е более громко.
   "Я так и знал, - подумал Дорогин, - это проклятое место!"
   - Господи, сюда, скорее!
   Дорогин последним поднялся по лестнице. Уже  никто  не  обращал  на  него
внимания, кровь из прокушенной лодыжки пропитала джинсы.
   - Милицию вызывайте!
   Сергей остановился в двери. Свет в палате уже горел, и он увидел мертвого
мужчину,  лежавшего  под  кроватью,  с  которой  был  убран  матрас.  Сквозь
панцирную сетку Дорогин увидел  тощую  шею  с  темно-красной,  почти  черной
полосой, выпучившиеся, остановившиеся глаза, вываленный синеватый язык.
   "Это и есть Федор Иванович?,  -  подумал  Дорогин  о  человеке,  которого
увидел впервые.
   В больнице пришлось задержаться до утра, отвечать на вопросы, подписывать
протокол, объяснять, почему он, Сергей Дорогин, оказался ночью в реанимации,
какого черта его понесло в палату. Но сколько ни допытывался следователь, он
так и не смог уяснить, что же было  нужно  убийцам  от  Сергея,  почему  они
хотели его задушить. Так же было  неясно,  почему  им  понадобилось  убивать
заведующего лабораторией Федора Ивановича, да еще не у него  в  кабинете,  а
наверху, в реанимации. Вопросов было куда больше, чем ответов.
   - Я знаю теперь ровно  столько,  сколько  знаете  вы,  -  сказал  Дорогин
следователю. -  И  поверьте,  мне  тоже  не  хотелось  бы,  чтобы  эта  ночь
повторилась.
   По глазам следователя Дорогин понял, его не подозревают. Ведь он сам чуть
не погиб, а допрашивают его лишь потому, что следователю больше не  за  кого
зацепиться, никто, кроме него и Лилии, не видел убийц. Но что толку, если  и
он, и медсестра  запомнили  лишь  белые  халаты  и  белые  колпаки.  Тут,  в
больнице, весь персонал так ходит.
   Время для завтрака  еще  не  наступило,  а  по  коридорам  вовсю  сновали
больные,  забывшие  о  своих   недугах,   и   наперебой   обсуждали   ночное
происшествие. С каждой минутой оно обрастало все новыми и новыми выдуманными
подробностями, становясь от этого более запутанным.
   От услуг хирургов Сергей отказался наотрез,  сколько  ему  ни  предлагали
зашить прокушенную ногу. А Тамаре было достаточно лишь двух слов:
   - Сиди молчи.
   Дорогин не проронил ни звука, когда игла впивалась в кожу.
   - Ты уверен, что тебе не нужна заморозка?
   - Делай свое дело. Взялась за работу - действуй.
   - Тебе на самом деле очень больно?
   - Нет, не очень, - превозмогая боль, произнес Дорогин, - ведь это делаешь
ты, у тебя рука легкая. А на мне, как тебе известно,  все  заживает  как  на
собаке.
   Тамара горько усмехнулась, аккуратно и  быстро  продергивая  иглу,  делая
последний стежок. Она сама же перевязала рану.
   - А если он бешеный? - пошутил Сергей.
   - Тогда тебе, Сергей, предстоит очень неприятная процедура: каждый день я
буду делать тебе укол в живот.
   - Ты хорошо шьешь кожу, но совсем не умеешь шить одежду. Почему?
   - Потому что ленивая. И твое  тело  -  лучший  материал,  с  которым  мне
доводилось работать.
   Тамара и  Сергей  понимали,  что  все  их  шутки  натянутые,  вымученные,
вынужденные, ведь ночью был убит человек и чуть не убили самого Дорогина.
   - Послушай, - вдруг вспомнил Сергей, - кто тебе подарил цветы?
   - Какие?
   - Те, что стоят у тебя в кабинете.
