Петровича спас. И четыре мерзавца сами себя подорвали. Видит Бог,  я
не хотел их смерти, - повторил Муму, заходя в подошедший автобус, - хотя они
ее и заслужили.
   Он даже не стал садиться, пристроился у заднего стекла. Автобус пропустил
сначала милицейскую машину, затем две "Скорые помощи", сверкающие  мигалками
и оглушительно воющие сиренами. ""Скорая" им не понадобится",  -  усмехнулся
Муму, оттирая испачканный побелкой рукав.
 
Глава 19 
 
   Действительно,  четырем  убитым  бандитам,  у  двух   из   которых   были
удостоверения сотрудников милиции, "Скорая помощь" не понадобилась,  хотя  и
приехала через десять минут  после  взрыва.  Вслед  за  "Скорой"  прибыли  и
сотрудники правоохранительных органов на  двух  микроавтобусах.  Они  быстро
занялись привычным делом, осмотрели место взрыва.
   Поначалу казалось, что четверо мужчин, оказавшихся в  заброшенном  здании
склада, подорвались по неосторожности. Кто они  такие,  выяснилось  довольно
быстро. Во-первых, имелись документы, перепачканные кровью, у  здания  стоял
автомобиль, да и свидетелей хватало.  На  складах  эти  люди  появлялись  не
впервые.
   - По-моему, этими ребятами  интересовался  полковник  Терехов,  -  сказал
майор МУРа и тут же по мобильной связи отыскал полковника.
   Тот прибыл  на  место  взрыва  через  час.  Поговорив  с  криминалистами,
полковник Терехов понял, что виной гибели четырех мужчин  является  граната,
которую бросил в комнату пятый фигурант, скрывшийся  с  места  преступления.
Мужчину, уехавшего на джипе,  видели  и  грузчики,  и  быстро  протрезвевший
сторож.
   - Как выглядел этот мужчина, Иван Андреевич? - обратился  к  краснолицему
сторожу полковник Терехов.
   - Да как он выглядел.., прилично выглядел...  Пожилой  такой  мужчина,  с
бородкой смешной.
   - Что значит смешной?
   - Сейчас с такими только артисты ходят.
   Терехов принялся выяснять,  в  паре  с  художником-криминалистом  пытаясь
составить портрет исчезнувшего с места взрыва мужчины.  По  всему  выходило,
что это был вождь мирового пролетариата Владимир Ильич Ленин, разве  что  не
лысый и без кепки.
   "Интересные дела, - подумал  Терехов,  -  черт  знает  что!  То  какие-то
анархисты, то теперь человек, по облику вылитый Ленин, -  словесный  портрет
превратился на экране портативного компьютера в портрет зримый.
   - Ну точно, вот он!"
   И бородка, и усы были ленинскими, ни дать ни взять. Или убийца специально
такие отрастил, или это был грим.  С  монитора  портативного  компьютера  на
полковника Терехова и следователя смотрел вылитый Владимир Ильич.
   - Чертовщина какая-то! А говорил он как, картавил?
   - Нормально говорил, как вы или я. На школьного учителя он еще был похож,
ласковый такой и глаза с прищуром.
   - Вы же говорили, у него очки?
   - Да, были очки, но они в глаза не бросались. Терехову было не  по  себе.
Рядом  четыре  трупа  и  в  качестве   подозреваемого   -   вождь   мирового
пролетариата.
   - Кстати, никогда не видел, чтобы старики так лихо на джипах ездили.
   Кто такой Тимур, полковнику Терехову было известно.  Уже  около  полугода
тот находился под наблюдением. О многих его делишках Терехов знал, но  взять
его с поличным никак не удавалось.
   - В управление, - сказал Терехов сухо, садясь в свою черную "Волгу".
   День для Терехова складывался неудачно. Все время не  сходились  концы  с
концами. Тимур мог убить кого угодно, а получилось, что убили его, причем до
тривиальности просто - бросили гранату и прикрыли дверь.
