зьми-ка все это и сожги, а то он нам разведет  паразитов,  блох
да вшей. Как-никак бомж.
   Затем перерезал веревки на ногах и потащил Абебу под  душ.  Он  самолично
вымыл Абебу, как мясник вымывает тушу убитой свиньи, долго тер  черное  тело
эфиопа  шершавой   мочалкой,   обильно   мылил,   тщательно   смывал   пену.
Единственное, что он не сделал, так это то, что не почистил эфиопу зубы.
   Затем принес полотенце, тщательно, насухо вытер Абебу и оглядел его с ног
до головы.
   - А ты ничего,  правда,  худоватый.  Небось  килограммов  пятьдесят  пять
весишь?
   - Не знаю, - воскликнул Абеба, уже дрожа от холода.
   Илья  принес  свою  старую  одежду.  Эфиопа  нарядили,  и  он   мгновенно
изменился. Все-таки одежда была чистая и приличная, такой Абеба не носил уже
много лет. На ноги ему принесли  кроссовки,  ношеные,  но  удобные...  Затем
эфиоп услышал, как от пристройки, гремя цепью, подходит Илья.  Цепь  была  с
металлическим ошейником. Ошейник Григорий защелкнул на шее Абебы  и,  дернув
за цепь, потащил за собой. Руки у Абебы на этот раз связали не за спиной,  а
перед грудью.
   Абеба и шага боялся ступить в сторону, боялся даже глянуть,  ведь  рядом,
зло рыча, двигались огромные псы. Если бы эфиоп мог прочесть  то,  что  было
написано в глазах ротвейлеров, он бы, наверное, потерял сознание и  умер  от
разрыва сердца прямо во дворе, возле оранжереи.  В  оранжерее  открыли  люк,
заставили эфиопа  спуститься  вниз,  зажгли  свет,  принесли  старый  тюфяк,
положили внизу. Цепь примкнули к металлической скобе, торчащей из бетона.
   - Здесь будешь жить, - сказал Григорий. - Я принес еды.
   Даже двое здоровых мужчин вряд  ли  могли  съесть  за  раз  столько  еды.
Принесли и ведро с водой, и одно пустое.
   - Чтобы по углам не гадил, понял? Чтобы  потребности  справлял  в  ведро,
понял, Абеба? - строго-настрого приказал Григорий.
   - Да-да, все понял. Абеба умный,  Абеба  хороший,  Абеба  добрый,  -  без
остановок твердил эфиоп, словно эти слова могли спасти от неминуемой гибели.
   Крышка захлопнулась, и эфиоп Абеба оказался в подземелье,  посаженный  на
стальную цепь.

***

   Наталью Евдокимовну Вырезубову Григорий привез домой в три часа дня.  Она
гордо выбралась из машины. Собаки сразу же бросились к ней, но тут  же  Граф
отпрянул, столкнувшись с хозяйкиным взглядом. Барон же оказался  посмелее  и
понял, ему ничего не угрожает. Он заискивающе посмотрел на женщину,  тряхнул
массивной головой. Наталья Евдокимовна опустила руку, и  пес  несколько  раз
нежно провел шершавой рукой по ладони.
   Наталья Евдокимовна тут же отдернула руку.
   - Мама, что с вашей рукой? - изумленно воскликнул  Илья,  глядя  на  руку
матери.
   Та тоже осмотрела ладонь, затем недовольно поморщилась.
   - А это, сынок, все потому, что мне довелось разгребать дерьмо  за  вами.
Когда я эту сучку выбрасывала в окно, она очухалась и прокусила мне руку.
   - Боже мой, мама! - Илья  хотел  сказать,  ?а  что,  если  у  этой  сучки
какая-нибудь заразная болезнь?, но тут же вспомнил, что, по словам  завлаба,
никаких заразных болезней типа СПИ Да у девушки не обнаружено. - Нет,  мама,
она здорова.
