украл. Тем более что  сервизик  был
идейно чуждый и даже вредный - с царскими орлами. За такие фокусы очень даже
просто можно было  схлопотать  двадцать  лет  лагерей.  А  он  не  побоялся.
Большой, по слухам, был энтузиаст. Я-то его уже не застал, умер он, говорят,
году в семидесятом, я тогда еще в детский сад ходил...
   - С орлами, говорите? - переспросил майор. - Так, может, он действительно
представляет какую-то ценность? Историческую или, к примеру, антикварную?
   - Да бросьте, - махнул рукой Перельман. - Такие вещи по  школьным  музеям
не пылятся. Тем более что наш музей существует аж с сорок седьмого года.  За
это  время  у  нас   столько   музейных   работников   перебывало,   столько
специалистов... Аляповатая медяшка, вот и все. Какой-то ремесленник  склепал
на скорую руку, а чтобы было побогаче, начеканил повсюду этих  орлов.  Когда
сервиз был новый, не спорю, это могло выглядеть весьма впечатляюще.  Знаете,
отполированная медь сверкает, ручечки,  завитушечки,  орлы  двуглавые...  На
купчиков московских должно было действовать безотказно. А  теперь...  Теперь
на нем такой слой  окисла,  что  я  как-то,  помнится,  взялся  чистить,  но
отчаялся и бросил. Это выше  человеческих  сил,  можете  мне  поверить.  Тут
никакого терпения не хватит. А в таком виде, в каком сервиз сейчас,  его  ни
один антиквар не примет. Так что грабители наши скорее  всего  действительно
намереваются сдать его в утиль. А может быть, просто  решили  мне  насолить.
Кто их разберет?
   - Действительно, -  сказал  майор.  -  А  фотография  сервиза  у  вас  не
сохранилась?
   - Откуда? Никто ведь не думал, что этот хлам кому-то понадобится. Полвека
простоял и еще столько же стоял бы, если бы не эта история..,  точнее,  если
бы не моя национальность. Вот ведь жизнь проклятая! Вы поймите: не  за  себя
обидно и уж тем более не за сервиз этот дурацкий. Даже за сторожа,  которого
убили, не так обидно,  как  за  этих  малолетних  дураков.  Ведь  ничего  же
хорошего они в жизни не видели и не увидят. Для них хорошее - это деньги,  и
ничего, кроме денег. Так их воспитали, и удивляться тут нечему. Озлобленные,
оболваненные, запутанные... Поломали собственные судьбы, человека  убили  ни
за что ни про что...
   - Да, - выдержав деликатную паузу, сказал  майор.  -  Значит,  фотографий
нет... Ну а описать сервиз вы можете?
   - Более или менее, - ответил Перельман.  -  Значит,  так,  записывайте...
Самовар медный, литра на три, на четыре, чашки - двенадцать штук, блюдца...
   Они вышли из музея вместе, рука об руку, испытывая взаимное расположение.
   - Я думаю, мы найдем их довольно легко, - говорил майор Круглов. - С этим
сервизом у них вышел форменный прокол. Допросим ваших бритоголовых, и,  если
у кого-то из них вдруг обнаружится припрятанный самовар с  царскими  орлами,
дело можно будет с чистой совестью передавать в суд. Не  думаю,  что  у  них
хватит времени  и  ума  припрятать  улики  подальше.  Пока  сообразят,  пока
отважатся... Они сейчас по своим норам дрожат, а сервиз  этот  ваш  -  штука
громоздкая, днем они его перетаскивать не рискнут... В общем,  есть  надежда
разобраться с этим делом еще сегодня.
   - Да бог с ним, с сервизом, -  рассеянно  ответил  Перельман,  безуспешно
пытаясь закрыть изуродованную дверь музея. - Что мне сервиз? Человека-то все
равно не вернешь. Уеду я отсюда...
   - Ну, до конца расследования вам так  или  иначе  придется  подождать,  -
напомнил майор.
   - Разумеется, - сказал историк. - Само собой... Всегда к  вашим  услугам,
майор. В любое время дня и ночи. Предпочтительнее, конечно, было бы  рабочее
время. С вами общаться приятнее, чем с этими юными вандалами...
   - Если узнаете или вспомните что-нибудь новое, - сказал майор, - сразу же
звоните мне. Вот мой телефон.
