будет! Эта фотография  у  меня  как  икона!  Она  меня
тридцать лет хранит.
   - Я-то думал, это ты ее хранишь, - хлопнул по плечу приятеля Дорогин.
   - Так всегда в жизни и получается: что ты хранишь -  то  и  тебя  хранит!
Когда хреново, вытаскиваю фотографию, смотрю на наши  рожи  и  говорю  себе:
?Пашка, мы же с Серегой и не такое пережили! Переживем и худшее!?.  Ты  даже
не знал, жив ли я!
   - И ты не знал! А я  верил,  не  мог  такой  парень,  как  ты,  бесследно
пропасть!
   - Конечно не мог.
   - Парни, - обрадовалась Тамара, - я фотографии сделала, на одной  из  них
вы вместе стоите, точно, как в детстве, и выражения лиц те  же.  Вы  о  дяде
Федоре говорили. Надо послать снимок ему, фотография раньше  вас  в  Гудауту
прибудет экспресс-почтой. Обрадуется старик.
   - Конечно, надо, - Муму толкнул в бок Пашку, - давай адрес. Мы  еще  пару
фраз на обратной стороне черканем.
   - Отошлю, вы не волнуйтесь, снимок раньше вас придет, - Солодкина грустно
улыбнулась и предложила:
   - Посидим на дорожку.
   Она присела на подлокотник кресла рядом с  Муму,  обняла  его  за  плечи,
чувствуя, что расстается с ним надолго. Она не сомневалась в Сергее,  знала:
тот вернется во что бы то ни стало.
   - Вы хоть звоните мне, мужики, держите в курсе.
   Пашка захихикал:
   - Оттуда даже толковой связи с внешним миром  нет.  Если  бы  спутниковый
телефон у нас был с раскладной антенной, мы бы дозвонились. Но там,  как  на
Северном  полюсе,  только  через  спутник  можно  связь  держать,  да  через
пограничников и, как ни странно, через почту. Она одна после  распада  Союза
там действует.
   - Кстати, как погранцы служат? - спросил Дорогин.
   - Пограничники живут, вернее, доживают, плавают на ржавых катерах,  когда
горючку найдут, а большей частью по берегу ходят, словно ищут, что  море  им
подкинет. Молодцы они,  иногда,  когда  в  детском  доме  совсем  невмоготу,
кое-что подкидывают. Мешок муки, тушенки с десяток банок,  макароны..,  хотя
самим жрать нечего.
   - Помолчим... - предложила Тамара. С минуту все сидели в молчании, каждый
думал о своем. Дорогин - о том, что вновь увидит места,  где  прошло  его  и
Пашкино детство. Он даже не знал, что всколыхнется в душе в момент, когда он
вновь увидит крыши  детского  дома:  то  ли  тоска  по  утраченному,  то  ли
припомнится что-нибудь светлое и доброе, но позабытое.
   Тамара  сдерживала  себя,  чтобы  не  попросить  Дорогина   остаться,   и
придумывала оправдание своему молчанию. Пашка  же  думал  о  том,  что  дети
обрадуются, даже просто увидев машину, въезжающую в ворота детского дома.  И
уж тем более завопят от восторга, когда узнают, что им привезли подарки.  Он
вертел в руках губную гармошку, еле сдерживаясь, чтобы не заиграть.
   - Сыграй, Павел, что-нибудь напоследок, - предложила Тамара.
   - Хотите, вальс сбацаю, а вы станцуйте на прощание.
   Паша взял гармошку двумя руками, поднес к губам так, как подносят  ломоть
арбуза, и с чувством принялся играть простецкий вальс, отбивая  такт  ногой.
Дорогин пригласил Тамару.
   - Ты же никогда со мной вальс не танцевал, даже не знаю, умеешь ли.
   - С тобой - нет, а в детском доме я был большой мастак.
   - За тобой, наверное, там все девчонки увивались?
