и минут, как главный успокоился, сообразил, что  вместо
одной сенсации, причем сомнительной, сулящей неприятности в  виде  судебного
процесса с родителями и выяснения отношений с правоохранительными  органами,
он получил небитую карту - похищена журналистка его издания. "А  если  людей
газеты "Свободные новости плюс" крадут, значит, газета стоящая, значит,  она
несет людям правду. Тираж поднимется, будут ссылки на наше издание."
   Главный рванул в редакцию, озадачил всех -  принести  фотографии  Варвары
Белкиной, все, какие есть.  Каждый  сотрудник  обязан  был  написать  о  ней
какое-нибудь маленькое воспоминание.
   - Только писать, - приказал Якубовский, - не, в стиле некролога, а  живо,
так, как раньше писали о Ленине, так, словно наше издание выдвигает  Белкину
на Нобелевскую премию.
   На столе перед главным лежала стопка фотографий, разглядывая  которые  он
кривился. Почти на всех фотографиях были запечатлены редакционные  пьянки  и
пикники. Повсюду Белкина фигурировала либо с бокалом вина  в  руке,  либо  с
сигаретой, либо в обнимку, либо на коленях у кого-нибудь из мужчин.
   - Вульгарно она выглядит. Как я этого раньше не замечал? Неужели  детских
фотографий, школьных, институтских ни у кого нет?
   Вскоре  поиски  увенчались  успехом.  Были  найдены  фотографии   Варвары
Белкиной еще студенческих времен. Но узнать на  них  прожженную  и  довольно
известную журналистку было сложно. За годы творческой  деятельности  Варвара
сильно изменилась. Из робкой, застенчивой девочки, худенькой и стройной, она
превратилась в роскошную секс-бомбу с наглым взглядом, с хитрой улыбочкой на
полных губах. Главный перебирал  фотографии,  словно  раскладывал  на  столе
пасьянс.
   Наконец он выбрал несколько снимков, сгруппировал  их.  Якубовский  решил
задержать номер на полдня. С типографией, экспедицией  договориться  удалось
на удивление легко. Все поняли, в каком  нелегком  положении  газета.  Самое
главное, все  -  от  печатников  до  директора  типографии  -  сочувствовали
Белкиной,  были  на  ее  стороне,  словно  она  для  них  являлась   близкой
родственницей.
   - Да, Яков Павлович, какие проблемы?  Если  надо,  будем  печатать  ночью
двойным составом. Вы не волнуйтесь, люди на работу  выйдут  и  за  это  даже
ничего не попросят сверх положенного. Мы же вам верим  на  слово,  надо  так
надо.
   Тут же у  главного  появилась  мысль  дать  в  номер  на  то  место,  где
планировалась статья Белкиной, не только информацию о ней, но,  возможно,  и
интервью с террористом Иваном Черкизяном.
   Он снял трубку, набрал номер полковника Терехова:
   - Товарищ полковник, вы не могли бы сделать одолжение? Мы  даем  в  номер
большой материал о Варваре Белкиной,  и  я  хотел  бы  туда  же  подверстать
интервью с террористом, несколько его фотографий в камере. Фотограф  у  меня
на месте, машина под парами, приедет сразу же, как дадите добро.
   Терехов, несмотря на всю серьезность ситуации, захихикал:
   - Приезжайте. Но вряд ли снимок украсит вашу  газету,  не  говоря  уж  об
интервью. Черкизян только и  делает,  что  выкрикивает  революционные  фразы
столетней давности, утверждая, что он Бакунин.
   - Ну тогда хотя бы несколько фотоснимков в камере на  нарах?  Это  всегда
хорошо действует на читателя, бьет по нервам.
   - Ой, не знаю! Разве что поясной портрет.
   - А что, его...