   Он протянул Перельману карточку с  номером  и  замер,  прислушиваясь.  Со
стороны лестницы доносились шаги и приглушенные  голоса.  Потом  шаги  гулко
затопали по дощатому  полу  коридора,  и  вскоре  из-за  поворота  появилась
небольшая группа людей: двое мужчин и женщина. Женщина была высокая, статная
- настоящая русская красавица, одетая по последней моде и очень  на  кого-то
похожая. Майор все еще пытался сообразить, кого напоминает  эта  пышногрудая
красотка, но тут в глаза ему бросился висевший на плече у одного  из  мужчин
потертый объемистый кофр, и, прежде чем он понял, что происходит, по  глазам
ударила голубоватая молния фотовспышки.
   Вспышка сверкнула четыре раза подряд, совершенно ослепив Круглова.
   -  О,  дьявол!  -  прорычал  рассвирепевший  майор,  пытаясь  рассмотреть
уверенно приближавшихся к взломанным дверям  музея  людей  сквозь  плавающие
перед глазами черно-зеленые пятна. - Как они пронюхали? Кто их, черт подери,
сюда пустил?
   - Кого? - спросил растерявшийся Перельман.
   - Журналистов, вот кого!  -  с  досадой  ответил  Круг-лов.  -  Свободную
прессу, чтоб ей ни дна ни  покрышки...  Сейчас  растреплют  на  весь  город,
сделают  из  мухи  слона,  да  не  просто  слона,  а  с   ярко   выраженными
политическими взглядами... Ей-богу, иногда  я  жалею,  что  мы  живем  не  в
полицейском государстве.
   - Ну, вам жалеть об этом сам бог  велел,  -  пошутил  Перельман,  но  тут
журналисты приблизились на  расстояние  удачного  плевка,  снова  засверкала
вспышка, и грудастая красавица, - не теряя времени, взяла в оборот Круглова,
вычислив его  так  же  уверенно  и  безошибочно,  как  если  бы  тот  был  в
милицейской форме.
 
*** 
 
   Старший оперуполномоченный уголовного розыска майор Круглов отделался  от
журналистов с огромным трудом. Для этого ему пришлось призвать на помощь все
свое терпение, обаяние и умение работать с людьми, но этого оказалось  мало,
и тогда  он  бросил  на  растерзание  гиенам  пера  несчастного  Перельмана,
испытывая при этом сильнейшие угрызения совести: учитель был ему симпатичен,
а о методах, которыми пользовались охочие до сенсаций  столичные  щелкоперы,
потроша угодивших к ним в лапы свидетелей, майор знал не понаслышке.
   Собственно, как показалось майору, щелкопер здесь  был  только  один,  но
зато  экстра-класса.  Невысокий  чернявый  тип  в   обтерханной   матерчатой
курточке,  потертых  джинсах,  с  кофром  и  с  громоздким  профессиональным
фотоаппаратом был,  конечно  же,  обычным  фоторепортером.  Второй  мужчина,
повыше ростом, пошире в плечах и одетый не в пример лучше, хотя и без особых
претензий, все время молчал и смотрел по сторонам без видимого интереса, так
что майор про себя решил считать его редакционным  водителем.  А  щелкопером
оказалась женщина, и теперь Круглов  вспомнил,  почему  она  показалась  ему
знакомой. Он действительно знал ее, это  была  Варвара  Белкина,  знаменитая
своей феноменальной способностью вынюхивать скандалы  и  мастерским  умением
писать разгромные статьи, о которых потом неделями шумела вся Москва. Меньше
всего на свете майор хотел бы стать героем одной из этих ее статей, и потому
колебания его были совсем недолгими. Подставив вместо себя Перельмана, майор
незаметно ускользнул и отправился по своим делам.
   Для начала он разыскал завуча Валдаеву и попросил ее помочь разобраться в
классных журналах. Валдаева к этому времени уже окончательно пришла  в  себя
и,  хотя  все  еще  казалась  неестественно  бледной,  перестала   поминутно
срываться то на крик, то в слезы. Похоже, это была настоящая профессионалка,
закаленная  многими  годами  работы  с  подростками   и   способная   быстро
примениться к любым,  даже  самым  неблагоприятным,  обстоятельствам.  Кроме
того, она была сногсшибательно красива  даже  в  свои  сорок  пять  лет,  и,
разговаривая  с  ней,  майор  нарочно  старался  смотреть  мимо,  чтобы   не
отвлекаться.