   - Не стану врать, я им нравился, - Дорогин закружил Тамару и прошептал ей
на ухо:
   - Ни одна девчонка мне по-настоящему не нравилась, я был влюблен в училку
русского языка.
   - Если ты называешь ее училкой, то вряд ли ты ее любил.
   - В детском доме свои понятия, своя лексика... Я ее в самом  деле  любил.
Она на тебя была похожа. Я только сейчас это понял.
   - Такая же красивая? - игриво спросила Тамара.
   - Красивая и хорошая.
   Пашка старался. Он играл самозабвенно, полуприкрыв глаза, забыв обо  всем
на свете, выпав из потока времени. Он сам не знал, где он теперь: в  детском
доме на танцах или в доме покойного доктора Рычагова.
   - Ты сказал об этом своей училке? Признался ей в любви?
   - Я писал ей записки, но не подписывался. Напишу - и в  журнал  засуну..,
жду, сам не знаю чего.
   - Она по почерку не разгадала автора любовных посланий?
   - Я писал левой рукой, печатными буквами. Женщина прижалась к мужчине,  и
они уже не кружились, а стояли  посреди  большой  светлой  гостиной.  Музыка
резко оборвалась. Пашка носовым платком бережно  протер  губную  гармошку  и
спрятал ее в кожаный футляр.
   - Давненько я так, от души,  не  играл,  некому  было  слушать.  Ценителя
настоящего не находилось. Для меня эта гармошка  как  для  виртуоза  скрипка
Страдивари.
   - Ты не рассказал, Павел, куда подевалась та губная  трофейная  гармошка,
которую тебе дядя Федор подарил, он ее из Германии привез.
   - Ту я в Афгане  потерял..,  меня  ранило,  когда  очнулся,  первое,  что
сделал, - не к пистолету потянулся, а к инструменту... А  ее  нет...  Может,
теперь душман какой на ней играет...  А  может,  лежит  она  между  камнями,
рассохшаяся... Лучше бы душман играл, инструмент жить должен. Когда  скрипка
не играет, она мертва, она - мебель, украшение, она не живая. Так и гармонь.
Губная гармошка чем хороша? На ней душа играет, дух из тебя в нее уходит, ты
через нее дышишь, своим дыханием согревая и оживляя...
   - Красиво ты, Павел, говоришь...
   - Вы хоть вещи с собой  возьмите,  -  сказала  Тамара,  -  куртки  теплые
захватите, смену белья, одеяло.
   - Если есть деньги, никаких вещей в  дорогу  брать  не  надо!  -  Дорогин
хлопнул себя по карману, в котором лежало портмоне. - Вся дорога,  Паша,  за
мой счет: бензин, еда, ночлег!
   - У меня дизельная тачка, так что солярка дешевле бензина обойдется.
   Дорогин не стал говорить, что ему без разницы:  соткой  долларов  больше,
соткой меньше, погоды это не сделает.
   Тамара проводила их до самых ворот и еще долго глядела вслед  удаляющейся
машине, пока она совсем не затерялась среди других автомобилей на оживленном
шоссе.
   - Часто из дому уезжаешь? - спросил Разлука.
   - Случается...
   - Спокойно она это воспринимает?
   - Она у меня всегда спокойная. Нервы у нее железные.  Знает,  что  ничего
мне не докажет...
   - Хорошо тебе, а мне в личной жизни не везет. Вроде и  руки  при  мне,  и
голова на плечах, и деньги кое-какие водятся, а нормальной  жены  так  и  не
нашел... Я тебя не спрашиваю, Сергей, откуда ты  такими  деньгами  разжился,
если просто так можешь десять штук бросить, значит,  запас  у  тебя  хороший
остался.
   - Я ими, Паша, не бросаюсь, я их на доброе дело использую.  Случайно  мне
деньги достались... Я их не  заработал,  но  и  не  украл,  они  мне  именно
достались.
   - А дом, машина?
   - Это все - ее.
   - Заработала?
