ол
вымыть не может, вся посуда грязная. Как уйдет с утра из дома, так  приходит
только ночью.
   - Замолчи ты! - истерично выкрикнула из своей комнаты Маша. Она лежала на
тахте в одежде и плакала в подушку.
   - Вот начнется у меня через три дня отпуск, я тобой займусь. Ни  шагу  из
дома, будешь возле меня. А то таскаешься черт знает где, куришь... В кармане
куртки сигареты нашла. Слышишь, отец, твоя дочь курит.
   - Ну и что? - стряхивая пепел, произнес отец.
   - Как это что? Твой ребенок курит! Может, она  и  наркотики  употребляет,
может, она вообще черт знает чем занимается?
   - Заткнись, - отец с балкона вошел в зал и сел в кресло. - Заткнись и  не
мешай телевизор смотреть. А с ней я разберусь. Вот начнется  отпуск,  она  у
меня попляшет, будет на даче торчком стоять на грядках, травку  вырывать.  Я
ей покажу сигареты, я ей покажу деньги!
   "Чтоб вы провалились!" - подумала  Маша.  Настроение  у  нее  испортилось
окончательно. Она надела наушники и принялась слушать музыку. Но  уже  через
пять минут швырнула их на кресло, разделась, легла на тахту, натянула одеяло
на голову. Однако сон не шел.
   Ночью, когда отец и мать легли спать, Маша выбралась  из  своей  комнаты,
подошла к секции. На последней полке стояла соломенная шкатулка,  в  которой
родители обычно хранили деньги. Она сняла шкатулку, открыла ее. Та оказалась
пустой.
   Рыдания душили Машу, она чувствовала свое  бессилие  перед  надвигающейся
бедой.
   - Нет, к черту! Надоело все! - бормотала она, направляясь в кухню.
   В  шкафчике  рядом  с  умывальником  хранилась  домашняя  аптечка.   Мать
постоянно  жаловалась  на  бессонницу.  Маша  знала,  что  в   пластмассовой
бутылочке с закручивающейся  пробочкой  хранятся  снотворные  таблетки.  Она
взяла всю бутылочку, зажала ее в кулаке, налила в стакан минералку  и,  тихо
шлепая босыми ногами по паркету, пошла в свою комнату.
   Сил писать записку у Маши уже не было, да и что тут напишешь, родителей и
подруг она сейчас  люто  ненавидела.  Она  едва  сдерживала  рыдания,  плечи
вздрагивали.
   Маша высыпала таблетки на свой  стол  и  пересчитала  их.  Было  двадцать
девять таблеток. Она отделила девять,  всыпала  их  в  бутылочку,  завернула
пробку, а двадцать штук переложила себе на ладонь. Таблетки были  маленькие,
беленькие с черточками посредине.
   - Радиус, нет - диаметр,  -  глядя  на  последнюю  таблетку,  лежащую  на
ладони, прошептала она, затем отправила ее в рот и запила водой.
   Маша легла на тахту и вытянула руки вдоль тела. Кончики пальцев  дрожали.
Она смотрела в потолок, затем закрыла глаза. По щекам текли  горячие  слезы,
ресницы дрожали. Лицо постепенно бледнело, ресницы перестали вздрагивать,  а
минут через пятнадцать из уголков рта  потекла  слюна.  Маша  несколько  раз
судорожно дернулась, изогнулась и, уткнувшись головой в стену, замерла.
   Она уснула навсегда.
 
*** 
 
   И Алиса  Мизгулина,  и  Вероника  Панина  эту  ночь  провели  в  страшном
смятении. Они вскрикивали во сне, бормотали. Вероника перед  рассветом  даже
покурила  в  форточку,  чтобы  хоть  как-то  успокоиться,  и  только   после
выкуренной сигареты смогла уснуть.
   В девять утра ее разбудил телефонный звонок.
   - Слушаю...
   - Вероника, это я. Ты скоро выйдешь?
