что ментам приходится  везти  беднягу  не  в  кутузку,  а  в
травмопункт... Ладно. Посмотрим, что там за мордовороты."
   Он добрался до дома Белкиной довольно быстро  и  снизил  скорость,  вертя
головой во все стороны  и  пытаясь  засечь  красный  автомобиль,  о  котором
говорила Варвара. Запыленная "девятка" действительно обнаружилась  у  бровки
тротуара прямо под окнами квартиры Белкиной,  напротив  двери  ее  подъезда.
Парковочное  место  позади  нее  было  свободно.  Дорогин  немного  увеличил
скорость и припарковался с расчетливой лихостью, стукнувшись своим  бампером
о задний бампер "девятки". Скрупулезно рассчитанный удар  был  не  настолько
силен, чтобы что-нибудь повредить, но  его  было  вполне  достаточно,  чтобы
заявить о себе.
   Муму выбрался из-за руля и с огорченным видом обошел свою машину спереди,
качая головой и  цокая  языком.  Обе  передние  дверцы  "девятки"  синхронно
распахнулись, и  на  покрытый  трещинами  асфальт  выбрались  двое  молодых,
спортивного вида крепышей, дорого и со вкусом одетых, аккуратно  причесанных
и очень сердитых. Их хмурые лица не были обезображены печатью интеллекта; на
пальце у того, что был  повыше,  поблескивал  тяжелый  золотой  перстень,  а
второй, похожий на бывшего штангиста, щеголял корявой зоновской  татуировкой
на кисти левой руки. Приглядевшись к ним, Дорогин немного  успокоился:  если
эти двое действительно "пасли" Белкину, то слежка была организована не МУРом
и не спецслужбами. Перед ним были обыкновенные бойцы, "братишечки"  второго,
а возможно, и третьего сорта, каких любой авторитет может без труда  набрать
хоть сотню на первой попавшейся помойке.
   - Слышь, братуха, - сказал высокий, - ты в курсе, что попал? Тачка у тебя
клевал, что ж ты с ней так неосторожно?
   - Извините, ребята, - развел руками Дорогин. -Не рассчитал маленько.
   - Ха, - сказал татуированный штангист, - не рассчитал! Надо рассчитывать,
брат. Кто не рассчитывает, тот рассчитывается.
   Он хохотнул, очень довольный собственным плоским каламбуром.
   - Да, землячок, - продолжал высокий, придирчиво оглядывая  задний  бампер
своей машины, - рассчитаться надо бы.
   - Да бросьте, ребята,  -  примирительно  сказал  Муму,  -  ну  какие  тут
расчеты? Ничего же даже не поцарапалось! Вот я сейчас  машину  отгоню,  сами
посмотрите. Я же вас еле-еле задел, какого-то миллиметра не хватило...
   - Ну, - сказал штангист, - а этот.., как его..,  моральный  ущерб-то?  Да
хрен с ним, с моральным ущербом! Я как раз в бардачке рылся, а тут сзади как
шарахнет! Я так башкой  гвозданулся,  что  думал,  панель  треснет.  Не,  не
треснула... Но могла!
   - Интересный ты мужик, - сказал  высокий.  -  Ну  неужели  не  ясно:  раз
влетел, надо платить. Платить, понял? Пока опять не влетел...
   - По-крупному! - добавил штангист. Он, похоже, от души  забавлялся.  Дело
явно было для него привычным: снять с подвернувшегося лоха сколько получится
и отпустить восвояси, - и он занимался этим с большим удовольствием. -  Тут,
братишка, как в "Поле чудес": кому приз, а кому это.., банкрот. Ну, так как:
скажешь слово или дать тебе по барабану?
   Дорогин сокрушенно вздохнул и полез в карман за деньгами. Вид у него  при
этом был самый унылый. Он на ощупь вынул из кармана сто долларов и отдал  их
высокому.
   - О, - сказал тот, - это уже разговор.
   - А мне? - возмутился штангист. - Почему это ему  сотку,  а  мне  хрен  с
маком? Это же я черепушкой треснулся!
   - Больше нет, - сказал Дорогин.
   - А если проверить?
   - Самсон, кончай, не надо, - заволновался высокий. - Слышишь, кончай!  Не
до того нам сейчас. Да уймись ты, урод!