   - Они ей тоже достались.
   - Везет же некоторым. Ты всегда, Серега, счастливчиком был! Самая большая
рыба тебе на крючок попадалась, и самое большое  яблоко,  и  самые  красивые
девчонки с тобой дружить хотели, а я вроде всегда при тебе...
   - Нет, Паша, когда ты на губной гармошке играл, это я при тебе был...
   И мужчины, не сговариваясь, громко  и  весело  запели.  Хотя  песня  была
грустная, им было хорошо; так  хорошо  бывает  в  жизни  редко,  лишь  когда
встретишь старинного друга после долгой разлуки и поймешь, что он совсем  не
изменился, во всяком случае по отношению к тебе, и голос его, хоть теперь  и
прокуренный, но такой же искренний и звонкий,  как  прежде,  как  в  далекие
небогатые, но счастливые годы.
   - Ну ты и гонишь, - вдруг сказал Пашка, взглянув на спидометр.
   - Я всегда так езжу. Я же каскадером был, а на гаишников у меня нюх. Я их
за версту чувствую, за каким кустом прячутся, знаю.
   - Мне же и с гаишниками не  везет.  Только  выеду,  тут  же  остановят  и
обязательно к чему-нибудь придерутся: то  номера  грязные,  то  дворники  не
работают, то выхлоп сильно грязный, то еще чего-нибудь. Не люблю я их.
   - Кто ж их любит? Если человек не своим трудом живет,  то  его  никто  не
любит! Грош ему цена! Хотя за ним огромные деньги могут стоять. Деньги могут
любить, а человека нет.
   До Твери за разговорами, за воспоминаниями доехали  почти  незаметно  для
Пашки. Ему казалось, что дорога пуста, и единственное, что он запомнил,  так
это то, что их не обогнала ни одна машина.
   -  Вот  и  стоянка  наша,  -  Пашка  помахал   рукой   сторожу,   и   тот
беспрепятственно пропустил легковую машину. - Вот мой фургон,  места  в  нем
для подарков хоть отбавляй.
   Дорогин выбрался из машины, с сомнением осмотрел добитый фургон:
   - Слушай, Пашка, а это колесо до Гудауты докатит?
   - Ты какое колесо  имеешь  в  виду?  Если  переднее,  то  резина  на  нем
относительно свежая.
   - Ага, как у формулы 1, - ударив ногой по колесу, сказал Дорогин, - такое
же лысое и гладкое, как на болиде у Шумахера.  За  две  секунды,  Паша,  это
колесо на трассе не сменишь. Не меньше часа провозишься.  Давай  договоримся
так. Ты займись вещами, покупками, а я займусь твоей машиной. Где тут у  вас
автосервис?
   - Я никогда в сервис не обращаюсь, все сам делаю, там  дорого.  Последнюю
рубашку снимут.
   - Оно и видно, - глядя на  цветные  провода,  торчащие  из-под  приборной
панели, тихо произнес Дорогин.
   - Машина в порядке, техосмотр прошла.
   - Наверное, коньяк проставить пришлось?
   - У меня хороший друг, сосед по подъезду. Он все и устроил. Я ее даже  на
площадку не гонял. Приехал с документами на авто, он взял  их  у  меня,  все
проштамповал  и  вечером  принес.  Мы  с  ним   бутылочку   уговорили.   Все
чин-чинарем. Я ему потом на дачу старый холодильник отвез.
   Два дня Дорогин приводил машину в порядок, за всеми работами следил  сам,
словно  собирался  отправиться  на  добитом  ?фольксвагене?  в  кругосветное
путешествие. Все, что можно заменить в старом микроавтобусе, было  заменено.
Дорогин его даже покрасил.
   Пашка с трудом узнал собственный автомобиль.
   - Сейчас бы его на авторынок,  это  ж  такие  деньги  поднять  можно!  Он
выглядит как новенький! Может, ты и двигатель заменил, Серега?