   - Нет, его никто не бил, он просто непрерывно мастурбирует, причем ни  на
минуту не останавливается. Феномен какой-то. Надзиратели говорят, что такого
еще  не  видели,  да  и  медики  с  кафедры   психиатрии   заинтересовались,
утверждают, что случай уникальный.
   - Нет, нет, извините, полковник, такой снимок  нам  не  нужен.  Может,  в
другой раз, уже в качестве медицинского феномена.
   - Можете подъехать. Мы ему руки за спину заведем, наручники  защелкнем  и
штаны подтянем.
   - Высылать фотографа?
   - Высылайте,  я  договорюсь.  А  на  интервью  не  рассчитывайте,  ничего
интересного он вам не скажет. Больше никакой у вас информации не  появилось,
Яков Павлович?
   - Нет, пока никакой. На меня они не выходили.
   - Ну конечно же, Черкизян у нас, зачем вы его дружкам? Рекламную кампанию
вы и так ведете на всю катушку, словно Белкина в Госдуму собралась депутатом
баллотироваться.
   - Знаете, товарищ полковник, захоти Белкина депутатом стать, она  бы  это
сделала на "раз-два-три-пятнадцать".
   - Не сомневаюсь, - сказал Терехов, - с ее энергией да с вашей  поддержкой
она бы и на кресло спикера могла рассчитывать.
   Фотографа главный редактор "Свободных новостей" отправил, строго-настрого
предупредив, что снимки должны быть приличными и готовы как можно скорее.
   - В общем, одна нога там, другая здесь, снимки  у  меня  на  столе,  пиво
попьешь потом.
   Уже стоя в коридоре и прощаясь с фотографом, Яков Павлович услышал, как у
него в кабинете разрывается телефон. Обычно он никогда не  спешил  поднимать
трубку, но теперь любой звонок был важен.
   - Главный редактор слушает, - бросил он в трубку, уже не притворяясь, что
он - это не он.
   - Яков Павлович Якубовский? - мягко поинтересовался мужчина.
   - Да, собственной персоной.
   - Я по поводу Белкиной. Надеюсь, вы уже  готовите  материал,  говорили  с
милицией? У вас есть новая информация?
   - Да. Но с кем я говорю? - Яков Павлович смотрел на дисплей  определителя
номера, там не загорелось  ни  одной  цифры:  наверняка  у  говорившего  был
подключен прерыватель.
   - Я хочу, чтобы этот разговор остался между нами. Я настаиваю на этом. Ни
слова милиции, иначе с вашей сотрудницей случится беда.
   - Что такое? - насторожился Яков Павлович, сердце  у  него  екнуло  -  Мы
отрежем ей голову, и вы найдете ее на крыльце редакции.
   - Вы террорист? Это тот самый "Новый русский порядок"?
   Мужчина сухо рассмеялся:
   - Как  вы  наивны!  Вы,  наверное,  напуганы  еще  Бердичевским  погромом
девятьсот  пятого  года.  Нам  нужны  деньги  -  триста  тысяч  американских
долларов, - и Белкина будет свободна. Освободят ли придурка  Черкизяна,  нам
абсолютно не интересно, это лишь повод, версия для милиции, чтобы сбить их с
толку.
   Главный  редактор  тут  же  поверил,  что  его  не  разыгрывают.   Раньше
произошедшее казалось ему фантасмагорией, но  теперь  все  стало  на  место:
человека украли и требуют деньги за освобождение. Это он понимал  прекрасно,
нутром чуял жизненную правду.
   - Ни слова милиции, ни слова ФСБ, этот разговор только между нами.
   - Но где я возьму такие деньги?
   - Я и не говорю, что вы возьмете их из редакционной кассы, а там, где  вы
всегда берете деньги для издания. Есть же человек над вами,  вот  к  нему  и
обратитесь. Если денег не будет, вините себя в смерти Белкиной. Завтра утром
я с вами свяжусь. А в остальном подыгрывайте следствию, будто вы не в курсе,
это в ваших же интересах.