   Работа с классными журналами была для нее привычным делом,  и  постепенно
она  совсем  успокоилась,  так  что  Круглову  удалось  получить  ответы  на
интересующие его вопросы. Впрочем, все эти ответы были отрицательными. Ни  о
каких сатанистах в своей школе завуч Валдаева до сегодняшнего дня слыхом  не
слышала, учитель Перельман ни на какие угрозы  со  стороны  учеников  ей  не
жаловался ("Он, оказывается, молодчина, -  сказала  по  этому  поводу  Ольга
Дмитриевна. - Признаться,  я  считала  его  такой  же  тряпкой,  как  и  все
остальные наши мужчины.., если их можно так назвать"), никакая антисемитская
пропаганда и агитация у них в школе не ведется и никогда не велась  -  ни  в
каких формах и ни под каким соусом, уж она-то,  Ольга  Дмитриевна  Валдаева,
наверняка об этом знала бы, а если бы  знала,  то,  можете  не  сомневаться,
пресекла бы эту мерзость в самом зародыше... Так  что  причины  сегодняшнего
дикого происшествия были Ольге Дмитриевне абсолютно  неизвестны,  не  говоря
уже об участниках. Бритоголовые? Ну да, есть у нас и такие, но это же просто
дань моде. В конце концов, это все-таки лучше, чем грязные патлы до плеч. По
крайней мере, гигиеничнее... Нет, конечно, если милиция считает  необходимым
переговорить с этими учениками, завуч Валдаева ни в коем  случае  не  станет
чинить какие бы то ни было препятствия и даже готова  оказать  в  этом  деле
посильную помощь, все-таки речь идет об убийстве... Но  именно  потому,  что
речь  идет  об  убийстве,  более  того,  о  зверском  убийстве,  она,  Ольга
Дмитриевна Валдаева, не может не высказать по этому  поводу  своего  личного
мнения. Она уверена, что никто  из  учащихся  школы  не  имеет  к  этому  ни
малейшего отношения.  У  нас,  знаете  ли,  совсем  не  такой  контингент...
Покойный, между  прочим,  был  не  дурак  выпить  и  вполне  мог  пригласить
кого-нибудь из своих приятелей, а то и  вовсе  случайного  знакомого,  чтобы
было с кем скоротать вечерок. А по пьяной  лавочке,  сами  понимаете,  может
случиться все что угодно.
   Голос Ольги Дмитриевны во время этой небольшой  речи  постепенно  креп  и
наконец приобрел непререкаемый  металлический  тон,  свойственный  некоторым
высшим чинам армии и министерства внутренних дел, а еще кадровым педагогам с
большим стажем работы. Слушая этот голос, майор Круглов все время боролся  с
инстинктивным желанием отложить ручку, встать и вытянуться по стойке смирно.
Даже бьющая в глаза красота Ольги Дмитриевны  как-то  неуловимо  изменилась.
Завуч   буквально   на   глазах   теряла    индивидуальность    и    женскую
привлекательность,   превращаясь   в   гранитный   монумент   педагогической
добродетели, и  майор  между  делом  понял,  почему  на  правой  руке  Ольги
Дмитриевны до сих пор нет обручального кольца. Впрочем, подумал  он,  вполне
может оказаться, что кольца нет не до сих пор, а уже  -  было  и  сплыло,  и
удивляться тут нечему, потому что не родился еще мужик, способный  выдержать
такое. А если родился, то на бой не сгодился, - прямо  по  тексту  известной
сказки...
   Выбравшись наконец из учительской, майор встряхнулся всем телом, как  это
делают собаки, вылезая из воды. Болтавшийся в коридоре сержант посмотрел  на
него и сочувственно ухмыльнулся.  Круглов  поспешно  сделал  сердитое  лицо,
озабоченно нахмурился  и,  засовывая  во  внутренний  карман  добытый  ценой
получасовой лекции список с адресами бритоголовых питомцев Ольги Дмитриевны,
повелительно махнул сержанту рукой.
   - Пошли, - сказал он. - Нечего тебе здесь  болтаться.  Надо  подъехать  в
пару мест.
   - Всегда пожалуйста, - с готовностью откликнулся сержант. - А то я  здесь
уже затосковал. Так и кажется, что вот-вот к директору вызовут.
   - А, - сказал майор, - так ты у нас, выходит, бывший хулиган?
   - Почему это я хулиган? - обиделся  сержант,  торопливо  шагая  вслед  за
майором в сторону лестницы.
   - Ты бы лучше спросил, почему бывший, - ответил майор.  -  Давай,  давай,
шевели фигурой, пока эти дети Вельзевула совсем не разбежались.
   - Будем брать? - деловито спросил сержант.
   - Посмотрим, - ответил Круглов. - Твое дело маленькое: стоять в дверях  и
изображать гестаповца. Понял задачу?
   - Так точно. Будем колоть на месте, - блеснул дедуктивными  способностями
сержант.