   Тамара замолчала, а затем тихо-тихо произнесла:
   - Федор Иванович. Еще днем... Он  мертвый,  а  его  цветы  стоят  в  моем
кабинете, живые цветы.
   - Я у него на столе видел, по-моему, точно такую же розу.
   - Да-да... - подтвердила наблюдение Дорогина Тамара, - ты  что,  ревнуешь
меня?
   - К мертвецу ревновать, к сожалению, бессмысленно, - ответил Сергей.
   И они тотчас оставили эту тему, почувствовав неловкость, словно подобными
разговорами оскорбляли память покойного.
   "Может, рассказать об этом следователю? - подумал Дорогин. -  Нет  -  это
только мое больное воображение, запоздалая ревность."
   Из больницы Сергей и Тамара сумели вырваться уже  к  полудню.  Нестерпимо
хотелось спать, хотя мужчина и женщина понимали, коснись головы подушек: они
долго не смогут заснуть, будут ворочаться, думать, вспоминать,  сопоставлять
факты, анализировать, пытаясь добраться до истины.
   - Придется ужинать в обед, - сказал Сергей, доставая из сумки бутерброды,
которые съездили в больницу и благополучно нетронутыми вернулись в дом.
   Возможно, именно полбутылки  коньку  сделали  свое  дело.  Нервы  немного
успокоились, напряжение спало, и Тамара улыбнулась Сергею,  впервые  за  всю
ночь и утро.
   - А теперь ты мне скажешь правду, - сказала она строго.
   - Какую? - брови Дорогина удивленно поползли вверх.
   - Почему они хотели тебя убить?
   - Не знаю.
   - Хорошо. Давай начнем с другого конца: кто эти двое?
   - Я тебе честно говорю, - Сергей приложил руку к сердцу, - я  знаю  ровно
столько,  сколько  и  ты,  может,  даже  меньше,  потому   что   ты   умеешь
фантазировать, а я исхожу из фактов.
   Тамара подозрительно смотрела на Муму.
   - Ты, наверное, мне врешь.
   - Я тебе много давал поводов для таких предположений?
   - Ты, Сергей, не то чтобы врешь мне. Ты не говоришь всей  правды,  щадишь
меня. Наверное, вновь появились твои враги?
   - Тамара, этого не может быть. Я сам не знал, что окажусь  этой  ночью  в
палате, где когда-то лежал вместе с Резаным. Я не  знал,  куда  шагну  через
десять секунд. Я просто шел по коридору, и мне  захотелось  посмотреть,  кто
лежит в палате, где когда-то лежал я: мужчина или женщина.
   - Рассказывай, - зло произнесла Тамара и тут же остановилась.  -  Сергей,
но вышло так, что там лежали и мужчина, и женщина?
   - Точно, - Дорогин подался вперед, - это  дурацкое  совпадение  мыслей  и
реальности.
   - Простых совпадений не бывает, - строго произнесла Тамара.  Ей  хотелось
верить, что Дорогин не обманывает, но она знала, Сергей всегда  щадит  ее  и
рассказывает правду в самый последний момент, и то выдает такими  маленькими
дозами, когда отвертеться просто невозможно. А начни его расспрашивать,  все
сведет к дурацким шуткам.
   - Как твоя нога, не болит?
   - Я уже забыл о ней.
   - Снова врешь, она должна болеть. Как-никак три шва.
   - Ты разве почувствовала, что у меня ранена нога, когда я вел  машину?  -
усмехнулся Дорогин.
   - Почувствовала, но не сказала. Ты не лихачил, как обычно.
   - Настроение не то...
   - И все же,  -  Тамара  пыталась  доискаться  до  правды,  -  почему  они
набросились на тебя? Зачем им понадобилось убивать Федора Ивановича?
   - Я ни разу в жизни не видел его живым.
   - Он безобидный человек, у него не было врагов, не было больших денег,  -
рассуждала Тамара. -  Почему  его  убили  наверху,  а  не  в  кабинете?  Ему
оставалось до пенсии три года.