   - Я еще глаза не продрала, я еще сплю.
   - Но мы же договорились в девять.
   - Хорошо, в девять буду. Сейчас-то сколько?
   - Половина девятого.
   - Хорошо, Алиска, я встаю.
   Но вместо того, чтобы встать, Вероника поправила подушку, уткнулась в нее
лицом и тут же уснула.
   Алиса сидела во дворе. Ни Маши, ни Вероники не было, и она решила: "Пойду
к Паниной. Наверное, спит. Она всегда так: сотворит гадость, а  потом  спит,
как будто бы ничего не происходит".
   Она двинулась к подъезду и в это время увидела "скорую помощь",  которая,
оглушая сиреной и сверкая мигалкой, влетела  во  двор.  "Наверное,  от  жары
какой-нибудь старухе плохо стало", - подумала она.
   Звонок Алисы выдернул Веронику Панину  из-под  простыни.  Она  подошла  к
двери и заспанным голосом крикнула:
   - Ну кто там?
   - Это я, Алиса.
   - Заходи.
   Через пятнадцать минут девчонки были уже во дворе. Но  то,  что  они  там
узнали, было для них как гром среди ясного неба.
   - Это мы виноваты с тобой! - кричала Алиса и хватала Веронику  за  рукава
куртки.
   - Да, мы, - призналась Панина. - Пошли отсюда быстрее!
   Возле подъезда Маши  Соловьевой  стояли  "скорая  помощь"  и  милицейская
машина.
   Без десяти девять мать Маши Соловьевой толкнула дверь в комнату дочери:
   - Долго ты еще спать собираешься? - женщина была раздражена.  -  Вставай,
иди в магазин. Всю работу на меня взвалила.  Взрослая  дочь,  а  все  делать
приходится мне, - она в руках держала деньги. Дочь на замечание матери никак
не реагировала. - Ты думаешь вставать? Давай быстрее!
   Мать  окинула  взглядом  комнату  дочери.  Ее   взгляд   остановился   на
пластмассовой бутылочке, стоящей на краю письменного стола.
   - Снотворное... - произнесла она. - Ты что, таблетки мои брала? Кто  тебе
разрешил, кто позволил? - она потянула за край простыни. - Вставай быстро, я
тебе сейчас задам!
   Но уже через несколько секунд женщина издала истеричный вопль и, медленно
теряя сознание, стала оседать на  кровать  рядом  с  мертвым  ребенком.  Она
очнулась быстро, принялась трясти дочь за плечи. Маша не подавала  признаков
жизни.
   - Доченька, доченька, открой глаза! Что с тобой? Что с  тобой  случилось?
Да проснись же, проснись! -  еще  не  веря  в  то,  что  произошло,  женщина
пыталась привести дочь в чувства. - ; Открой глаза, дорогая! Прости, прости,
что я на тебя кричу! Просыпайся же, просыпайся!
   Тело дочери было холодным, руки уже не гнулись, кончик языка  торчал  изо
рта. Женщина бросилась к телефону, принялась  вызывать  "скорую",  истерично
вопя в трубку:
   - Моей дочери плохо, она не просыпается! Приезжайте скорее!
   - ..?
   -  Четырнадцать   лет..,   четырнадцать...   Слышите?   Выпила   таблетки
снотворного... Маша Соловьева, - женщина с трудом смогла вспомнить адрес.
   - ..?
   - Мать, мать звонит вам, вот кто! Скорее! Немедленно!
   После звонка женщина бросилась на лестничную площадку, принялась  звонить
соседям.
   Приезд "скорой помощи" Алиса Мизгулина видела: она в это время пересекала
двор, направляясь будить Веронику Панину. Через два часа  Вероника  и  Алиса
уже сидели на крыше восемнадцатиэтажного дома. Они дрожали, плакали, просили
прощения друг у дружки и вместе  у  мертвой  Маши.  Они  понимали,  что  обе
виноваты в смерти своей подруги. Над двумя сидящими на корыте из-под цемента
девочками кружили, рассекая воздух острыми крыльями, ласточки.  Они  пищали,
словно предупреждая девочек, умоляя их одуматься.