   Якубовскому показалось, что вместо телефонной трубки он  держит  в  руках
ядовитую змею, шипящую,  готовую  укусить.  Он  даже  не  сразу  понял,  что
разговор оборвался. "Срочно звонить  Терехову,  -  подумал  он,  но  тут  же
одернул сам себя. - Нет, меня предупредили. А может,  Терехов  поставил  все
редакционные теле? фоны на прослушивание? Вот было бы хорошо!"
   То, что телефоны в редакции  не  прослушивались  ФСБ,  не  говорил  и  не
утверждал только ленивый. Любой щелчок, любое нарушение связи воспринималось
как    посягательство,    вмешательство    спецслужб.    "Наверное,    точно
прослушиваются, - положив трубку, главный подошел к двери, защелкнул  замок.
Он ждал, что телефон вот-вот зазвонит, и Терехов поинтересуется,  почему  он
до сих пор не обратился  к  нему.  Но  телефон  молчал,  словно  провод  был
обрезан. - Черт подери, что же мне делать?"
   Главный заметался по кабинету. Как всегда в критические моменты, он нашел
утешение в собственном сейфе,  достал  початую  бутылку  коньяка,  блюдце  с
засохшим почти до стеклянного состояния лимоном и  с  тоской  подумал:  "Еще
вчера этим коньяком я угощал Варвару. Где же она теперь, сыта ли  она,  дают
ли ей воды? - он налил себе полстакана и мысленно произнес:
   - Твое здоровье, Варвара, за успех! Триста тысяч долларов... Дорого же ты
стоишь. Значит, я тебя не ценил. За меня бы, наверное, триста тысяч ни  одна
свинья не запросила,  максимум,  двадцать",  -  он  залпом  выпил  коньяк  и
принялся закусывать  засушенной  долькой.  Долька  хрустела  на  зубах,  как
подсоленный сухарь, но кислота  в  ней  еще  сохранилась.  Главный  подержал
бутылку в правой руке, но понял, что пить больше не стоит. Заткнул  бутылку,
спрятал в сейф.
   "Какая сволочь узнала про Гаспарова? Наверное, конкуренты, но не  наши  -
не  журналисты,  а  его  конкуренты,  по  бизнесу.  Хотят  вытянуть  деньги,
понимают, что и Гаспаров Белкину ценит. Как же ее не ценить? Она же  у  меня
форвард, все лучшее в газете от нее, - и тут главный поймал себя  на  мысли,
что рассуждает о Варваре так, как рассуждают о человеке, безвременно ушедшем
из жизни. - Что это со мной, совсем человеческий облик  потерял!  Как  я  их
ненавижу - бандитов, революционеров! Уехать бы отсюда..."
   Эта  мысль  точила  главного  уже  много  лет  подряд.  Все  его  друзья,
одноклассники, даже соседи по подъезду уже давно переселились  в  мир  иной,
откуда  присылали  открытки  с  поздравлениями  -  по   старой   памяти   на
коммунистические праздники: на Седьмое ноября,  Первое  и  Девятое  мая,  на
Новый год. Кто жил в Канаде, кто устроился  в  Австрии  и  Германии,  кто  в
Соединенных Штатах. В Израиле из друзей остались одни неудачники - те, кто и
в России из себя ничего не представлял. Журналисты работали там печатниками,
режиссеры -  санитарами,  оперные  певцы  пели  в  ресторанах,  операторы  с
"Мосфильма" снимали свадьбы и похороны на любительские камеры.
