но приехать. И  не  забудь  прихватить  записную
книжку с телефонами твоих знакомых ОМОНовцев.
   - Сергей, я только что вернулась домой.
   - Не я выбираю время, - напомнил  Дорогин.  -  Или  ты  приезжаешь  прямо
сейчас,  или  я  действую  на  свой  страх  и  риск,  но  тогда   свидетелем
сенсационного ареста станет другой журналист.
   - Врешь, кроме меня, у тебя нет знакомых среди журналистов.
   - Друзей нет, - поправил Сергей, - а знакомых хоть отбавляй.
   - Далеко ехать?
   - От тебя с пяток кварталов. Кафе ?Золотой змей?.
   - Знаю!
   Варвара выбежала из дому и через пять минут уже  высматривала  Сергея  из
окна машины. Дорогин стоял напротив входа в  кафе.  Несмотря  на  прохладную
погоду, он был в джинсах и свитере, куртку держал в руке, искусно  прикрывая
ею небольшой чемоданчик, которого Белкина даже не заметила.
   - Пошли в кафе, угощу тройным кофе и мартини.
   - Я за рулем.
   - Назад я тебя отвезу.
   - Идет, - согласилась Белкина.
   Дорогин галантно взял плащ Варвары, повесил его. Свою же куртку вешать не
стал, а положил ее на соседний стул вместе с чемоданчиком.  Официант  принес
кофе и мартини. Белкина курила одну сигарету за другой. Ее удивляло то,  что
Дорогин, обычно любезный, даже не предложил ей зажигалку, и  прикуривать  ей
приходилось самой.
   - Видишь двоих мужчин за столиком в углу? - спросил Дорогин. - Только  не
оборачивайся.
   Белкина скосила глаза.
   - У того, что повыше, - сказала она, - часы  на  руке  пять  штук  баксов
стоят. А у того, что поменьше, - три тысячи.
   - Тот, что повыше, - сказал Дорогин, - владелец банка ?Золотой червонец?.
Того, что поменьше, я не знаю, но они связаны одной веревочкой.
   Белкина отхлебнула мартини и глубоко затянулась сигаретой.
   - Владелец банка Мельников, поставщик фальшивых долларов...
   - Твои слова к делу не пришьешь, - усмехнулась журналистка.
   - Сейчас ты выйдешь в туалет, - глядя в глаза Варваре, сказал Сергей, - и
по мобильнику вызовешь ОМОН, скажешь, что за  угловым  столиком  сидят  двое
мужчин, а под столом у них в маленьком чемоданчике  триста  тысяч  фальшивых
долларов.
   Белкина с сомнением посмотрела на Дорогина.
   - Не нравится мне твое предложение.
   - Потом вернешься, сядешь за столик  и  станешь  ждать  приезда  ребят  в
черных масках.
   Варвара осторожно столкнула локтем салфетку на пол, нагнулась  за  ней  и
заглянула  под  столик  банкира  и  гендиректора  обойной  фабрики.  Длинная
скатерть свисала почти до пола.
   - Нет там никакого чемоданчика, - зло прошептала Белкина  Дорогину.  -  Я
боюсь ввязываться в эту авантюру.
   - Я не сказал тебе, что чемоданчик сейчас стоит под столом.
   - Но объясняться с ОМОНовцами придется мне.
   - Делай, как я говорю, если  начинаешь  сомневаться,  повторяй:  ?Дорогин
меня никогда не подводил?.
   - Если что, ты же знаешь,  Сергей,  я  выкручусь,  но  тебе  придется  не
сладко.
   - Делай, что я говорю, и не думай о плохом, - ласково проговорил Муму.
   Белкина несколько раз вздохнула для храбрости,  поднялась  и  исчезла  за
дверью женского туалета. Запершись в кабинке, она достала трубку  мобильного
телефона и набрала номер. Дорогин, лишь только закрылась дверь туалета, взял
сигарету и несколько раз щелкнул зажигалкой. Огонек так и не появился.