   - Все, нам уже не жить, - сказала Вероника.
   - Почему не жить?
   - Нас с тобой посадят в тюрьму.
   От всего происшедшего у Вероники  мутился  рассудок.  Ее  ум,  ее  сердце
упорно пытались найти виновного, мысли лихорадочно носились по кругу.
   - Мы, мы с тобой виноваты, слышишь, Алиска?
   - Нет, не мы.
   - Нас посадят в тюрьму, все узнают, чем мы с тобой занимались. Ей уже все
равно,  она  уже  спаслась,  -  Вероника  вспомнила  когда-то   давным-давно
слышанное, что человек, находящийся под  следствием,  но  покончивший  жизнь
самоубийством или даже умерший своей смертью, считается невиновным.
   Потрясение  было  сильнейшее.  Может  быть,  попадись   сейчас   подругам
какой-нибудь сердобольный человек, который их внимательно выслушал  бы,  дал
бы им выговориться, выплакаться, нарыдаться вдоволь, на душе у них полегчало
бы, возможно, этот человек - неважно, мужчина или женщина, богатый или бомж,
- смог бы им дать верный совет и отговорить от страшного шага.
   Но к сожалению, на крыше никого не было, а далеко внизу, у подъезда дома,
стояли уже две милицейские машины и машина "скорой  помощи".  Там  толпились
люди, переговариваясь, обсуждая страшную трагедию, Ведь Машу и ее  родителей
в доме знали все. Девочки жили тут с рождения и учились в одном классе.
   - Пойдем, - Вероника поднялась и дернула Алису за руку.
   Та покорно, как робот, встала, запрокинув заплаканное лицо, посмотрела  в
безоблачное небо на ласточек, вычерчивающих замысловатые фигуры.
   - Пойдем, пойдем... - тихо, ласково, но настойчиво  позвала  Вероника,  и
они, держась за руки, двинулись к краю крыши.
   Они шли по разогретой крыше, под ногами иногда  трещало  стекло  разбитых
бутылок, на теплом битуме оставались их следы. Они медленно  приближались  к
краю крыши. У ограждения лежал поддон, сколоченный из грубых досок. Вероника
первая стала на поддон, затем забралась на парапет. Алиса медлила.
   - Иди сюда, - стоя на парапете, позвала подругу Вероника и протянула  обе
руки.
   Алиса подала ладони, холодные, ледяные, хотя на улице было жарко.
   - Ну иди же, иди ко мне!
   Алиса  взобралась  на  парапет.  Ее  качнуло,  но  она  смогла   удержать
равновесие. Пальцы рук Алисы и Вероники сцепились  так  же  крепко,  как  на
съемках последней сцены порнофильма, но ни одна, ни  другая  не  чувствовали
боли. Они смотрели в небо.
   - Пойдем, у нас нет  выхода,  -  сказала  Вероника  и  тихонько  потянула
подругу за руку.
   Алиса инстинктивно попыталась выдернуть ладонь из цепких пальцев подруги,
но это ей не удалось. Две фигурки на краю  крыши  восемнадцатиэтажного  дома
судорожно  дернулись,  качнулись,  попытались   обрести   равновесие...   Но
сорвались и полетели вниз. На уровне четвертого этажа их руки разжались.
   На землю они упали одновременно.
   Удар был резкий, с хрустом. Такой хруст бывает, когда падает на кафельный
пол круто сваренное яйцо, - неприятный,  сухой  хруст,  от  которого  сердце
стынет, по спине бегут мурашки и на голове шевелятся волосы.