   Он с некоторым трудом оттащил свирепо  сопящего  Самсона  от  Дорогина  и
толкнул в сторону распахнутой дверцы "девятки". Самсон  перестал  пыхтеть  и
раздуваться так же внезапно, как и начал, закурил сигарету и боком пролез за
руль. Дверца за ним с лязгом захлопнулась, но стекло было опущено, и в  окно
немедленно высунулся локоть Самсона и потянуло сигаретным дымком.
   Высокий чуть помедлил, аккуратно  убирая  в  нагрудный  кармашек  пиджака
сложенную  вдвое  стодолларовую  купюру.  Его  блуждающий  взгляд  ненароком
остановился на Муму. На лице высокого изобразилось легкое презрение.
   - Ну, чего стал? - спросил он. - Вали отсюда, пока Самсон не передумал.
   Он отвернулся от Дорогина и сел в машину.
   Сергей для верности выждал почти целую минуту. "Девятка" стояла на  месте
с выключенным двигателем, из открытых окон лениво выползали облачка  дыма  и
доносились песни "для братвы". Когда стало совершенно очевидно, что  сидящие
в машине люди никуда не собираются ехать, Дорогин  подошел  к  "девятке"  со
стороны водителя и вежливо постучал по крыше костяшками пальцев.
   Музыка стала тише. Дорогин наклонился к окошку и увидел  удивленное  лицо
штангиста Самсона.
   - Во, блин, - растерянно сказал Самсон.  Высокий  молча  подался  вперед,
выглядывая из-за своего напарника. Он тоже казался удивленным.
   - Ребята, - заискивающе сказал Дорогин, - извините, но  я  как-то  не  до
конца понял... Вы кто - бандиты?
   - Не, - широко ухмыляясь, ответил Самсон,  -  мы  менты.  Хромай  отсюда,
калека, пока не замели.
   - А удостоверение можете показать? - продолжал любопытствовать Дорогин.
   - Вот тебе удостоверение! - Самсон сделал неприличный жест и повернулся к
напарнику. - Не, ну, Борис, ну, чего он, в натуре?
   - Тебе чего, мужик? -  спросил  высокий  Борис,  снова  сильно  подаваясь
вперед.
   - Да я тут подумал, - с заминкой сказал Дорогин, - не много ли вы с  меня
взяли за моральный ущерб?
   - Во дает, сука! - восхитился Самсон. - Ты что, мужик, в детский садик не
ходил? Слыхал, как там говорят? Подарки - не отдарки!
   Он благодушно откинулся на спинку сиденья, повернул  сигарету  к  себе  и
стал от нечего делать дуть на тлеющий кончик. Когда уголек на конце сигареты
формой и цветом стал напоминать заостренный нос зенитной ракеты, Муму сильно
толкнул Самсона под выставленный в окошко локоть.
   Оранжевый уголек с силой воткнулся в  вытянутые  трубочкой  губы.  Самсон
взвыл и прикрыл ладонью обожженный рот. Сломанная  сигарета  выпала  из  его
руки, уголек упал на колени, соскользнул на сиденье  и  между  расставленных
бедер Самсона закатился прямиком  под  его  седалище,  оставляя  прерывистый
коричневый след на светло-сером велюре сиденья. Самсон привстал и  изогнулся
винтом, одной рукой по-прежнему зажимая  рот,  а  другой  пытаясь  стряхнуть
уголек на пол.
   - Менты вы или нет, - с расстановкой сказал Муму, обращаясь в основном  к
Борису, поскольку Самсон был занят, - но делать вам здесь нечего. Следить вы
не умеете. Человек, которого вы пасете, вас заметил, так что валите  отсюда,
пока ментовка не приехала. Кто вас послал, я не спрашиваю, потому что мне на
это плевать. Но передайте ему, что в следующий раз я  переломаю  его  уродам
ноги. Все ясно?
   Самсон толкнул дверцу, пытаясь выбраться из машины и добраться до  врага.
Дорогин  ударил  по  дверце  ногой,  оставив  на  ней   вмятину   и   вернув
воинственного водителя  на  место,  и,  просунув  в  открытое  окошко  руку,
коротко, без замаха, ткнул  Самсона  кулаком  в  челюсть.  Голова  штангиста
мотнулась к правому плечу, он закатил глаза и обмяк в кресле.
   Высокий Борис открыл дверцу со своей стороны и вылез из  тесного  салона.
Это было сделано как бы в два приема: сначала он очень  решительно  и  резко
распахнул дверцу и поставил на асфальт ногу в  модном  тупоносом  ботинке  с
таким видом, словно его терпение наконец лопнуло и  теперь  он  все  и  всех
разнесет; через мгновение,  однако,  его  движения  заметно  замедлились,  и
дверцу за собой он захлопнул уже без всякой охоты.