   - Может, она и была здорова, царство ей небесное,  земля  пухом,  да  вот
руку мне прогрызла. А сейчас ладонь гноится, надо лечиться.
   - Мама, у нас  есть  мазь.  Помнишь,  Гриша  поранил  ногу,  она  у  него
гноилась? Баночку я оставил, не выбросил, хоть ты и говорила.
   - Правильно сделал.
   Григорий, закрыв ворота, захлопнув дверцу машины, обратился к матери:
   - Мама, вы никуда не уходите, мы вам подарок приготовили.
   Наталья Евдокимовна искоса  взглянула  на  сына.  Она  немного  вымученно
улыбнулась, показав ряд крепких  белых  зубов.  Григорий  же  заторопился  в
оранжерею.
   Наталья Евдокимовна видела, как он наклонился, слышала,  как  с  грохотом
были отодвинуты ящики с почвой. Затем  хлопнул  и  громыхнул  люк,  Григорий
исчез в подземелье. А минут через пять появился, держа в правой рукой  цепь,
та уходила вниз, в подземелье.
   - Мама, отвернитесь, пожалуйста, и закройте глаза.
   - Что еще за самодеятельность?
   - Сейчас все увидите.
   Женщина отвернулась, прикрыла глаза. Григорий дернул цепь, та  зазвенела,
словно сын был кораблем,  поднимающим  якорь.  Вначале  из  люка  показалась
курчавая голова эфиопа. Он жмурился от яркого света, выпячивал полные  губы,
моргал и пытался связанными руками протереть глаза.
   - Пошли, пошли, басурман! - пробурчал на него Григорий, дергая цепь.
   Абеба, чуть пошатываясь, двинулся следом за хозяином. Он был и в  прямом,
и в переносном смысле похож на цепного пса. Когда эфиоп оказался  во  дворе,
шагах в пяти от женщины, стоящей со скрещенными на груди  руками,  Григорий,
сказал:
   - Мама, посмотрите сюда! Как вам  это?  -  голос  у  Григория  был  полон
нежности к родительнице.
   Наталья Евдокимовна обернулась. Перед ней стоял негр в одежде  одного  из
сыновей. Негр улыбался  вымученно,  испуганно.  Вернее,  это  была  даже  не
улыбка, а гримаса, изображающая улыбку, попытка улыбнуться.
   - Кто это?
   - Пушкин, мама, Пушкин, - воскликнул Илья, - Александр Сергеевич  Пушкин,
самый настоящий эфиоп.  Наталья  Евдокимовна  все  уже  поняла.  ?Вот  какой
подарок приготовили сыновья!? Она вспомнила разговоры за столом, что неплохо
было бы отметить со всей Россией и со  всем  миром  юбилей  великого  поэта.
Также вспомнила  и  то,  что  ее  сыновья,  да  и  она  сама,  давно  хотели
попробовать мясо человека другой крови, другой расы.
   - Точно, Пушкин!  -  сказала  Наталья  Евдокимовна,  подошла  к  Абебе  и
приказала, глядя в глаза:
   - А ну, открой рот, басурман!
   Она, как и сыновья, почему-то сразу начала называть эфиопа басурманом. Ей
и в голову не могло прийти, что жители далекой Эфиопии в  большинстве  своем
такие же христиане, как и жители России. Эфиоп переминался с ноги  на  ногу,
затем оскалил зубы.
   Наталья Евдокимовна заглянул эфиопу в рот, на его лиловый, как у чао-чао,
язык, ткнула для чего-то пальцем  в  живот,  потрогала  мышцы  на  плечах  и
предплечьях. Затем приказала повернуться. Эфиоп выполнил просьбу женщины.
   - Ну ничего..,  такой...  -  уже  немного  смягчившись,  сказала  Наталья
Евдокимовна. - А где  вы,  детки,  этого  черномазого  взяли?  Надеюсь,  все
аккуратно, никто вас не видел?
   - Нет, мама, что ты! Мы с Гришей его тщательно вымыли, а одежду,  грязную
и вонючую, сожгли. Я лично облил бензином и сжег.