   Мужчина, складывающий в багажник своих "Жигулей" пустые  канистры  из-под
бензина, вздрогнул и оглянулся.  На  асфальте  в  десяти  шагах  от  него  в
неестественных позах лежали  две  девочки.  Кровь  медленно  растекалась  по
серому от пыли асфальту и казалась невероятно яркой.
   Мужчина окаменел на несколько мгновений, канистра  упала  из  его  рук  и
громко зазвенела.
   "Скорая помощь", стоявшая у подъезда соседнего дома, оказалась  ненужной.
Врачи, а они, как  известно,  не  боги,  воскресить  человека,  упавшего  на
асфальт с крыши восемнадцатиэтажного дома, естественно, не могут.
   Двор, и без того растревоженный, наполнился криками и плачем.
 
Глава 6 
 
   Журналистка газеты "Свободные новости  плюс"  Варвара  Белкина  принимала
очень дорогого гостя. Для ее карьеры и известности он сделал так много,  как
никто другой. Сергея Дорогина, бывшего каскадера  по  кличке  Муму,  Варвара
принимала предельно скромно. На журнальном столике в гостиной не  было  даже
бутылки с алкоголем, а стояли  вазочка  с  засохшим  печеньем,  окаменевшими
конфетами и колба с кофе. В хрустальной пепельнице, большой, как сковородка,
дымились два окурка. Фильтр одного был окрашен ярко-пунцовой помадой,  и  он
напоминал крабовую палочку.
   Варвара щебетала без умолку, расспрашивая Сергея о том, как тот  поживает
с Тамарой  Солодкиной  в  своем  загородном  доме,  почему  он,  человек,  в
общем-то, не бедный, заставляет ее работать.
   - Я бы на месте Тамары  в  жизни  не  пошла  в  больницу,  даже  в  самую
распрекрасную.
   - А что бы ты, Варвара, делала?
   - Ничего.
   - Это быстро надоедает, я уже пробовал.
   - Тогда почему ты не идешь работать, не снимаешь кино?
   - Я не верю в то, что сейчас кино кому-нибудь нужно  и  что  вообще  этим
стоит заниматься. Острых ощущений хватает и в жизни.
   - Пей кофе, Сергей. Если хочешь, я могу тебе водки налить, -  заглянув  в
глаза собеседника, сказала Белкина. У нее в холодильнике  стояло  полбутылки
водки.
   - Нет, Варвара, я за рулем.
   - А у меня даже машины теперь нет. Нашелся  бы  какой-нибудь  спонсор,  -
мечтательно произнесла Белкина, - подарил бы мне тачку.
   - С твоими данными можно найти десять спонсоров, к тому  же  у  тебя  под
парами всегда стоит редакционная машина.
   - Стояла. Шофер руку сломал. Представляешь, как смешно:  опрокинул  банку
со сметаной, поскользнулся и сломал руку в  двух  местах.  А  ведь  здоровый
парень!
   - Бывает, - сказал Сергей. - Можно идти по улице, зацепиться за спичку  и
разбиться насмерть.
   - Ну, это ты загнул, такого не бывает.
   - Бывает, - сказал Дорогин, но случалось ли такое  с  кем-нибудь  из  его
знакомых, уточнять не стал. Варвара посмотрела на часы:
   - Погоди-ка, сейчас будут новости, - она включила телевизор и  уставилась
на экран так, как истово верующий смотрит на икону.
   Дорогин на экран не смотрел, телевизор он не любил. Лучше почитать книгу,
побродить по лесу, тогда и нервы будут в порядке, и геморрой не заработаешь.
Варвара же была завернута на газетах, журналах, на телевизоре - на всем том,
из чего можно черпать информацию. Этим и жила.
   - Вон смотри, Дорогин, моя знакомая.  Видишь,  уже  выбилась  в  люди,  с
микрофоном стоит? И чего это она там щебечет?  Нельзя  же  держать  микрофон
так, словно собираешься заниматься оральным сексом!