   - Черт знает что такое! - сказал он достаточно громко,  подхватил  куртку
вместе с чемоданчиком и с сигаретой в руке подошел  к  столику,  за  которым
сидели владелец банка и гендиректор обойной фабрики. - Извините, пожалуйста,
у вас прикурить можно? Газ кончился.
   - Пожалуйста,  -  банкир  пододвинул  к  краю  стола  дорогую  бензиновую
зажигалку.
   Сергей поставил чемоданчик,  прикрытый  курткой,  на  пол,  взял  в  руки
зажигалку, прикурил и поблагодарил банкира. Снова взяв куртку, Дорогин ногой
аккуратно задвинул чемоданчик под длинную скатерть стола.
   - Еще раз извините.
   Быстрым шагом Сергей покинул кафе.
   - ..мне звонил наш общий друг, уже из Лондона звонил, - продолжал  Леонид
Павлович Мельников прерванный разговор, - и сказал нехорошую фразу: ?У тебя,
как я помню, есть куча мусора. Так вот, мой тебе совет: сожги его?.
   Баранов закусил губу.
   - Неужели придется свернуть производство?
   - Придется, - вздохнул  банкир.  -  Уничтожишь  все  -  матрицу,  бумагу,
краски. Наш общий друг обещал найти другое занятие.
   - Жалко.., но завтра же все уничтожу, - прошептал Герман Баранов.
   Белкина вышла из туалета и нерешительно приблизилась к  столику.  Дорогин
исчез.
   "Вот сволочь?, - подумала журналистка и огляделась вокруг. На стуле,  где
совсем недавно лежала куртка Сергея, было пусто.
   - Кинули девушку, - прошептала Варвара.  -  Мало  того  что  я  как  дура
вызвала десять ОМОНовцев, так  еще  и  за  кофе  с  мартини  придется  самой
расплачиваться... Он меня никогда не подводил, - проговорила Белкина,  -  он
меня никогда не подводил, - шептала она, как заклинание, не  в  силах  унять
дрожь в руках.
   "Но я-то его столько раз подводила, - подумала  она.  -  Неужели  Дорогин
решил так жестоко рассчитаться со мной??.
   Сергей стоял возле  телефона-автомата  и  сквозь  окно  кафе  видел,  как
нервничает Белкина. ?Раз нервничает, значит, позвонила?, - усмехнулся он.
   Прямо  у  крыльца  остановился   небольшой   мерседесовский   автобус   с
занавесками на окнах.
   - Прибыли, -  сказал  себе  Дорогин,  делая  вид,  что  разговаривает  по
телефону.
   Десять ОМОНовцев в масках вбежали в кафе.
   - Всем оставаться на местах! Проверка документов! - сказал старший.
   Побледневший банкир положил руки на  стол  и,  желая  подбодрить  Германа
Баранова, легонько  наступил  ему  на  ботинок.  Мол,  не  волнуйся,  ничего
страшного для нас с тобой во всем этом нет: банкиров обычно берут на рабочем
месте, а не в кафе при людях.
   С грохотом упал чемоданчик.
   Двое ОМОНовцев для  проформы  проверяли  документы  у  посетителей  кафе.
Старший группы в сопровождении  трех  автоматчиков  подошел  к  столику,  за
которым сидели Баранов и Мельников.
   - Вот, пожалуйста, - трясущейся рукой Мельников достал паспорт. - Герман,
покажи свои документы, - обратился он к оторопевшему Баранову.
   - Что у вас под столом гремит? - ОМОНовец  приподнял  скатерть  и  извлек
из-под стола небольшой чемоданчик.
   Мельников уставился на него.
   - Это не наш, - торопливо сказал он.
   - А чей же?
   - Не знаю.
   Щелкнули замочки, и ОМОНовец  даже  присвистнул,  когда  увидел  тридцать
пачек стодолларовых банкнот.
   - Чемоданчик ваш или нет?
   - Нет...