   Собаки рычали, но к негру приближаться  опасались,  причем  опасались  по
одной причине: рядом стояли  хозяева  и  приказа  сожрать  покорно  стоящего
посреди двора негра людоеды не получали. Но если бы такой  приказ  поступил,
то в мгновение ока они  бы  растерзали  на  куски  этого  странного  темного
человека.
   - Хорошее дело придумали. А что, у нас уже мясо кончилось?
   - Да, мама, все кончилось, - сказал Григорий, - холодильник  пуст,  собак
даже кормить  нечем.  -  Ну  ладно  тебе,  Гриша,  -  перебил,  не  дав  ему
договорить, брат. - Есть еще немного, мама, на пару дней хватит. А  там  как
раз и юбилей. Так что будем жрать мясо с черной шкуркой. Женщина хмыкнула:
   - Ладно, ведите его в оранжерею.
   - Может, пусть немного воздухом подышит?
   -  Я  уже  сказала,  -  привычным  властным  тоном   произнесла   Наталья
Евдокимовна, - значит, веди.
   - А ну, пошли, басурман, пошевеливайся! Стоишь как вкопанный,  словно  на
выставке или  в  парке  культуры.  Давай  пошевеливайся!  Слышал,  что  мама
сказала?
   Эфиоп не мог взять в толк, о чем эти трое упырей разговаривали.
   "Наверное, они что-то напутали, шутят так. Если бы хотели сожрать, то уже
наверняка убили бы."
   Мысль о том, что, если человека хотят съесть,  его  надо  убить  заранее,
успокоила эфиопа, разуверила в том, что его кто-то хочет съесть.  Каким  уже
конченым не был Абеба, но и он не мог себе представить, что  в  самом  конце
двадцатого столетия в России, в  каких-то  ста  с  небольшим  километрах  от
Москвы, кто-то будет есть человечье мясо.
   - Я не понял, - гремя цепью, спросил Абеба, - кого вы собираетесь съесть,
какого Пушкина?
   - Тебя, басурман, тебя. Иди, иди быстрее, еще время не пришло.
   "Глупость какая-то, херня, в общем?, - глядя  себе  под  ноги  и  тут  же
споткнувшись, произнес Абеба.
   Он дернулся, собаки бросились на него, но Григорий крикнул:
   - Назад! Назад, Граф! Назад, Барон!
   И псы замерли как изваяния, лишь языки шевелились да глаза поблескивали и
вращались.
   Наталья Евдокимовна направилась в дом, где, к  ее  удивлению,  все  сияло
идеальной чистотой. Братья  навели  порядок,  ни  пылинки,  ни  соринки.  Но
Наталья Евдокимовна  нашла  к  чему  придраться.  Она  потерла  указательным
пальцем по краю буфета, увидела на пальце едва заметную серую пыль.
   - Почему буфет не вытер?
   - Мама, это Григорий, - сказал Илья. Григорий  вскоре  вернулся,  и  мать
заставила  его  вначале  влажной  тряпочкой,  а  затем  сухой  чисто-начисто
вытереть буфет. Григорий быстро с этим делом справился.
   - Мама, мы и обед приготовили.
   - Не хочу есть, аппетита нет. К нам никто не наведывался?
   - Нет, никто. Почтальон заходил, принес журнал ?Цветоводство ?.
   - Ага, это хорошо, я почитаю. Как там цветы? - она из дома направилась  в
оранжерею, оглядывая дом придирчиво и внимательно.
   В оранжерее тоже царил  порядок.  Наталья  Евдокимовна  потрогала  землю,
нежно прикоснулась к колючим стеблям роз, осмотрела  бутоны,  нет  ли  какой
дряни или  насекомых,  портящих  цветы.  Розы  дышали  чистотой  и  источали
сладчайший аромат. Этот запах Наталья  Евдокимовна  любила,  он  казался  ей
родным, домашним. Для каждого человека существует запах,  который  связывает
его с домом, с родным очагом и родным  кровом.  Таким  запахом  для  Натальи
Евдокимовны Вырезубовой являлся аромат цветов, не каких-нибудь  абстрактных,
а конкретных - роз. С этим запахом у женщины, да и у всей семьи  Вырезубовых
было связано очень много, как страшного, так и прекрасного.