   Дорогин  посмотрел  на  миловидную  ведущую,  чье  лицо  еще  не   успело
примелькаться на экране. Девушка скорбным голосом, но в то же  время  бойко,
ценя каждую секунду эфирного времени, рассказывала об очередной трагедии.
   - Ни хрена себе! - сказала Белкина, жадно  затягиваясь,  а  затем  нервно
гася окурок в пепельнице. - Как думаешь, что у них там?
   Дорогин пожал плечами:
   - Я слишком мало знаю, чтобы делать выводы.
   -  Да,  мало!  Фактов  хватает.  Тройное  самоубийство:  одна   школьница
снотворных таблеток наглоталась, а две с крыши сиганули. Это не просто  так,
Дорогин.
   - Может, из-за любви? - предположил Муму.
   - Хочешь сказать, из-за неразделенной?  Это  только  в  старых  книгах  и
фильмах так бывает,  что  из-за  любви  молодые  девчонки  сигают  с  крыши,
бросаются под скорые поезда.
   - Почему ты так думаешь? А если они фанатки какого-нибудь певца,  который
отказал им во встрече? Они писали ему, звонили, просили  о  свидании,  а  он
послал их подальше. Тогда они начали его шантажировать и говорить, что, если
он с ними не встретится, их жизни кончены.
   - В записке-то они ничего не сказали,  фотографии  эстрадного  кумира  не
показывали. Журналисты бы такой момент  не  упустили.  Да  и  певец  тоже...
Как-никак скандал, раскрутка...
   - Может, они завернутые, сектантки?
   - По фотографиям не скажешь.
   - Фотографии! Неизвестно, когда эти фотографии сделаны.
   - И родители, и соседи, наверное, сразу  бы  сказали,  что  девочки  были
связаны с сатанистами или кришнаитами, свидетелями...
   - Иеговы...
   - Я в сектах не разбираюсь.
   - Я, между прочим, тоже.
   - Но  религиозных  фанатов  видел.  Они,  как  зомби,  могут  вбить  себе
что-нибудь в голову, а затем обязательно это воплотят в жизни, ничто  их  не
остановит.
   Зазвонил телефон. Белкина взяла трубку:
   - Да, уже видела. Наши, кстати, туда выезжали?
   - Нет. С транспортом проблемы. Ты же знаешь, главный свою машину не дает,
так что никто не поехал.
   Варвара задумалась. Номер газеты в  печать  был  уже  сдан,  а  следующий
выходил только через неделю.  Белкиной  было  понятно,  что  ее  коллеги  из
ежедневных изданий, с радио и телевидения обсосут эту новость за неделю так,
что весь город  от  одного  упоминания  о  трех  девочках-самоубийцах  будет
тошнить. Но  Белкина  хорошо  усвоила  журналистское  правило:  если  что-то
случается, ты должен быть там первым. Знала она и другое вульгарное правило,
о котором обычно не говорят вслух: будет труп, появятся и черви, не сегодня,
так завтра.
   - Сергей, - сказала она тоном, не  терпящим  возражений,  -  я  хочу  все
видеть своими глазами.
   - Вряд ли ты что-нибудь там увидишь,  -  Дорогин  не  нашел  в  себе  сил
отказаться напрямую.
   - Едем, - убежденно повторила Белкина и, не дожидаясь согласия  Дорогина,
принялась собираться.
   Когда это требовалось, Белкина умела  собираться  очень  быстро.  Дорогин
даже не успел докурить сигарету, а хозяйка  квартиры  уже  теребила  его  за
плечо:
   - Расселся! Поехали, дела ждут!
   Муму поднялся. Ему не хотелось ехать туда,  где  произошла  трагедия.  За
свою жизнь он достаточно  часто  встречался  со  смертью,  и  в  отличие  от
Белкиной у него к ней не было профессионального интереса.