   - Враги подбросили, -  усмехнулся  майор.  Мельников  посмотрел  в  глаза
Баранову. Тот чуть заметно прикрыл веки, он узнал продукцию своей фабрики.
   - Придется поехать с нами. Мельников, еще не веря в случившееся,  смотрел
на наручники, сковавшие его запястье.
   - Возьмите, пожалуйста, все  в  порядке,  -  сказал  ОМОНовец,  возвращая
Белкиной ее документы, но так и не дождался ответа.
   Варвара смотрел вслед банкиру и гендиректору  обойной  фабрики.  ОМОНовец
положил журналистское удостоверение Белкиной на край стола.
   - Не забудьте его.
   Хлопнула дверь, заурчал и отъехал автобус. Через  пару  минут  посетители
кафе успокоились. Вернулся Дорогин, на  кожаной  куртке  поблескивали  капли
дождя.
   - Извини, Варвара, телефон ты унесла, а мне нужно было срочно  позвонить.
Тут ничего не случилось?
   - Сволочь ты, Дорогин! Предупреждать надо! Меня чуть инфаркт не хватил, -
весело сказала Белкина и махнула рукой официанту:
   - Стакан виски.
   - Жаль, что нельзя заказать спиртное  двойной  или  тройной  крепости,  -
усмехнулся Дорогин.
   - За твой счет, кстати.

***

   Тамара Солодкина подняла телефонную трубку.
   - Привет, Варвара. Да, конечно, он дома. Сергей, тебя.
   - Как жизнь? - спросил Сергей, прижимая щекой телефонную трубку к плечу.
   - Великолепно, только что окончила вторую статью, - тараторила Белкина. -
Ты во время все затеял. Небось не  знаешь  -  Новицкого  сегодня  арестовали
прямо в аэропорту. Он, гад, хотел в Израиль свинтить.
   - Кто такой Новицкий? - спросил Дорогин.
   - Не притворяйся, - возмутилась Белкина, - уж  ты-то  должен  знать,  что
Олег Семенович Новицкий - управляющий банка ?Золотой червонец?, правая  рука
Мельникова.
   - Первый раз слышу.
   - Ладно, поговорим завтра. У меня для тебя еще новости есть.
   - Хорошо. Встретимся. Но на этот раз место и время назначишь ты.
   - Пока. Спасибо,  Сергей.  Я  опять  вхожу  в  десятку  самых  популярных
журналистов Москвы.
   Дорогин положил трубку и  вновь  начал  листать  альбом  с  фотографиями.
Тамара встала у него за спиной и терпеливо ждала, когда  Дорогин  перевернет
последнюю страницу. А он медлил. Со снимка на него глядел  улыбающийся  Паша
Разлука. В руках у Пашки Матюхова была губная гармошка. Еще мгновение - и он
поднесет ее к губам, и зазвучит  до  боли  знакомая  мелодия:  ?Разлука  ты,
разлука, чужая сторона...?.
   - Сергей, уже ничего не изменишь, - прошептала Тамара.
   - Я знаю, - глухо ответил Дорогин  и  захлопнул  альбом,  а  в  ушах  его
звучала и звучала незамысловатая мелодия.
   "Я никогда ее не забуду, - подумал Дорогин, - возможно, даже в  последние
мгновения жизни я услышу именно ее..."



    Андрей ВОРОНИН
    МУМУ
    СМЕРТЬ ЗНАЕТ, ГДЕ ТЕБЯ ИСКАТЬ


Анонс

    Прочитав  последнюю  страницу  очередной  книги  про  головокружительные
приключения Сергея Дорогина, бывшего каскадера и бывшего  зека,  вы  сможете
спокойно  заснуть.  А  как  же  иначе?  Ужасающие  пороки  дружной   семейки
современных Каинов посрамлены ко дню славного юбилея  Александра  Сергеевича
Пушкина, добродетель восторжествовала, а то, что ради долго не опадающих роз
замучены десятки невинных людей, остается на совести  не  слишком  радостных
времен, в которые выпало жить нам с  вами  в  многострадальной  России,  где
даже ?убийца, больше чем убийца?. Вы спросите,  какое  отношение  к  убийцам
имеет   двухсотлетие    великого    русского    поэта?    Поверьте,    самое
непосредственное, но для того,  чтобы  узнать,  прочтите  эту  книгу  Андрея
Воронина, не пожалеете!