   Но и тут не все сходилось: кольцо от гранаты почему-то висело у Тимура на
указательном пальце. "Как такое могло случиться?"
   Какие варианты ни прикидывал полковник, все  не  сходилось.  Окончательно
вывело из себя Терехова  восторженное  восклицание  сумасшедшего  Черкизяна,
который проходил уже вторую по счету  экспертизу.  Никто  из  психиатров  не
хотел брать на себя ответственность и  ставить  террористу  окончательный  и
безоговорочный диагноз: "невменяемый".
   Полковник лично показал Черкизяну фоторобот и спросил:
   - Знаете ли вы этого человека?
   - Конечно знаю, это один из моих учителей. Полковник насторожился:
   - И кто же? Как его фамилия, имя? Черкизян  глупо  ухмыльнулся,  покрутил
указательным пальцем у виска:
   - Вы вроде немолодой человек, а как будто в школе не учились,  институтов
не  кончали.  Это  же  он,  Владимир  Ильич  Ульянов-Ленин,  вождь  мирового
пролетариата. В свое время я много почерпнул из его трудов, пока  не  понял,
что НЭП - это ошибка. А вот красный террор - это хорошо, это замечательно!
   - Уведите, - устало бросил Терехов.
   Но  Черкизян  уже  "завелся"  и  принялся  разглагольствовать,  сравнивая
Бакунина,  Кропоткина,  Ленина,  Че  Гевара,  Фиделя  Кастро,   мешая   всех
революционеров в одну кучу, разобраться в которой было невозможно.
   "Чтоб ты провалился! - подумал Терехов. - Уж лучше  бы  ты  действительно
сам на бомбе взорвался. Труп - и  все  дела,  никакой  тебе  психиатрической
экспертизы. Рассуждения, конечно, циничные, но спасительные для дела."
   Через час полковник Терехов узнал и  другую  неприятную  новость,  что  в
своей квартире застрелен еще один  милиционер  -  сержант  Кузьмин.  Картина
вырисовывалась  еще  более  странная.  Все  три  милиционера  участвовали  в
задержании опасного преступника на мосту.  Преступник,  по  их  словам,  был
застрелен и упал в реку, труп до сих пор не найден,  приходилось  полагаться
лишь на слова милиционеров.  Но  теперь  их  слова  полковнику  Терехову  не
казались убедительными и правдивыми, все  в  этом  деле  противоречило  одно
другому, факты не стыковались.
   Полковник размышляя, расхаживая по маленькому  кабинету.  Затем  замер  у
окна. "А если допустить, что все милиционеры - и погибшие на  мосту,  и  эти
трое - связаны с бандитами, то есть с Тимуром?"
   При таком раскладе все становилось на свои  места.  Милиция  работала  на
бандитов, они приехали на склады поговорить, решили свои вопросы, и  тут  их
накрыл  кем-то  нанятый  убийца.  То,  что  этот   человек   не   связан   с
правоохранительными органами, Терехову было абсолютно ясно.
   "Значит, конкуренты, значит, опять  началась  война  за  передел  рынков,
значит, воюют две группировки." С кем был связан Тимур, полковник  не  знал,
но то, что Тимур - фигура не самостоятельная, Терехову было  ясно.  "Значит,
надо выяснить все его связи, найти того, кто стоит за Тимуром."
   С  этими  мыслями  полковник  провел  оперативное  совещание.  В   судьбе
пропавшей журналистки не прояснилось  ровным  счетом  ничего,  и  полковника
Терехова уже посещала беспокойная мысль: жива ли еще Варвара Белкина?