   Москву Варвара  знала  отлично.  Она  подсказывала  Дорогину,  как  можно
укоротить путь. Сергей и не подозревал,  что  они  так  быстро  окажутся  на
месте.  Варвара  тут  же  оценила  ситуацию.  Машин,  принадлежащих  ведущим
телекомпаниям, уже не было, они свое отработали по свежим  следам  и  успели
выдать информацию в эфир. Остались лишь неудачники - те  каналы,  у  которых
мало денег на дежурную бригаду, да  еще  бегали  журналисты  с  диктофонами.
Ловили всех подряд, вплоть до стариков-пенсионеров, идущих сдавать  бутылки.
От журналистов отмахивались, пик  нашествия  прессы  уже  прошел,  и  жители
района пресытились славой. Да и боялись говорить что-нибудь конкретное.
   - Здесь,  -  уверенно  произнесла  Белкина,  узнав  место,  увиденное  по
телевизору.
   Тел, конечно же, уже не  было,  их  давно  увезли,  даже  кровь  смыли  с
асфальта. Но у стены лежали свежие цветы: розы, поздние тюльпаны,  сорванные
на пустыре ромашки.
   - Красивый кадр,  -  произнесла  Белкина,  разглядывая  полевые  цветы  в
трехлитровой банке  на  фоне  исписанной  краской  из  баллончиков  шершавой
бетонной стены.
   Она задрала голову, посчитала взглядом этажи.
   - Восемнадцать. Это ж сколько  времени  лететь  сверху  вниз  -  можно  и
передумать, даже два раза.
   Дорогина  немного  коробило  от  цинизма  журналистки,  но  он   понимал,
профессия требует этого. Он стоял и курил, безучастно глядя на суету.
   - Жди меня здесь, - Варвара решительно пошла к подъезду.  Она  по  дороге
остановила женщину:
   - С вами уже говорили? - даже не уточняя о чем, поинтересовалась она.
   - Да, говорили, с телевидения.
   - Тогда извините.
   Варваре не везло: все, к кому она обращалась, уже  были  "обработаны"  ее
коллегами, "выпотрошены", как любят  выражаться  следователи  и  журналисты,
работающие с человеческим материалом. "Сволочи! - ругалась про себя Белкина.
- Почему мне никто не сообщил раньше? Я бы нашла  что-нибудь  свеженькое.  А
теперь придется говорить с  милиционерами.  Может,  кто-нибудь  из  знакомых
ментов на месте окажется, узнаю хотя бы официальную версию."
   Она, теперь уже игнорируя  обитателей  двора,  двинулась  к  темно-синему
микроавтобусу с милицейскими номерами и двумя антеннами спецсвязи.
   - Привет, ребята, - развязно произнесла она, хотя никого из  милиционеров
не знала в лицо.
   Надежда была на то, что ее кто-нибудь узнает, но и  этого  не  произошло.
Тогда она назвала свою фамилию и издание. Газету читали и  фамилию  слышали,
как-никак это ей принадлежала сенсация - голый прокурор с проститутками.
   Завязался разговор. Варвара постепенно  выуживала  служебную  информацию.
Следователь особо не упирался, дело казалось ему достаточно простым, в  том,
что это не убийство, он был уверен.
   - Девочки сами  покончили  с  собой.  Скорее  всего  тоталитарная  секта.
Родители не подтверждают, но и не отрицают.
   - С одноклассниками говорили? - затаив надежду, поинтересовалась Белкина.
   - Говорил. Они-то и подсказали, что девочки  в  последнее  время  куда-то
исчезали.
   - Может, проституцией  занимались?  -  села  на  своего  любимого  конька
Белкина.
   - Нет, они исчезали днем, вечером возвращались. Я говорил  с  участковым,
он-то знает всех, кто мог бы привлечь девочек к занятию проституцией.
   "Тоталитарные секты - не моя специальность", - подумала Варвара,  тем  не
менее продолжала расспрашивать следователя.
   Тот пытался с ней заигрывать, Белкина особенно не противилась,  но  между
улы