   - Не надо, дружок, - сказал ему Дорогин. - Не стоит. Береги  здоровье.  И
запомни: оставьте эту женщину в покое. Она  вас  не  трогала,  и  вы  ее  не
трогайте. Капиталов у нее нет, богатых родственников тоже,  так  что  выкупа
вам никто не даст.
   - Погоди, мужик, - осторожно обходя машину спереди, заговорил Борис.
   Тон у него Был рассудительный и вполне мирный,  но  глаза  были  раскрыты
слишком широко и смотрели чересчур честно - высокому бандиту  явно  хотелось
отвести взгляд, но он из последних сил старался выглядеть человеком, который
решает все споры путем переговоров. - Постой,  давай  разберемся.  На  хрена
нам, в натуре, этот шум среди бела дня?  Драка,  пальба,  менты...  Ты  чего
наехал-то? Ни хрена не пойму.  Слежки  какие-то,  журналистки...  Ты  нас  с
кем-то перепутал, брат.
   - Конечно, перепутал, - сказал Муму. - Только откуда ты тогда знаешь, что
я говорил о журналистке?
   - Ну, козел, - запуская руку за пазуху,  процедил  Борис,  -  сам,  блин,
напросился.
   Он был уже совсем рядом, и Дорогин ударил его в живот, не дожидаясь, пока
он достанет из-за пазухи руку. Борис согнулся и получил удар коленом в лицо.
Он удержался на ногах, но о продолжении военных действий, похоже, больше  не
помышлял.
   Дорогин взял его за воротник дорогого черного пиджака, подтащил к  задней
дверце "девятки" и забросил на сиденье.
   - Не вздумай доставать ствол, - предупредил он. - Отберу - хуже будет.
   Он перестал  обращать  на  Бориса  внимание  и  занялся  Самсоном.  После
нескольких крепких пощечин коренастый крепыш открыл  глаза  и  уставился  на
Дорогина мутноватым бессмысленным взглядом.
   - Просыпайся, просыпайся, - дружелюбно сказал ему Муму. - Ехать  пора,  а
ты здесь разлегся, лентяй. Я не понял, ребята, - добавил он, - вы новенькие,
что ли?
   - Кровью умоешься, падла, - пообещал с заднего сиденья Борис.
   - Точно, новенькие, - вздохнул Дорогин.  -  Ох  и  нагорит  вам,  ребята!
Поезжайте вы от греха подальше, пока мне  не  стало  интересно,  кто  вас  к
Белкиной приставил.
   Он быстро переместился к задней дверце как раз вовремя, чтобы отобрать  у
Бориса пистолет, который тот все-таки вынул из внутреннего кармана  пиджака.
Борис не хотел отдавать пистолет, и Дорогину снова пришлось  пустить  в  ход
кулаки. В заключение он запустил  два  пальца  в  нагрудный  карман  пиджака
своего противника и выудил оттуда сто долларов.
   - Можно было бы, конечно, оставить их вам на йод  и  бинты,  -  задумчиво
сказал он, - но баловать вас не хочется. Не заслужили. Все, пошли вон!
   Теперь, когда у него в руке был пистолет, у бандитов окончательно пропало
желание  спорить  и  качать  права.  Коренастый  Самсон  послушно   запустил
двигатель, со страшным хрустом воткнул передачу и рванул с  места  так,  что
задымились покрышки.
   Дорогин поспешно спрятал пистолет за пояс брюк, воровато огляделся  -  не
видел ли кто - и, повернувшись лицом к дому, поднял голову. Как он и ожидал,
Белкина наблюдала за ним из  окна  и  теперь  изо  всех  сил  махала  рукой,
приглашая подняться наверх.
   Дорогин посмотрел на часы, вздохнул и вошел в подъезд: нужно было хотя бы
попытаться выяснить, что все это означает.
 
*** 
 
   Всю первую половину воскресенья Михаил  Александрович  Перельман  провел,
мучаясь от жуткого похмелья. Он с трудом нашел в  себе  силы  на  то,  чтобы
дотащиться до ближайшей коммерческой палатки и  купить  пару  бутылок  пива.