   "Нет, нет, уезжать отсюда нельзя. Там пропаду, в течение года  превращусь
в старого,  морщинистого,  постоянно  брюзжащего  еврея.  Лучше  здесь  быть
главным, чем там богатым. Здесь я человек уважаемый, даже бизнесмены  уровня
Гаспарова принимают меня как равного. Здесь у  меня  есть  машина  с  личным
шофером, здесь вся редакция на меня молится. Ведь я для  них  как  раввин  -
решаю проблемы, вершу суд, разбираю  споры  и  принимаю  единственно  верное
решение... А решение заключается в том, что надо ехать и доложить Гаспарову,
пусть у него болит голова. Все-таки хорошо, что похитители - не  сумасшедший
"Новый русский порядок", а нормальные бандиты, которым нужны лишь  бабки,  а
мировой порядок их не колышет. К ним-то я уже привык, хотя,  может  быть,  -
складывая  портфель,  подумал  главный,  -  было  бы  лучше,  если  бы   это
действительно  были  баркашовцы.  Скандала  куда  больше.  Но   кто   мешает
разворачивать кампанию именно под таким  углом?  Тут  меня  поддержат  и  на
Западе, и на Востоке. Террористов не любят, какой бы национальности  они  ни
были."
 
*** 
 
   - Триста тысяч, - сказал Гаспаров Якубовскому, когда тот сидел у  него  в
гостиной, - это большие деньги. У меня таких  нет,  и  твоя  Белкина  их  не
стоит.
   - Они же  ее  убьют,  -  бескровными  губами  проговорил  Яков  Павлович,
представив себя на месте журналистки.
   - А я что могу сделать? Я  не  касса  взаимопомощи,  -  спокойно  ответил
Гаспаров. - У меня все деньги в обороте, их нужно выдернуть.
   - Все-таки вы их дадите?
   - Попробую, - неуверенно  пообещал  Гаспаров.  -  Но  ты  должен  с  ними
поторговаться, сбить цену, тянуть время. К тому же я не уверен, что  Белкина
жива.
   - Не может этого быть, - прошептал Якубовский.
   - Какой смысл им ее отпускать? Она же их потом опознать может, навести...
   И тут Якубовский не выдержал:
   - Что, сильно журналисты НТВ навели на чеченцев, которые их в  заложниках
держали?
   - За них заплатили полтора миллиона. Сбей цену до ста тысяч, эти деньги я
потяну.
   Якубовский чувствовал себя последней сволочью, которая  не  может  помочь
своему человеку.
   - Откуда они  о  вас  знают?  -  наконец,  набравшись  смелости,  спросил
Якубовский.
   Гаспаров остановился и посмотрел на главного редактора так,  как  смотрят
на непонятливого ребенка.
   - И меня это интересует, и я хотел бы  получить  ответ  на  этот  вопрос.
Белкина не подозревала о моем существовании? Журналист она ушлый...
   - Нет, что вы, только я один знаю, кто реальный хозяин газеты.
   Гаспаров вздохнул:
   - Дела не так уж плохи. Чем больше шума будет,  тем  больше  шансов,  что
Белкина останется жива, тем выше тираж газеты. Все идет нам на руку.  Думаю,
ты еще сможешь выпить вместе с Варварой. Я пришлю к вам в  редакцию  коробку
хорошего коньяка.
   - Что же делать сейчас?
   - Ждать,  тянуть  время,  сбивать  цену.  Я  по  своим  каналам  попробую
разузнать, что к чему, кто на нас наехал.
   "Не на нас, а на вас, на тебя, Эдуард Таирович", - подумал, но не  сказал
вслух Якубовский.
   Гаспаров  спокойно,  словно  ничего  не  произошло  и  жизнь  по-прежнему
безоблачна, подошел к аквариуму, взял на кончик  сверкающего  ножа  немножко
корма из стеклянной банки  с  притертой  крышкой,  медленно  ссыпал  его  на
поверхность воды. Корм медленно начал  оседать,  рыбки  в  аквариуме  ожили,
принялись поглощать набухшие частички корма,  которые  медленно,  как  снег,
опускались на дно. Продолжалась эта сцена довольно долго -  минут  пять  или
семь.
   Якубовский  сидел  на  краешке  кресла,  он  чувствовал  себя  неуютно  и
потерянно.