   - Вот именно.
   В вестибюле майор собрал своих людей и в двух словах объяснил им  задачу.
Затем  он  разделил  список  по  количеству   присутствующих.   Каждому   из
оперативников досталось по два адреса "скинхедов". Себе майор оставил троих.
Затем на правах старшего он присвоил "уазик" вместе с водителем и отправился
объезжать подозреваемых.
   По первому адресу, где проживал некий Виталий Скороходов, майору никто не
открыл. Престарелая соседка вполне толково объяснила ему,  что  Скороходовых
дома нет: мать с отцом на работе, а  сын  Виталька,  как  положено,  с  утра
пораньше отправился в школу.
   - А вы не знаете, - спросил майор, - он сегодня дома ночевал?
   - Виталька-то? - без тени удивления переспросила старуха. - Да  кто  его,
черта бритого, знает. Вообще-то, он частенько у приятелей ночует.  А  насчет
сегодняшнего врать не буду, ничего не знаю. Хотя  с  утра-то  он  дома  был,
видела я, как он в школу уходил. В черном весь, как  смерть,  прямо  глянуть
страшно...
   - В черном? - насторожился майор.
   - Весь как есть, - подтвердила старуха. - Он другой  одежи  не  признает,
даже летом в черном с головы до ног ходит.
   - Ясно, - сказал майор. - Это интересно... Скажите, а друзей  его  вы  не
знаете?
   - Одного знаю, - сказала старуха. - Юрка Суслов из  соседнего  дома.  Они
его Сусликом кличут, я слыхала. Тоже черепушку бреет и в черное одевается.
   - Ага, - сказал майор.
   По лицу старухи было видно, что о бритом черепе Юрия Суслова по  прозвищу
Суслик, а также о манере  друзей  одеваться  во  все  черное  она  упомянула
неспроста.  Интересные  времена  наступают,  подумал  майор.  Ведь   старуха
наверняка отлично понимает, о чем идет речь, и слово "сатанизм" ее ничуть не
шокирует. Сейчас мы с сержантом уйдем,  а  она  бросится  звонить  по  всему
району, что в соседней квартире накрыли  шайку  сатанистов  прямо  во  время
кровавого жертвоприношения.
   Адрес Юрия  Суслова  стоял  в  списке  вторым.  В  этом  не  было  ничего
удивительного: Суслов и Скороходов жили в соседних домах,  учились  в  одном
классе, и  даже  в  классном  журнале  их  фамилии  стояли  рядышком.  Номер
двадцатый - Скороходов, номер двадцать первый - Суслов...
   За дверью квартиры Сусловых вовсю грохотала музыка.  Доносившиеся  оттуда
грохот, лязг и сиплый рев солиста не имели ничего  общего  с  попсой.  Плохо
разбиравшийся в музыкальных стилях майор решил до полного выяснения  считать
эту какофонию тяжелым металлом и решительно нажал на кнопку звонка.
   Звонить пришлось долго. Музыка  за  дверью  ревела  и  завывала,  сержант
тяжело топтался и сопел позади, и майор уже начал понемногу терять терпение,
когда  потусторонние  звуки  внутри  квартиры  наконец  прервались.  Видимо,
наступила пауза между композициями, хотя  Круглое  не  расслышал  в  хриплых
переборах бас-гитары  и  лязге  ударных  ничего,  что  напоминало  бы  финал
музыкального произведения.  В  наступившей  тишине  стала  отчетливо  слышна
жиденькая трель дверного звонка,  на  который  майор  непрерывно  давил  уже
вторую минуту. Потом внутри послышались неторопливые шаги, замок щелкнул,  и
дверь приоткрылась.
   В образовавшуюся  щель  выдвинулось  лицо.  Лицо  это  было,  несомненно,
молодым, но поражало какой-то нездоровой  бледностью,  неприятным  застывшим
выражением и нехорошей худобой. Выбритый наголо  череп  матово  поблескивал,
оттопыренные уши торчали, как тарелки локаторов, и над  левым  ухом  темнела
большая  родинка.  Глаза  у  молодого   человека   были   глубокопосаженные,
серо-зеленые и смотрели  на  майора  со  скукой  и  пренебрежением,  как  на
случайно приблудившегося облезлого дворового пса.
   - Что надо, мужчина? - лениво поинтересовался обладатель этой  любопытной
физиономии.