 
*** 
 
   Яков  Павлович  Якубовский  жил  на  Сретенке,  в  переулке,   в   старом
четырехэтажном доме. Квартира  принадлежала  ему  еще  с  советских  времен,
досталась  в  наследство  от  отца,  известного   врача-уролога,   чуть   не
пострадавшего во время известного "дела врачей".  Но  и  отец,  и  сам  Яков
Павлович родились под счастливой звездой. Беды  хоть  и  цепляли  их,  но  в
результате обходили  стороной,  отец  и  мать  умерли  своей  смертью.  Яков
Павлович  был  единственным  ребенком,  так  что  все  состояние  известного
врача-уролога,  специалиста  по  мочекаменной   болезни,   досталось   Якову
Павловичу.
   На душе у главного редактора "Свободных  новостей  плюс"  кошки  скребли.
Мало того, что Белкина похищена, так еще и спаситель с деньгами, ее  дружок,
тоже пропал вместе  с  машиной  и  чемоданом.  Чемодан  -  черт  с  ним,  он
принадлежал  Муму,  хоть  и  произвел  на   Якова   Павловича   неизгладимое
впечатление, а вот машина была его личная, купленная за кровные деньги.
   Подавать в розыск Якубовский не рискнул, тогда пришлось  бы  рассказывать
милиции всю  подноготную  этой  истории,  а  Гаспаров  запретил  делать  это
строго-настрого, правда, машину пообещал найти  по  своим  каналам,  сказал,
мол, есть выходы  на  бандитов,  да  и  дружка  Белкиной  он  тоже  пообещал
отыскать.  Тут  Гаспаров  не  лукавил.  Но  отыскать  Дорогина,  живого  или
мертвого, не удавалось пока никому.
   Яков Павлович выбрался из редакционной  машины,  трусливо,  как  человек,
ожидающий броска камня в спину, осмотрелся по  сторонам  и  подавил  в  себе
желание попросить шофера проводить его до двери квартиры.
   - Поезжай, поезжай... - пробормотал он, испуганно глядя на то, как машина
покидает двор.
   Сделалось тоскливо и одиноко. Жена с дочкой были на  даче.  Якубовский  с
портфелем под мышкой трусцой двинулся к подъезду. Палец  долго  промахивался
мимо кнопок кодового замка.
   Наконец Яков Павлович смог открыть замок. На душе  стало  немного  легче,
когда дверь со щелчком закрылась за спиной, отделив  Якубовского  от  улицы.
Яков Павлович выпустил воздух и неторопливо  начал  подниматься  по  широкой
лестнице на второй этаж.  У  большой  двухстворчатой  двери  он  замешкался,
подумав, что пора заменить ее на железную. Но тут же  вспомнил:  у  Белкиной
была железная дверь, и это ей помогло, как ляхи сыну Тараса Бульбы.
   На пухлых губах главного редактора появилась улыбка. Он сам ценил себя за
юмор в тяжелые моменты жизни, хотя  шутки  приходили  ему  в  голову  обычно
тогда, когда разговор уже заканчивался и он оставался в одиночестве.
   Квартира  встретила  хозяина  до  боли  знакомым  запахом   и   глубокими
сумерками. Пахло пылью и  немытой  посудой.  Яков  Павлович  снял  туфли,  в
потемках ногой нашел шлепанцы и аккуратно поставил портфель на полку.
   - Ну вот я и пришел, - сказал он вслух  так,  как  всегда  говорил  жене,
словно дверь мог открыть еще кто-то кроме хозяина.
   Квартира ответила тишиной.
   "В холодильнике есть колбаса и сыр, так что ужин я себе обеспечил."
   Одна из штор качнулась как раз в тот момент, когда Яков Павлович проходил
мимо  гостиной.  Главный  редактор  замер  с  занесенной  для  шага   ногой.
"Почудилось", - подумал он и очень медленно повернул голову.
   Прижавшись спиной к стене и придерживая  левой  рукой  тяжелую  бархатную
штору, в двух шагах от Якубовского стоял мужчина, лица которого  он  не  мог
разглядеть. Но то, что у мужчины  в  руке  пистолет,  Якубовский  рассмотрел
тотчас же: металл отливал жирным блеском.