   - Ты материал подготовил?
   - Да, я все сделал. Фотографии, воспоминания, даже запланировал поместить
фотографии этого самого террориста.
   - Это нормально, такое должно покатить. Не каждый день крадут журналистов
- даже в Москве. Если бы где-нибудь в Чечне или на Ближнем Востоке, так  это
было бы понятно, а то - в центре России. На телевидении  ухватились  за  эту
новость?
   - Да, она идет первой во всех информационных сообщениях.
   - Славно, славно, - потер ладонь о ладонь Гаспаров. - С чего ты взял, что
они обо мне знают? Фамилия, насколько я понимаю, не звучала?
   - Но говорили о вас довольно уверенно.
   - Мало ли что я могу предполагать, мало ли что взбредет в пьяную  голову?
Наверное, все будет отлично, но надеяться надо на худшее.
   На этой оптимистической ноте Гаспаров выпроводил главного редактора,  еще
раз напомнив, чтобы ни в коем случае не связывался ни с милицией, ни с ФСБ.
   Не успела за  главным  редактором  захлопнуться  дверь,  как  в  гостиной
появился Тимур. Его лицо было мрачно.
   - У тебя что, понос?
   - С чего ты взял?
   - Лица на тебе нет, да и руки  дрожат.  Тимур  вытащил  руки  из  кармана
дорогого  пиджака,  посмотрел  на  кончики  пальцев.  Пальцы   действительно
дрожали, перстень с печатью выдавал дрожь -  сверкал,  как  мигалка  "Скорой
помощи".
   - Уж лучше бы понос, от него хоть таблетки есть.
   - Ты не дергайся. Узнал, откуда кассета в Москве появилась?
   - Ее не наши люди делали. Самое хреновое, - продолжал Тимур, - что она  с
лазерного диска переписана. А дисков всего  два:  один  у  меня,  второй  на
студии.
   - Значит, у кого-то из  наших  копию  либо  украли,  либо  мерзавцу  мало
показалось, и  он  решил  подзаработать.  Это  же  как  он,  мерзавец,  всех
подставил! Если только менты унюхают след, ни тебе, ни мне, ни Мамонту с его
работниками несдобровать, всех начнут шерстить.
   - Мои продать не могли, я их отбирал  как  на  атомную  подводную  лодку.
Никто из наших на это не пошел бы. , - Думаешь, Петрович устроил подлянку?
   - Этот может.., если взять во внимание, как  мы  с  ним  обошлись...  Ему
терять уже нечего.
   -  Тимур,  успокойся,  Петрович  не  тот  человек,  чтобы  так  изощренно
действовать. Мы его людей положили, он бы наших положил.
   - А если ему подсказал кто-нибудь?
   - Кто же? Ты? Я? - Гаспаров смотрел на своего компаньона, тот смотрел  на
Гаспарова. - Нравишься ты мне, с Белкиной хорошо придумал - и статьи нет,  и
шума много. Пройдет время, может, мы ее и  отпустим.  Забудут  о  девчонках,
тогда и статья не в дугу станет,  сама  писать  не  захочет.  Я  и  главного
прижать могу, он нулевой  в  этом  деле.  Пока  с  Белкиной  шум  стоит,  мы
разберемся с Петровичем, чтобы на рынке ни одного человека с его товаром  не
было, и не только в Москве, но и в Питере,  и  в  Ростове.  Пошли  наших  на
рынок, на  Горбушку,  пусть  все  профильтруют,  процедят,  как  рыбий  корм
измельчат, и выяснят, откуда у этого дерьма ноги  растут.  Разобраться  надо
будет  показательно  -  так,  чтобы  чужим  неповадно  стало  нашим  товаром
торговать, даже в руках держать.
   - Это, конечно, можно. С утра и займемся.