   - Может, знал что-то лишнее? - предположил Дорогин. - За такие вещи  тоже
убивают. По-моему, кое-что вырисовывается, - Муму хлопнул ладонью по столу.
   - Что именно?
   - Кто эта девушка в реанимационной палате?
   - Никто не знает. Поступила вчера без документов, родственники ее до  сих
пор не отыскались,  в  сознание  не  приходит.  Сумасшедшая,  бросилась  под
милицейскую машину, так говорят гаишники, была не в себе,  полуголой  бежала
по осевой. А когда ее попытались остановить, прыгнула под колеса.
   - Ничего себе экземплярчик! - вздохнул  Дорогин.  -  Хреново  с  ней  все
начиналось и хреново закончилось, правда не для нее, а для Федора Ивановича.
   - Он-то здесь при чем? - изумилась Тамара.
   - Он привел убийц в ее палату.
   - Да, теперь у него не спросишь, зачем он это сделал.
   - Ее кто-нибудь разыскивал?
   - Нет, никто, я уже об этом говорила.
   - Хотел удостовериться.
   - Ты допрашиваешь меня, как следователь.
   - И ты меня, кстати, тоже.
   - Мы просто пытаемся разобраться.
   - Ты ассистировала на ее операции? Тамара сидела и терла виски.
   - Я, конечно, могу ошибаться, но мне кажется, она проститутка. Ее  где-то
держали связанной. Наверное, убежала, на руках остались следы от веревок.  И
вот еще что, - вспомнила Тамара, - мне показалось, что  совсем  недавно  она
пережила страшный испуг.
   - С чего ты решила?
   - Так, показалось.  Лицо  у  человека  меняется,  гримаса  ужаса  на  нем
застывает. Такое впечатление, что человек замерз. Ее или пытались убить, или
она увидела что-то страшное. А может, ее хотели изнасиловать,  и  она  чудом
убежала?
   - Тонкую материю ты задела, Тамара. Все это домыслы.
   - Нет. Ты представь, где-нибудь в лесу ее привязали к дереву  и  пытались
изнасиловать, а она чудом вырвалась и пыталась бежать. Выскочила на  трассу,
тут ее и сбила машина. На дороге вполне могла оказаться любая другая машина,
не обязательно милицейская.
   - Все, хватит! - воскликнул Сергей, поднимаясь из-за стола. - Я чувствую,
наступил тот самый момент, когда смогу заснуть.
   Тамара почувствовала, что ее веки тоже слипаются. Но едва  она  закрывала
глаза, как видела ужасную картинку: панцирная сетка, а под ней лежит мертвый
Федор Иванович со страшной полосой на шее.  Такая  же  полоса,  только  куда
более светлая, виднелась и на шее Дорогина. На запястье уже  успел  налиться
синевой след от удавки.
   - Пойдем, к черту все. Мы-то живы, и ладно.
   - Почти живы.
   - Мне всегда везет, порода такая.
   - Не зарекайся, все так говорят до поры до времени. Тебе,  Сергей,  нужно
быть поосторожнее. У тебя нечеловеческий  талант  попадать  во  всевозможные
передряги, словно нюхом чуешь, куда  пойти,  чтобы  случилась  неприятность.
Тебе, наверное, это приносит удовольствие?
   - Тамара, сегодняшней ночью, когда шел по больнице, я думал  примерно  то
же самое. Ведь ты скорее всего хочешь мне посоветовать, что если меня  тянет
свернуть направо, то, мол, сворачивай налево? Ничего из этого не  получится,
слева тоже западня. Это игра судьбы, а не  мое  желание.  Наверное,  так  уж
написано у меня на роду.
   - У тебя на лбу это написано, - женщина подошла к Дорогину, взяла  голову
в свои руки и поцеловала в  затылок.  -  У  тебя  на  голове  шишка,  -  она
принялась ощупывать руками гематому. - Погоди, это не сейчас  случилось,  ты
получил ее раньше-.