   - Движок не трогал, механики сказали, что он в  порядке.  А  вот  коробку
передач и тормозную систему  пришлось  заменить.  По  горным  дорогам  лучше
ездить с исправными тормозами на хорошей резине.
   - Я смотрю, колеса новенькие. И почему я тебя раньше не встретил!
   - Не волнуйся,  съездим  в  Абхазию  и  назад,  машина  опять  в  прежнее
состояние вернется, особенно с твоей манерой езды.  А  у  тебя  как  обстоят
дела?
   - Все лежит в гараже. И кроссовки, и кеды, и мячи.., чего я им только  не
накупил!
   Пашка Матюхов вытащил из кармана несколько  сложенных  вчетверо  листков,
исписанных убористым почерком.
   - Все предусмотрел, и все, что вычеркнуто, закуплено!
   - Да, тяжелое у нас было детство, многого не хватало! То, чем тебя судьба
обделила, ты и закупил: и щетки зубные, и пасту, а мыло-то зачем?
   - Мыться дети чем будут? Здесь, в центре, возле Москвы, ты  многих  вещей
не замечаешь, они для тебя данность, а в Абхазии и мыло в  дефиците.  Я  еще
масла растительного четыре ящика по случаю прикупил...
   - Ладно, Паша, поехали загружаться. Спора,  кому  садиться  за  руль,  не
возникло. Сел Дорогин.
   - Надеюсь, мою машину со стоянки не упрут, - с сомнением сказал Дорогин.
   - Что ты?! Не упрут! Побоятся, больно она  хорошая.  Подумают,  наверное,
бандит какой-нибудь из Москвы прикатил. У  нас  в  Твери  на  крутых  тачках
только мужики с полиграфкомбината ездят. У них денег немерено.
   Фургон подогнали к гаражу и принялись загружать.  Дорогин  все  складывал
сам. Аккуратно, вещь к вещи, умело распределяя все  по  фургону.  Весь  груз
стал как монолит, не шелохнется.
   - Ну ты и мастер! Грузчиком, что ли, работал?
   - И грузчиком пришлось, Паша, и пильщиком, и каменщиком... Я любую работу
привык делать обстоятельно. Дорога нас ждет не простая, представляю, в каком
она сейчас состоянии. Даже при советской власти по ней проехать можно было с
трудом, за каждым поворотом выбоина.
   - Теперь - за каждым поворотом по две выбоины,  но,  я  думаю,  на  нашей
машине мы обязательно пробьемся!
   -  Я  еще  лебедку  купил,  -  сказал  Дорогин,  -  дай  бог,  чтобы   не
понадобилась. Выспимся, а на рассвете выедем.  Пить  сегодня  будем?  -  без
всякого энтузиазма поинтересовался Дорогин.
   - Нет, - отрезал Пашка.
   - Я просто так спрашиваю, вдруг тебе хочется.
   - Хочется, но не будем. Дело важное предстоит, дело нужное.
   К Пашкиной квартире Дорогин уже привык. Как у каждого холостяка, квартира
Пашки выглядела нежилой.
   - Ты бы хоть цветы завел, если собаку или кота держать ленишься.
   - Так ведь и цветы тоже сдохнут, меня неделями дома не бывает. Не польешь
- завянут.
   - Кактусы заведи, их по полгода можно не поливать.
   - Некогда.
   - Сильно ты занятой человек, должен кучу денег зарабатывать.
   - По мелочевке все. Одно копеечное дело день отъест, второе - пару  дней.
Смотришь - и месяц пролетел. Хорошо, если раза три дома переночуешь. Кажется
- разгребу дела и приведу квартиру в порядок.  А  руки  так  и  не  доходят,
Выдастся свободный день, я его на диване,  возле  телевизора  пролежу,  ящик
пива в ногах поставлю и посасываю.