   - Добрый вечер.
   Яков Павлович с облегчением вздохнул, услышав знакомый голос:
   - Сергей, вы? Вы живы?
   - Как видите, пока жив.
   - Как вы здесь оказались? Кто вас впустил?
   - Извините, не хотел светиться в редакции.  Есть  люди,  которые  считают
меня мертвым, и разочаровывать их я пока не  спешу.  Вы  раздевайтесь,  Яков
Павлович, проходите. Это ничего, что я не снял ботинки?
   - Что вы, конечно же ничего,  тут  у  меня  не  убрано!  Вы  извините,  я
холостяцкую. Жена, знаете ли, на даче, дочка тоже с ней.
   - Я так и понял. Я вначале позвонил, мне никто не открыл.  А  замки  вам,
между прочим, стоило бы заменить, открыть их можно ногтем мизинца.
   - Так вы живы? - главный редактор тронул Дорогина так, как трогают  тень.
Он не удивился бы, провались пальцы сквозь видение и коснись гладких обоев и
твердой стены под ними. - Значит, живы! Варвара где, она жива?
   - Надеюсь,  -  коротко  сказал  Дорогин,  толкнув  в  плечо  окаменевшего
главного редактора. - Вы, наверное, ужинать собрались?
   - Да-да, конечно. Вы, надеюсь, разделите мою  скромную  трапезу?  У  меня
есть бутылочка коньяка, есть сыр, колбаса, овощи. Я так рад, что вы живы!  -
и тут же Якубовский спросил:
   - А где сейчас деньги?
   Дорогин развел руками. Заметив, что пистолет все еще смущает Якубовского,
он спрятал его, заткнув за ремень на спине.
   - Были деньги и сплыли, - коротко пояснил Якубовскому Муму.
   Они прошли на кухню. Главный редактор все еще  не  решался  зажечь  свет.
Дорогин устроился за холодильником так, чтобы его невозможно было увидеть  с
улицы. Якубовский принялся суетиться. Движений было излишне много, но КПД их
-  абсолютно  ничтожен,  манипуляции  в  результате  оказывались  порожними.
Якубовский напоминал дирижера без оркестра и  даже  без  палочки.  Плиту  он
включил лишь с шестой попытки, пытаясь поджечь невключенные горелки.  Чистые
чашки Якубовский отыскать не сумел, хотя знал, что где-то  здесь  рядом  они
должны стоять.
   - Справа, Яков Павлович, чашки и тарелки, слева - вилки.
   - Да-да, я вижу. Волнуюсь, знаете ли, никак не ожидал вас встретить.  Что
вам стало известно о судьбе Варвары?
   - Давайте, Яков Павлович, вопросы задавать  буду  я,  а  вы  постарайтесь
отвечать честно.
   По глазам Якубовского Муму видел, что тот не рвется знать  всю  правду  и
хочет поскорее избавиться от гостя.
   - Я мало знаю, вы же поехали выкупать Белкину.
   - Дело в том, Яков Павлович, что бандиты знали о нашем плане, они  знали,
что я приеду переодетым в вашу одежду.
   - Как знали!?
   - Вот так, - сказал Дорогин и положил пистолет на стол. - А  если  кто-то
узнал, значит, кто-то ему рассказал.
   - Вы так считаете?
   - Иначе и быть не может.
   Чайник засвистел. Якубовский судорожно дернулся,  так  нерадивый  пешеход
дергается посреди дороги от свиста милиционера.
   - Знали об этом я и вы.  Я  никому  не  рассказывал,  а  вот  вы  кому-то
рассказали. Меня интересует - кому?
   Дорогин говорил спокойно, вежливо, учтиво, не унижая Якубовского. Пока он
еще не давил, но это Якубовского пугало еще больше. Тот привык  общаться  со
скандалистами,  с   полусумасшедшими   журналистами,   тронутыми   авторами,
обманутыми и  обиженными  героями  материалов.  Чужое  спокойствие  доводило
главного редактора до икоты, он не знал от него лекарства.