   Сергей тяжело вздохнул.
   - От тебя ничего не скроешь. Да, случилось, да, было.
   - Почему ты мне ничего не сказал? А вдруг это связано?
   - Абсолютно не связано, Тамара. Я не маленький мальчик, чтобы  жаловаться
на ссадины и ушибы. Кстати, тебе привет от Варвары Белкиной.
   - Это она заехала тебе по голове хрустальной пепельницей?
   - Если бы заехала Белкина, я бы с тобой не разговаривал.  Да  и  с  какой
стати колотить меня хрустальной пепельницей? Приставать бы начал, так она не
отказала бы.
   - Может, она тебя совращала, соблазняла, а  ты  не  поддавался,  вот  она
разозлилась и стукнула?
   - Я бы перед ней не устоял, - перевел все в шутку Дорогин.
   В  спальне  задвинулись  шторы,  и  днем  наступила  ночь.  Рука   Тамары
скользнула под шею Дорогину. Женщина шепнула ему на ухо:
   - Не дергайся, просто лежи. Нам и так хорошо отдыхать вместе.

Глава 13

   Наталья Евдокимовна Вырезубова ни минуты не сомневалась  в  том,  что  ее
сыновья не ударят лицом в грязь. Ведь это она велела им убить девку и теперь
с нетерпением ждала возвращения  детей.  Она  приготовила  им  сытный  ужин,
благо, холодильник полон. У нее  имелись  свои  рецепты,  ведь  ни  в  одной
поваренной книге не  прочтешь,  как  нужно  готовить  человечину.  Возможно,
опытом могут поделиться какие-нибудь американские или африканские каннибалы,
но у них другие специи, которых в Москве днем с огнем не найдешь. И  готовят
там на открытом огне, а у Натальи Евдокимовны имелась в распоряжении газовая
плита с электродуховкой да микроволновка, которой она пользовалась лишь  для
того, чтобы разогреть готовое блюдо. Новшествам женщина не доверяла.
   Она хлопотала на кухне, заглядывая то в одну,  то  в  другую  кастрюльку.
Вырезубова прекрасно знала вкусы каждого из сыновей. Плюша  любил  пожирнее,
Григорий предпочитал, чтобы жира  было  поменьше,  он  любил  мучные  соусы,
обильно сдобренные специями.
   "Ну вот,  приедут,  соберу  на  стол,  накормлю.  А  потом  они  мне  все
расскажут,  ничего  не  утаивая,  как  в  церкви  священнику,  в  мельчайших
подробностях."
   То, что осталось - обрезки кожи, сухожилия, куски человечьего жира, - она
собрала  на  разделочную  доску.  Образовалась  довольно  высокая  горка.  С
разделочной доской в руках Наталья Евдокимовна вышла  во  двор  и  по-мужски
свистнула, тонко и протяжно. Граф и Барон наперегонки бросились  к  хозяйке,
едва не сшибив друг дружку. Они нежно рычали, заглядывали женщине  в  глаза,
приседали на задние лапы.
   Наталье Евдокимовне показалось, что еще пару мгновений -  и  псы,  как  в
цирке, встанут на задние лапы, а потоми их еще пару минут, так  и  заговорят
человеческими голосами. Зря, что ли, человечину жрут? Она даже представляла,
что каждый из псов скажет:
   "Я лучший!? - прорычит густым басом  Барон.  ?Нет,  я  лучший!  Я  всегда
прибегаю первым!?.
   -  Ну  ладно  вам,  -  с  немного  деланной  злостью  произнесла  Наталья
Евдокимовна.
   И собак, и сыновей она держала в  строгости,  каждый  должен  знать  свое
место и заниматься своим делом.
   Она взяла кусок мяса, из которого  свисали  сухожилия,  и  бросила  между
собаками. Те наклонили морды, ударившись лбами, но драться  при  хозяйке  не
стали, хотя готовы были разорвать друг друга на части.