После вчерашнего гулянья в кошельке было почти пусто, и Перельман впервые  в
жизни  заметил,  каким  безобразно  дорогим  сделалось  в  последнее   время
отечественное пиво. Раньше он как-то не обращал на это  внимания,  поскольку
не имел привычки напиваться до беспамятства и опохмеляться  по  утрам.  Пива
ему не хотелось и сейчас, но похмелье было таким сильным, что он чувствовал:
если не сделать хоть что-нибудь сию  же  минуту,  можно  просто  умереть  от
тошноты и головной боли.
   При одном взгляде на  пивные  бутылки  ему  сделалось  еще  хуже,  но  он
мужественно донес их до дома, мужественно откупорил  одну  и  заставил  себя
единым духом выпить половину. После этого дело пошло  уже  проще,  и  Михаил
Александрович с удивлением убедился, что пиво действительно помогает.
   Немного придя в себя, он прибрался на кухне, имевшей  такой  вид,  словно
здесь всю ночь веселилась компания из десяти человек, побрился и  отправился
в гараж, где стоял его ушастый "запорожец". Если бы  кто-то  спросил,  зачем
ему это понадобилось, Перельман затруднился бы с ответом. В последнее  время
старенький "запорожец" ездил очень  неохотно,  а  сам  Михаил  Александрович
садился  за  руль  с  еще  большей  неохотой:  его  вдруг  начали  одолевать
совершенно неуместные, какие-то детские комплексы, выражавшиеся в  том,  что
он стал стесняться своей машины. Времена, когда любой, даже самый  скромный,
автомобиль считался атрибутом красивой  жизни,  как-то  незаметно  миновали.
Улицы города постепенно заполнились  новенькими,  с  иголочки,  "волгами"  и
"Жигулями", не говоря уже об иномарках, самая старая  из  которых  могла  не
глядя дать жестянке Перельмана  сто  очков  вперед.  Сидя  за  рулем  своего
"запора", Михаил Александрович  невольно  чувствовал  себя  взрослым  дядей,
сдуру вырядившимся в ползунки и вместо сигареты засунувшим в  рот  пустышку.
Кроме того, издыхающая от старости  машина  требовала  постоянного  ухода  и
ремонта, а ковыряться в грязном железе Перельман, мягко говоря, не любил.
   Тем не менее, приведя в порядок себя и квартиру, он  натянул  на  широкие
плечи старенькую куртку из треснувшего  на  сгибах  дрянного  кожзаменителя,
надвинул на лоб засаленную "гаражную" кепку и вышел из дома,  держа  путь  к
своему гаражному кооперативу.
   Кооператив был старый, полудикий и представлял  собой  два  длинных  ряда
ржавых жестяных гаражей, приткнувшихся  к  серой  бетонной  стене  какого-то
завода, - какого именно, Михаил Александрович так и  не  удосужился  узнать.
Асфальта здесь не было, охраны тоже, но  Перельмана  такое  положение  вещей
вполне устраивало: бездорожье было его  машине  нипочем,  а  времена,  когда
кто-то взламывал и угонял "запорожцы", слава Богу, давно прошли и  забылись,
как сон.
   Он выкатил свою тележку на пустырь,  загнал  ее  на  эстакаду  и  немного
поковырялся под днищем, проверяя  подвеску.  Внизу  все  заросло  толстенным
слоем сухой крошащейся грязи, и Перельман так и не понял, в порядке  у  него
подвеска или нет. На всякий случай он прокачал  тормоза,  немного  поработал
насосом, подкачав все четыре колеса, проверил уровень масла и  заправил  бак
из стоявшей в углу  гаража  тридцатилитровой  канистры.  Зачем  он  все  это
делает, Михаил Александрович по-прежнему не представлял.  Просто  ему  вдруг
подумалось, что машина, раз уж она имеется, должна содержаться в  порядке  и
быть готовой в любой момент отправиться в путь.
   О сервизе он почти не думал - так, вспомнил пару раз  и  почти  сразу  же
забыл. Он давно заметил, что в пьяном виде люди  склонны  строить  воздушные
замки и воспламеняться самыми безумными и завиральными идеями.  Для  пьяного
не существует никаких преград - вернее, он склонен их  не  замечать.  Ладно,
рассуждает пьяный человек, ладно, вы правы. Сейчас я пьян и не  уйду  дальше
вытрезвителя, но завтра!.. Завтра, когда я буду трезв, ничто не помешает мне
стать богатым и счастливым! Я сделаю то-то, то-то и  еще  то-то,  рассуждает
он. Не понимаю, как я не додумался до  этого  раньше?  А  наутро  сверкающие
горизонты  опять  сужаются  до  размеров  крохотной   серенькой   точки,   и
препятствия, накануне казавшиеся  пустяковыми,  вырастают  до  самого  неба,
полностью закрывая цель. И начинает казаться, что никакой  цели  не  было  в
помине - так, мираж, элемент пьяного бреда... Ну какие, в самом деле,  могут
быть золотые клады - в наше-то время,  в  самом  центре  Москвы!  Ну  найдут
горшок с медяками при сносе старого дома.., или,  скажем,  рулон  "катенек",
засунутый в старый дымоход. Да и то... Нет, чепуха это все!