   После  оранжереи  Наталья  Евдокимовна  отправилась  в  дом  и  принялась
обрабатывать рану на руке. Рана  начинала  гноиться,  и  рука  болела,  хотя
женщина к боли " относилась стоически и старалась ее  не  замечать.  Но  она
понимала, для того чтобы исполнять домашнюю работу, руки и ноги должны  быть
целы.
   Она приготовила отвар, в котором промыла, предварительно вскрыв, раны  на
ладони. А затем из своего  шкафа,  где  хранилось  самое  дорогое,  принесла
скляночку в черном бархатном мешочке.  Она  вытащила  банку,  погладила  ее,
словно баночка была живым существом, прошептала какие-то слова,  и  палочкой
от мороженого принялась намазывать темно-бурой, по консистенции  похожей  на
деготь,  мазью  свою  рану.  Затем  плотно  перевязала  и,  помогая  зубами,
перетянула крепкий узелок на повязке.
   - Ну вот,  теперь  порядок,  -  пошевелив  пальцами,  произнесла  Наталья
Евдокимовна. - Это ценная мазь, от нее все пройдет, и  заражения  не  будет.
Этой мазью пользовались мои предки, и, если покусает дикий зверь - лиса  или
енот, или подерет медведь, или доведется вступить в схватку с бешеным волком
или псом, эта мазь - первое дело. Она от всего, от всех кожных недугов.
   Секрет этой черной, страшно вонючей мази передавался в семье  Вырезубовых
по наследству, и Наталья Евдокимовна знала, что  она  передаст  секрет  мази
старшей невестке, вернее, той невестке, которая  будет  первая  в  их  доме.
Мужчинам секрет мази никто не рассказывал.

***

   Если бы Сергей Дорогин был другим человеком, то он поступил бы  наверняка
так, как и большинство людей. Он взял бы карточку следователя Сергеева с его
телефонами, неторопливо бы снял трубку. Возможно, при этом он бы мирно курил
сигарету, а затем, немного  помедлив,  набрал  номер  и  рассказал  о  своих
подозрениях, поделился бы версией, которая у него созрела, со  следователем.
И пусть теперь голова болит у сотрудников правоохранительных органов,  пусть
теперь  они  занимаются  бандитами,  которые  наверняка  убили   заведующего
лабораторией и Риту Кижеватову.
   Но все это хорошо для обыкновенного человека, для того, кто боится жизни,
кто боится рисковать, кто не уверен в своих силах. Сергею же Дорогину даже в
голову не могла прийти мысль позвонить в милицию, он все привык делать сам.
   Вот и сейчас он расхаживал по дому с большой чашкой кофе в руках.  Пришел
Пантелеич,  взялся  убирать  двор.  Сергей  иногда   выходил   на   крыльцо,
перебрасывался с Пантелеичем парой-тройкой незначащих фраз,  преимущественно
о погоде и о ценах, на которые старик жаловался чуть ли не каждый день.
   Сергей напряженно думал, как ему добраться до семейства Вырезубовых,  как
проникнуть в дом. Самые же хорошие  мысли,  как  правило,  приходят  простым
способом.
   В  ворота  дома  доктора  Рычагова,  земля  ему  пухом,  громко  и  нагло
постучали. Пантелеич с граблями в руках, еще не доходя до них, спросил:
   - Кого это там несет?
   - Служба энергонадзора! - услышал он немного охрипший, пропитый голос.
   Пантелеич открыл ворота. Его взору предстал мужчина лет тридцати  пяти  с
испитым лицом, с застывшими слезинками в уголках  глаз.  Мужчина  недовольно
морщился, свою тяжелую сумку он поставил на землю.