   - Правильно, - произнесла Наталья Евдокимовна назидательно, -  со  своими
ссориться нельзя. Мы сила, когда все вместе, как пальцы на руке: нас пятеро,
и каждый должен делать свою работу. Я - указательный палец, -  и  она  щедро
вознаградила псов за выдержку.
   Когда псы расправились с остатками человечины, когда вылизали траву  -  а
сделали они это с  молниеносной  быстротой:  ведь  каждому  хотелось  урвать
побольше, - Наталья Евдокимовна сходила на кухню и взяла два  больших  куска
вареного мяса, из которых торчали голубоватые, раскрошенные  топором  кости.
Она знала, постоянно кормить собак сырым мясом  нельзя,  пробуждается  дикая
злость. Сырое мясо - это угощение, деликатес, а набивать желудок надо  мясом
приготовленным.
   "Где же мои дети?? - думала она, глядя на псов.
   Огонь  под  кастрюлями  был  погашен,  кастрюлька  с  соусом  укутана   в
полотенце. Хозяйка вымыла руки, расставила на столе приборы и  прислушалась.
Ее тонкий слух уловил рокот мотора. Псы тоже поняли,  что  едут  хозяева,  и
подались к воротам.
   "Свои своих чуют?, -  с  блаженной  гримасой  на  лице  подумала  Наталья
Евдокимовна, направляясь к воротам, чтобы отпереть их и встретить детей, как
положено.
   Но встречи героев не получилось. Уже сразу по лицу Ильи  она  догадалась:
стряслось неладное. Братья избегали  смотреть  матери  в  глаза  и  пытались
спрятаться друг за друга.
   - Ну, что? - односложно спросила женщина, и черные короткие брови сошлись
над переносицей, а жесткие седые волосы  прямо-таки  засверкали,  словно  их
густо намазали жиром.
   - Мама, мы хотели, - первым заговорил Илья, - но ты знаешь...
   - Вы убили ее или нет?
   - Мы не успели, нам помешал какой-то урод. Мы все  сделали  как  следует,
прошли в палату... Заведующего лабораторией, Федора Ивановича,  мы  порешить
успели...
   - Меня он не интересует.  Вы  меня  ослушались,  я  сказала  убить  сучку
поганую, а она жива?
   - Мама, вы знаете, она сошла с ума, -  быстро  заговорил  Илья,  -  Федор
Иванович нам сказал, что она...
   Женщина шагнула к сыну и наотмашь  ударила  ладонью  по  щеке.  Удар  был
сильный, голова Ильи дернулась в сторону. Он знал, что прятаться от матери -
делать себе хуже. Он стоял и молчал, как солдат, сбежавший с поля боя, перед
судьями трибунала.
   Наталья Евдокимовна подула на раскрасневшуюся ладонь правой руки, а потом
левой заехала по щеке второму сыну.
   - Почему мать не уважили? Если я сказала, должно быть сделано!
   - Мы вернемся, мама, мы сучку прикончим, на  куски  порвем,  только  надо
хорошо обдумать!
   - Вам туда соваться больше нельзя. Вас кто-нибудь видел?
   - Нет, никто! Медсестра выскочила в коридор, но она не успела,  мы  ее  с
ног сбили. Но за нами гнался мужик. Мы его почти придушили,  но  он  хитрый,
сволочь, сильный, как медведь. Мы вдвоем, а он один...
   - Слабаки! Останетесь без ужина, все псам отдам! Братья поняли,  что  они
виноваты и защиты искать не у кого.
   У них на глазах  мать  вынесла  две  большие  кастрюли  с  человечиной  и
выплеснула их в два алюминиевых таза. Затем разделила  соус,  обильно  полив
горячее мясо.
   - Смотрите, как они будут жрать вашу пайку. Они ее заслужили, а вы ляжете
спать голодными. Быстро мыть посуду, а потом в оранжерею, цветы поливать.