   И все-таки признаки того, что Пашка бизнесмен,  в  квартире  имелись.  На
захламленной трехногой тумбочке гордо стоял новенький факс, а на  письменном
столе - компьютер с почерневшим от табачного дыма  монитором.  Клавиатура  и
мышка были черными, словно ими во время  перекуров  пользовался  слесарь  по
ремонту грузовых автомобилей. Картинка на коврике не просматривалась.
   - Живешь, как свинья в норе, - пошутил Дорогин.
   Пашка не понял юмора и обиделся.
   - Я тебе не свинья.
   - Ну тогда орел!
   - Орлы в норах не живут, впрочем, как и свиньи.
   Дорогин улегся поверх покрывала  на  тахту  и  закинул  руки  за  голову,
посмотрел на компьютер.
   - Что ты  на  этой  машине  делаешь?  Деньги  считаешь?  Ты  мне,  Пашка,
объяснить можешь, на хрена она тебе сдалась?
   - Дела делаю, - гордо сообщил  Разлука  и  сел  в  кресло  на  колесиках.
Откидная спинка была прикручена к подлокотникам электрическим кабелем. - Это
не машина, это настоящее чудо, на ней можно пасьянс раскладывать.
   - Пасьянс можно раскладывать и с  натуральной  колодой  карт,  -  заметил
Дорогин.
   - Можно в дурака поиграть, можно в тысячу, в преферанс.
   - У тебя карточные интересы в бизнесе?
   - Я  человек  азартный,  -  признался  Пашка.  -  Ас  компьютером  играть
неопасно, денег ему не проиграешь. Я себе зарок дал: ни с кем в карты, кроме
компьютера, не играть. С тех пор у меня дела и пошли в гору.
   - Полезное приобретение.
   - В Абхазии сейчас, - мечтательно произнес  Пашка,  -  тепло-тепло,  море
голубое-голубое, и на магнолиях цветы вот такие, - Разлука соединил  руки  и
развел ладони, растопырив  пальцы,  -  а  запахи  какие  в  воздухе  витают,
ароматы! Там же рай земной! Ты, Серега,  как  туда  приедешь,  как  вдохнешь
воздух, все враз вспомнишь и все, что с  тобой  сейчас  происходит  плохого,
забудешь.
   - Хочу в рай, ты меня уговорил.
   - Там лучше, чем в раю, В раю наверняка пить не позволяют, даже вина. А в
Гудауте...
   Пашка говорил, говорил и лишь минут через  десять  заметил,  что  Дорогин
крепко спит со сладкой улыбкой  на  губах,  словно  он  уже  ощущает  запахи
цветущих садов, слышит плеск морских волн и шуршание гальки.
   - Счастливый  он,  -  проговорил  Пашка,  глядя  на  Дорогина.  -  Только
счастливый человек может так спокойно спать и улыбаться во  сне.  Никаких  у
него проблем нет, ни налоговая его не мучает,  ни  компаньоны,  ни  бандиты.
Интересно, какое у меня выражение лица, когда  я  сплю?  Наверное,  гнусное,
потому как сны снятся страшные. И нет бы мистика снилась: призраки, мертвецы
ходячие, скелеты с окровавленными зубами, так снится  дамочка  из  налоговой
инспекции, к которой как ни подкатывайся, куда ни приглашай, она тебя  и  не
слышит, постукивает перстнем по столу и ласково воркует:
   "У вас, гражданин Матюхов, цифра в отчете не бьет?.
   "Какой же я гражданин?? - спрашиваю.
   "Самый настоящий. Вы разве не гражданин своей страны? Вы  налоги  платить
не хотите?"
   "Как так? Цифра не бьет? - изумляюсь я. - Я ее двадцать раз пробивал, все
сходилось."
   А она крашеный ноготок тыц в сточку - и точно, смотрю во сне -  цифра  не
бьет. Вместо пятерки семерка. Я говорю:
   "Я же, дамочка моя любезная, себе во вред ошибся, государству на пользу?.