   Он с неловкостью вспомнил вчерашний вечер и  даже  тихонько  застонал  от
стыда. Это же надо было такого насочинять! Тоже  мне,  граф  Монте-Кристо...
Хорошо, что хоть в милицию  звонить  не  начал,  чтобы  опередить  возможных
конкурентов. Вот было бы позорище!
   Он вернулся домой, принял душ, плотно пообедал остатками вчерашнего ужина
и провел вечер перед телевизором с книгой на коленях.  Когда  по  телевизору
начиналась рекламная пауза, он отключал звук и принимался читать, все  время
чувствуя  затылком   леденящее   дыхание   пустоты,   привычно   заполнявшей
двухкомнатную квартиру, в которой когда-то было так тесно,  а  теперь  стало
чересчур просторно. Невидящим взглядом глядя в раскрытую на середине  книгу,
он думал о маме и вдруг вспомнил, что в кармане  вывешенного  в  лоджию  для
проветривания пиджака лежит приглашение в Израиль. Теперь его мысли  целиком
сосредоточились на этой бумажке.
   "Может быть, хватит? - подумал Михаил Александрович. - Хватит  доказывать
силу воли и свой патриотизм, которого на самом деле нет  и  быть  не  может.
Откуда  ему  взяться?  Только  что  я  там  буду  делать  со  своим   высшим
педагогическим образованием - улицы мести, на рынке спекулировать?  Были  бы
деньги..."
   Он стал думать о том, как мог бы устроиться в Израиле,  если  бы  у  него
были деньги, и очень быстро пришел к выводу, что на Израиле свет  клином  не
сошелся. С настоящими деньгами он мог бы стать желанным гостем везде -  хоть
в Штатах, хоть в Австралии, хоть в Европе. Это были старые мечты,  привычные
и уютные, как поношенный домашний халат, и совершенно несбыточные.
   Утром Михаил Александрович явился в школу к началу  первого  урока  -  не
потому, что его интересовал сервиз, а потому, что первый урок стоял у него в
расписании. Правда, он как-то ухитрился все  перепутать  и  очень  удивился,
когда к нему в кабинет вместо ожидаемого восьмого  "Б"  с  шумом  и  хохотом
ввалился горячо  им  ненавидимый  десятый  "А"  -  тот  самый,  где  учились
бритоголовые Скороходов и Суслов. Он почти сразу забыл  о  своем  удивлении,
поскольку мысли его были заняты совсем другим.
   Утром в учительской никто даже словом не обмолвился о сервизе - буквально
ни одна живая душа! Михаил Александрович был этим так удивлен и разочарован,
что на собственный страх и риск сам завел осторожный разговор о басмановском
чайнике. Оказалось, что все без исключения коллеги были в курсе дела: кто-то
смотрел репортаж, кто-то читал о пышной церемонии в газетах  или  слышал  по
радио, а кто-то, как всегда, ничего не смотрел и не читал, зато  слышал  обо
всем в троллейбусе по дороге на работу. И при этом никому даже в  голову  не
пришло связать басмановский чайник со  стоявшим  на  полке  школьного  музея
сервизом. Правда, большинство учителей не заходило в музей уже по  несколько
лет, а были и такие, кто не бывал там ни разу. А с другой стороны  -  ну  не
слепые же они все-таки!
   Конечно же, дело было не в учителях и не в  запущенности  музея,  который
месяцами стоял запертым на ключ с тех пор, как Перельман  остыл  к  музею  и
оставил свои попытки привести его в порядок. Дело было, как всегда, в водке,
а точнее, в ее чрезмерном количестве. Все  беды  и  разочарования  в  России
происходят от неумения вовремя остановиться, когда дело доходит до  выпивки.
Как в песне поется: "Я пью чуть больше, чем могу, но меньше,  чем  хочу...".
Клад он, видите ли, нашел!..
   Урок в десятом "А" шел своим черед