Глава 1

   Страшное оружие - топор мясника с широким, больше ладони, лезвием, кромка
которого никогда не бывает  затупленной.  Она  всегда  остра  и  режет,  как
тонкая, туго натянутая струна. Люди, имеющие  подобный  инструмент  в  своем
распоряжении,  следят,  чтобы  он  был  всегда  готов  к   работе.   Любовно
подтачивают кромку, доводят мелким бруском, затем непременно пробуют,  остра
ли, зная результат наперед: проводят лезвием по  ногтю  -  беловатая  тонкая
стружка сворачивается  в  трубочку.  У  таких  топоров  непременно  длинная,
отполированная  и  неизменно  грязная  ручка  в  страшных,   кроваво-сальных
разводах.
   Как ни скобли ее, не  избавишься  от  сладковатого  запаха  разложившейся
плоти. Такой топор, занесенный и скользнувший вниз для удара, уже невозможно
остановить. Он с легкостью войдет в красноватое мясо, чуть  слышно  хрустнет
раздробленная кость, и лезвие  воткнется  в  измочаленный  торец  неизменной
спутницы топора - деревянной колоды.
   Да, страшная вещь - мясницкий топор. Один  его  вид  уже  леденит  кровь,
заставляет слабонервных закрывать веки, задерживать дыхание,  затыкать  уши,
лишь бы только не чувствовать запаха, не слышать звука, не  видеть  блеклого
мерцания на недавно наточенном лезвии.
   Именно   такой   топор   лежал   на   деревянной   колоде    в    большой
оранжерее-розарии. Неяркое утреннее солнце крошилось в чисто вымытом стекле,
навстречу его лучам раскрывались нежные, похожие на  ярко  накрашенные  губы
лепестки роз. Здесь росли цветы всевозможных оттенков: от  темно-свекольных,
почти черных, до нежно-розовых.
   Центральный проход, на котором стояла колода  со  зловещим  топором,  был
чисто подметен и уже поверх земли засыпан стружками, опилками, чей смолистый
запах смешивался с благоуханием цветов.  И,  несмотря  на  аромат  смолистых
стружек, напоминающий о Рождестве и Новом годе,  на  дурманящий  запах  роз,
напоминающий о свадьбах, днях  рождениях  и  свиданиях,  в  воздухе  розария
главенствовал другой запах - тошнотворный,  тяжелый,  знакомый  людям  таких
малосимпатичных профессий, как  патологоанатомы,  сторожа  морга  и  нянечки
хосписа.
   Пронзительно задребезжало стекло, вставленное в металлическую,  сваренную
из уголка рамку двери розария. В пронизанное светом  удушливое  пространство
ворвался глоток свежего воздуха с улицы. Мужчина приоткрыл стеклянную дверь,
шагнул в оранжерею и, словно боясь свежести,  тут  же  торопливо  закрыл  за
собой низкую дверь. Он прикоснулся к высокому,  покрытому  колючками  стеблю
розового куста и жадно  втянул  запах.  Хоть  роза  и  благоухала,  на  лице
отразилось неудовольствие.
   - Перестояли розы, - пробормотал он, криво улыбаясь. - Ехать пора.
   Молодой мужчина в выцветшей,  бывшей  когда-то  синей,  майке  и  линялых
джинсах провел ладонью по  затылку,  взъерошив  коротко  постриженные  русые
волосы. Он был крепкого телосложения, высокий,  статный.  Про  таких  обычно
говорят  -  славянин-красавец.  Но  чувствовалось  в  его   красоте   что-то
отталкивающее, однако что именно, понять было невозможно. Он нагнулся  и  на
пару оборотов открутил вентиль. Зажурчала по трубам теплая вода,  тоненькими
струйками обдавая корни розовых кустов.