   "Непорядок, - она мне во сне отвечает, - меня не волнует, в какую сторону
кто ошибается. Ошибок быть не  должно.  Профессия  такая.  Распишитесь,  что
нарушили налоговое законодательство, и штраф заплатите."
   Просыпаюсь я в холодном поту. И так каждый день. Штраф-то платить  нечем.
Одна радость, когда детство снится.
   И Пашка улегся в надежде, что  приснится  ему  не  дамочка  из  налоговой
инспекции, а то, как он сам и Дорогин  идут  рука  об  руку  по  сверкающему
берегу моря.

Глава 2

   После хорошо запомнившегося всей России  знаменитого  дефолта  1998  года
многие банки прекратили свое существование. На плаву остались  единицы.  То,
что выжили крупные банки, понятно. Они ?завязаны? на государственные деньги,
там министерства свои средства размещают, не станет  же  государство  резать
кур, несущих золотые яйца. Мелких же банков  осталось  совсем  немного.  Кто
успел, влился в большие, превратившись в их  филиалы.  Но  некоторые  мелкие
банки - сущая  загадка  для  обывателя,  не  искушенного  в  экономике:  они
выживают при всех катаклизмах. То ли хозяева  умные  и  расторопные,  то  ли
вывеска ?Банк? всего лишь вывеска, а под ней прячется что-то другое.
   Так или иначе, банк с несколько вычурным  названием  ?Золотой  червонец?,
занимавший  до  дефолта  небольшой  двухэтажный  особняк  в  центре  Москвы,
благополучно пережил общегосударственную встряску и, не сбавляя оборотов, но
и не набирая, продолжал плыть в финансовом потоке. В год  всеобщего  кризиса
руководство ?Золотого червонца?  умудрилось  заменить  кирпичную  ограду  на
кованую, а штампованные хромированные ручки на дверях кабинетов -  на  литые
бронзовые.
   Любил Леонид Павлович Мельников - негласный  владелец  банка  -  окружать
себя новыми дорогими вещами.
   Машины Леонид Павлович тоже менял с завидной регулярностью, но делал  это
аккуратно, не вызывая раздражения менее удачливых коллег.  Марка  оставалась
прежней, цвет тоже, и номера переходили с машины на машину, улучшалась  лишь
внутренняя отделка. Машины Леонид Павлович любил серебристые, впрочем как  и
костюмы. Обувь предпочитал английскую, на  тонкой  кожаной  подошве.  Он  не
рисковал протереть ее до дыр  на  асфальтированных  тротуарах,  не  рисковал
промочить насквозь в лужах.
   Квартира - лестница -  машина  -  крыльцо  банка  -  ковровая  дорожка  -
паркетный пол... При таком маршруте модельная обувь служит бесконечно долго.
Тем не менее даже на работе у Мельникова в шкафу стояли три  пары  абсолютно
одинаковых туфель. В обязанность уборщицы,  молодой,  смазливой  девчонке  с
высшим образованием и со знанием немецкого языка, было  вменено  чистить  их
каждое утро до зеркального блеска вне зависимости от того, надевал их хозяин
или нет.
   В банке трудилось тридцать человек, не считая охраны  и  шоферов.  Работа
рутинная: проводки, составление отчетов... Посвященных же в тайные механизмы
банка ?Золотой червонец? было  лишь  двое  -  владелец  и  управляющий  Олег
Семенович Новицкий. В отличие от хозяина, любившего  серебристые  костюмы  и
белые  рубашки,  Новицкий  был  поклонником  черных   строгих   костюмов   и
кобальтовых рубашек. Вольности управляющий позволял  себе  лишь  при  выборе
цвета галстуков, они  менялись  каждый  день  в  зависимости  от  настроения
владельца. Если Новицкий  приезжал  на  работу  в  фиолетовом  галстуке,  то
сотрудники знали:  проснулся  он  в  сумрачном  желании  устроить  персоналу
нагоняй. Могло случиться, что во время обеда Новицкий заезжал домой и  менял
га