   - Почему за свет не платите? - вытащив из кармана серой холщовой  куртки,
грязной  донельзя,  переложенную  в  несколько  раз   ученическую   тетрадь,
пробурчал электрик.
   - Как это не платим? Я оплатил.
   - Когда вы оплатили? Почему у меня ничего не отмечено?
   Мужчина листал страничку за  страничкой.  Потом  плюнул  себе  под  ноги,
растер вязкий плевок подошвой ботинка.
   - Ну платите, так платите, дела ваши. Кто хозяин дома?
   - Хозяйка на работе, -  сказал  Пантелеич,  -  она  в  больнице  в  Клину
работает, в хирургии.
   - Мне по хрен, в хирургии или в зубном кабинете.  Где  ваши  счетчики,  -
мужчина поднял сумку, там загремел металл и звякнуло стекло.
   Пантелеич улыбнулся.
   - Что лыбишься, старик?
   - Сумка у тебя, сынок, приметная.
   - Сумка как сумка, все свое ношу с собой. Тут у меня  пиво.  Добрые  люди
умереть не дали,  а  то  после  вчерашнего  голова  чугунная,  руки  дрожат,
штепсель в розетку вставить не мог.
   - Это понятно, - с пониманием произнес Пантелеич. - Оно бывает не  только
у тебя, и у меня так случается. Что тебе надо?
   - Давай, старик, показания счетчика  запишу  и  скажу,  сколько  платить.
Только обязательно заплати, а то меня потом клясть будете,  скажете,  что  я
заложил.
   Сергей Дорогин тоже вышел на крыльцо. Он смотрел  на  электрика,  который
страдал похмельным синдромом, и иногда по губам Муму пробегала улыбка.
   Электрик зашел в дом, даже не вытирая ног, такие уж они люди,  электрики.
Они везде чувствуют себя хозяевами, им все двери открыты. Попробуй не открой
такому! Еще возьмет да и отключит электричество, и тогда все, пиши пропало.
   Электрик посмотрел на счетчики, оглядел дом.
   - Богато живете, - промычал он.
   - Может, выпить хочешь, мужик? - сказал Дорогин, понимая в душе страдания
электрика.
   - Выпить - оно, конечно, можно, да у меня ничего  нет,  утром  магазин  в
деревне еще не открылся.
   - Давай налью.
   Сергей взял из холодильника бутылку водки, наполнил стакан  до  половины.
Сделал бутерброд, при виде  которого  у  нормального  человека  началось  бы
слюноотделение, причем  обильное.  А  электрик  поморщился,  словно  бы  ему
подсовывали отраву, желая извести со свету.
   Он сел к столу, дрожащей рукой взял стакан.
   - Пантелеич, - позвал Дорогин. Старик появился  мгновенно,  как  джин  из
бутылки, понимая, что именно хочет предложить Дорогин.
   - Может, составишь человеку компанию?
   - А чего ж не составить, я завсегда, - сказал  Пантелеич,  переминаясь  у
стола.
   - Да сядь ты, не мельтеши!
   Пантелеич опустился за  стол  напротив  электрика.  Сергей  и  ему  налил
полстакана. Старик взял в левую  руку  бутерброд,  прижав  ветчину  и  овощи
пальцами, посмотрел на электрика.
   - Ну, мил человек, - сказал Пантелеич, - за твое Здоровье.  Чтобы  голова
не болела да ручки не дрожали.
   - Ага, - сказал электрик и быстро, чтобы  не  расплескать  водку,  поднял
стакан и махом  влил  в  горло.  Дважды  стакан  звякнул  о  зубы.  Электрик
зажмурился, понюхал рукав грязной куртки, принялся хлопать по карманам,  ища
папиросы. Извлек пачку ?Беломора?, грязную и помятую.
   - Нет, ты здесь ?Беломор? не кури.