   Цветы больше не  интересовали  мужчину.  Он  подошел  к  колоде  и  ногой
приподнял укрытые росой ветви. Под ними на черном  тепличном  грунте  лежал,
странный сверток. Толстый  непрозрачный  полиэтилен,  перетянутый  бечевкой,
скрывал что-то длинное и узкое.  Казалось,  что  в  него  завернули  обрезок
деревянного бруска. Мужчина пощупал - так, как  это  делают  люди,  желающие
проверить, свеж ли батон. Пальцы ощутили под  шуршащим  полиэтиленом  что-то
округлое и упругое.
   - Разморозилось уже, - глуповатая улыбка появилась  на  лице  мужчины,  и
глаза его подернулись масленой пленкой удовольствия.
   Он заторопился, распаковывая сверток:  так  торопится  человек,  желающий
узнать, что же за подарок ему преподнесли, что же прячется под  праздничными
лентами и разноцветной упаковкой. Илья Вырезубов, так звали мужчину, урча от
нетерпения, срывал со свертка бечевку зубами. Ловко, словно шкурку с вареной
колбасы, он содрал полиэтилен и бросил его прямо  в  зеленые  ветви  розовых
кустов. Илья сжимал в пальцах отрубленную ниже плеча пухлую женскую руку, на
которой чуть выше локтя явственно прорисовывались следы  от  веревки,  а  на
запястье - черные следы сильных пальцев мучителя.
   Улыбка  Ильи,  лишь  только  он  как   следует   рассмотрел   отрубленную
конечность,   окончательно   стала   сумасшедшей.   В   глазах   засветилась
неподдельная, искренняя радость. Он поднес ее ко рту, несмело лизнул  языком
холодную, недавно оттаявшую кожу, ощутив при  этом  щекочущее  прикосновение
тонких женских волосков.
   - Упитанная была, сучка, - пробормотал Вырезубов, - сала на целый палец.
   Он  положил  руку  на  колоду  ладонью  вниз  и,  склонив  голову  набок,
полюбовался  ярко-красным  с  металлическими  блестками  лаком,  покрывавшим
ногти. Затем перевернул руку ладонью вверх и отрывисто засмеялся.
   - Врут все хироманты, линия жизни до  самого  запястья,  на  сто  лет.  А
было-то ей только двадцать пять.
   Он не глядя потянулся к  топору,  крепко  сжал  в  ладони  отполированное
многочисленными прикосновениями  топорище  и  поправил  отсеченную  руку  на
колоде - так, как это делает человек, желающий отрубить  от  палки  короткую
чурку. Илья примерился, и широкое острое лезвие скользнуло вниз, попав точно
туда, куда рассчитывал Вырезубов.
   Хрустнула тонкая женская кость, и  на  колоду  отвалился  тонкий  ломоть,
темно-красный на срезе. Вырезубов  подвинул  руку  и  вновь  опустил  лезвие
топора. В его движениях чувствовалась натренированность, в них  не  было  ни
злости, ни страха,  лишь  умение  человека,  проделывающего  одну  и  ту  же
операцию изо дня в день.
   Он рассекал руку на нетолстые  ломти,  морщился,  когда  лезвие,  глубоко
вошедшее в раскисшее дерево, клинило. Но даже тогда он не прибегал к  помощи
второй руки, а одной ловко выдирал топор и заносил для нового удара.
   Дойдя до локтевого сустава, Вырезубов замешкался, задумавшись,  рассекать
его по сочленению или чуть ниже, там, где виднелась большая темно-коричневая
родинка с тремя короткими волосками.