   Майор открыл было рот, чтобы представиться, но тут  в  квартире  с  новой
силой грянул тяжелый металл. Теперь, когда между  источником  этого  рева  и
лестничной площадкой больше не было запертой двери, акустический  удар  едва
не опрокинул Круглова. В ту же секунду  бритый  мальчишка  увидел  сержанта,
который с угрюмым видом топтался позади Круглова. Он  стремительно  отпрянул
назад и попытался захлопнуть дверь, но оглушенный майор  успел  просунуть  в
щель ногу, ухватился за ребро дверного полотна и сильно рванул его на себя.
   Мальчишка отскочил в глубь прихожей. Он был тощий, костлявый и угловатый,
одетый, как и говорила соседка Скороходова, во все черное. На цыплячьей  шее
поверх черной футболки  болтался  на  металлической  цепочке  никелированный
кулон размером с екатерининский пятак -  пятиконечная  звезда,  вписанная  в
окружность.
   В прихожей сильно пахло сигаретным дымом. Майор повел носом,  но  ничего,
кроме  табака,  так  и  не  унюхал:  травкой  здесь,  по  крайней  мере,  не
баловались. Прижавшийся спиной к обремененной  плащами  и  куртками  вешалке
молодой служитель Сатаны что-то кричал, скаля мелкие желтоватые зубы, но  за
грохотом музыки его не было слышно. Круглов сделал знак сержанту, приказывая
взять мальчишку под охрану, и решительно двинулся на звук. "Ох и вломят  мне
за такую самодеятельность!" - подумал он мимоходом.
   Квартира  была  трехкомнатная,  довольно   большая   и   весьма   недурно
обставленная. В двух комнатах  было  аккуратно  прибрано,  а  дверь  третьей
оказалась закрыта. Музыка доносилась именно оттуда. "Несчастные  соседи",  -
подумал Круглов и повернул  ручку,  заранее  приоткрыв  рот,  чтобы  уберечь
барабанные перепонки.
   Он открыл дверь и задохнулся. Сказать, что запах табачного дыма усилился,
означало бы вообще ничего не сказать. Воздуха в комнате практически не было,
его полностью вытеснил сизый никотиновый угар, и  майор  подумал,  что  лицо
открывшего   входную   дверь   пацана   неспроста   показалось   ему   таким
синевато-бледным. Эта  густая,  малопригодная  для  дыхания  смесь  ритмично
вибрировала, сотрясаясь от зычного рева двух огромных  колонок,  укрепленных
под потолком в разных углах комнаты.
   За глухими шторами угадывались закрытые  жалюзи,  перекрывавшие  дневному
свету доступ в комнату; в  дыму,  мерцая  от  недостатка  кислорода,  горели
свечи. Их огоньки вздрагивали в такт  ударам  басовых  барабанов,  окрашивая
темноту в грязно-оранжевый мутноватый цвет. Все это напоминало  внутренность
печки, когда ее топят сырыми дровами. Разглядеть что-то в  этой  оранжеватой
мути было сложно, и майор первым делом нащупал выключатель.
   Под потолком  вспыхнул  светильник.  Быстро  осмотревшись,  майор  в  три
больших шага пересек комнату, разобрался  в  клавишах  мощного  музыкального
центра и сделал так, чтобы музыка прекратилась. Тишина упала,  как  огромная
ватная перина. Майору даже показалось, что он оглох.
   Привольно раскинувшийся поперек кровати молодой  человек  -  тоже  бритый
наголо и весь в черном, как ниндзя, - открыл глаза, вынул из зубов дымящуюся
сигарету и сел.
   - Э, мужик! - недовольным юношеским баском возмутился он. -  Ты  чего,  с
цепи сорвался? Весь кайф поломал, мосолыга!
   Не отвечая, Круглов шагнул к окну, с треском  раздернул  тяжелые  пыльные
шторы, рывком поднял до самого верха жалюзи и торопливо распахнул  форточку.
В комнату ощутимо потянуло свежим воздухом, и  майор  решил,  что  пока  что
постоит здесь.
   Он  еще  раз  огляделся,  давая  сидевшему  на  кровати  мальчишке  время
осмыслить ситуацию и  испугаться.  Пугаться  тому  наверняка  было  чего,  и
обстановка комнаты это только подтверждала.  На  стене  прямо  над  кроватью
висело перевернутое вверх ногами распятие, придвинутый  вплотную  к  кровати
столик был захламлен какими-то брошюрами, густо посыпан сигаретным пеплом  и
плотно уставлен пивными бутылками - как пустыми, так и полными. Пепельница в
виде человеческого черепа стояла здесь же, среди бутылок,  а  над  дверью  -
майор даже не поверил своим глазам - красовался, жутко скаля длинные широкие
зубы в не