   - А чего, хороший  табачок!  Ну,  как  знаешь,  могу  и  потерпеть,  -  с
уважением обратился к хозяину дома электрик. - У вас тут, собственно, все  в
порядке.  Я  глянул,  цифры  небольшие,  платить  вам  немного.  Обязательно
заплатите, а то меня мое начальство со свету сживет.
   - Хорошо, Пантелеич оплатит.
   - Да, да,  -  возбужденно  воскликнул  Пантелеич,  -  прямо  вот  сейчас,
приберусь во дворе, сяду на свой велосипед и подъеду, оплачу.
   Сергея словно током ударило: ?Вот  человек,  который  легко  проникает  в
любые дома, которому никто не откажет, которому все открывают двери,  словно
он волшебник. А самое главное, этот человек не  будет  вызывать  подозрений,
работа у него такая -  ходить  по  домам,  проверять,  записывать  показания
счетчиков, возмущаться, пить на халяву водку.
   Электрик запустил руку в свою сумку, извлек бутылку  пива.  Плоскогубцами
оторвал пробку, согнув ее почти пополам?.
   Показал бутылку Пантелеичу.
   - Пивом полирнешь?
   - Можно, конечно, - согласился Пантелеич.
   - Я тоже так думаю: пиво без водки и водка без пива - это выброшенные  на
ветер деньги. А с пивком - то, что надо.  По  шарам  бьет,  и  все  симптомы
снимает, - электрик рассуждал о похмелье с видом специалиста. Даже  глаза  у
него больше не слезились, а смотрели на мир весело и задорно.
   Для него день начинался как нельзя  лучше.  В  первом  же  доме,  который
посетил, налили.
   "Значит, покатит. Значит, так будет продолжаться  до  самого  вечера.  Он
будет переходить из дома в дом, везде его приветят как дорогого гостя. А  он
всем будет говорить одно и то же: что за энергию надо платить в срок,  чтобы
не подключали никаких запрещенных приборов и, вообще, чтобы с электричеством
обращались почтительно, с уважением. А иначе может  случиться  беда,  как  в
соседней деревне: сгорел дом до самого фундамента, и все постройки  сгорели.
А все почему? Да потому, что с электричеством обращаться не умели, сунули  в
кастрюлю кипятильник, а вытащить  хозяйка  забыла,  пошла  в  парник  и  там
возилась. Заметила пожар, когда дом уже пылал. Вот такие бывают дела!"
   Электрик с Пантелеичем выпили пиво. Сергей налил им еще  граммов  по  сто
пятьдесят. Мужчины выпили, с благодарностью посмотрев  на  Сергея.  А  затем
электрик осведомился, который час, и быстро засобирался. Он уже  понимал,  в
этом доме больше не нальют, свою норму он благополучно выбрал. Электрик даже
не шатался, выглядел достаточно бодро.
   Пантелеич проводил его до ворот, простился, пожав руку. А когда вернулся,
Сергей смотрел на старика, улыбаясь.
   - Ну как, Пантелеич, доволен жизнью?
   - А то! - сказал старик. - Вот так, с утра, я даже не рассчитывал.
   - Я тоже, - признался Сергей.
   - А ты-то чего? Ты же не пил.
   - Вот оно и хорошо. Где все наши инструменты?
   - Какие инструменты?
   - Плоскогубцы, отвертки, ключи, проволока... Ведь я где-то все это видел.
   - Я спрятал в кладовке, сложил в ящик все, что с электричеством  связано.
Пойдем покажу.
   Минут через пятнадцать Дорогин уже складывал все барахло в старую  сумку,
ручку которой пришлось связать синей изоляционной лентой.
   - Куда ты собрался?
   - Хочу электриком поработать, - признался Сергей. Старик изумленно  пожал
плечами, дескать, не сошел ли с ума Дорогин. Но тут же хмыкнул: если Дорогин
что-то делает, значит, так тому и быть.
   - Куда далеко собрался?
   - Есть одно место, очень хочу туда попасть. Велосипед свой одолжишь?
   - Конечно, бери,