 
Глава 12 
 
   Сильвестр даже не подозревал, интересы каких людей он затронул. Он  знал,
что  кассета  с  подростковой  порнографией  не  принадлежит  Петровичу,  на
которого он работал. Инженер,  перегонявший  кассеты  в  доме  на  Медвежьих
озерах, предложил ему заработать, предупредив, чтобы держал язык за зубами.
   Кто снимал этот фильм, Сильвестр понятия не имел, но, просмотрев,  понял,
что товар найдет покупателя.  Продавал  он  фильм  с  героинями-малолетками,
развлекающимися на крыше дома, осторожно, когда был уверен,  что  покупатель
надежный. Пока он успел продать всего  дюжину  кассет.  Дома  оставался  еще
ящик. Сильвестр знал, что дом сожгли и что инженер, давший ему на реализацию
кассеты, погиб  при  пожаре.  Так  что  теперь  он  оставался  полновластным
хозяином этого фильма. Копии  были  отличного  качества,  записаны  прямо  с
диска, поэтому  вполне  можно  было,  оставив  с  пяток  кассет  на  развод,
перегонять его самому на бытовых  магнитофонах  и  потихоньку  продавать.  С
каждой кассеты  он  получал  два  доллара  сверху.  Неплохой  приработок,  и
делиться ни с кем не  надо.  Продашь  за  месяц  шестьдесят  кассет,  лишний
стольник получишь. Поди, плохо?
   Сильвестр с самого утра появился на рынке. Как всегда, оставив автобус во
дворе, он сновал между любителями видео, неторопливо жуя жвачку.
   - Ну что, пока ничего? - взглядом обращался он к лоточником.
   Те отрицательно качали головами:
   - Покупатель еще не пошел, то ли спит, то ли день сегодня не грибной.
   - Ну как  дела,  малыш?  -  обратился  Сильвестр  к  рослому  мужику  лет
шестидесяти, торгующему аудиокассетами.
   - Вон, глянь, с тебя  пиво,  кроме  всего  прочего.  Сильвестр  мгновенно
проследил взглядом туда, куда указывал лоточник. У противоположного  развала
с ноги на ногу переминался мужчина с длинными  волосами  в  дорогой  кожаной
куртке. На бандита он не был похож - скорее всего  представитель  творческой
интеллигенции: то ли художник, то ли артист. "Скорее артист, крепко  сложен,
прикинут неплохо."
   Сильвестр неторопливо приблизился и задал вопрос,  состоявший  из  одного
слова:
   - Интересуетесь?
   По взгляду, каким мужчина посмотрел на него сверху вниз, Сильвестр понял,
этот интересуется -  его  покупатель.  Мужчина  ему  не  понравился,  что-то
презрительное было в его взгляде и в очертаниях рта,  словно  он  других  не
считал за людей. "Точно, артист! Так со сцены в зал смотрят."
   - Интересуюсь. Что у тебя есть?
   - Много чего, все, что пожелаете.
   - Чего же я желаю? - мужчина вытащил из кармана руку, сверкнул перстнем.
   Даже на глаз Сильвестр  определил,  что  перстень  дорогой,  с  настоящим
бриллиантом, да и в мочке уха поблескивал маленький бриллиант.
   - Если обычное, то мне его в жизни хватает. Чего-нибудь  такого,  чего  у
других нет.
   - Негритянки, китаянки,  вьетнамки,  бомжи...  -  скороговоркой  принялся
перечислять товар Сильвестр.
   Мужчина движением головы давал понять - "нет",  пока  не  услышал  нужное
слово.
   - Малолетки, старухи...
   -  Стоп,  -  сказал  мужчина,  -  малолетки  и  старухи.  Это  любопытно.
Старухи-то хоть  древние,  толстые,  морщинистые,  а  малолетки  гладенькие,
миниатюрные?
   - Это раздельно, - пояснил  Сильвестр.  -  Малолетки  на  одной  кассете,
старухи