   Вновь задребезжало стекло. Вырезубов  поднял  голову.  Со  стороны  дома,
опершись на толстое витринное стекло, на задних лапах  стояли  два  огромных
пса. Ротвейлеры нервно урчали, то и дело тычась в стекло розовыми, покрытыми
белой пеной слюны языками. Вырезубов поднял  остаток  руки,  сжимая  его  за
запястье, и помахал перед мордами псов.  Те,  если  бы  ни  стекло,  тут  же
бросились бы на страшное угощение,  соревнуясь,  кто  первый,  и,  не  сумев
поделить, вцепившись в нежную кожу клыками, затеяли бы возню.  Но  Вырезубов
не любил дразнить собак понапрасну. Он лишь поиграл с ними, дал  знать,  что
угощение скоро будет.  Вновь  глухо  застучал  по  колоде  топор,  чавкая  и
всхлипывая.
   Илья даже не  поднял  голову,  когда  скрипнула  стеклянная  дверца  и  в
оранжерею вошла пожилая женщина. Ее седые волосы были аккуратно заплетены  в
косу и уложены вокруг головы. Мать Ильи была одного роста с сыном.
   - Илюша, - нежно сказала она, глядя на то,  как  ее  сын  подсовывает  на
середину колодки короткий  обрубок  женской  руки,  -  ты  уж  поосторожнее,
топор-то острый, а пальцы - вон как близко.
   - Под руку, мама, не говорите, - ответил Илья, опуская топор.
   На этот раз сноровка подвела его. Ломоть  получился  толще  других.  Илья
негромко выругался и тут же испуганно посмотрел на свою  мамашу,  которую  с
братом он неизменно называл на ?вы?.
   Та покачала головой.
   - Хорошо, хоть пальцы целы.
   После этих слов Илья, виновато поглядывая на мать, разрубил остатки руки,
пока на колоде не осталась лежать половина ладони и  четыре  пальца  с  ярко
накрашенными ногтями.
   - Последнее, что осталось, - вздохнул Илья, сбрасывая рубленые  куски  на
поднос из нержавейки, незатейливый, без всяческих узоров.
   - Давно вы с Гришей не выезжали. Да и цветы уже поспели, того  и  смотри,
лепестки осыплются.
   - Нет, за ними я смотрю, - оправдываясь, проговорил Илья.
   И в самом деле, во всем розарии нельзя было  найти  ни  единого  опавшего
лепестка. Колючие стебли росли хоть и  часто,  но  не  слишком  густо.  Всем
цветам хватало и солнца, и воздуха, и воды.
   - Мясо-то мороженое, так что все собачкам отдай.
   Мать Вырезубова не спеша двинулась  к  дому.  Так  способен  идти  только
человек, на душе у которого все спокойно, который считает, что никто к  нему
никаких претензий предъявить не сможет.
   Злющие ротвейлеры уже ждали у входа в розарий.  Внутрь  соваться  они  не
рисковали, знали, чуть что, хозяин  жестоко  изобьет  их.  Псам  никогда  не
позволяли бегать внутри оранжереи  по  дорожкам,  посыпанным  свежим  речным
песком и опилками. Собаки хоть и послушные, дрессированные, но стебли  могут
ненароком задеть. А цветы -  это  святое.  За  средства,  вырученные  от  их
продажи, и жила странная семья, состоявшая из пожилой матери и двух  молодых
сыновей.  За  деньги,  полученные  от  продажи,  был  отремонтирован  дом  и
расширена оранжерея.
   Поднос с человеческим мясом опустел в мгновение ока. Псы легко разгрызали
хрящи, слизывая  кровь,  раскалывали  кости.  Друг  у  друга  они  куски  не
вырывали, зная, что каждый кусок не последний. Между собой псы не спорили  и
никогда не выясняли отношений.
   Час времени ушел на то, чтобы срезать и  аккуратно  упаковать  в  длинные
картонные ящики  несколько  сот  цветов.  Ящики  были  погружены  в  машину,
небольшой грузовой фургон с аляповатыми надписями  на  синих  бортах  ?Живые
цветы?. Затем Григорий взял небольшой пульверизатор,  открыл  в