   Пока  сыновья  усердствовали  на  кухне,   выполняя   поручение   матери,
выслуживаясь перед  ней,  Наталья  Евдокимовна,  словно  каменное  изваяние,
сидела на скамейке и  не  мигая  смотрела  на  восходившую  луну.  Чем  выше
поднималось ночное светило, тем  сильнее  загорался  в  ее  глазах  недобрый
огонек.
   Наконец камень дрогнул, губы ожили, растянувшись в отвратительной улыбке.
Женщина сцепила пальцы  и  хрустнула  суставами.  Она  не  спешила  отрывать
сыновей от работы, дождалась, пока они сами не пришли и не стали  перед  ней
понурив головы.
   - Что еще надо сделать, мама?
   - Посуду помыли? Цветы полили? Где лежит сучка?
   - В реанимации, на третьем этаже.
   - Завтра один из вас завезет меня в больницу, а второй останется дома.
   - Вам плохо, мама? - спросил Григорий, но тут  же  встретился  глазами  с
матерью и замолчал, потому что в глазах ее читалось: ты полный идиот!
   - Мне может быть плохо только оттого, что вы такие болваны, и к  тому  же
непослушные.
   Больше в этот вечер мать не проронила ни слова. Братья  недоумевали.  Они
сидели в одном белье на кроватях и шепотом беседовали.
   - Что она задумала? - шептал Григорий.
   - Мама умная, она всегда что-нибудь придумает. Помнишь, когда нас в армию
хотели забрать, а ты собрался закосить под сумасшедшего,  так  она  тебе  не
дала. Закоси ты тогда под сумасшедшего, не получил бы теперь прав и не ездил
бы на машине, ходил бы пешком.
   - Да, она умная, - согласился второй брат,  вспомнив,  как  изощренно  их
мать, деревенская женщина, провела медкомиссию.
   Им не терпелось расспросить мать, узнать, что же такое она придумала.  Но
братья боялись сами спрашивать ее об этом. Тайна не  давала  им  покоя.  Они
ворочались, не могли заснуть.
   Они слышали, как на рассвете скрипнула дверь в комнате  матери,  слышали,
как та отворила ворота, и лишь после этого бросились смотреть, куда  же  она
направилась. Вырезубова с пластмассовым ведерком шла к  ближайшей  роще.  На
ногах у нее были резиновые сапоги, мокрые от утренней росы.
   - Ты что-нибудь понимаешь? - спросил Илья.
   - Ни хрена я не понимаю, но знаю, что мать никогда не ошибается.
   Наталья  Евдокимовна  вернулась  через  час.  Братья  уже  были  одеты  и
старательно подметали двор, хотя там не виднелось ни  соринки,  ни  пылинки.
Пластмассовое ведерко было накрыто лопухом,  мать  прошествовала  с  ним  на
кухню, а затем с пластмассовым тазиком села и  принялась  перебирать  грибы,
раскладывая их на две кучки.
   От удивления Илья выпустил  метлу  из  рук  и  стал  как  соляной  столб.
Григорий осторожно, мелкими шажками подошел к матери и тронул ее за плечо.
   - Мама, что вы, это же ядовитые грибы!
   - Думаешь, я не знаю? -  не  оборачиваясь,  ответила  женщина,  продолжая
сортировку.
   - Их надо выбросить.
   - Нет, их надо съесть. Вот эти  съедите  вы,  -  она  показала  на  кучку
подберезовиков и сыроежек, - а эти съем я.
   - Мама, как можно, вы же умрете! - братья уже готовы были  схватить  мать
за руки, чтобы остановить безумство.
   Но она лишь звонко расхохоталась, запрокинув голову, демонстрируя  белые,
без единой дырочки зубы. Затем Наталья Евдокимовна принялась за стряпню. Она
готовила грибы в двух кастрюлях, старательно следя за тем, чтобы  не  мешать
ядов