   - Чайник снимите.
   - Да... - Якубовский снял чайник. Теперь он не знал, куда его  поставить.
Так и стоял с чайником в руке, горелка переливалась голубоватой короной. - Я
не хотел бы рассказывать, это не моя тайна.
   - Значит, тайна все-таки есть? - Я не ошибся? Сядьте, -  Дорогин  говорил
так, как следователь разговаривает с осужденным на  допросе  в  следственном
изоляторе. Осужденным был главный редактор,  следователем  -  Дорогин.  -  Я
слушаю, Яков Павлович.
   - Тут дело вот какое... Меня просили молчать. Так вы потеряли  деньги?  -
вновь вспомнив о дипломате, спросил главный редактор.
   - Потерял, - спокойно ответил Муму.
   - Это ужасно! Такие деньги!
   - Да, неприятно, зато сам остался в живых. Тут уж мне пришлось  выбирать:
либо деньги, либо жизнь.
   - Варвару вы видели?
   - Видел издалека, - признался Дорогин.
   - Как она?
   - Тяжело сказать.
   - Ее били, пытали?  Все  пальцы  на  месте?  Сергей  передернул  плечами,
подвинул  пистолет  на  край  стола.  Оружие  производило   на   Якубовского
впечатление: пистолет не только парализовал пальцы рук и ног, но  даже  язык
главного редактора сделал деревянным, прилипшим к небу. Якубовский то и дело
судорожно сглатывал слюну, заполнявшую рот.
   - Вы хотите спасти Белкину, Яков Павлович?:
   - Да, конечно!
   - Тогда говорите. Белкина в опасности, ее жизнь в ваших руках, -  немного
с пафосом произнес Дорогин.
   Эта фраза  решила  исход  разговора.  Якубовский  определился,  увиливать
бессмысленно, Белкину надо спасать, поэтому ему придется рассказать все, что
он знает.
   Якубовский не успел договорить до конца, а Дорогин уже все понял.
   - Адрес? - перебил он главного редактора.
   - Чей адрес?
   - Адрес Гаспарова.
   - Поселок Сокол. Вы собираетесь сообщить на него в милицию?
   - Нет, не собираюсь.
   - Он честный человек.
   - Надеюсь, вы в это не верите, Я предлагаю новый план...
   Когда Муму покинул квартиру, Якубовский в  отчаянии  хлопнул  ладонью  по
лбу. Ему хотелось броситься вдогонку и крикнуть: "Где моя машина?!!".  Но...
Яков Павлович умел взглянуть на себя  со  стороны,  и,  как  каждому  умному
человеку, ему меньше всего хотелось выглядеть смешным, поэтому он ничего  не
крикнул вдогонку.
 
Глава 20 
 
   Эдуард Гаспаров был вне себя от ярости, после того  как  узнал  последнюю
новость. Человеком, принесшим плохие вести, был Супонев.
   - Вы что, с ума сошли? - закричал Гаспаров, о колено ломая бильярдный кий
и с остервенением стуча обломком по столу. - Вы меня подставили!  Понимаешь,
Супонев, вы меня подставили! Как? Кто навел?
   - Я в этом не участвовал, Эдуард. Ты на меня не кричи, ты Тимуру  поручил
это дело.
   - Тимуру! Тимуру, будь он неладен! Никому  ничего  нельзя  поручить,  все
завалите! И  мента  пристрелили,  и  наших  взорвали.  Это  Мамонтов  навел,
Мамонтов! Дай телефон, я ему сейчас позвоню, ублюдку!
   - Погоди, Эдуард, не горячись, успокойся. Подумай хоть немного.
   - Что здесь думать? Я его с землей сровняю, я из него все жилы вырву!
   Но Гаспаров сам прекрасно знал, что ярость - плохой советчик. Он  схватил
бутылку коньяка, схватил так резко, что  несколько  бутылок  упало  на  пол.
Захрустело под ногами стекло разбитых  бокалов.  Гаспаров  сделал  несколько
глотков прямо из горлышка, коньяк потек по толстому подбородку.
   - Кошмар, кошмар... - бормотал он, всех проклиная и  грязно  матерясь.  -
Супонев, ты знаешь, где Тимур прячет девку?
   - Прятал, - поправил Гаспарова Сергей Супонев. Ему и самому  было  не  по
себе,  он  понимал,  что  дело,  созданное   Гаспаровым   и   им,   начинает
разваливаться прямо на глазах, преданные люди гибнут один за другим, вот-вот
милиция выйдет и на их след. - Не надо было, Эдуард,  журналистку  похищать,
лучше бы дали ей  денег,  чтобы  она  заткнулась.  Отправил  бы  ее  главный
куда-нибудь в отпуск на месяц-два. Что нам каких-то пять тысяч? А теперь все
может рухнуть, надо думать, как дело спасать.
   Гаспаров тяжело вздохнул, сел в кресло, обхватил горло руками.
   - Дело спасать... Знаешь, Серега, его уже,  наверное,  не  спасешь,  надо
свою шкуру спасать и выхватывать то; что можно выхватить.
   - Я остановил всю работу, - сказал Супонев.
   - Правильно, - с придыханием произнес Гаспаров, - правильно сделал.
   - Я всех распустил, сказал, чтобы до моего сигнала все исчезли.
   - Правильно, - тяжело дыша и поглаживая грудь слева, сказал Гаспаров.
   - Что, сердце, Эдуард?
   - К черту сердце! Все к черту! Ты  хоть  понимаешь,  в  какое  дерьмо  мы
втюкались по самые уши? Журналистку кончать надо!
   Эту фразу Гаспаров сказал шепотом, который напоминал шипение змеи. В этом
шепоте была смертельная опасность,  звучал  приговор.  Холодок  пробежал  по
спине Супонева, будто разговор шел о его смерти.
   - Убей ее, Сергей, и чтобы  тело  исчезло.  А  наших  людей,  которые  ее
прячут, тоже в расход. Меньше свидетелей - меньше  головной  боли.  Ты  меня
слышишь, Эдуард?
   - Я тебя хорошо слышу.
   - А когда сделаешь это дело, решим, как отсюда ноги уносить.
   Трубка  сотового  телефона  в  углу,  рядом  с   лузой,   ожила,   издала
веселенькую, а потому  пугающую  трель.  Гаспаров,  пошатываясь,  подошел  к
столу, взял телефон, прижал к уху.
   - Кто? Кто? - спросил он.
   - ..
   - А, Яков Павлович... Добрый вечер. Тебе чего?
   - ..
   - Говоришь, ее приятель появился,  тот  самый,  который  исчез  вместе  с
деньгами?
   - ..
   - Конечно, не телефонный разговор. Давай приезжай, все расскажешь.
   - ..
   - Да-да, занимаюсь. Твою машину уже нашли, приедешь, все расскажу.  Когда
ты сможешь?
   - ..
   - Через час? Почему так долго?
   - ..
   - Ну хорошо, через час так через час, - Эдуард Гаспаров положил трубку на
зеленое сукно, руки у него дрожали. Но он и не пытался это скрывать.
   - Кто звонил? - взглядом спросил Супонев.
   - Якубовский. Объявился тот  мужик  -  с  моста.  Они  мне  клялись,  что
пристрелили мерзавца, что он в реку с моста упал и утонул. А он объявился.
   Супонев запустил руку в карман пиджака, пальцы нащупали пистолет.  Вязкий
страх на несколько секунд сковал тело Супонева.
   - Ну и как теперь будем действовать? - побелевшими губами произнес он.
   - Всех в расход! - отрезал Гаспаров. - И этого урода тоже.
   - До урода, как я понимаю, еще добраться  надо.